Личность и поведение жертвы преступления: Понятие, значение и структура личности жертвы преступления Текст научной статьи по специальности «Право» — ШПИЛЬКИ

Содержание

Понятие, значение и структура личности жертвы преступления Текст научной статьи по специальности «Право»

ЮРИДИЧЕСКИЕ НАУКИ

ПОНЯТИЕ, ЗНАЧЕНИЕ И СТРУКТУРА ЛИЧНОСТИ ЖЕРТВЫ ПРЕСТУПЛЕНИЯ

Е.Н. КЛЕЩИНА, кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры уголовного процесса Московского университета МВД России 12.00.00 — юридические науки [email protected]

Аннотация. Личность и поведение жертвы — системная научная проблема, которая предполагает их исследование для понимания механизма преступного поведения.

Ключевые слова: личность жертвы преступления, виктимология, структура личности, преступление, психологические свойства.

DEFINITION, MEANING AND PERSONALITY STRUCTURE OF A CRIME VICTIM

E.N. KLESHCHINA,

Candidate of law, assistant professor of criminal procedure department of Moscow University of Russian Ministry of Internal Affairs

Annotation. Personality and victim behavior is a system scientific problem, which suggests their examination for understanding of crime behavior mechanism.

Key words: personality of crime victim, victimology, personality structure, crime, psychological qualities.

Личность жертвы преступления является одной из центральных проблем криминальной виктимоло-гии. Личность жертвы есть разновидность личности вообще. Криминологическое изучение личности жертв преступлений осуществляется для выявления и оценки тех ее свойств и черт, которые присущи таким лицам с целью изучения их роли в механизме преступления, эффективной их защиты, предупреждению преступлений.

Сущность личности жертвы можно познать через ее структуру, которая представляет собой выражение целостности и расчленяет взаимосвязанные между собой внутренние ее составные элементы. Потребность в целостном исследовании личности жертвы преступления определяется тем, что человек включен в многообразие связей и отношений с действительностью.

Понимание личности на таком уровне выдвигает важную задачу для должностных лиц, ведущих производство по уголовному делу: исследование роли жертвы в генезисе преступного поведения, что будет способствовать установлению истины по делу. Как справедливо отмечает В.И. Полубинский, «успех в изучении причин преступности и истоков конкретных преступлений будет тем существеннее, чем глубже и всесторонне станут изучаться все аспекты преступного поведения виновного в предпреступной ситуации, причем в такой связи с личностью и поведением объекта противоправного деяния, т.е. пострадавшего»1.

Все указанные структуры личности основываются на социальном и психологическом элементах. Структуру личности жертвы можно представить в виде от-

носительно самостоятельных подструктур социального и психологического характера. Подструктуры взаимосвязаны, изъятие любой разрушит целостность всей структуры.

Социальную подструктуру можно представить состоящей из таких составных элементов: место человека в системе общественных отношений, его социальные роли. Она охватывает такие ее свойства, которые раскрывают отношения в разных сферах общественной жизни, в том числе в сложившихся правоотношениях в связи с признанием потерпевшим.

В социальную подструктуру личности жертвы преступления должны быть включены социально-демогра фические признаки (фамилия, имя, отчество, год рождения, семейное положение, образование, место работы, должность и т.п.). Они необходимы для того, чтобы иметь представление о его личности. В постановлении о признании лица потерпевшим дознаватель, следователь должен отразить фамилию, имя, отчество, а в протоколе допроса — дату и место рождения, гражданство, образование, семейное положение, место работы или учебы, место жительства и (или) регистрации, наличие (отсутствие) прежних судимостей, другие необходимые персонолальные сведения о потерпевшем, связанные с обстоятельствами дела. В каждом конкретном случае такие данные о личности индивидуализируют ее в связи с признанием потерпевшим. Суд (а до этого дознаватель, следователь) устанавливает личность потерпевшего, выясняя его фамилию, имя, отчество и т.д. В постановлениях, приговоре, кроме вышеназванной информации, могут быть указаны и другие сведе-

ЮРИДИЧЕСКИЕ НАУКИ

ния о личности потерпевшего, имеющие значение для уголовного дела.

Перечень сведений о ней не может быть унифицирован, поскольку личность имеет индивидуальную неповторимость. «В эпоху переоценки многих ценностей, утверждения новых начал общественной жизни важность проблемы индивидуальности еще больше возрастают… Только учитывая индивидуальность и неповторимость человека, можно понять, почему объективно одинаковые внешние воздействия вызывают разную реакцию у различных людей.»2

Относительно обвиняемого, подсудимого уго-лов-но-процессуальный закон указывает на «иные», «другие» сведения о личности, которые «имеют значение для дела» (например, ч. 2 ст. 174, ст. 304, п. 2 ч. 1 ст. 421 УПК). Такой подход с учетом индивидуальности каждой личности обязывает отражать в процессуальных документах данные, характеризующие ее индивидуальные свойства. В отношении потерпевшего закон «кратко» определяет необходимость изучения его личности. Так, в п. 8 ч. 1 ст. 220 УПК установлено требование об указании в обвинительном заключении «данных о потерпевшем». Как правило, речь идет о соц иально-демографических сведениях о нем, что не способствует более обстоятельному изучению личности потерпевшего, учету его психологических состояний.

Отдельные демографические данные о личности могут иметь правовой характер и выступать среди других подструктур, например сведения о возрасте. Возраст — это не только биологическое свойство личности, раскрывающее показатель уровня физического (физиологического) развития человека, но еще социальное и психологическое. Это свойство у потерпевшего может служить отягчающим обстоятельством преступления. Так, преступление в отношении малолетнего лица является обстоятельством, отягчающим наказание (п. «з» ч. 1 ст. 63 УК).

Многие демографические характеристики личности жертвы могут быть раскрыты и в других элементах структуры личности. Так, сведения об инвалидности могут иметь существенное значение для психологической и социальной подструктур.

Преступление — социальное явление, в том числе правовое. Поэтому уголовно-правовой признак личности в социальной подструктуре относится к сущностному признаку личности потерпевшего.

Особое место в структуре личности жертвы преступления занимают психологические свойства, к которым следует отнести следующие компоненты:

# направленность личности, которая включает в себя разные психические свойства, потребности, интересы, мотивы, чувства, симпатии и антипатии, идеалы и мировоззрение;

Ф способности личности, ее психические возможности;

Ф динамику психических процессов — темперамента, характера, стиля поведения, в которых проявляется со-

держание и форма духовной жизни человека, т.е. система интеллектуальных и эмоциональных качеств;

Ф самосознание личности, которое осуществляет саморегуляцию;

Ф психические процессы и состояния.

Раскладка по горизонтали психологических компонентов структуры личности позволяет увидеть, как она сложна и многогранна3. Ее взаимообусловленности и взаимосвязи позволяют каждую личность представить как индивидуальность.

Системный подход в изучении личности жертвы заключается в ее познании во взаимосвязи с преступлением, по поводу которого ведется расследование, рассматривается и разрешается судом уголовное дело, в том числе с учетом структуры его личности. Следовательно, личность должна рассматриваться в совокупности с фактом признания лица потерпевшим. Изучение этой личности должно строиться на правовой основе, т.е. необходимо изучение личности тех лиц, которые согласно требованиям УПК, признаются потерпевшими по уголовному делу. Но в сферу интересов криминологической виктимологии должны попадать и те лица, которые не признаны потерпевшими, поскольку не обращались в правоохранительные органы за защитой прав и законных интересов из-за упущений в деятельности этих органов. Виктимология должна интересоваться и теми, кто обладает повышенной способностью стать жертвой преступления.

Для успешного осуществления производства по уголовному делу необходимо хорошо ориентироваться в личностных особенностях проходящих по делу лиц, в том числе потерпевшего.

Должностным лицам, ведущим производство по уголовному делу необходимо иметь сведения об образе жизни потерпевшего, его социальных связях, круге знакомств, бытовых условиях. В ряде случаев необходимо изучать поведенческие установки и стереотипы потерпевшего, его адаптационные и коммуникативные возможности, способы поведения в конфликтных ситуациях4.

Таким образом, личность и поведение жертвы — системная научная проблема, которая предполагает их исследование для понимания механизма и генезиса преступного поведения. Для этого нужно знать еще образ жизни, особенности социальной среды жертвы, его связей и отношений.

1 Полубинский В.И. Криминальная виктимология: моногр. М., 2008. С. 4.

2 Антонян Ю.М., Эминов В.Е., Еникеев М.И. Психология преступления и наказания. М., 2000. С. 27.

3 Гуськова А.П. Изучение судом психологических свойств личности подсудимого // Актуальные проблемы судоустройства, судопроизводства и прокурорского надзора. М., 1986. С. 48-59.

4 Криминология: учебник / под ред. А.И. Долговой. М., 2000. С. 298.

Виктимное поведение подростков: причины, профилактика

Loading…

Виктимное поведение представляет собой совокупность приобретенных человеком физических, психических и социальных черт и признаков, повышающих вероятность превращения его в жертву преступления или деструктивных действий. А.В. Мудрик привел определение понятию виктимности: «Виктимность – субъективная предрасположенность человека стать жертвой тех или иных обстоятельств» и указал, что «повышенная виктимность несовершеннолетних определяется не только их психофизическими качествами, но и их социальными ролями, местом в системе социальных отношений, положением, которое они занимают в семье» [4, с.23]. Люди, рискующие оказаться в положении жертвы, демонстрируют разные виды виктимного поведения: агрессивным поведением вызывающе провоцируют преступника; пассивно подчиняются насилию; проявляют невнимательность или абсолютное непонимание хитростей преступника [6, с.88]. Главный признак виктимного поведения – это осуществление определенных действий или бездействий, которые способствуют тому, что человек или ребенок оказывается в роли потерпевшего (жертвы).

Самый уязвимый возраст, когда дети попадают в различные трудные жизненные ситуации – подростковый. Это тот возраст, когда при отсутствии значительного жизненного опыта подросток должен решать самые различные задачи: освобождение от опеки взрослых, взаимоотношения с лицами другого пола, сверстниками, к определённому времени возникает проблема выбора профессии. Именно в этот период наиболее активно формируется личность.

Важнейшим аспектом повышенной виктимности подростков является негативное воздействие взрослых на их психику, телевидения, групп сверстников, формирующих у них антиобщественную установку личности. Результаты такого негативного воздействия нередко приводят подростка к совершению асоциальных поступков, а также могут поставить его в положение жертвы.

Психофизические особенности детского и подросткового возраста – любопытство, жажда приключений, доверчивость, внушаемость, неумение приспособиться к условиям, в которых возникает необходимость находиться, беспомощность в конфликтных жизненных ситуациях, а в ряде случаев и просто физическая слабость, обуславливают повышенную виктимность этой возрастной группы. В связи с этим у подростков возникает множество проблем, с которыми самостоятельно справиться «на входе» в самостоятельную жизнь многие молодые люди не могут [5, с.96].

Установлено, что жертвами преступлений чаще становятся люди молодые, не обладающие опытом жизни, некомпетентные в вопросах причин и условий совершения преступлений, пренебрегающие предупреждениями, плохо разбирающиеся в людях, неосторожные, неосмотрительные, рискованные, азартные и др.

Фактором виктимизации человека любого возраста, может стать семья. Склонность к асоциальному образу жизни, противоправному или саморазрушительному поведению может передаваться по наследств. На личностном уровне предрасположенность к тому, чтобы стать жертвой неблагоприятных условий социализации, зависит от личностных характеристик, которые могут способствовать или препятствовать виктимизации человека. К таковым характеристикам, в частности, можно отнести степень устойчивости и меру гибкости человека, развитость у него рефлексии, саморегуляции, его ценностные ориентации и т.д. [6, с.55] Таким образом, можно выделить характерные особенности подросткового возраста: эмоциональная незрелость, недостаточное умение контролировать собственное поведение, соразмерять желания и возможности в удовлетворении своих потребностей, повышенная внушаемость, желание самоутвердиться и стать взрослым. Все это в подростковом возрасте повышает риск стать жертвой неблагоприятных условий социализации. Для того чтобы приостановить рост жертв неблагоприятных условий социализации необходима виктимологическая профилактика населения, в особенности подростков.

Основные составляющие виктимности подростков:

1. Возрастные особенности психического и психосексуального развития подросткового возраста в виде становления платонического, эротического или сексуального либидо в сочетании с излишней доверчивостью, недостаточной критичностью.

2. Такие индивидуально-психологические особенности личности, как неадекватная самооценка, высокие показатели по уровню тревожности, эмоциональная неустойчивость, высокая степень нервно-психической напряженности.

3. В структуре личности: социальная робость, низкая способность к интеграции поведения и высокая степень конформности.

4. В ситуации конфликта тенденция «ухода в себя» с целью смягчения эмоционального дискомфорта.

5. Низкий уровень сексуальной просвещенности.

6. Нервно-психические расстройства (олигофрения, расстройства личности – психопатии, последствия органического поражения головного мозга и пр.).

7. Безнадзорность, заброшенность и эмоциональное отвержение, недостаточный уход и недостаток эмоционального тепла, а также отставание в психофизическом развитии, легкая внушаемость, неспособность оценить степень опасности и сопротивляться насилию.

8. Условия жестокого обращения в семье, враждебное восприятие мира, готовность быть жертвами насилия со стороны сильных и самим проявлять его в отношении слабых.

Профилактика виктимного поведения детей и подростков:

Выявление деструктивных семей и работа с ними.
Диагностика индивидуально-психологических черт личности подростков с целью выявления «группы риска», подверженности виктимизации.
Профилактика употребления спиртных напитков и ПАВ у несовершенннолетних.
Правильное и своевременное полоролевое воспитание. Формирование у детей знаний в области взаимоотношения полов, морально-нравственных принципов.
Формирование коммуникативных навыков, приемлемых форм и стереотипов безопасного поведения в различных ситуациях.
Просвещение обучающихся и родителей о наиболее распространенных преступлениях, связанных с посягательством на жизнь и достоинство граждан, обстоятельствах возникновения криминальных ситуаций, эффективных способах выхода из них, особенностях поведения преступников (с привлечением сотрудников ПДН).
Разъяснительные беседы и психологические тренинги, направленные на обучение способам предупреждения противоправных действий и выработку стратегий поведения в угрожающих жизни ситуациях.
Организация досуга детей и подростков во внеурочное время.
Самое главное в профилактике виктимного поведения детей и подростков — это грамотное воспитание и благоприятная психологическая среда развития ребенка в семье. Ведь семья — это не только первый институт социализации будущей взрослой личности, но и микромир, «среда обитания» ребенка. И при правильной ее организации риски виктимизации будет сведен к минимуму.

Педагог-психолог Бигун Е.С.

ТИПОЛОГИЯ ВИКТИМНОГО ПОВЕДЕНИЯ НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИХ И МАЛОЛЕТНИХ ПРИ РАССЛЕДОВАНИИ ПРЕСТУПЛЕНИЙ ПРОТИВ ПОЛОВОЙ НЕПРИКОСНОВЕННОСТИ И ПОЛОВОЙ СВОБОДЫ ЛИЧНОСТИ

Рассматривается психологический комплекс виктимности, включающий в себя один выраженный или совокупность нескольких типов виктимного поведения. Тип виктимного поведения проявляется при взаимодействии несовершеннолетнего или малолетнего с преступником и способствует совершению противоправных действий, в том числе сексуального характера. Статья акцентирует внимание на доказанной взаимосвязи преступника, жертвы и ситуации. Образование и функционирование единой и подвижной криминальной системы определяет возможность реализации противоправных действий. В статье рассматривается значение поведения жертвы в качестве пускового механизма к совершению преступлений. Автор обращает внимание на провоцирующее поведение преступника при совершении преступлений сексуального характера. Представленный психологический комплекс виктимности, проявляющийся в поведенческих реакциях несовершеннолетнего и малолетнего при взаимодействии с преступником, состоит, в зависимости от возраста жертвы, из пассивно-подчиняемого типа, депривированного типа, инцестного типа, типа с незрелой эротической идентичностью в сочетании с псевдопровоцирующим типом и несоциализированного или слабо социализированного типа поведения.

The article discusses the psychological victimization complex includes one or a combination of several distinct types of victim behavior. Type of victim behavior is manifested in the interaction of the minor or the minor criminals and contributes to the commission of unlawful acts, including sexual assault. The article focuses on the proven relationship offender, the victim and the situation. Formation and operation of a single stock and criminal system, determines the feasibility of illegal actions. The article discusses the importance of the victim’s conduct, as a trigger to commit crimes. The author draws attention to the provocative behavior of the perpetrator in the commission of sexual offenses. In the article a psychological complex of victimization, which is manifested in the behavioral responses of juvenile and infant in the interaction with the criminal is, depending on the age of the victim, of: a passive-type obey, deprived type incestuous type, type of immature erotic identity in conjunction with the type and pseudo-provocative not socialized or poorly socialized type of behavior.

1. Потерпевшие. Криминология. Избранные лекции

1. Потерпевшие

Обычно принято говорить о социальных последствиях преступности, но они могут быть не только социальными, но и психологическими. Да и само определение «социальные» следует пояснить: такие последствия включают в себя нравственные, экономические, педагогические и прочие. Но прежде надо сказать о потерпевших.

Действия преступника нередко зависят не только от его личностных особенностей, наклонностей и стремлений, но и от поведения потерпевшего, который своими неосторожными, аморальными и противоправными поступками может подать «идею» преступления, создать криминогенную обстановку, облегчить наступление преступного результата. Поэтому при анализе роли конкретной жизненной ситуации в совершении преступления необходима всесторонняя и объективная оценка поведения потерпевшего.

Учение о жертве преступления – виктимология (victima – жертва) – часть более обширного учения о жертвах не только преступлений, но и несчастных случаев и природных и техногенных катастроф, эпидемий, войн и иных вооруженных конфликтов, политических противостояний. Виктимология охватывает не только право и криминологию (последняя создает общее учение о жертве преступления), но и ряд других наук, в том числе психологию и психиатрию. В виктимологии заинтересованы (помимо криминологии) уголовное право, уголовный процесс, уголовно-исполнительное право, криминалистика, судебная психология, судебная психиатрия. Уголовное право – чтобы решать проблемы квалификации преступлений и определения наказания преступникам; уголовный процесс – чтобы принимать процессуальные решения с учетом личности и поведения жертв; криминалистика – чтобы строить следственные версии, определять тактику отдельных следственных действий; уголовно-исполнительное право – чтобы решать вопросы изменения правового положения осужденного и его досрочного освобождения; судебная психология – чтобы устанавливать мотивы преступного поведения, выявлять социально-психологические особенности взаимодействия преступника и жертвы; судебная психиатрия – чтобы выявлять патологические особенности личности потерпевших, а также преступников, которые проявились в процессе их взаимодействия с жертвами.

В настоящее время, когда криминология располагает необходимыми материалами о личности преступника и его поведении, продолжает ощущаться потребность в сведениях о тех, кто становится жертвой насилия или кражи. Знание этих лиц, анализ и обобщение данных о них наряду с изучением личности преступника может помочь в определении направления профилактических мероприятий, выделить группы людей, наиболее часто подвергающихся тому или иному общественно опасному посягательству, т. е. установить группы риска и «работать» с ними.

Изучение поведения и личности потерпевших имеет целью:

– углубленное понимание природы и причин преступного поведения, ситуаций, которые предшествовали преступлениям, сопутствовали им и последовали после их окончания;

– определение того ущерба (материального, духовного, нравственного, психологического и др.), который наносится отдельными преступлениями и преступностью в целом;

– повышение эффективности профилактики (предотвращения, пресечения) преступлений.

Наряду с понятием виктимологии часто используется термин «виктимность». Его можно понимать двояко: как предрасположенность отдельных людей стать жертвой (в криминологическом аспекте – преступления) и как неспособность общества и государства защитить своих граждан. В современной России виктимность во втором, более широком значении термина стала одной из наиболее болезненных социальных проблем. Жизнь, здоровье, честь, достоинство и имущество граждан остаются крайне уязвимыми. От преступных посягательств фактически не защищен никто, даже богатые и имеющие власть. Об этом более чем убедительно свидетельствуют многочисленные заказные убийства, широчайшее распространение краж, рост террористических посягательств. Состояние виктимности в этом плане является отражением состояния законности.

Термин «виктимизация» означает нарастание опасности оказаться жертвой преступления.

В литературе часто используется понятие «виктимное поведение», что, строго говоря, означает «поведение жертвы». Однако это понятие обычно используется для обозначения неправильного, неосторожного, аморального, провоцирующего и тому подобного поведения. По-видимому, использование данного термина в этом значении не оправданно. Виктимной нередко именуют и саму личность, имея в виду, что в силу своих психологических и социальных характеристик она может стать жертвой преступника.

В целом криминологическая виктимология изучает:

– социологические, психологические, правовые, нравственные и иные характеристики потерпевших, знание которых позволяет понять, в силу каких личностных, социально-ролевых или других причин они стали жертвой преступления;

– роль потерпевших в механизме преступного поведения, в ситуациях, которые предшествовали или сопровождали такое поведение;

– отношения, связывающие преступника и жертву, причем как длительные, так и мгновенно сложившиеся, которые предшествуют преступному насилию;

– поведение жертвы после совершения преступления, что имеет значение не только для расследования преступлений и изобличения виновных, но и для предупреждения новых правонарушений с их стороны.

В отсутствие анализа поведения и личности потерпевшего, его реакций на действия преступника подчас невозможно определить, почему практически одинаковые преступные посягательства со стороны одних и тех же лиц далеко не всегда приводят к одним и тем же желаемым для преступника результатам. Во многих случаях, особенно при совершении преступлений в острой конфликтной ситуации, между преступником и потерпевшим существует тесное социально-психологическое взаимодействие, и последний принимает самое активное участие в возникновении криминогенной ситуации. Такое взаимодействие особенно часто выявляет анализ насильственных преступлений в семейно-бытовой сфере, сексуальных преступлений и некоторых других.

Иногда объективная и адекватная оценка личности и поведения потерпевшего дает возможность объяснить тот или иной преступный акт. При рассмотрении большинства преступлений мы имеем дело с неизвестным нарушителем закона и известной нам жертвой. Подобное знание жертвы и ситуации дает немало данных, способствующих пониманию механизма совершения преступления, осуществлению профилактики преступления, распознаванию возможных жертв, потенциально угрожающих ситуаций и факторов, которые содействуют развитию опасных взаимоотношений между преступником и жертвой.

Высшие судебные инстанции бывшего СССР и России неоднократно обращали внимание судов на необходимость тщательного исследования данных, относящихся к личности потерпевшего и его поведению во время происшествия. Они отмечали, что эти данные следует использовать при определении степени общественной опасности подсудимого и назначении наказания; в ряде случаев они могут иметь значение и для раскрытия обстоятельств преступления, в особенности мотивов его совершения. Решая вопрос о содержании умысла виновного в такого рода делах, судам следует исходить из совокупности всех обстоятельств совершенного преступления и учитывать, в частности, предшествующее поведение виновного и потерпевшего, их взаимоотношения.

Уголовный закон Российской Федерации содержит ряд указаний на то, что безнравственное поведение потерпевшего может служить обстоятельством, смягчающим наказание, или выступать основанием квалификации преступления как менее тяжкого. Так, ст. 61 УК РФ среди обстоятельств, смягчающих наказание, называет противоправность или аморальность поведения потерпевшего, явившегося поводом для преступления. Статья 107 УК РФ говорит об убийстве, совершенном в состоянии сильного душевного волнения (аффекта), вызванного насилием, издевательством или тяжким оскорблением со стороны потерпевшего либо иными противоправными или аморальными действиями (бездействием) потерпевшего, а равно длительной психотравмирующей ситуацией, возникшей в связи с систематическим противоправным или аморальным поведением потерпевшего. О тех же обстоятельствах говорится в ст. 113 УК РФ применительно к причинению тяжкого или средней тяжести вреда здоровью в состоянии аффекта.

Нравственной основой виктимологии могла бы стать идея, что человек и общество должны иметь достаточно моральных и материальных качеств, этических и юридических оснований активно сопротивляться преступным посягательствам, а отдельные люди обязаны проявлять необходимую осмотрительность и надлежащую воспитанность эмоций и не совершать аморальных и противоправных действий, чтобы самим не подавать повода для совершения того или иного преступления. Вместе с тем нужно учитывать наличие относительно небольшой группы людей с мазохистскими наклонностями, которые стремятся стать жертвами насилия и провоцируют на него других лиц. Это стремление носит бессознательный характер. Оно иногда наблюдается у потерпевших от сексуальных посягательств.

В системе «личность—ситуация» потерпевший должен рассматриваться как один из обязательных элементов ситуации, т. е. как «предмет» преступного посягательства. Действия потерпевшего, как противоправные, так и неосторожные, относятся к числу обстоятельств, способствующих достижению преступного результата. Наряду с другими элементами ситуации потерпевший, взаимодействуя с преступником, способствует выработке у него волевого акта совершить преступление. Поведение потерпевшего, несомненно, оказывает влияние и на уяснение лицом последствий своих предполагаемых преступных действий.

Перед и при совершении преступления происходит столкновение двух личностей или групп личностей со всеми присущими им особенностями. И если под причинами конкретного преступления понимать некие психологические особенности, антиобщественные взгляды, стремления, наклонности и другие отрицательные черты личности преступника, порожденные вредными социальными воздействиями, то и поведение потерпевшего детерминировано главным образом его социальным бытием, личностными психологическими особенностями.

Как и будущий преступник, будущий потерпевший оценивает сложившуюся ситуацию и поступает в зависимости от результатов оценки, а также от своих взглядов, наклонностей, психологических и иных возможностей. Он взаимодействует не только с будущим преступником, но и с другими элементами ситуации.

Все то, что можно сказать о поведении будущих преступников в предпреступной жизненной ситуации, об их воздействии на ситуацию с целью создания наиболее благоприятной для себя обстановки, полностью относится к тем потерпевшим, которые создали криминогенную ситуацию своими «провоцирующими», а то и преступными действиями. Противоправным и неосторожным поступкам потерпевших предшествует их взаимодействие с различными элементами ситуации, что порождает новую криминогенную ситуацию, воздействующую на будущего преступника и в определенной мере обуславливающую совершение им уголовно наказуемых деяний.

В предпреступной ситуации, в которой будущий преступник «сталкивается» с будущим потерпевшим, создается своеобразная система «преступник—потерпевший», которая является подсистемой более крупной системы – «преступник—ситуация». Жертва – элемент ситуации. Стороны подсистемы взаимодействуют между собой, в связи с чем преступления, «выросшие» из таких ситуаций, можно условно назвать «преступлениями отношений». Именно перед и при совершении преступлений подобного рода происходит выработка каждым участником своих представлений о «противной» стороне и о ситуации в целом.

Во многих случаях жертва – активный элемент в предпреступной ситуации и в динамике преступного деяния. Иногда лишь случай решает, кто будет потерпевшим, а кто – преступником; возможно совмещение преступника и жертвы в одном лице; одно и то же лицо в одном и том же эпизоде может выступать попеременно и преступником, и жертвой. Так бывает в драке или при сведении счетов между конкурирующими преступными сообществами, мести их членам и т. д. Последнее достаточно широко распространено в современном российском криминальном мире, от чего иногда страдают посторонние люди.

Активно влияя на ситуацию, потерпевший своим поведением может привести преступника в состояние аффекта, страха, ненависти, ярости, которому могут сопутствовать внезапные и даже нежелательные для преступника психомоторные реакции. Этим нередко объясняется, что вор, грабитель или насильник превращается в убийцу, хотя перед совершением преступления он вовсе не намеревался убивать потерпевшего. В других случаях будущая жертва унижениями и оскорблениями приводит будущего преступника в аффективное состояние и тем самым провоцирует его на насилие.

Итак, потерпевшие могут быть совершенно не виновны в возникновении криминогенной ситуации; виновны в этом так же, как и преступник; виновны больше, чем преступник, например, в случае, когда они своими уголовно наказуемыми действиями провоцируют другое лицо на совершение преступления. Разумеется, понятие «вина» применяется здесь в криминологическом смысле и существенно отличается от аналогичного понятия в уголовном праве. О вине потерпевшего можно говорить лишь тогда, когда его поведение способствует возникновению преступного умысла и его реализации. В этом же смысле необходимо понимать и «провокацию» со стороны жертвы, выражающуюся в создании определенных ситуаций, побуждении к конкретному действию. Криминогенная ситуация может порождаться и неосторожным поведением пострадавшего.

Исходя из поведения потерпевшего, ситуации, предшествующие преступлению, можно разделить на три группы.

1. Ситуации, в которых действия потерпевших носят провоцирующий характер, содержат в себе повод к совершению преступления, насилию и т. д. Это противоправное или (и) аморальное поведение.

2. Ситуации, в которых действия потерпевшего носят неосторожный характер, создавая тем самым благоприятные условия для совершения преступления, например оставление без присмотра личных вещей в местах, где относительно велика возможность их похищения. Неосторожность поступков потерпевшего понимается, конечно, не в уголовно-правовом, а в криминологическом смысле.

3. Ситуации, в которых действия потерпевшего являются правомерными, но вызывают противоправное поведение преступника например критика в адрес человека, нетактично ведущего себя в общественном месте, порождает с его стороны насилие по отношению к сделавшему замечание лицу.

Разумеется, следует учитывать, что во многих ситуациях поступки потерпевших – и правомерные, и аморальные, и противоправные, и неосторожные – практически не влияют на действия преступника, не препятствуют и не способствуют им. Это как раз те случаи, когда ситуация не играет существенной роли в генезисе преступления.

Преступник здесь является творцом ситуации и ее главным действующим лицом. Потерпевший и его интересы не играют для него никакой роли.

Чаще всего потерпевшие предпринимают все необходимые меры предупреждения преступлений, активно сопротивляются преступным посягательствам, находят силы устоять перед «соблазнами», угрозам или насилием. Охрана собственного имущества, соблюдение элементарных правил личной безопасности всегда были нормой поведения. Однако в зависимости от вида преступления потерпевшие играют более или менее значительную роль в создании криминогенной ситуации и, следовательно, могут быть классифицированы по этому основанию. В частности, внимание криминологов привлекает роль потерпевших при совершении тяжких и особо тяжких преступлений против личности, в частности убийств: в год жертвами убийств и покушений на них становятся более 30 тыс. человек.

Конкретные лица могут быть буквально предназначены стать жертвой преступления в силу, во-первых, своих психологических и поведенческих особенностей и, во-вторых, ролевой специфики и групповой принадлежности. В том и другом случае поведение может быть «виновным» либо «невиновным», иными словами, человек может обладать «виновной» либо «невиновной» предрасположенностью стать жертвой преступления. Психологическая предрасположенность жертвы предполагает наличие таких личностных черт, как излишняя доверчивость, неосмотрительность, повышенная вспыльчивость и раздражительность, агрессивность, а в поведении – склонность к авантюрным, наглым, несдержанным поступкам. К этой же группе нужно отнести тех, кто, обладая психологической предрасположенностью, вдобавок ведет определенный образ жизни, вращаясь среди людей, представляющих опасность. Это – бродяги, проститутки, наркоманы, алкоголики, профессиональные преступники.

Поведение лиц, которые становятся жертвами преступлений, в силу своей профессиональной деятельности («профессиональная виктимность»), ролевых статусов или групповой принадлежности чаще всего является невиновным. Это, во-первых, первые лица государства, руководители его ветвей власти. Во-вторых, кассиры (инкассаторы), экспедиторы, водители такси, работники милиции, предприниматели и т. д. В-третьих, те, кто принадлежат к разным национальным, религиозным и иным социальным группам и могут быть подвергнуты насилию во время межнациональных, межрелигиозных (межконфессионных) и других конфликтов.

Жертвами иногда становятся лица, которые по каким-либо причинам «обременительны» для преступника, и убийство является средством уклонения от выполнения обязанностей по отношению к ним, например старые и больные люди, новорожденные, один из супругов, лица, которым преступник должен значительную сумму денег, и т. д. Здесь, таким образом, можно наблюдать острую конфликтную ситуацию.

Жертвами убийцы могут стать лица, которые препятствуют преступнику достигнуть какой-либо цели, в частности мешают совершать преступления. К их числу относятся и лица, охраняющие деньги, ценности или имущество, которыми хочет завладеть убийца.

Весьма распространенными взаимоотношениями между убийцей и его жертвой являются длительные и интенсивные личные, часто интимные отношения. Такие отношения как один из мотивообразующих факторов бытовых убийств и причинения вреда здоровью развиваются, как правило, постепенно, перерастая в конфликтное, а затем и в агрессивное поведение.

Среди форм виктимного поведения, предшествующего убийствам, следует особо выделить провокацию, которая может иметь форму угроз, насилия или оскорбления со стороны потерпевшего и происходить, например, при совместной выпивке. Согласно выборочным данным, 35 % убийств и 30 % телесных повреждений различной степени тяжести последовало в результате таких действий потерпевших, как побои, издевательства, оскорбления; при этом 57,1 % из них находились в состоянии алкогольного или наркотического опьянения.

Формы провокации различны. Активная форма провокации – это действия потерпевшего, создающие большую опасность для его жизни, которой он надеется избежать, рассчитывая, что провоцируемое лицо в силу своего социального положения, свойств характера или недостаточной физической силы не посмеет ответить ему насилием. Подобная форма провокации встречается нередко в армии и местах лишения свободы. При совершении бытовых преступлений часто происходит ошибочная оценка возможной реакции члена семьи, ставшего объектом провокации. Потерпевшие обычно убеждены, что семейные традиции или страх удержат провоцируемого от насилия.

Пассивная форма провокации встречается реже, чем активная, и связана с невыполнением потерпевшим обязанностей, вытекающих из общественных, товарищеских, семейных и иных отношений, например неуплата денежного долга.

Провокации и в той, и в другой форме чаще всего имеют длительный характер и протекают в рамках конфликтных ситуаций. Долговременное неприятное воздействие на психику человека «аккумулирует» в нем ненависть и в конечном итоге может привести к тому, что какой-нибудь незначительный инцидент породит бурную реакцию. Постоянное провокационное поведение жертвы часто предшествует убийству ближайших членов семьи.

Возможна бессознательная провокация, когда будущий потерпевший не отдает себе отчета в том, что его неосторожный поступок может вызвать реакцию, ведущую к опасным последствиям. Однако ни в коем случае не следует считать провокацией, например, справедливые замечания граждан хулиганам и дебоширам, которые из-за отрицательных ориентации и навыков или черт характера могут расценить такое замечание как оскорбление и повод для мести. В этих случаях «виновность» потерпевшего отсутствует, а преступник действует в соответствии со своим субъективным представлением о сложившейся ситуации, которую он воспринимает неправильно. Таким образом, нельзя расценивать как провокацию любое поведение потерпевшего, противоречащее интересам преступника.

Другой формой виктимного поведения потерпевшего является его неосторожность. Жертвы убийств, как и многих других преступлений, не осознавая конечных последствий своего поведения, не принимают необходимых мер предосторожности и создают ситуации, благоприятные для совершения преступлений против них. Многие жертвы не предвидели, что знакомства в ресторанах, выпивка со случайными, нередко враждебно настроенными лицами, поддержание связей с опасной средой, откровенность о наличии у них значительных денежных сумм, оставление без присмотра и охраны квартир, гаражей и т. д. могут привести к тяжелым для них, иногда даже трагическим последствиям.

Провоцирующее или неосторожное поведение потерпевшего, разумеется, может привести к совершению не только убийств, но и других преступлений против личности, в том числе изнасилований.

Ежегодно жертвами изнасилований и покушений на них становятся 13–14 тыс. женщин, однако латентность названных преступлений очень велика, особенно в современных условиях, когда достаточно просто подкупить потерпевшую или запугать ее.

Изнасилованиям нередко предшествует неосторожное двусмысленное поведение женщин, их недостаточная разборчивость в знакомствах. Как показывают специальные исследования, значительная часть изнасилований совершается случайными знакомыми потерпевших, с которыми они, как правило, знакомились в тот же день или накануне и о которых не знали ничего, кроме имени. Этому преступлению обычно предшествовало совместное употребление спиртных напитков.

По данным санкт-петербургских криминологов, 38,6 % жертв изнасилования пребывали в момент посягательства в нетрезвом состоянии, причем 92,8 % из них употребляли спиртные напитки вместе с будущим насильником. А в 13 % случаев поведение самой потерпевшей (назойливое приставание) давало толчок к совершению изнасилования.[10]

Провоцирующее поведение потерпевшей в случае изнасилования заключается, как правило, в том, что женщина допускает создание ситуации, которая предполагает возможность совершения полового акта вообще. Предпосылкой могут выступать как внешние условия, в которых женщина находится с мужчиной, например уединение, так и их эротическая настроенность. «Провокация» со стороны женщины может быть и неосознанной, когда вследствие возраста, неопытности или излишней доверчивости она не осознает провоцирующего характера своего поведения.

В литературе справедливо отмечается, что именно недостаточно благовидное поведение потерпевшей, в определенной мере спровоцировавшей изнасилование, приводит к тому, что многие потерпевшие не сообщают в органы юстиции об этом преступлении.

Потерпевшие обычно играют значительную роль при совершении таких преступлений, как криминальный аборт и заражение венерическими заболеваниями. За тем исключением, когда инициаторами криминального аборта выступают близкие потерпевшей, именно потерпевшая проявляет настойчивость, добиваясь производства такого аборта.

Как показывает изучение дел о заражении венерическими заболеваниями, поведение потерпевших почти всегда заслуживает отрицательной оценки. По сути, почти все они – жертвы собственной нечистоплотности в интимных отношениях; для многих из них случайные связи – норма поведения. Так, по данным Д.В. Ривмана, более или менее длительное знакомство с носителем болезни имели только 9,5 % потерпевших, заразились от случайных знакомых, которых знали один-два дня, – 52,4 %, совершенно не были знакомы до вступления в половую связь – 38,1 %. Во время полового контакта только 33,3 % были в трезвом состоянии.

Аморальное, а то и противоправное поведение потерпевших имеет криминогенное значение и при совершении хулиганства. Потерпевшие от хулиганства нередко сами находились в нетрезвом состоянии, что в ряде случаев способствует развитию криминальных ситуаций. К ним следует отнести приставание, влекущее ответные действия, причиняющие вред потерпевшему, развязывание драк, оскорбительные действия, т. е. такое поведение потерпевшего, которое в большей или меньшей степени провоцирует ответные действия, выливающиеся в совершение хулиганства, связанного с причинением ущерба. Активность потерпевшего в различных случаях может быть разной – от провоцирования скандала, драки до неправильной реакции на поведение другого лица, также ведущей к причинению вреда.

Возникновение ситуаций, предшествующих корыстным преступлениям и способствующих их совершению, бывает связано как с неосторожным, так и с аморальным, противоправным поведением потерпевшего.

Мошенники и взяточники в большинстве случаев пользуются недостаточной честностью, алчностью и корыстью других людей, их стремлением получить те или иные блага и выгоды, не считаясь с законами и требованиями общественной морали, в ущерб обществу и государству.

При совершении краж, грабежей и разбоев виктимное поведение потерпевших иногда проявляется в форме совершения неосмотрительных поступков, непринятия необходимых мер предосторожности. Оно может выражаться и в форме аморального поведения, например в доведении себя до бесчувственного состояния путем злоупотребления спиртными напитками. Такое поведение можно назвать неосторожной «провокацией» потерпевшего.

Разумеется, виктимное поведение потерпевших, которое способствовало совершению корыстных преступлений, ни в коем случае не свидетельствует о невысокой общественной опасности виновных и не может расцениваться как обстоятельство, смягчающее их ответственность.

Во всем мире признана актуальной проблема жестокости и насилия в отношении несовершеннолетних, что закреплено в Международной конвенции ООН по правам ребенка (1989). В нашей стране она приобрела особую актуальность в связи с увеличением числа детей – социальных сирот, которые подвергаются жестокости и насилию как внутри семьи, так и за ее пределами. Можно выделить три основные формы ненадлежащего обращения с детьми:

– физическое насилие;

– сексуальное злоупотребление;

– небрежное отношение к своим родительским обязанностям, пренебрежение ими.

Статистические данные о распространенности сексуального насилия в отношении детей в разных странах весьма противоречивы, однако поражают своими масштабами. Например, от 20 до 30 % взрослых женщин и 10 % мужчин в США и Великобритании в детстве подвергались различным сексуальным посягательствам. Любой ребенок может стать жертвой сексуального насилия, а девочки ими оказываются в три раза чаще, чем мальчики. По некоторым данным, в нашей стране ежегодно регистрируются 7–8 тыс. случаев сексуального насилия над детьми, однако реальное число пострадавших по меньшей мере в 10 раз больше. По данным исследования, проведенного Государственным научным центром социальной и судебной психиатрии им. В. П. Сербского, у 79 % из 353 детей и подростков, потерпевших от сексуальных посягательств, ранее наблюдались психические расстройства.[11] Они не могли не оказывать существенного влияния на поведение таких несовершеннолетних, их возможность сопротивляться преступным действиям.

ВИКТИМОЛОГИЯ — это… Что такое ВИКТИМОЛОГИЯ?

Виктимология — (лат. victima жертва, лат. logos учение) учение о жертве преступления, наука о потерпевших, обладающих индивидуальной или групповой способностью стать жертвами преступного деяния. Определение Ежи Бафия: «Часть… … Википедия

ВИКТИМОЛОГИЯ — [фр. victomologie Словарь иностранных слов русского языка

виктимология — и, ж. victimologie f.? юр. Учение о жертвах преступления. Телепередача Взгляд 3. 3. 1989. юр. Раздел криминологии, изучающий отношения между преступлением и его жертвой, а также между жертвой и преступником. Крысин 1998. Одна из ветвей последней… … Исторический словарь галлицизмов русского языка

виктимология — ВИКТИМОЛОГИЯ (с. 103) На кого чаще бросаются собаки и насильники? Этот вопрос многих, наверное, удивит. Разве можно сравнивать рефлекторное поведение животных, не ведающих добра и зла, и психологию преступника, который намеренно причиняет… … Большая психологическая энциклопедия

ВИКТИМОЛОГИЯ — (лат. victima жертва) особый раздел криминологии, учение о жертве преступления. Изучает личность жертвы, отношения между преступником и жертвой в целях предупреждения преступности. На этой основе В. разрабатывает теории, прогнозирующие… … Юридический словарь

Виктимология — оправдание неудачной биржевой сделки в результате ошибки или форс мажора. Словарь бизнес терминов. Академик.ру. 2001 … Словарь бизнес-терминов

ВИКТИМОЛОГИЯ — система объяснений неудачной биржевой сделки в результате ошибки или форс мажора. Райзберг Б.А., Лозовский Л.Ш., Стародубцева Е.Б.. Современный экономический словарь. 2 е изд., испр. М.: ИНФРА М. 479 с.. 1999 … Экономический словарь

Виктимология — (от лат. victima жертва; англ. victimology) раздел криминологии, учение о жертве преступления. В. изучает личность жертвы, отношения между преступником и жертвой, поведение … Энциклопедия права

Виктимология — (лат. victima жертва+греч. logos учение, наука), учение о жертве преступления, предусматривающее комплексное изучение потерпевшего во всех его проявлениях. Исследованию подвергаются потерпевший от преступления (в т. ч. от полового… … Сексологическая энциклопедия

ВИКТИМОЛОГИЯ — (от лат victime жертва и греч logos понятие, учение), область знания на стыке педагогики, психологии, социологии, криминологии и этнографии, изучающая разл. категории людей жертв неблагоприятных условий социализации Термин «В » заимствован из… … Российская педагогическая энциклопедия

Некоторые аспекты изучения личности потерпевшего по делам о серийных убийствах

Библиографическое описание:

Проничкина, Т. А. Некоторые аспекты изучения личности потерпевшего по делам о серийных убийствах / Т. А. Проничкина. — Текст : непосредственный // Право: современные тенденции : материалы VI Междунар. науч. конф. (г. Краснодар, октябрь 2018 г.). — Краснодар : Новация, 2018. — С. 56-57. — URL: https://moluch.ru/conf/law/archive/311/14519/ (дата обращения: 06.08.2021).

Статья посвящена рассмотрению некоторых аспектов изучения личности потерпевшего по делам о серийных убийствах. Основные критерии выбора жертвы.

Ключевые слова: убийство, криминалистическая характеристика, личность преступника, личность (жертвы) потерпевшего, серийные убийства.

Под криминалистической характеристикой преступления понимается «система сведений о криминалистически значимых признаках преступлений одного определенного вида, которая отражает закономерные связи между ними и служит для построения и проверки следственных версий»[1].

Для криминалистической характеристики убийства важны следующие ее системные составляющие: данные о личности преступника, данные о личности жертвы, данные о способе совершения преступления, данные об орудии преступления, данные об обстановке совершения преступного деяния, данные о механизме следообразования, данные о мотивах и целях преступного посягательства.

В криминалистической характеристике серийных убийств особое внимание уделяется изучению личности жертвы, поскольку, обладая сведениями о физических, психических или социальных признаках жертвы, в ходе расследования следователь может предположить о социально-психологических свойствах и качествах, криминальном опыте, специальных знаниях, поле, возрасте преступника. Это, в свою очередь, приводит к выдвижению версий об обстоятельствах совершения преступления, а также к выявлению мотивов совершения убийства.

При расследовании данной категории убийств требуется тщательный сбор информации о личности потерпевшего: возраст, пол, физические особенности, семейное положение, социальная адаптация, интеллект, взаимоотношения, успехи в учебных заведениях или на работе, стиль жизни, изменения в жизни, темперамент, манеры поведения, место жительства, репутация дома и на работе, увлечения и т. д. Информация о жертве, его поведении, связях и взаимоотношениях с окружающими в подобных случаях, как правило, ведут к установлению связи с лицом, совершившим преступление, и выяснению других обстоятельств происшедшего.

Для осознания мотивационных механизмов преступного поведения лиц, совершающих серийные убийства, необходимо установление взаимосвязи с его жертвами. На протяжении длительного периода времени было принято считать, что жертвы серийными убийцами выбираются случайно. Однако в настоящее время представленная теория опровергнута, и можно с большой уверенностью сказать, что каждый серийный убийца выбирает себе жертву по конкретному, не всегда очевидному критерию. Они могут быть дифференцированы как на очевидные, так и неочевидные. К примеру, схожий внешний вид, возраст, одна профессия, также критерием выбора в ряде случаев выступают малоизвестные факты из биографии жертвы (чтение определенного вида литературы, любовь к конкретному музыкальному направлению, мировоззрение т. д.) [2].

Жертвами серийных сексуальных убийств являются чаще всего женщины, малолетние дети, лица преклонного возраста, психически нездоровые лица, инвалиды и т. д. С большой вероятностью можно утверждать, что убийцы детей, скорее всего, в раннем детстве получали психологическую травму или были подвержены насилию, могут занимать неустойчивое положение в социуме, имеют проблемы в интимной жизни. Для убийц женщин характерно воспитание их властными женщинами, к примеру, деспотичной матерью, которая оказывала подавляющее воздействие на отца, либо мужское воспитание полностью отсутствовало. А убийцы людей без определенного места жительства зачастую сами представители неблагополучного слоя населения. Руководствуясь мотивом или идеологией очищения мира от «неугодных» элементов, они отрицают свою социальную нишу[3].

Определенный тип сексуальных убийц в качестве жертвы избирают только мальчиков, другие молодых или пожилых, даже престарелых женщин, третьи совершают убийства лиц различного пола и возраста. Так, Михасевич убивал только молодых женщин, Кулик — женщин различного возраста, Чикатило — молодых женщин и мальчиков, Сливко и Головкин — только мальчиков.

В заключении еще раз отметим значимость криминалистической характеристики жертвы серийных убийств, поскольку поняв, на основе каких критериев преступник сконцентрировал внимание именно на данном субъекте, возможно составление «профиля убийцы» и установление лица совершившего преступление.

Литература:

Алдашкина А. С. Характеристика жертвы преступления как элемент криминалистической характеристики серийных убийств // Современные проблемы правотворчества и право применения. Иркутск: ИФ ВГУЮ РПА, 2017. С. 302–303.
Колесниченко А. Н. Научные и правовые основы расследования отдельных видов преступлений: Автореферат дис. на соискание ученой степени доктора юридических наук //. — Харьков: Харьк. юрид. ин-т, 1967. — С. 10,14.
Телешова Л. В. Взаимосвязь особенностей личности серийного убийцы с выбором жертвы преступления // Виктимология. 2016. № 2. С. 12–15.

[1]Колесниченко А. Н. Научные и правовые основы расследования отдельных видов преступлений : Автореферат дис. на соискание ученой степени доктора юридических наук // . — Харьков : Харьк. юрид. ин-т, 1967. — С. 10,14.

[2]Алдашкина А.С. Характеристика жертвы преступления как элемент криминалистической характеристики серийных убийств // Современные проблемы правотворчества и право применения. Иркутск: ИФ ВГУЮ РПА, 2017. С. 302-303.

[3] Телешова Л.В. Взаимосвязь особенностей личности серийного убийцы с выбором жертвы преступления // Виктимология. – 2016. – № 2. – С. 12-15.

Основные термины (генерируются автоматически): данные, женщина, жертва, криминалистическая характеристика, личность преступника, место жительства, убийство.

Криминальная виктимология и виктимологическая профилактика — «Научно-практический центр Государственного комитета судебных экспертиз Республики Беларусь»

От составителей

Криминологическая обстановка в Республике Беларусь в период перехода к рыночной экономике, как и на всем постсоветском пространстве, характеризуется значительным ростом преступности и органически связанной с ней активной криминальной виктимизацией населения. Риск стать жертвой преступлений, особенно тяжких насильственных и корыстно-насильственных, непрерывно растет. В связи с этим все более актуальной становится проблема противодействия виктимизации населения от преступных проявлений, внедрения в практику деятельности правоохранительных органов научных знаний не только в части традиционного упреждающего воздействия на лиц, от которых можно ожидать совершения преступлений, но и на потенциальных криминальных жертв с целью уменьшения риска стать объектом преступного деликта . Достижения криминальной виктимологии используются в деятельности правоохранительных органов недостаточно, а научная разработка этой проблематики в Республике Беларусь стала развертываться только в последние десятилетия. В других же странах мира, в том числе и входивших в бывший СССР, вопросы криминальной виктимологии исследуются уже в течение более длительного периода (с конца 40-х годов ХХ столетия). В этих странах издано большое число монографий, пособий, статей и других публикаций по данной тематике. Немало научных работ, изданных в зарубежных странах, переведены на русский язык, но некоторые известны лишь на языке оригинала. Все эти научные труды в библиографическом отношении должным образом не систематизировались, не реферировались и не обобщались, что, естественно, не способствовало глубокой проработке вопросов криминальной виктимологии, виктимологической профилактики и защиты прав потерпевших от преступлений. Определенной попыткой восполнить этот пробел является настоящее библиографическое издание, подготовленное ведущим научным сотрудником отдела криминологии кандидатом юридических наук, доцентом Романовым В.В. и зав. отделом научно-технической информации Силивончик И.А.

В библиографический указатель включены наиболее важные научные работы, изданные во второй половине текущего столетия в иностранных государствах и странах СНГ, которые освещают историю возникновения и развития криминальной виктимологии как отрасли криминологических знаний, ее основные понятия, классификацию жертв преступлений, формы и методы виктимологической профилактики, правовое положение потерпевших в уголовном процессе, порядок реституции и компенсации за причиненный им вред. Материалы международных конференций , обзоры по проблемам виктимизации за последние годы, проведенные Национальным институтом юстиции США, ФБР, HEUNI, UNICRI и др. представляют несомненный интерес. Все издания и упоминаемые литературные источники названных учреждений из раздела IV имеются в фонде института и зарегистрированы под соответствующими регистрационными номерами. .

В указателе принята тематическая группировка материалов, для чего он разбит на 3 раздела, которые отражают наиболее актуальные направления теории криминальной виктимологии и противодействия виктимизации населения от преступных посягательств.

Внутри I и II разделов материалы располагаются в алфавитном порядке, а в III разделе сначала приводятся международные правовые документы, затем – законодательные и другие нормативно-правовые акты Республики Беларусь в порядке их юридической значимости, после чего следуют научные работы в алфавитном порядке.

Справочный аппарат включает в себя вступительную статью, именной указатель и содержание разделов.

Предлагаемый указатель не претендует на исчерпывающую полноту, так как не содержит сведений о ведомственных литературных источниках, имеющих ограничительные грифы. Данное издание предназначено для профессорско-преподавательского состава, аспирантов и студентов высших юридических учебных заведений, научных сотрудников научно-исследовательских учреждений юридического профиля.

Замечания и предложения просим направлять по адресу: 220035 Отдел научно-технической информации НИИПККиСЭ, г.Минск, ул.Гвардейская,7.

Раздел I.
Общетеоретические основы криминальной виктимологии: история вопроса, основные понятия, классификация жертв

Антипина О.В. О работе проблемной виктимологической группы при кафедре уголовного процесса и криминалистики Иркутского Университета. //Виктимологические проблемы борьбы с преступностью. – Иркутск, 1982. – С. 99-100.

Антонов-Романовский Г.В., Лютов А.А. Виктимность и нравственность //Вопросы борьбы с преступностью.- 1980.- Вып.33.- С.40-46.

Аргунова Ю. Виктимологический аспект преступности в Японии // Социалистическая законность, 1987. — №3. – С.58-60.

Беньковска Э. Основные проблемы современной виктимологии //Изв. АН ГССР. Серия экономики права. – Тбилиси, 1985. — № 3 — С.96.

Блюм Р. Алкоголь и преступность.- США, 1967.

Бородин С.В. Уголовный закон и усиление охраны жизни, здоровья, свободы и достоинства личности //Советское государство и право.- 1987.- №9.- С.87-97.

Вандышев В.В. Виктимология: что это такое? – Л.: Знание, 1978. – 19с. Место хранения: НБ ауд 564934; Мд 30316

Вандышев В.В. Новые книги по проблемам виктимологии.- Виктимологические проблемы борьбы с преступностью.- Иркутск, 1982.- С.114-119.

Виктимологические проблемы борьбы с преступностью: Сб. науч. тр. – Иркутск: ИГУ, 1988. – 136с. Место хранения: НБ 325005.

Виктимологические проблемы борьбы с преступностью: Сб. ст. – Иркутск: ГУ, 1982. – 134 с. Место хранения: НБ М226226.

Гентиг Г. Преступник и его жертва.- Нью-Йорк, 1948.

Гентиг Г. Заметки о взаимодействии преступника и жертвы //Журнал уголовного права и виктимологии.- США.- 1940.- Т.31.- С.303-309.

Гилинский Я.И. Социология девиантного поведения как специальная социологическая теория //Социологические исследования.- 1991.- №4.- С.72-78.

Гилинский Я.И. Девиантное поведение в зеркале социологии (По материалам СССР) //Актуальные проблемы социологии девиантного поведения и социального контроля.- М., 1992.- С.5-31.

Грудинская И. С позиции виктимологии: Наука о жертве //Российский адвокат.- 1997.- №6.- С.20-21. Место хранения: НБ 30к 7051

Дагель П.С. “Вина потерпевшего” в уголовном праве //Советская юстиция.- 1967.- №6.

Дагель П.С. Виктимологические аспекты криминологических и уголовно-правовых исследований //Виктимологические проблемы борьбы с преступностью. – Иркутск., 1982 – С.6-15.

Демографический профиль жертв преступлений //Борьба с преступностью за рубежом. – 1994. — №4. – С.4.

Дубинин Н.П., Карпец И.И., Кудрявцев В.Н. Генетика, поведение, ответственность.- М., 1982.

За что нас убивают //Аргументы и факты.- 1993.- №5.- С.7.

Звирбуль В.К., Шляпочников А.А. О состоянии и перспективах развития советской виктимологии //Социалистическая законность.- 1976.- №8.

Карпец И.И. Проблема преступности.- М., 1969.

Карпец И.И. Пути развития наук криминального цикла.- М.: Всесоюзный институт по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности, 1968.

Карпец И.И. Современные проблемы уголовного права и криминологии.- М., 1976.

Квашис В. Жертвы преступлений: кто им поможет //Советская юстиция.- 1993.- №7.- С.8.

Клеандров М.И. Хозяйственно-правовая виктимология: концепция, методология исследований //Советское государство и право.- 1989.- №3.- С.87-92.

Коновалов В.П. Перспективы развития виктимологии //Теория и практика борьбы с правонарушениями. – Душанбе, 1982. — № 1. – С. 107.

Коновалов В.П., Болдырева И.А. Личностная виктимность и виктимное поведение несовершеннолетних потерпевших от изнасилования. – Душанбе, 1987. – С.6.

Криминалистическая виктимология. Вопросы теории и практики: Сб.науч. тр: — Иркутск : ИГУ ,1980. — 160с. Место хранения : Ая 449322

Криминология: Учебник для юридических ВУЗов /Под ред. Коробейникова Б.В., Кузнецовой Н.Ф., Миньковского Г.М.- М.: Юридическая литература, 1988.- Гл.6.- §4.

Криминология: Учебник для юридических ВУЗов /Под общ. ред.Долговой Н.И.- М.: Издательская группа ИНФРА-М-НОРМА, 1997.- Раздел 1V .- Гл.6; Раздел V.- §4.

Кудрявцев В.Н. Причинность в криминологии.- М., 1968.

Кудрявцев В.Н. Причины правонарушений.- М., 1976.

Кузнецова Н.Ф. Проблемы криминологической детерминации.- М.: МГУ,1984.

Лупарев Г.П. Преступление и его жертва . — Алма – Ата : Знание , 1998 – 39 с. Место хранения : НБ 249664

Маркелов А.В. Возможна ли виктимология как отрасль науки //Изв. АН КазССР: Серия общих наук. – 1985. — №6. – С. 67-72. Место хранения: НБ 30К71.

Миндагулов А.Х. Виктимология и профилактика правонарушений //Проблемы профилактики правонарушений в советской литературе.- №4.- М.: Академия МВД СССР, 1976.

Минская В.С. Отрицательное поведение потерпевшего – одна из категорий виктимологии //Советское государство и право, 1980. — № 7. – С. 136-139.

Мухамедзянов Н. Международный форум виктимологов //Государство и право.- 1997.- №12.-С.114-115.

Нуртаев Р.Т. О виктимологических аспектах неосторожной преступности //Современные проблемы уголовного права и криминологии.- Владивосток, 1991.- С.140-143.

Опрос жертв преступлений для оценки уровня преступности в США //Проблемы преступности в капиталистических странах /ВИНИТИ.- 1984.- № 6.- С.39-47.

Остроумов С.С., Франк Л.В. О виктимологии и виктимности //Советское государство и право, 1976.- Вып.4.

Полубинский В.И. Криминальная виктимология. Что это такое? – М.: Знание, 1977. – 64 с. Место хранения: НБ Анд 966973.

Полубинский В.И. Правовые основы учения о жертве преступления: Учеб. пособие. – Горький: Горьк.ВШ МВД СССР, 1979. – 84с. Место хранения: НБ Мд 86196; ауд. 585584.

Потерпевшие от преступления и проблемы советской виктимологии: Сборник статей.- Душанбе, 1977.

Ривман Д.В. О некоторых понятиях криминальной виктимологии// Виктимологические проблемы борьбы с преступностью.- Иркутск, 1982. – С.15-24.

Ривман Д.В. О содержании понятия “виктимность” //Вопросы теории и практики борьбы с преступностью.- Л., 1974.

Романов В.В. Виктимологический аспект профилактики преступлений //Профилактика преступлений: Учеб. пособие для юрид. ВУЗов.- Гл.13.- Мн.: Университетское, 1986.

Романов В.В. Основы криминальной виктимологии.- Мн.:ВШ МВД, 1980.

Современные проблемы развития виктимологии //Борьба с преступностью за рубежом.- 1996.- №9. – С.33.

Тартаковский А.Д. Виктимологическая классификация потерпевших от преступлений, совершаемых в сфере семейно-брачных отношений //Уч. записки Тарт. ун-та. – 1987. – Вып. 756. – С. 54-60. Место хранения: НБ 05.

Угрехелидзе М.Г. Диалектика объективного и субъективного в виктимогенной ситуации //Вопросы социалистического государства и права. – Тбилиси, 1984. – С.81-91.

Фаттах А. Виктимология: что это такое и каково ее будущее? //Международное криминологическое обозрение.- Т.21.- №2.- Париж, 1967.

Фаттах А. Жертва — соучастник преступления.- Канада, Монреаль, 1968.

Франк Л.В. Виктимология - одно из направлений в советской криминологии //Вопросы изучения преступности и борьбы с ней.- М.. 1975.

Франк Л.В. Виктимология и виктимность. Об одном новом направлении в теории и практике борьбы с преступностью: Учеб. пособие. – Душанбе, 1972. – 113с. Место хранения: НБ анд 788413; ауд 460566.

Франк Л.В. Некоторые теоретические вопросы сопоставления советской виктимологии //Потерпевший от преступления. – Владивосток, 1974. – С. 5-16.

Франк Л.В. О виктимологических исследованиях //Вопросы уголовного права, прокурорского надзора, криминалистики и криминологии . — Душанбе, 1971.

Франк Л.В. О классификации потерпевших в целях виктимологических исследований //Вопросы уголовного права, прокурорского надзора, криминалистики и криминологии.- Душанбе, 1968.

Франк Л.В. Понятие о криминальной виктимологии и виктимности и некоторые ее аспекты в преступлениях против жизни и здоровья. //Вопросы криминалистики, криминологии и судебной экспертизы.- Баку, 1972.

Франк Л.В. Потерпевшие от преступления и проблемы советской виктимологии. – Душанбе: Ирфон, 1977. – 237с. Место хранения: НБ ан 992209; ау 555511.

Холыст Б. Роль жертвы в расследовании убийства.- Общество и право.- №11.- Варшава, 1964.

Холыст Б. Факторы, формирующие виктимность //Вопросы борьбы с преступностью.- М., 1984. — №41 – С.73-77.

Чмоляк Л.И. Некоторые теоретические вопросы советской виктимологии: нравственный аспект виктимности //Виктимологические проблемы борьбы с преступностью. – Иркутск,1982.– С.100-108

Чуфаровский Ю.В. Юридическая психология: теоретические аспекты, практическое применение.- Гл.III.- §5.- С.209-217.

Экснер Ф. Криминология.- Берлин, 1949. (На нем. языке).

Раздел II.
Основные направления преодоления криминальной виктимизации населения. Виктимологическая профилактика

Алексеев А.И., Васильев Ю.В., Смирнов Г.Г. Как защитить себя от преступника.- М., 1990.

Алимов С.Б. и др. Предкриминальные конфликты – единое поле уголовно-правового и криминологического регулирования //Методологические проблемы уголовно-правового регулирования общественных отношений.- М., 1992.- С.63-69.

Афанасьев В.С. Девиантное поведение несовершеннолетних: социологическая характеристика состояния и механизма детерминации //Актуальные проблемы социологии девиантного поведения и социального контроля.- М., 1992.- С.59-101.

Безлепкин Б.Т. и др. Защита прав и законных интересов потерпевших от преступлений: УII Конгресс ООН по предупреждению преступности и обращению с правонарушителями (Милан, август-сентябрь 1985г.). – М.: Акад. МВД СССР, 1985. – 54 с. Место хранения: НБ 82567.

Блок Ричард. Определение уровня виктимизации: влияние методики, выборки и региона //Материалы конференции «Понимание преступности: опыт преступности и борьбы с ней».- Рим:ЮНИКРИ, 1992.

Брусницын Л. Обеспечение безопасности потерпевших и свидетелей //Законность.- 1997.- №1.- С.36-39. Место хранения: НБ 30к 795

Вавилова Л.В. Организационно-правовые проблемы защиты жертв преступлений:. Автореф.дис… канд.юрид.наук.- М.: НИИ МВД РФ, 1995.- 23с. Место хранения: НБ 2 Ад 9373.

Вандышев В.В. Виктимологический аспект предупреждения преступлений, совершенных при превышении пределов необходимой обороны или в состоянии аффекта //Вестник Ленинградского Государственного университета.- М., 1977.- №5.

Ведерникова О. Фонд для жертв преступлений //Социалистическая законность, 1990. – № 11 – С.25-28.

Веммерс И.М., Зеилстра М. Служба по оказанию помощи жертвам преступлений в Нидерландах //Голландское уголовное право и политика.- 1993.- Вып.3.

Виктимология и профилактика правонарушений: Сб. науч. тр. – Иркутск: ИГУ, 1979. – 190с. Место хранения: НБ Ая 473946.

Волков В.М. Как ты поступишь, если … //Как уберечься от преступления.- М.1990.

Готлиб Е.М., Романова Л.И. Виктимологические аспекты профилактики преступлений против личности //Виктимология и профилактика правонарушений.- Иркутск, 1979.- С.64-66.

Гришин В., Мельниченко О. Виктимологические аспекты правового воспитания несовершеннолетних //Советская.юстиция, 1988. — №9 – С.8-10.

Звекич У. Обзоры виктимизации: международная перспектива.- М.: ЮНИКРИ, МВД РФ, 1993.

Звекич У. Сравнение с обзорами в странах Восточной и Центральной Европы.- М.: ЮНИКРИ, МВД РФ, 1993.

Звекич У., А.Альвацци дель Фрате. Обзор виктимизации в развивающихся странах. Предварительные ключевые результаты Международного обзора виктимизации 1992 года //Материалы конференции «Понимание преступности: опыт преступности и борьба с ней».- Рим: ЮНИКРИ. 1992.

Зубкова В.И. Виктимологические меры предупреждения преступлений //Вестник МГУ.- Серия 11.- 1990.- №3.- С.53-60.

Казанцев В.И. Виктимологические аспекты управления //Государство и право.- 1992.- №1.- С.35-42.

Кокорев Л.Д. Некоторые вопросы виктимологии, ее влияние на признание лица потерпевшим и его участие в расследовании и профилактике преступлений //Виктимология и профилактика правонарушений: Сборник науч. тр.- Иркутск: Иркутский гос. ун-т, 1979.- С.55-61.

Коновалов В., Петрова Н.О. О классификации закономерностей виктимизации от преступности //Укрепл. соц. законности и совершенствование законодательства.- Душанбе, 1984. – С. 40-46.

Коновалов В.П. Виктимность и ее профилактика //Виктимологические проблемы борьбы с преступностью. – Иркутск, 1982 – С.25-31.

Коновалов В.П. О виктимологическом аспекте профилактики преступлений //Повышение эффективности законодательства в свете реш. 26 съезда КПСС. – Душанбе, 1984. – С.79-84.

Коновалов В.П., Норов В.С.. Франк Л.В. Снижение виктимности граждан — важная задача профилактической работы //Передовой опыт.- №13.- М.: МВД СССР, 1977.

Коновалов В.П., Петрова Н.М. Виктимизация и виктимность пешеходов //Укрепление законности и правопорядка,.совершенствование советского законодательства и социалистической государственности.- Душанбе, 1978.- №2.

Коновалов В.П., Франк Л.В. Об организации виктимологического направления профилактики преступности в Таджикской ССР.- Душанбе, 1976.

Коробеев А.И. Виктимологические аспекты предупреждения неосторожных преступлений в сфере взаимодействия и техники //Виктимологические проблемы борьбы с преступностью. – Иркутск,1982. – С.78-84.

Кошнир Л. Жертвы преступлений нуждаются в защите //Закон и жизнь.- Кишинев, 1991.- №9.- С.26.

Кривич М., Ольгин О. Чикатило и его жертвы. – М.: Изограф, 1996. – 158 с. Место хранения: НБ 10К 98249; 10К 98250.

Кури Гельмут. Международное сравнительное исследование виктимизации населения.- М.: ЮНИКРИ, МВД РФ, 1993.

Кури Гельмут. Обзор виктимизации в Германии: Материалы конференции «Понимание преступности: опыт преступности и борьба с ней».- Рим: ЮНИКРИ, 1992.

Мартаковский А. Факторы, влияющие на повышенную виктимность потерпевших от истязаний //Укрепление социалистической законности и совершенствование законодательства. – Душанбе, 1984. – С. 36-40

Мельникова Э. .Виктимизация несовершеннолетних: Международный обзор уголовной политики.- Нью-Йорк: ООН, 1990.

Мошак Г. Предупреждение убийств в быту //Социалистическая законность, 1988.- №3.- С.51.

Опрос жертв преступлений (в особенности, половых,) по телефону как новый метод в работе полицейских криминалистов //Monatsschr.fur Kriminologia и Stratrechtsreform. 1991 – Jg. 7, 4, 11, 3 – С.159-173.

Полубинский В.И. Виктимологические аспекты профилактики преступлений: Учеб. пособие. – М.: Академия МВД СССР, 1980. – 77 с. Место хранения: НБ Мд 103585.

Ривман Д.В. Виктимологическая профилактика. Ее особенности и место в системе криминологического предупреждения преступности //Вопросы профилактики преступлений.- Л.:Высшее политическое училище МВД, 1987.- С.52-62.

Ривман Д.В. Виктимологические факторы и профилактика преступлений.- Л., 1975.

Ривман Д.В. Виктимологический аспект аналитической работы в органах внутренних дел.- Л., 1977.- 70 с.

Ривман Д.В. Использование данных виктимологии в организации борьбы с преступностью //Уголовная политика Советского государства в свете решений 26 съезда КПСС.- М., 1982. – С.54-58.

Романов В.В. Криминальная виктимизация населения в Республике Беларусь: состояние, тенденции, перспективы преодоления //Вопросы криминологии, криминалистики и судебной экспертизы.- №12.- Мн.: НИИПККиСЭ, 1997.

Романов В.В. Преступность и виктимизация населения Республики Беларусь //Вопросы криминологии, криминалистики и судебной экспертизы.- Вып.11.- Мн.:НИИПККиСЭ, 1996.

Романов В.В. Преступность и виктимизация: Материалы научной конференции Научно-исследовательского института проблем криминологии, криминалистики и судебной экспертизы МЮ РБ, 1993 г. — Мн.: НИИПККиСЭ, 1994.- С.27-30.

Романов В.В. Современная виктимологическая обстановка в Республике Беларусь: характеристика, прогноз, пути стабилизации //Вопросы криминологии, криминалистики и судебной экспертизы.- №13.- Мн.:НИИПККиСЭ, 1997.

Рыбальская В.Я. Виктимологические исследования в системе криминологической разработки проблем профилактики преступлений несовершеннолетних //Вопросы борьбы с преступностью.- 1980.- Вып.33.- С.32-40.

Рыбальская В.Я. Виктимологические исследования преступности несовершеннолетних //Актуальные вопросы укрепления законности и правопорядка в районах интенсивного экономического развития Урала, Сибири и Дальнего Востока.- М..1975.

Рыбальская В.Я. Методика изучения личности потерпевшего. — Иркутск, 1975.

Рыбальская В.Я. О виктимологическом анализе преступности несовершеннолетних: Общий взгляд на проблему //Виктимологические проблемы борьбы с преступностью. – Иркутск, 1982. – С. 32-42.

Рыбальская В.Я. О виктимологическом направлении профилактики преступности несовершеннолетних. //Виктимология и профилактика правонарушений .- Иркутск, 1979.- С.66-71.

Семашко А. Уровни виктимизации в Восточной Европе. Сравнивать или не сравнивать? //Материалы конференции «Понимание преступности: опыт преступности и борьба с ней».- Рим: ЮНИКРИ, 1992.

Сперанский К.К. Проблемы уголовно-правовой борьбы с преступлениями несовершеннолетних. Автореф. дис… доктора юрид. наук.- М.: МГУ, 1992.- 38с. Место хранения: НБ 189889 92.

Сорокотягина Д.А. Виктимологические аспекты изучения личности потерпевшего //Виктимология и профилактика преступлений: Сборник науч. тр.- Иркутск: Иркутский гос. ун-т, 1979.- С.88-92.

Статистика жертв преступлений в США //Борьба с преступностью за рубежом.- 1994. — №5. – С.4.

Страх виктимизации и симптомы психопатологии у заключенных //Борьба с преступностью за рубежом.- 1994. — №7. – С.32.

Твердая И.Н. Поведение потерпевшего и предупреждение преступлений //Потерпевший от преступления.- Владивосток, 1974.

Турчин Д.А. Виктимологические задачи в криминалистике //Потерпевший от преступления.- Владивосток, 1974.

Фактор страха и проблемы профилактики преступности //Проблемы преступности в капиталистических странах .-1983.- №1.- С.31-34.

Факторы, влияющие на объем мер защиты населения от преступников //Проблемы преступности в капиталистических странах. — 1986. - №12.

Франк Л.В. Виктимологический аспект социального контроля и профилактики правонарушений //Профилактика правонарушений.- Вып.5.- М.: Академия МВД СССР, 1977.

Франк Л.В. Роль виктимологических исследований в разработке криминалистической тактики //Актуальные вопросы государственного строительства и укрепления социалистической законности в Таджикской ССР.- Душанбе, 1973.

Чечель Г.И. Виктимологические аспекты профилактики умышленных убийств //Актуальные вопросы государства и права на современном этапе. – Томск, 1983. – С.168-170.

Чечель Г.И. Поведение потерпевших и его значение в предупреждении преступлений //Пути повышения эффективности борьбы с преступностью. – Барнаул, 1983. – С.110-121.

Чечель Г.И. Понятие жертвы преступления: соотношение с уголовно-процессуальным понятием //Актуальные вопросы борьбы с преступностью. – Томск, 1984. – С.107-113.

Раздел III.
Правовой статус жертв преступлений: законодательные и иные нормативно-правовые акты, меры постделиктной помощи, компенсация и реституция

Всеобщая декларация прав человека : Принята Генеральной Ассамблеей Организации Объединенных Наций 10 декабря 1948 г.

Декларация основных принципов правосудия для жертв преступлений и злоупотребления властью: принята Генеральной Ассамблеей Организации Объединенных Наций 29 ноября 1985 г.	

Конституция Республики Беларусь. Принята на республиканском референдуме 24 ноября 1996 года.- Мн.:Беларусь, 1997.- 92 с.

Уголовный кодекс Республики Беларусь.- Мн.:Амалфея, 1998.- 208 с.

Уголовно-процессуальный кодекс Республики Беларусь.- Мн.:Репринт, 1996.- 304 с.

Гражданский кодекс Республики Беларусь.- Мн.: Амалфея, 1996.- 271 с. (ст.ст. 7, 456,457).

Закон Республики Беларусь “О социальной защите инвалидов в РБ”:11.11.91 //Ведомости Верховного Совета Республики Беларусь.- 1991.- №34.- Ст.611; 1994.- №8.- Ст.115; 1996.- №21.- Ст.380, №21.- Ст.392.

Закон Республики Беларусь “О защите прав потребителей”:19.12.93 //Ведомости Верховного Совета Республики Беларусь.- 1993.- №35.- Ст.447.

Закон Республики Беларусь “Об обращениях граждан”:6.06.1996 //Ведомости Верховного Совета Республики Беларусь.- 1996.- №21.- Ст.376.

Закон Республики Беларусь “О внесении изменений и дополнений в Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы Республики Беларусь”:17.05.1997 //На страже. — 1997.- 7 июня.

Закон Республики Беларусь “О внесении изменений и дополнений в Уголовный, Уголовно-процессуальный и Исправительно-трудовой кодексы Республики Беларусь”:31.12.1997 //На страже.- 1998.- 3 февраля.

Правила возмещения вреда, причиненного жизни и здоровью гражданина: [Утверждены постановлением Кабинета Министров Республики Беларусь, 9.11.1994, №172] (С изменениями и дополнениями, внесенными постановлением Кабинета Министров РБ от 8 ноября 1995 года, №619) //СУ РБ.- 1994.- №10.- Ст.264

Республика Беларусь. Верховный Суд. Пленум. О практике применения судами законодательства, регламентирующего участие потерпевшего в уголовном судопроизводстве [Постановление, 04.09.1992, №11] //Судовы веснiк.- 1992.- №4.

Республика Беларусь. Верховный Суд. Пленум. О практике применения судами ст. 7 ГК РБ о защите чести и достоинства граждан и организаций [Постановление, 18.12.1992, №14] //Судовы веснiк.- 1993.- №1.

Республика Беларусь. Верховный Суд. Пленум. О практике применения законодательства и возмещении ущерба, причиненного преступлением [Постановление, 23.03.1995, №1] //Судовы веснiк.- 1995.- №2.

Республика Беларусь. Верховный Суд. Пленум. О судебной практике по делам о возмещении вреда, причиненного жизни и здоровью гражданина [Постановление, 14.09.1995, №10] //Судовы веснiк.- 1995.- №4.

Республика Беларусь. Верховный Суд. Пленум. О применении законодательства, регулирующего материальное возмещение морального вреда [Постановление, 20.09.1996, №10] //Судовы веснiк.- 1996.- №4.

Республика Беларусь. Верховный Суд. Пленум. О внесении изменений в постановление Пленума Верховного Суда Республики Беларусь от 20 сентября 1996 г. “О применении законодательства, регулирующего материальное возмещение морального вреда” [Постановление, 12.12.1996, №16] //Судовы веснiк.- 1997.- №1.

Республика Беларусь. Верховный Суд. Пленум. О внесении изменений в постановление №1 Пленума Верховного Суда Республики Беларусь от 23 марта 1995 года “О практике применения законодательства о возмещении вреда, причиненного преступлением“ [Постановление, 12.12.1996, №17] // Судовы веснiк.- 1997.- №1.

Антонян Ю.М., Бородин С.В. Преступность и психические аномалии.- М.. 1987.- С.8-15.

Батищева Л.В. О соотношении права и обязанности потерпевшего дать показания. //Вопросы совершенствования предварительного следствия.- М., 1983. – С. 58-66.

Беньковска Э. Стандарты Европейского Совета в отношении жертв преступлений и предстоящая реформа материалов уголовного права в Польше //Общество и право.- Варшава, 1990.- №45.- С.93-100.

Блант У. Жертвы и судопроизводство в Америке //Вопросы криминологии, криминалистики и судебной экспертизы.- Вып.11.- Мн.:НИИПККиСЭ, 1996.- С.96.

Блиндер Б.А. Поведение потерпевшего и уголовная ответственность. //Проблемы государства и права.- Ташкент, 1980.

Блиндер Б.А. Объект преступления и потерпевший в преступлениях против личности //Проблемы советского государства и права.- Ташкент, 1970.

Божкова Н.Р. Установление виктимологической стороны поведения при допросе потерпевших //Теория и практика криминалистики и судебной экспертизы. – Саратов, 1987. — № 6 – С. 37-40.

Божьев В.П. К вопросу о понятии потерпевшего в советском уголовном процессе: Ученые записки ВИЮН.- М., 1962.- Вып.14.

Божьев В.П. Процессуальное положение потерпевшего //Советская юстиция.- 1975.- №8.

Булатецкий А.И. Опыт изучения личности потерпевших при расследовании убийств //Вопросы изучения личности на предварительном следствии.- М., 1969.

Бурданова В.С. Изучение личности потерпевшего при расследовании дел о доведении до самоубийств //Виктимология и профилактика правонарушений.- Иркутск, 1979.

Бурданова В.С., Быков В.М. Виктимологические аспекты криминалистики: Учеб. пособие. – Ташкент: ТВШ МВД СССР, 1981. – 79 с. Место хранения: НБ М 182347

Вандышев В.В. Виктимологический аспект предупреждения преступлений, совершенных при превышении пределов необходимой обороны или в состоянии аффекта. //Вестник Ленинградского Государственного Университета.- М., 1977.- №5.

Вандышев В.В. Правовые и этические проблемы использования данных виктимологии в советском уголовном судопроизводстве: Автореф.дис.. канд.юрид.наук.- Л.: ЛГУ, 1977.- 25с. Место хранения: НБ Ая 328639.

Вандышев В.В. Процессуальные гарантии лица, виктимного в связи с собственным антиобщественным поведением //Гарантии прав личности в советском уголовном праве и процессе.- Ярославль, 1977.

Виды помощи лицам, пострадавшим от преступлений //Проблемы преступности в капиталистических странах. – 1983. - № 11. – С.64.

Викулин А.Ю. Понятие ущерба в УК РФ: применительно к гл.22 //Государство и право.- 1994.- №4.- С.99-103.

Винкель Ф.В. Полиция, потерпевшие и предупреждение преступности. Некоторые рекомендации по работе с потерпевшими на основании исследований //Британский журнал криминологии, 1991.- Вып.31.

Воронцов С. Обеспечение процессуальной безопасности потерпевшего и свидетеля: О необходимости принятия закона “О защите свидетелей, потерпевших и других лиц, содействующих их уголовному судопроизводству //Российская юстиция.- 1996.- №11.- С.25. Место хранения: НБ 30к 2212

Галкин Б., Ружек А. Потерпевший как субъект уголовно-процессуальной деятельности (Теория и практика СССР и ЧССР) //Вестник МГУ. Серия 11: Право.- 1987.- №2.- С.26-35. Место хранения: НБ 30к 1376

Глинский И., Иванов Л. Виктимизация в СССР: теоретический подход и эмпирические исследования //Жертвы и уголовное правосудие.- Германия: Фрайбург, 1991.

Горбачева Е.В. Виктимологические аспекты в уголовном судопроизводстве по делам несовершеннолетних: Авт.дис. … канд.юр.наук / ЛГУ – Л, 1981. – 24.

Горбачева Е.В. Виктимологические аспекты уголовного судопроизводства по делам несовершеннолетних //Правоведение, 1981. — №3 – С. 92-95. (Л.)

Горбачева Е.В. Некоторые особенности потерпевшего в уголовном судопроизводстве по делам несовершеннолетних //Вестник ЛГУ.- 1981.- №17: Экономика, философия, право.- Вып.3.- С.113-116. Место хранения: НБ 05

Дагель П.С. Имеет ли “согласие потерпевшего” уголовно-правовое значение? //Советская юстиция.- 1972.- №3.

Дагель П.С. Потерпевший в советском уголовном праве //Потерпевший от преступления.- Владивосток, 1974.

Дорохов В. Основание признания лица потерпевшим //Советская юстиция, 1976. — № 14. – С.8-9.

Доспулов Г.Г., Мажитов Ш.М. Психология показаний свидетелей и потерпевших. – Алма-Ата: Наука, 1975. – 192 с.

Дубривный В.А. Кто является потерпевшим от преступления? //Социалистическая законность.- 1965.- №4.

Журавель В.А. Допрос потерпевшего: оценка восприятия и интерпретации //Проблемы социалистической законности. – 1986. – С.129-132. Место хранения: НБ 30К 5146.

Законопроект по защите жертв маниакального преследования в Великобритании //Борьба с преступностью за рубежом.- 1997. — №7. – С.37.

Защита прав потерпевшего в уголовном процессе: Сравнительные исследования /Отв. ред. А.М.Ларин.- М.: Наука, 1993.- 245с. Место хранения: 10к 100798

Звечаровский И.Э. Уголовно-правовые нормы, поощряющие посткриминальное поведение личности.- Иркутск, 1991.

Иванов Ю. Представитель потерпевшего //Социалистическая законность, 1985. – № 8. – С.57-59.

Ильина Л.В. Уголовно-процессуальное значение виктимологии //Правоведение.- 1975.- №3.

Ильина Л.В. Участие потерпевшего и его представителя в доказывании по уголовному делу: Авт.дис…канд.юрид.наук. – Л., 1975. – 25с.

Кайзер Г. Общественное мнение об уголовном законе, виновности, наказаниях, преступниках и жертвах //Материалы IV советско- западногерманского симпозиума по криминологии, уголовному праву и процессу (Киев, 8-10 окт. 1987 г.) – Киев, 1990. – С.35-55.

Кайзер Г., Кури Г., Альбрехт Г.И. Жертвы и уголовное правосудие.- Германия: Фрайбург, 1991.

Калашникова Н.Я. Расширение прав потерпевших //Вопросы судопроизводства и судоустройства в новом законодательстве СССР.- М., 1959.

Кальман А.С. Выявление и оценка виктимологических факторов по делам об изнасиловании – Харьков: ХЮИ, 1986. — С.11.

Касымов А.А. Показания потерпевшего как источник доказательства: Сб.науч.тр. /ТашГУ.- 1980.- №636.- С.129-136.

Кивель В. Защита прав человека и гражданина в уголовном судопроизводстве //Судовы веснiк.- 1997.-№4.- С.48-49.

Клеандров М.И. О хозяйственно-виктимологических научно-правовых исследованиях //Изв.АН Тадж.ССР. Серия: Философия, экономика, правоведение.- 1987.- №2.- С.63-69. Место хранения: НБ 30к 134

Клеандров М.И. Хозяйственно-правовая виктимология: концепция, методология исследований //Советское государство и право. – М., 1989.- №3. – С. 87-92.

Клейменов М.П. Виктимность при совершении групповых преступлений //Проблемы групповой и рецидивной преступности. – Омск, 1981. – С. 92-99.

Клюканова Т.М. Потерпевший в насильственных преступлениях: Уголовно-правовые и криминалистические вопросы //Вестник ЛГУ, 1983. - № 5.- Вып. 1. – С. 106-108

Кокорев Л.Д. Некоторые вопросы виктимологии, ее влияние на признание лица потерпевшим и его участие в расследовании в профилактике преступлений //Виктимология и профилактика правонарушений .- Иркутск, 1979.- С.55-61.

Кокорев Л.Д. Потерпевший от преступления в советском уголовном процессе.- Воронеж: Воронеж.ГУ, 1964.- 138с. Место хранения: НБ Ау 173392, Ан 438668

Комиссаров В. Свидетель и потерпевший в уголовном судопроизводстве //Российская юстиция.- 1994.- №8.- С.50-51. Место хранения: НБ 30к 2212

Красиков А.Н. Сущность и значение согласия потерпевшего в советском уголовном праве. – Саратов: СарГУ, 1976. – 121с. Место хранения: НБ ан 936098.

Криминалистическое и уголовно-правовое значение поведения потерпевшего при расследовании умышленных убийств //Виктимологические проблемы борьбы с преступностью. – Иркутск, 1982. – С.71-77.

Кузнецова И.Н. Уголовное значение “вины потерпевшего” //Советская юстиция.- 1967.- №4.

Лазарева В. Защита прав и интересов несовершеннолетних потерпевших в уголовном процессе //Социалистическая законность.- 1980.- №3.- С.49-50.

Лазарева В.А. Гарантии прав потерпевшего при окончании предварительного следствия //Уголовная ответственность и ее реализация. – Куйбышев, 1985. – С. 114-120.

Лашук Г.К. Сексуальные посягательства взрослых и их несовершеннолетние жертвы: Автореф. дис… канд.юрид.наук (12.00.08).- Казань, 1991.- 16с. Место хранения: НБ 158685 91.

Левертова Л.А. Уголовно-правовое и криминологическое значение поведения потерпевшего в бытовых преступлениях //Проблемы групповой и рецидивной преступности.- Омск, 1981.- С.64-74.

Леви А., Бицадзе Б. О расширении прав потерпевшего и его представителя в уголовном процессе //Советская юстиция.- 1989.- №10.- С.6-7. Место хранения: НБ 30к 2212

Любичева С.Ф. Некоторые проблемы защиты прав потерпевших //Прокурорская и следственная практика.- 1997.- №3.- С.79-87. Место хранения: НБ 30к 7361

Лютов А.А., Антонов-Романовский Г.В. Виктимность и нравственность //Вопросы борьбы с преступностью.- М., 1980.- Вып.33.

Макарова З.В., Шимановский В.В. Охрана прав и законных интересов потерпевшего - важная задача уголовного судопроизводства //Проблемы укрепления социалистической законности и правопорядка.- 1979.- С.88-99.

Маликов М.Ф. Виктимологические аспекты эффективности судебного приговора //Проблемы совершенствования законодательства и повышения эффективности деятельности правоохранительных органов в свете новых конституций.- Уфа, 1979. – С. 140-150.

Махова Т.М. Обеспечение прав потерпевшего в судебной практике // Комментарий судебной практики за 1986 г. – М.; 1988. – С. 126-144.

Методы опознания жертв несчастных случаев //Проблемы преступности в кап. странах. – 1989. — №12. – С.46.

Минская В.С. Изучение личности потерпевшего //Социалистическая законность.- 1970.- №8.

Минская В.С. Криминологическое и уголовно-правовое поведение потерпевших //Вопросы борьбы с преступностью.- М., 1972.- Вып.16.

Минская В.С. Личность потерпевшего и ее криминологическое значение //Потерпевший от преступления. – Владивосток, 1974. – С. 81-97

Минская В.С. Некоторые особенности личности потерпевшего и преступника в связи с проблемой ответственности и профилактики: По материалам уголовных дел о преступлениях, спровоцированных отрицательным поведением потерпевшего //Виктимологические проблемы борьбы с преступностью.- Иркутск, 1982. – С.43-49.

Минская В.С. Опыт виктимологического изучения изнасилования //Вопросы борьбы с преступностью.- 1972.- 317.

Минская В.С. Ответственность потерпевшего за поведение, способствующее совершению преступления //Советская юстиция, 1969.-№4.

Минская В.С., Чечель Г.И. Виктимологические факторы и механизм преступного поведения.- Иркутск: ИГУ, 1988.- 149с. Место хранения: НБ 310192

Мысливый В.А. Виктимологические проблемы дорожно-транспортных происшествий //Проблемы дальнейшего укрепления соц. законности в деятельности органов внутренних дел. – Киев. 1986. – С. 68.

Мытник П. Уголовно-процессуальные гарантии интересов потерпевшего //Судовы веснiк.- 1997.- №1.- С.61-62. Место хранения: НБ 30к 2356

Нагимов М. К истории разработки проблемы психологии допроса потерпевших в советском уголовном процессе //Общественная наука в Узбекистане. – 1986. — № 1. – С. 42-48. Место хранения: НБ 30К 1574.

Нагимов М.Н. Некоторые процессуально-психологические вопросы изучения личности потерпевшего //Проблемы совершенствования мер борьбы с преступностью. – Ташкент, 1986. – С. 93-97.

Новая методика опроса свидетелей и жертв преступления // Проблемы преступности в кап. странах. – 1968. — №7. – С.43.

Номоконов В.А. Потерпевший как элемент ситуации совершения преступления //Потерпевший от преступления и проблемы советской виктимологии.- Душанбе, 1977.

Падва Г. Этика и тактика допроса потерпевшего защитником обвиняемого //Советская юстиция.- 1987.- №7.- С.26. Место хранения: НБ 30к 2212

Петрова Н.М. Виктимологическая характеристика умышленных тяжких телесных повреждений. – Душанбе, 1984. – С.4. Депонир. рук. АН ИНИОН № 16101 26.03.84.

Плешаков А., Щерба С. Правовая оценка беспомощного состояния потерпевшего по уголовному делу //Советская юстиция, 1982. — №17. – С.11-12.

Подрезова Л., Изражь Е. Проблема виктимологии в судебно-психиатрической практике //Социалистическая законность. – М., 1987. - №11. – С.56-57.

Попруга В.И., Молдоваян В.В. Некоторые аспекты допроса в суде несовершеннолетних потерпевших //Криминалистика и судебная экспертиза.- 1980.- Вып.20.- С.19-24.

Потапенко С.В. Признание гражданина потерпевшим — важная гарантия конституционного права на судебную защиту от преступных посягательств //Проблемы совершенствования советского законодательства /ВНИИ советского законодательства.- 1985.- №31.- С.189-194. Место хранения: НБ 05

Потерпевший от преступления: Сб. статей /Отв. ред. П.С.Дагель – Владивосток: ДВГУ, 1974. – 216с. Место хранения: НБ ан 878560.

Потерпевший от преступления: Уголовно-правовые, уголовно-процессуальные, криминологические и психологические аспекты: Труды по правоведению //Ученые записки Тарт.гос.ун-та.- Тарту: ТГУ, 1987.- Вып.756.- 84с. Место хранения: НБ 05

Потяркин Д.Е. О защите обвиняемого и “защите от обвиняемого” //Государство и право.- 1998.- №4.-0 С.94-98.

Похмелкин В.В. Учет поведения потерпевшего как критерий справедливости при назначении уголовного наказания //Актуальные проблемы общественных, естественных и технических наук. – Пермь, 1983. – С. 79-80.

Проблемы изучения личности участников уголовного судопроизводства: Межвуз. сб. науч.тр. – Свердловск: УрГУ, 1980. – 149с. Место хранения: НБ ау 602306.

Протченко П.А. Потерпевший как субъект уголовных правоотношений //Советское государство и право. – 1989. — № 11. – С. 78-83. Место хранения: НБ 30К 664.

Ратников Н. Потерпевший: защита его прав //Советская юстиция.- 1983.- №17.- С.10-12. Место хранения: НБ 30к 2212

Рахунов Р.Д. Расширение прав потерпевшего //Социалистическая законность.- 1960.- №4.

Резниченко И.Н. Защита в суде интересов потерпевшего //Потерпевший от преступления и проблемы советской виктимологии.- Душанбе, 1977.

Ривз Х. Великобритания: Забота о пострадавших //Преступление и наказание.- 1993.- №4-5.- С.46-48. Место хранения: НБ 30к 458

Ривман Д.В. Виктимологические аспекты общей профилактики преступлений //Уголовно-правовые и криминологические меры предупреждения преступности. – Омск, 1986. – С.22-32.

Ривман Д.В. Некоторые вопросы изучения личности и поведения потерпевшего от преступления //Преступность и ее предупреждение.- Л., 1971.

Ривман Д.В. Потерпевший от преступления: личность, поведение, оценка.- Л.. 1973.

Рогачевский Л. Виктимологический аспект преступлений, совершенных в состоянии аффекта //Советская юстиция, 1983. — № 17. – С. 12-14.

Роднов А.М. О роли поведения потерпевшего в оценке общественной опасности субъекта преступления. //Труды Карагандинской ВШ МВД СССР.- Караганда, 1972.

Рудзитис О.В. Уголовно-правовое значение поведения потерпевшего по делам о мошенничестве //Вопросы борьбы с преступностью.- Рига, 1975.- Вып.2.

Рыбальская В.Я. Уголовно-правовое, уголовно-процессуальное и виктимологическое понятие потерпевшего //Правоведение.- 1976.- №3.

Сабитов Р.А Совершенствование уголовно-правового регулирования посткриминального поведения //Современные проблемы уголовного права и криминологии.- Владивосток, 1991.- С.140-143.

Савинов В.Н. О влиянии «вины потерпевшего» на его процессуальное положение //Гарантии прав личности в социалистическом уголовном процессе.- Ярославль, 1977.- №2.

Савинов В.Н. Потерпевший в уголовном процессе: Сравнительно-правовое исследование: Авт. дис. …канд.юрид.наук.- Харьков: ХЮИ, 1978.- 17с.

Савицкий В.М. Если человек пострадал от преступления.- М.: Знание, 1967.- 80с. Место хранения: НБ Анд 548835

Савицкий В.М. Потерпевший от преступления: расширение прав, усиление процессуальных гарантий //Советское государство и право. – М., 1986. — № 5. – С. 74-81

Савицкий В.М., Патеружа И.И. Потерпевший в советском уголовном процессе.- М.: Госюриздат, 1963.- 171с. Место хранения: Ау 152444, Ан 416390

Саркисянц Г.П. Процессуально-психологические особенности допроса несовершеннолетних потерпевших //Общественные науки в Узбекистане. – 1985. — № 11. – С.44-51. Место хранения: НБ 30К 1574

Скрипченко Б.В. Виктимологические аспекты в советском уголовном процессе: Автореф. дис… канд. юрид. наук.- Л.: ЛГУ, 1977.- 20с. Место хранения: НБ Ая 320518.

Соболева С.Б. Виктимологический аспект конфликтных ситуаций в семье //Вопросы борьбы с преступностью, 1976.- Вып.25.

Соглашение о возмещении убытков жертвам преступлений //Проблемы преступности в капиталистических странах //ВИНИТИ. — №10. – 1984. – С.36.

Соотак Я. Некоторые вопросы виктимности супруга //Таллин: Сов. право, 1980. — №5.- С.3 57-362.

Соотак Я.Я. Потерпевший от преступления, совершенного на почве конфликтов между супругами //Уч. записки Тарт. Ун-та, — 1987. – Вып. 756. – С. 35-42. Место хранения: НБ 05.

Сорокотягина Д.А. Некоторые процессуальные возможности получения следователем данных о психологических особенностях личности несовершеннолетнего потерпевшего // Борьба с преступностью несовершеннолетних в условиях научно-технического прогресса. – Свердловск, 1982. – С.64-69.

Сорокотягина Д.А. Некоторые социально-криминологические аспекты изучения личности потерпевшего //Социальное управление и право.- Свердловск, 1976.- Вып.19.- С.115-119.

Сорокотягина Д.А. Виктимологические аспекты изучения личности потерпевшего //Виктимология и профилактика правонарушений.- Иркутск, 1979.

Стручков Н.А. Объект преступного посягательства и система особенной части УК //Советское государство и право. – 1987. - №12. – С. 88-93. Место хранения: НБ 30К664.

Тартаковский А. Факторы, влияющие на повышенную виктимность потерпевших от истязаний //Укрепление социалистической законности и совершенствование законодательства.- Душанбе, 1984.- С.36-40.

Тартаковский А.Д. К характеристике личности потерпевших по делам об истязании //Укрепление законности и правопорядка, совершенствование советского законодательства и социалистической государственности.- Душанбе, 1977.- Вып.1.- С.126-134.

Тартаковский А.Д. Некоторые криминологические и виктмологические вопросы истязания несовершеннолетних членов семьи. //Укрепление законности и правопорядка в период развития социализма .- Душанбе. 1976 .

Технологические особенности допросов жертв преступлений //Борьба с преступностью за рубежом.- 1995. — №8. – С.26.

Топильская Е.В. О правовом понятии беспомощного состояния потерпевшего //Вестник ЛГУ.- Серия 6: История КПСС, научный коммунизм, философия, право.- 1989.- Вып.4.- С.84-88. Место хранения: НБ 30к 1142

Филановский С.И. Влияние поведения потерпевшего на ответственность субъекта преступления //Советская юстиция.- 1972.- №14.

Франк Л.В. Виктимологическая характеристика личности преступника //Теоретические проблемы учения о личности преступника.- М., 1979.

Франк Л.В. Виктимография как метод описания отдельного преступления //Укрепление законности и правопорядка, совершенствов&agнбе, 1966.

Франк Л.В., Коновалов В.П. Виктимологические аспекты хулиганства //Актуальные вопросы теории и истории права и применения советского законодательства. – Душанбе, 1975. – с. 233-249.

Франк Л.В., Коновалов В.П., Петрова Н.М. Об одном опыте изучения личности потерпевшего от преступления //Проблемы теории и истории социалистического государства, права и советского строительства.- Душанбе, 1973.- №2.

Франк Л.В., Петрова Н.М. Виктимологическая информация при обобщении судебной практики //Укрепление законности и правопорядка, совершенствование советского законодательства и социалистической государственности.- 1977.- Вып.1.- С.119-126.

Франк Л.В., Соболева С.Б. Некоторые направления виктимологических исследований семейно-бытовых отношений при изучении преступности //Актуальные вопросы теории и истории права и применения советского законодательства. – Душанбе, 1975. – С.266-274.

Франк Л.В., Тартаковский Л.Д. Опыт виктимологического исследования истязания //Актуальные вопросы теории и истории права и применения советского законодательства.- – Душанбе, 1975. – С. 233-249

Халиков А. Ответственность за половые преступления против несовершеннолетних: Автореф.дис… канд.юрид.наук.- Ташкент, 1975.- 26с. Место хранения: НБ Ая 283699

Центров Е.Е. Виктимологические аспекты криминалистики //Криминалистическая виктимология.- Иркутск, 1980.

Центров Е.Е. Криминалистическое учение о потерпевшем. – М.: МГУ, 1988. – С.160.

Центров Е.Е. Специфика взаимоотношений преступника и потерпевших по делам о половых преступлениях //Вопросы личности преступника.- М.. 1971.

Чепульченко А.М. Понятие потерпевшего по советскому уголовному процессу //Труды Киевской высшей школы МВД СССР. – 1974. — № 8. – С. 176-191.

Шейфер С.А., Лазарева В.А. Процессуальная функция законного представителя несовершеннолетнего потерпевшего на предварительном следствии //Проблемы укрепления социалистической законности и правопорядка.- 1979.- С.100-107.

Шешуков М.П. О моральном вреде как основании признания потерпевшим // Правоведение.- 1974.- №2.

Шнейдер Х. Жертва преступления как главное лицо в развитии процесса надзора за уголовной преступностью. //Universitat. – Stuttgart, 1990. — № 45. Ч.7 – С.627-636.

Шостак М.А. Вопросы виктимологии умышленных телесных повреждений. //Повышение эффективности деятельности органов прокуратуры, суда, юстиции по борьбе с преступностью в свете решений 25 съезда КПСС.- М., 1977.

Шостак М.А. Вопросы виктимологии умышленных телесных повреждений. //Повышение эффективности деятельности органов прокуратуры, судов, юстиции по борьбе с преступностью в свете решений 25 съезда КПСС.- М., 1977.

Шутов А.В. Обеспечение явки свидетелей и потерпевших в суд как один из организационных аспектов его деятельности //Актуальные проблемы законодательства и правоприменительской практики. – М., 1988. – С.223-228. Рук.депонир. в ИНИОН АНСССР № 37457.

Щерба С. Психологические особенности допроса раненых и больных потерпевших //Социалистическая законность.- 1978. - № 10. – С.55. Место хранения: НБ 30К 795.

Эрделевский Н.М. Проблемы компенсации морального вреда в зарубежном и российском законодательстве и судебной практике //Государство и право.- 1998.- №10.- С.22-32.

Юнчик Л. Даже жертвам преступлений на Западе живется лучше. Почему?: О защите прав и интересов потерпевших, жертв преступлений в Великобритании, США //Рэспублiка. – 1992. – 26 лiст. – С.5.

Юрченко В.Е. Гарантии прав потерпевшего в судебном разбирательстве.- Томск: Томск.ГУ, 1977.- 139с. Место хранения: НБ М 10656, Ау 557261

Юрченко В.Е. О правах и законных интересах потерпевшего при приостановлении производства по уголовному делу //Правовые вопросы борьбы с преступностью. – Томск, 1988. – С.139-148.

Юрченко В.Е. Потерпевший от преступления.- Барнаул: Алт.кн. изд-во, 1979.- 56с. Место хранения: НБ Мд 55133

Яни П. Законодательное определение потерпевшего от преступления //Российская юстиция.- 1995.- №4.- С.40-41. Место хранения: НБ 30к 2212

Яни П. О признании потерпевшим по уголовному делу //Советская юстиция. – 1992. — № 9-10. – С.19. Место хранения: НБ 30К 2212.

Раздел IV
Зарубежные издания по проблемам виктимологии, имеющиеся в справочно-информационном фонде института

Альвацци дель Фрате. Уголовная виктимизация в мировом развитии /UNICRI.- 1998.- 160 с. (Рег.№12.14).

Аромаа К., Ахвен Ф. Виктимизация населения в Эстонии. 1995. // Виктимизация населения в странах переходного периода: материалы исследований .- №62 /UNICRI.- Рим, 1998.- С. 233-241.

Валкова Ж. Виктимизация населения в Чешской Республике. 1996 // Виктимизация населения в странах переходного периода: материалы исследований .- №62 /UNICRI.- Рим, 1998.- С.179-199.

Виктимизация молодежи: борьба с преступностью несовершеннолетних. Национальный план действий.- 1996.- С.65-76. (Рег.№ 8.2).

Виктимизация населения в Белграде.1997 //Виктимизация населения в странах переходного периода: материалы исследований .- №62 /UNICRI.- Рим, 1998.- С.547-561.

Виктимизация населения в Бишкеке (Киргызстан). 1997 //Виктимизация населения в странах переходного периода: материалы исследований .- №62 /UNICRI.- Рим, 1998.- С.269-313.

Виктимизация населения в Бухаресте (Румыния). 1996 // Виктимизация населения в странах переходного периода: материалы исследований .- №62 /UNICRI.- Рим, 1998.- С.447-459.

Виктимизация населения в Литве. 1997 // Виктимизация населения в странах переходного периода: материалы исследований .- №62 /UNICRI.- Рим, 1998.- С.339-375.

Виктимизация населения в странах переходного периода: материалы исследований.- №62 /UNICRI.- Рим, 1998.- 561 с.

Виктимология. Гл.II //Criminal justice 90/91. (Рег.№ 32.1).

Вилкс А. Виктимизация населения в Латвии. 1997 // Виктимизация населения в странах переходного периода: материалы исследований .- №62 /UNICRI.- Рим, 1998.- С.313-339.

Встреча экспертов по осуществлению Декларации ООН об основных принципах правосудия для жертв преступлений. Гаага. Нидерланды, 1997, март.//HEUNI newsletter.- 1997.- С.20. (Рег.№14.1).

Гулло Давид. Преступления в отношении детей: интервьюирование возможных жертв //Law enforcement.- 1994.- (Рег. №15.15).

Дунаев В. Виктимизация населения в Минске. 1997. Виктимизация населения в странах переходного периода: материалы исследований .- №62 /UNICRI.- Рим, 1998.- С.43-83.

Жертвы групповых преступлений: новое в оказании помощи жертвам /Национальный институт юстиции США // NCJRS catalog.- 1997. №33.- С.13. (Рег. № 9.3).

Звекич У., Станков Б. Жертвы преступлений Балканского региона /UNICR.- 1998. (Рег.№12.6).

Кантрелл Бетси. Уменьшение виктимизации пожилых людей //Law enforcement.- 1994.-№2 (Рег.№15.16).

Кертеч И. Виктимизация населения в Будапеште. 1996. // Виктимизация населения в странах переходного периода: материалы исследований .- №62 /UNICRI.- Рим, 1998.- С.241-269.

Костенко Н. Виктимизация населения в Киеве. 1997 // Виктимизация населения в странах переходного периода: материалы исследований .- №62 /UNICRI.- Рим, 1998.- С.509-547.

Лейкок Глория. Ревиктимизация /Национальный институт юстиции США .- 1996.-5с. (Рег.№3.4).

Молодые чернокожие мужчины как жертвы преступлений //Compendium of Federal Justice Statistics, 1996. (Рег.№24.1).

Павлович З. Виктимизация населения в Люблине (Словения). 1997 // Виктимизация населения в странах переходного периода: материалы исследований .- №62 /UNICRI.- Рим, 1998.- С.493-509.

Пахулиа М. Виктимизация населения в Георгии. 1996 // Виктимизация населения в странах переходного периода: материалы исследований .- №62 /UNICRI.- Рим, 1998.- С.233-241.

Поверс Джеймс. Пособие по расследованию изнасилований: процедура расследования, забота о жертвах, рассмотрение дел. //NCJRS catalog.- 1997.- С.13. (Рег.№9.4).

Помощь жертвам преступлений в системе правосудияв отношении несовершеннолетних: Справочник /Национальный институт юстиции США.- 1996.

Преступления в отношении женщин: оценка по национальному обзору жертв преступлений /Национальный институт юстиции США //Compendium of Federal Justice Statistics, 1996. (Рег.№24.1).

Программа помощи жертвам свидетелям преступлений. Предотвращение запугивания свидетелей групповых преступленийи преступлений, связанных с распространением нарктотиков. //Preventing Gang-and Drug-Related Witness Intimidation /Национальный институт юстиции США.- С.19-21. (Рег.№2.1)

Робертс Альберт. Программа помощи жертвам/свидетелям преступлений //Law enforcement.- 1992.- №12. (Рег.№15.2).

Сарнофф Сюзан Кисс. Плата за преступления: политика и возможности возмещения ущерба жертвам преступлений /Национальный институт юстиции США // NCJRS catalog.- 1997.- №33.- С.13. (Рег. № 9.3 )

Семашко А. Виктимизация населения в Польше. 1996 // Виктимизация населения в странах переходного периода: материалы исследований .- №62 /UNICRI.- Рим, 1998.- С.419-447.

Сепарович З., Туркович К. Виктимизация населения в Загребе (Хорватия)1997 // Виктимизация населения в странах переходного периода: материалы исследований .- №62 /UNICRI.- Рим, 1998.- С.123-179.

Станков Б. Виктимизация населения в Софии Болгария) 21997 // Виктимизация населения в странах переходного периода: материалы исследований .- №62 /UNICRI.- Рим, 1998.- С.83-123.

Тимошенко С. Виктимизация населения в Москве. 1996 // Виктимизация населения в странах переходного периода: материалы исследований .- №62 /UNICRI.- Рим, 1998.- С.459-479.

Уголовная виктимизация 1996 //NCJRS catalog.- 1997.- С.10. (Рег.№9.6).

Уголовная виктимизация в США. 1993 /Национальный институт юстиции США //Compendium of Federal Justice Statistics, 1996. (Рег.№24.1).

Уголовная виктимизация США. в 1994. /Национальный институт юстиции США //Compendium of Federal Justice Statistics, 1996. (Рег.№24.1).

Уголовная виктимизация США. в 1995. /Национальный институт юстиции США //Compendium of Federal Justice Statistics, 1996. (Рег.№24.1).

Уголовная виктимизация: всемирный обзор, Материалы международной конференции 19-21 ХI 1998 Рим. /UNICRI.- 34 c. ( Рег.№12.13).

Хьюси В. Виктимизация населения в Албании.1996 // Виктимизация населения в странах переходного периода: материалы исследований .- №62 /UNICRI.- Рим, 1998.- С.1-43.

Цацева В. Виктимизация населения в Скопле (Македония) 1996 // Виктимизация населения в странах переходного периода: материалы исследований .- №62 /UNICRI.- Рим, 1998.- С.375-395.

Что Вы можете сделать, если Вы оказались жертвой преступления /Национальный институт юстиции США //NCJRS catalog.- 1997.- С.13. (Рег. № 9.3).

Шалка Р. Виктимизация населения в Словакии. 1997 // Виктимизация населения в странах переходного периода: материалы исследований .- №62 /UNICRI.- Рим, 1998.- С.479-493.

Экономические затраты на жертв преступлений, 1996. /Национальный институт юстиции США // NCJRS catalog.- 1997.- С.13. (Рег. № 9.3).

Эрденебауэр П. Виктимизация населения в Улан-Баторе (Монголия). 1996 // Виктимизация населения в странах переходного периода: материалы исследований .- №62 /UNICRI.- Рим, 1998.- С.395-419.

Исследователи идентифицируют новую личностную конструкцию, описывающую тенденцию видеть себя жертвой.

Была определена новая личностная конструкция, которая описывает людей, которые постоянно считают себя жертвами межличностных конфликтов. Исследование было опубликовано в Personality and Individual Differences.

Авторы исследования Рахав Габай и его команда описывают, как социальный мир насыщается межличностными нарушениями, которые часто неприятны и кажутся необоснованными, например, когда их прерывают во время разговора.В то время как некоторые люди могут легко отмахнуться от этих моментов обиды, другие склонны размышлять о них и постоянно изображать себя жертвой. Авторы представляют это чувство жертвы как новую личностную конструкцию, которая влияет на то, как люди воспринимают окружающий мир.

Исследователи называют это тенденцией к межличностной жертве (TIV), которую они определяют как «постоянное ощущение себя жертвой, которое распространяется на многие виды отношений.

Проведя серию из восьми исследований среди взрослых израильтян, Габай и его коллеги стремились проверить обоснованность конструкции TIV и изучить поведенческие, когнитивные и эмоциональные последствия такой черты личности.

Первые три исследования определили TIV как устойчивую и стабильную черту, которая включает четыре измерения: моральный элитарность, отсутствие сочувствия, потребность в признании и размышления. Последующее исследование также показало, что эта склонность к жертвам связана с тревожной привязанностью — стилем привязанности, характеризующимся чувством незащищенности в отношениях, — предполагая, что черта личности может быть основана на ранних отношениях с опекунами.

Затем два исследования предложили понимание когнитивного профиля людей с TIV. В исследованиях участники рассмотрели сценарии, в которых другой человек неприятно обращался с ними — либо испытуемые читали виньетку, описывающую партнера, дающего им плохую обратную связь (Исследование 3), либо предлагали испытуемым играть в игру, которая закончилась тем, что их противник взял на себя большую долю выигрыши (Исследование 4). Интересно, что два исследования показали, что те, кто набрал более высокие баллы по методу TIV, с большей вероятностью желали отомстить человеку, который их обидел.

В исследовании 4 это желание мести также трансформировалось в поведение — те, у кого высокий уровень TIV, с большей вероятностью забирали деньги у своего оппонента, когда им давали шанс, несмотря на то, что им говорили, что это решение не увеличит их собственный выигрыш. Участники с высоким уровнем TIV также сообщили, что испытывают более сильные отрицательные эмоции и имеют большее право на аморальное поведение. Анализ посредничества позволил понять, как разворачивается этот процесс мести. «Чем выше TIV участников, тем больше они испытывают негативных эмоций и считают себя вправе вести себя аморально.Однако только переживание отрицательных эмоций предсказывало поведенческую месть », — сообщают авторы.

Габай и его коллеги заявляют, что их исследования показывают, что склонность к межличностным жертвам является стабильной личностной чертой, связанной с определенными поведенческими, когнитивными и эмоциональными характеристиками. «Глубоко укоренившаяся в отношениях с основными опекунами, — описывают исследователи, — эта тенденция влияет на то, как люди чувствуют, думают и ведут себя в том, что они воспринимают как болезненные ситуации на протяжении всей своей жизни.

Исследователи предполагают, что TIV как конструкция предлагает основу для понимания того, как интерпретация человеком социальных проступков может влиять на чувство жертвы и приводить к поведению, основанному на мести. Эти идеи могут использоваться в терапевтических практиках для лечения таких когнитивных искажений.

Авторы предполагают, что для будущих исследований было бы особенно интересно изучить, что происходит, когда люди с высоким уровнем TIV занимают руководящие должности. Исследователи задаются вопросом, могут ли лидеры с этой стойкой тенденцией считать себя жертвой более склонны вести себя «мстительно».»

Авторы исследования« Тенденция к межличностной жертве: конструкция личности и ее последствия »- это Рахав Габай, Боаз Хамейри, Тэмми Рубель-Лифшиц и Ари Надлер.

(Изображение Pexels с сайта Pixabay)

The Victim Personality | Психология сегодня

Источник: через Pixabay

Мы все знаем этого человека. Все плохое, что с ними происходит. Они кажутся эгоцентричными, но странно негативным образом.Мир стремится их заполучить. Это не паранойя, но это может показаться бредовым из-за того, как они постоянно интерпретируют вещи как намеренные причинить им вред и наказать их. На самом деле они ни в чем не виноваты из-за всего того плохого, что с ними происходит. И они не несут ответственности за свои плохие поступки, потому что они через многое прошли, и они просто получают часть своего назад. В 2014 году я писал о росте культуры жертвы, которая стимулирует и усиливает восприятие себя как вечной жертвы.

Теперь исследователи опубликовали исследование, которое предполагает, что видение себя жертвой на самом деле может быть отдельным и стабильным аспектом личности. Израильские исследователи Габай, Хамейрио, Рубель-Лифшиц и Надлер провели набор из восьми отдельных исследований для выявления, тестирования и измерения личностной конструкции, которую они называют «склонностью к межличностным потерям» или TIV.

Они определяют TIV как «стойкое ощущение того, что я является жертвой различных типов межличностных отношений.Исследователи выделяют несколько основных компонентов TIV, в том числе:

Потребность в признании — когда люди имеют высокий уровень потребности в том, чтобы их виктимизация была замечена и признана другими
Моральный элитизм — видение себя морально чистым или «безупречным» и видение тех, кто противостоит, критикует или «преследует» себя, как полностью и полностью аморальных и несправедливых
Отсутствие сочувствия — отсутствие сочувствия или беспокойства о страданиях других, потому что ваша собственная жертва намного больше, чем страдания других.Также включает право действовать эгоистично или вредно по отношению к другим, не осознавая их боль или опыт
Руминация — сильная тенденция размышлять и оставаться чрезвычайно сосредоточенными на времени, образах и отношениях, в которых они испытали виктимизацию и были использованы в своих интересах.

Исследователи обнаружили, что конструкция TIV воспроизводилась в разных популяциях и образцах и оставалась стабильной во времени. Кроме того, они обнаружили, что люди с высоким уровнем TIV обращали внимание на негативные аспекты межличностных отношений гораздо больше, чем другие.Они с гораздо большей вероятностью приписывали отрицательные намерения или злобу действиям других и с гораздо большей вероятностью вспоминали или запоминали отрицательные вещи по сравнению с положительными. Они были склонны приписывать негатив другим людям и редко себе.

В лабораторной модели, которая исследует межличностные отношения с помощью теории игр, участники играли в «Игру диктатора» на компьютере, где они думали, что играют против другого человека, но на самом деле играют против компьютера.В одном из условий теста участникам сказали, что их «противник» был эгоистичным, оставив почти все деньги в игре себе и лишив участника. Когда у людей был высокий уровень TIV, они проявляли более высокий уровень реваншистских ответов своему оппоненту, отбирая деньги у своего оппонента, даже когда они знали, что сами не «получат» деньги в игре. Чем сильнее отрицательные эмоции, которые испытывали участники, тем больше вероятность того, что они будут стремиться к мести.

Источник: через Pixabay

Лица, у которых была высокая склонность считать себя жертвами, более интенсивно чувствовали себя обиженными, они чувствовали эту боль дольше и с большей вероятностью вспомнили эту боль в более позднее время. Они сильнее реагировали на негативные раздражители. Люди, считавшие себя стойкими жертвами, с большей вероятностью затаили обиду, мстили и чувствовали себя вправе вести себя аморально, чтобы наказать других. Кажется, они видят в людях, которые «преследуют» их, «всех плохих», что оправдывает назначенную месть.

Люди с высоким уровнем TIV, как правило, имели более тревожный стиль привязанности, но с меньшей вероятностью избегали в отношениях. Таким образом, они могут беспокоиться о том, что им будет причинен вред или будут использоваться в отношениях, но не будут избегать отношений или межличностных связей. Связь между восприятием себя жертвой и историей реальной травмы в этом исследовании была неясной.

Применение этого исследования в клинической практике может быть полезным, поскольку потенциально может помочь раскрыть и оспорить основные предположения и сосредоточиться на негативе, лежащем в основе самоидентификации жертвы и питающем ее.Позитивная психология, мотивационное интервью, а также стратегии терапии принятия и приверженности — все они предлагают вмешательства, которые помогают людям исследовать поведение и ценности, а также укреплять положительные стороны. Возможно, помогая людям, которые чувствуют себя жертвами, сосредоточиться или даже признать потенциальные положительные интерпретации и сочувствовать другим, можно опосредовать отрицательные эффекты личности жертвы.

Facebook изображение: Prostock-studio / Shutterstock

Личностные черты и агрессивность как объяснительные переменные киберзапугивания у испанских подростков

Аннотация

Интерес к предотвращению киберзапугивания среди молодежи растет.Однако остается множество вопросов относительно связи между киберзапугиванием и психосоциальными переменными. В этом исследовании изучается взаимосвязь между личностными качествами, агрессией и киберзапугиванием (жертвы, хулиганы, преследуемые хулиганы и непричастность) у 548 испанских студентов в возрасте от 10 до 13 лет (50,2% мальчиков). Для этого использовались Скрининг домогательств со стороны сверстников, Анкета Большой Пятерки для Детей и Анкета Агрессивности. Логистический регрессионный анализ показал, что черта экстраверсии является фактором, объясняющим роль жертвы, а открытость — фактором защиты от киберзапугивания.Было обнаружено, что доброжелательность является положительным предиктором того, что вы станете жертвой киберзапугивания. Только словесная агрессия и гнев были включены в качестве факторов, объясняющих, что они были жертвой и преследуемым хулиганом, соответственно. Результаты обсуждаются, предполагая их потенциальное значение для разработки профилактических программ.

Ключевые слова: киберзапугивание, личность, агрессия, начальное образование

1. Введение

Достижения в области информационных и коммуникационных технологий привели к появлению новых средств социального взаимодействия, создав новый мир для молодых людей, которым правят электронные устройства.Цифровое общество в целом и погружение молодежи в него создали множество возможностей всего за несколько лет. Однако он также стал источником значительной опасности, как в случае с киберзапугиванием [1]. Киберзапугивание, также известное как онлайн-издевательство, определяется как форма преследования, которая включает использование мобильных телефонов или Интернета для намеренного и неоднократного намеренного запугивания, угроз или запугивания других [2]. Это проявляется в умеренном преобладании ролей жертв (30–40%), хулиганов (15–20%), преследуемых хулиганов (7–13%) [3,4] и различиях в участии в зависимости от пола ( больше женщин-жертв и больше мужчин-хулиганов) [5] и возраст / учебный год, обычно начинающийся в конце начального образования и достигающий пика в первые годы обучения в средней школе [6,7].

Негативные последствия, с которыми сталкивается молодежь, вовлеченная в киберзапугивание, обширны и могут быть весьма изнурительными, приводя, например, к более высокому уровню школьной и социальной тревожности, более низкой самооценке и академическим целям, более низкой успеваемости и адаптации, поведению отвержения школы. , употребление психоактивных веществ и суицидальные мысли и т. д. [4,8]. Кроме того, социальное взаимодействие и проблемы личной и эмоциональной адаптации, а также конфликтный и некоммуникативный семейный климат были определены как предикторы киберзапугивания в детстве и подростковом возрасте [9,10].

1.1. Личность и роли в отношении киберзапугивания

Из личных переменных были проанализированы личностные черты в отношении ролей в отношении киберзапугивания. Описательные исследования показали, что жертвы характеризуются более высокими показателями по таким чертам, как приятность (например, чувствительность по отношению к другим), открытость опыту (например, различные культурные интересы, творчество и фантазия) [4,11,12,13], эмоциональная нестабильность. или невротизм (например, чувство тревоги, страха, беспокойства, заниженная самооценка и депрессия) и экстраверсия (напр.ж., общительность, задор, напористость и уверенность в себе) [4]. С другой стороны, хулиганы характеризуются более низким уровнем уступчивости и добросовестности (например, порядочностью, точностью и выполнением обязательств) и более высоким уровнем невротизма [11,14]. Таким образом, личностные черты играют важную роль в качестве факторов, объясняющих поведение виктимизации и агрессии, связанных с киберзапугиванием. Таким образом, прогностические исследования с использованием регрессионного анализа обнаружили значительную взаимосвязь между кибербуллингом и личностью [4,11,12].Челик, Атак и Эргузен [11] в исследовании с 230 молодыми турками, которое использовало личностный опросник из десяти пунктов [15], обнаружили, что лучшим предиктором киберзапугивания была эмоциональная нестабильность у жертв, а также более низкие оценки. на черту открытости опыту [11]. Фестл и Квандт [12], используя выборку из 408 немецких старшеклассников и сокращенную версию анкеты Большой пятерки [16], показали, что открытость к опыту предсказывает, что они станут жертвой киберзапугивания.Совсем недавно Родригес-Энрикес, Беннасар-Вени, Лейва, Гараигордобил и Яньес [4], используя опросник Большой пятерки для детей [17] на выборке из 765 испанских старшеклассников, обнаружили, что вероятность стать жертвой киберзапугивания возрастала по мере того, как возрастали уровни экстраверсии, невротизма, открытости опыту и уступчивости, в то время как сознательность была фактором защиты от издевательств [4]. Роль невмешательства или наблюдателя состоит из разнородной группы лиц, которые не участвуют напрямую в событиях киберзапугивания, но могут наблюдать за их поведением [18].Однако, несмотря на их важность в сохранении эпизодов издевательств [19], их личностные характеристики еще предстоит проанализировать.

1.2. Роли агрессии и киберзапугивания

Агрессия, понимаемая как сочетание моторного и поведенческого (физическая или вербальная агрессия), когнитивного (враждебность) и физиолого-эмоционального (гнев) компонентов [20], является одной из наиболее важных характеристик личности. тесно связан с научным насилием и киберзапугиванием, особенно в отношении роли хулигана.Предыдущие публикации предполагали, что хулиганы показывают высокие баллы по общей агрессии [21,22]. Эти же результаты были получены в выборке из 3349 корейских старшеклассников, в которых они обнаружили, что длительное использование Интернета, прошлые эпизоды издевательств, высокие показатели агрессии и низкие показатели самоконтроля служат для прогнозирования совершения киберзапугивания [23]. ]. С другой стороны, используя выборку из 849 немецких старшеклассников, было обнаружено, что хулиганы или преследуемые хулиганы сообщали о более высоком уровне поведенческой агрессии (проактивной и реактивной), чем прохожие или ученики, которые не были вовлечены в издевательства [18].Кроме того, вероятность быть одновременно хулиганом и жертвой увеличивалась, поскольку подростки демонстрировали более агрессивное поведение и меньшее количество социальных навыков [18]. Поэтому агрессивные подростки, как правило, демонстрируют свою власть и превосходство над одноклассниками с помощью силы и запугивания, в данном случае с помощью технологических ресурсов.

Что касается жертв, они, как правило, демонстрируют более высокий уровень гнева [24,25], компонент, который характеризуется состоянием возбуждения, вызванным условиями угрозы или разочарования, приводящим к неприятным эмоциям различной интенсивности, от легкого раздражения. до сильной ярости [26].Другие исследования с использованием выборок подростков также обнаружили более высокий уровень агрессии, антисоциального поведения, гнева и враждебности у жертв [27,28]. Хименес, Макилон и Арнаис [21], используя выборку из 1914 испанских студентов в возрасте от 11 до 21 года, обнаружили более высокий уровень агрессии у хулиганов и жертв киберзапугивания по сравнению с теми, кто не участвовал в этом поведении [21]. Аричак и Озбай [29], используя обширную выборку из 1257 турецких старшеклассников, сообщили, что подростки с высоким уровнем гнева имеют более высокую вероятность стать хулиганами или жертвами киберзапугивания [29].

Роль стороннего наблюдателя или не вовлеченного человека имеет определенные поведенческие профили (с точки зрения агрессии), учитывая неоднородность этой группы. Таким образом, было обнаружено, что «агрессивные защитники» с большей вероятностью развивали реактивную агрессию (поведенческий компонент), в то время как «просоциальные защитники» имели более низкую вероятность развития реактивной агрессии [18]. Таким образом, очевидно, что существует несколько различных профилей в рамках этой не задействованной индивидуальной роли, основанной на агрессивном поведении в отношении киберзапугивания.

Это свидетельство прошлых исследований с использованием выборок подростков свидетельствует о том, что агрессия увеличивает риск виктимизации, поскольку жертвы с большей вероятностью будут демонстрировать агрессивное поведение (по сравнению с не жертвами). Однако исследования, проводящие различие между жертвами и преследуемыми хулиганами, подтверждают, что последние, как правило, более агрессивны по сравнению с «чистыми» жертвами [30].

1.3. Настоящее исследование

Учитывая, что киберзапугивание — относительно недавнее явление, по-прежнему необходимо уточнить психосоциальные и эмоциональные характеристики вовлеченных несовершеннолетних.Более того, хотя использование Интернета среди подростков довольно распространено (например, более 90% испанских детей в возрасте от 10 до 13 лет имеют доступ к Интернету [31], и его частота была продемонстрирована в последние школьные годы Начальное образование [6], большинство предшествующих публикаций было посвящено учащимся средней школы, при этом в нескольких исследованиях использовались выборки из начальной школы и с ограниченными данными о роли не участвующего человека или стороннего наблюдателя. Таким образом, это исследование предлагает анализ выборка испанских предподростков (в возрасте от 10 до 13 лет) с учетом различий в показателях личности и агрессии у жертв, хулиганов, преследуемых хулиганов и не вовлеченных лиц, а также объясняющей силы обеих переменных в прогнозировании участия в каждом из киберзапугиваний роли.

На основании эмпирических данных, упомянутых выше, ожидается, что жертвы будут иметь более высокие баллы по чертам экстраверсии, сердечности и открытости опыту, и ожидается, что открытость опыту будет служить важным предиктором того, что они жертва (Гипотеза 1). Что касается агрессии, ожидается, что жертвы будут иметь более высокий уровень гнева и враждебности по сравнению с теми, кто не вовлечен (Гипотеза 2). Что касается роли хулиганов и преследуемых хулиганов, ожидается, что эти люди будут иметь более низкие баллы по открытости опыту, доброжелательности и добросовестности, и что их низкий уровень открытости опыту может объяснить их участие в киберзапугивании (Гипотеза 3).Кроме того, ожидается, что хулиганы и преследуемые хулиганы будут иметь более высокие баллы по агрессии и что эти баллы будут объяснять киберзапугивание (Гипотеза 4). Наконец, что касается роли не вовлеченных лиц, была предложена открытая гипотеза, учитывая отсутствие доказательств связи с личностью (Гипотеза 5), в то время как ожидается, что их баллы по агрессии будут значительно ниже, чем те из других ролей (Гипотеза 6).

2.Материалы и методы

2.1. Участники

Контрольную группу составили учащиеся 5 и 6 классов из испанской провинции Аликанте (Испания). Из 108 002 учащихся, зачисленных в начальные школы провинции, четыре государственные школы и две частные школы были отобраны случайным образом, при этом набранная выборка состояла из 558 учащихся, из которых шесть были исключены из-за ошибок или пропусков ответов, а четыре были исключены из-за непредоставление информированного согласия родителей на участие в исследовании.Итак, общая выборка составила 548 учащихся (50,2% юношей) в возрасте от 10 до 13 лет ( M = 10,95; SD = 0,75): 276 (50,4%) из 5-го класса и 272 (49,6%) из 6-го класса. Начальная школа.

Тест χ ² был использован для анализа однородности выборки с учетом пола и учебного года, не обнаружив статистически значимых различий между четырьмя группами Пол x учебный год ( χ ² = 2,50 ; п = 11).

2.2. Инструменты

2.2.1. Скрининг домогательств среди сверстников (SPH)

Это инструмент самоотчета [32], который оценивает 15 видов домогательств, осуществляемых с помощью электронных средств (например, путем отправки оскорбительных или оскорбительных сообщений, совершения оскорбительных звонков, распространения фотографий или видео на YouTube, делая анонимные звонки, чтобы запугать, запугать или шантажировать). Хотя анкета также измеряет агрессивное поведение, для этого исследования использовалась только подшкала измерения киберзапугивания, состоящая из 45 вопросов («Присылали ли они вам оскорбительные или оскорбительные сообщения через мобильный телефон или Интернет?»), На которые дан ответ с использованием 4-балльной системы. , Шкала Лайкерта в диапазоне от 0 (никогда) до 3 (всегда).Используется треугольная система реагирования, поскольку оцениваемый человек должен определить, страдал ли он / она когда-либо от агрессивного поведения в качестве жертвы, проявлял ли он / она такое поведение как хулиган или наблюдал, как они выполненные другими в течение прошлого года.

Тест предлагает 4 балла по киберзапугиванию: виктимизация (пострадавшее виктимизирующее поведение), агрессия (издевательство над другими людьми), наблюдение (запугивание, которое наблюдалось оцениваемым лицом, применялось к другим) и агрессия-виктимизация ( включает в себя уровень виктимизации и уровень правонарушений, то есть агрессивное поведение, которому подверглась жертва и совершено в качестве хулигана).Основываясь на этих оценках, анкета позволяет определить роли жертв, хулиганов, преследуемых хулиганов и прохожих. Психометрические исследования, проведенные первоначальными авторами, подтвердили подходящую внутреннюю согласованность теста (α = 0,91) и структуру, состоящую из трех факторов, которые объясняют 40,15% дисперсии [33]. Точно так же другие публикации подтвердили надежность и достоверность инструмента [3,34]. Внутренняя согласованность подшкал, использованных в этом исследовании, была признана адекватной: Виктимизация (α = 0.94), агрессия (α = 0,96), агрессия-виктимизация (α = 0,98) и наблюдение (α = 0,95).

2.2.2. Анкета Большой пятерки для детей и подростков (BFQ-C)

Инструмент [17,35], состоящий из 65 пунктов, предназначенный для измерения личности детей и подростков, основанный на модели Большой пятерки [36] и разработанный с учетом пяти измерений : Экстраверсия («Я хочу видеть других»), Доброжелательность («Я порядочен и честен с другими»), Добросовестность («Я прилагаю много усилий к тому, что я делаю»), Невротизм («Мне грустно») и Открытость к опыту («Я быстро все понимаю»).Для ответов на вопросы анкеты используется шкала типа Лайкерта, имеющая пять альтернативных ответов (1 = почти всегда; 5 = почти никогда). BFQ-C был создан [17] и адаптирован к испанскому населению [35] с использованием выборки из 852 детей в возрасте от 8 до 15 лет, демонстрирующих адекватные уровни достоверности и внутренней согласованности (α = 0,78–0,88). Адекватные показатели внутренней согласованности (альфа Кронбаха) были обнаружены для субшкал BFQ-C в этом исследовании: 81 (экстраверсия), 86 (невротизм), 86 (открытость), 91 (сознательность) и 95 (уступчивость).

2.2.3. Анкета агрессии (AQ)

Этот инструмент [20,37] состоит из 29 пунктов, относящихся к агрессивному поведению и чувствам, закодированных по 5-балльной шкале Лайкерта (1 = полностью неверно для меня; 2 = полностью верно для меня) . Анкета состоит из четырех шкал: вербальная агрессия («друзья говорят, что я много спорю»), физическая агрессия («я склонен ввязываться в драки»), враждебность («иногда я очень ревную») и гнев («я разозлиться настолько, что я чувствую, что могу взорваться »), которые оценивают три компонента агрессии: двигательный / поведенческий (физическая и вербальная агрессия), когнитивный (враждебность) и физиолого-эмоциональный (гнев).AQ был разработан на основе инвентаря враждебности [38], а его адаптация для испанского языка была создана [37] с использованием выборки из 1382 старшеклассников. Результаты показали структуру, состоящую из четырех факторов, с помощью факторного анализа, который объяснил 46,37% общей дисперсии с удовлетворительной надежностью оценок (α ≥ 0,86). Приемлемые коэффициенты внутренней согласованности были найдены для оценок AQ исследования: физическая агрессия (α = 0,77), вербальная агрессия (α = 0,74), гнев (α = 0.64), враждебность (α = 0,75) и общий балл AQ (α = 0,90).

2.3. Процедура

После собеседования с руководством школы и запроса соответствующих разрешений у органов образования, были описаны цели исследования, а у родителей несовершеннолетних было запрошено подписанное разрешение. Анкеты заполнялись на добровольной основе, коллективно, во время урока. Анонимность участников была гарантирована использованием идентификационных номеров на листах ответов.Исследователи присутствовали на протяжении всего периода тестирования, чтобы прояснить любые возможные сомнения и обеспечить надлежащее проведение теста. Среднее время введения составляло 15 минут (SPH), 20 минут (BFQ-C) и 10 минут (AQ). Стандарты исследований на людях соблюдались в соответствии с этическими принципами Хельсинкской декларации и школьного комитета по этике (UA-2018-02-21).

2.4. Статистический анализ

После сгруппирования выборки по жертвам, хулиганам, преследуемым хулиганам и не вовлеченным (Скрининг притеснений со стороны сверстников) [32], было проведено исследование дисперсионного анализа (ANOVA), а также апостериорный тест Бонферрони для анализа различий. в личности и агрессии между различными ролями киберзапугивания.Затем величина эффекта была рассчитана с использованием шкалы Коэна d [39]. Интерпретация величины эффекта довольно проста: значения ниже или равные 0,20 указывают на очень малую или незначительную величину эффекта, значения между 0,20 и 0,49 считаются малыми, значения между 0,50 и 0,79 — умеренными, а значения, превышающие 0,80, — как быть большим [39]. Наконец, чтобы оценить потенциальную прогностическую взаимосвязь личности и агрессии с киберзапугиванием, был проведен пошаговый логистический регрессионный анализ, основанный на методе Уолда.Чтобы оценить степень соответствия каждой модели, был определен процент правильно подобранных случаев, а также R ² Нагелькерке. Количественная оценка вероятности появления события (например, кибер-жертвы) проводилась с использованием коэффициента шансов ( OR ). SPSS 23.0 (IBM Corporation) использовали для дисперсионного анализа и анализа логистической регрессии.

3. Результаты

3.1. Различия в характере и агрессивности жертв, хулиганов, пострадавших хулиганов и лиц, не вовлеченных в киберзапугивание

Тесты различий в средствах показывают, что хулиганы и те, кто не вовлечен в киберзапугивание, имели значительно более низкие баллы по экстраверсии, покладистости, добросовестности и открытости к опыту и значительно более высокие баллы по невротизму (см.).Величина эффекта была небольшой для фактора экстраверсии между ролью не вовлеченных индивидов и ролями жертв ( d = 0,38) и преследуемых хулиганов ( d = 0,32). Что касается согласия, величина эффекта обнаруженных различий была умеренной ( d = 0,53) между ролями хулигана и преследуемого хулигана и была небольшой ( d = 0,38) между ролями преследуемого хулигана и не вовлеченных лиц. Для фактора добросовестности величина эффекта была небольшой ( d = 0.32) между ролями преследуемого хулигана и не вовлеченного. Для невротизма величина эффекта была небольшой между ролью неучастного и хулигана ( d = 0,10) и преследуемого хулигана ( d = 0,38). В случае фактора открытости величина эффекта была небольшой между ролью не вовлеченного человека и ролями жертвы ( d = 0,36) и преследуемого хулигана ( d = 0,40) с умеренной величиной эффекта в разница между ролью хулигана и ролью жертвы ( d = 0.57) и преследуемый хулиган ( d = 0,55).

Таблица 1

Различия в средних и стандартных отклонениях для личностных черт и агрессии между студентами, которые являются чистыми жертвами и хулиганами, подвергнутыми преследованиям и не вовлечены в киберзапугивание.

( п = 307) ) 9025 .94 (4,53) агрессии, студенты, не участвовавшие в киберзапугивании, показали значительно более высокие баллы по шкалам вербальной агрессии и гнева.В случае словесной агрессии величина эффекта была умеренной ( d = 0,49) между ролями жертвы и не вовлеченного лица, а также умеренной ( d = 0,48) между ролями жертвы хулигана и непричастного. физическое лицо. Что касается гнева, величина эффекта была умеренной ( d = 0,66) между ролями преследуемого хулигана и не вовлеченного человека. Что касается показателей враждебности и физической агрессии, не было обнаружено статистически значимых различий между отдельными ролями киберзапугивания.

3.2. Прогнозирование того, что она станет жертвой киберзапугивания

На основе анализа логистической регрессии можно было создать две модели прогнозирования того, чтобы стать жертвой киберзапугивания на основе личности и агрессии (), с 77,8% (χ ² = 6,02; p = 0,00) и 89,4% ( χ ² = 6,64; p = 0,00) правильно классифицированных случаев соответственно. Качество посадки (Nagelkerke R ²) для обеих моделей составляло 0,03 и 0.02 соответственно. OR указывает на то, что учащиеся на 3% чаще становятся жертвами киберзапугивания (по сравнению с группой, не участвовавшей) с каждым повышением на единицу их баллов по признаку экстраверсии и на 11% реже становятся жертвами каждого из них. -более высокий балл по словесной агрессии.

Таблица 2

Результаты бинарной логистической регрессии для вероятности стать жертвой киберзапугивания.

	Cybervictim	Cyberbully	Cyberbully-Victim	Не участвует	Статистическая значимость
	( n = 100)	( n = 100)	( n 90 = 9190		Статистическая значимость
	М (Д.Т.)	М (ДТ)	М (ДТ)	М (ДТ)	Ф	п.
Личность
Экстраверсия	42,36 (8,33)	37,80 (12,03)	41,95 (9,87)	38,70 (10,14)	4,87	0
Согласие19 (11,77)	36,32 (14,89)	43,98 (14,35)	38,80 (13,10)	5,04	0
Добросовестность	40,92 (10,91) 42602	40,92 (10,91)	38,68 (11,80)	3,52	0,01
Невротизм	37,81 (10,05)	40,87 (13,04)	36,03 (10,85) 90,04252		9025 0252	4025 9025
Открытость	41.71 (8,64)	35,87 (14,31)	42,37 (10,87)	38,07 (10,86)	6,23	0
Агрессия
Враждебность	12,62 (7,23)	13,27 (6,89)	11,43 (8,14)	14,50 (6,49)	2,64	0,05

		4,22 (4,46)	4,27 (6,50)	4,94	0
Гнев	9,65 (4,23)	9,16 (5,33)	8,3025 (5,7253) )	6,44	0
Физическая агрессия	8,52 (6,38)	9,27 (8,65)	7,76 (7,17)	10,69 (6,89)		2,61	2,61

Модель	Прогнозирующая переменная	B	S.E.	Wald	п.	ИЛИ	C.I. 95%
Личность	Экстраверсия	0,02	0,01	5,81	0,01	1,03	1,01–1,05
	Константа	−2,44	0,51	22,57	0,00	0,08
Агрессия	Словесная агрессия	−0.11	0,05	5,92	0,01	0,89	0,82–0,98
	Константа	−1,54	0,27	32,40	0,00	0,21

3.3. Прогнозирование киберзапугивания

Была получена модель для прогнозирования киберзапугивания на основе личности (см.), Позволяющая оценить 93% случаев ( × ² = 4.12; p = 0,00), с степенью согласия (R ² Нагелькерке) 0,02. Модель OR показывает, что вероятность того, что учащиеся станут кибер-хулиганами (по сравнению с теми, кто не участвует), на 3% ниже, с каждым увеличением на единицу их баллов по признаку открытости. Невозможно создать объяснительную модель хулигана на основе оценок агрессии.

Таблица 3

Результаты бинарной логистической регрессии для вероятности быть киберзапугиванием.

Модель	Прогнозирующая переменная	B	S.E.	Вальд	п.	ИЛИ	C.I. 95%
Личность	Открытость	−0,03	0,02	4,08	0,04	0,97	0,93–0,99
	Константа	−1,27	0,65	3.87	0,04	0,28

3.4. Прогнозирование того, что стать жертвой киберзапугивания

Было возможно создать две модели прогнозирования того, чтобы стать жертвой киберзапугивания, через личность и агрессию (см.), Что позволило оценить 76,9% случаев ( × ² = 8,73 ; p = 0,00) и в 92,1% случаев ( χ ² = 9,85; p = 0,00) с степенью согласия (R ² Нагелькерке) 0.03 и 0,06 соответственно. Модель OR показывает, что учащиеся на 3% чаще становятся жертвами хулиганов (по сравнению с не участвующими лицами) с каждым повышением их оценки по чертам сердечности на единицу, и на 11% реже становятся жертвами хулиганы, у которых на каждую единицу больше очков гнева.

Таблица 4

Результаты бинарной логистической регрессии для вероятности стать жертвой киберзапугивания.

Модель	Прогнозирующая переменная	B	S.E.	Wald	ИЛИ	C.I. 95%
Личность	Сердечность	0,03	0,01	8,36	1,03	1,01–1,04
	Константа	−2,27	0,39	32,69	0,10
Агрессия	Гнев	−0.12	0,04	9,15	0,89	0,82–0,96
	Константа	−1,30	0,38	11,46	0,27

4. Обсуждение

Целью этого исследования было проанализировать взаимосвязь между личностными чертами и агрессией с поведением киберзапугивания у жертв, хулиганов, преследуемых хулиганов и не вовлеченных лиц.На основании найденных доказательств в случае потерпевших удалось частично подтвердить первую и вторую гипотезу. С одной стороны, жертвы характеризуются экстравертированными, приятными и открытыми для нового опыта профилями с низким уровнем невротизма, и в то же время они, как правило, не очень агрессивны на словах. Однако анализ логистической регрессии подтвердил, что высокие баллы по экстраверсии и низкие баллы по вербальной агрессии объясняют их участие в этой роли, поэтому общительные и менее агрессивные в словесном отношении подростки с большей вероятностью станут жертвами киберзапугивания.Хотя эти результаты согласуются с прошлыми исследованиями, в которых жертвы характеризовались высоким уровнем экстраверсии, уступчивости и открытости опыту [11,12], они также опровергают другие публикации, в которых отмечались более высокие баллы по невротизму [40,41]. как и другие, которые обнаружили высокий уровень гнева у жертв киберзапугивания [24,25]. Вывод о том, что у несовершеннолетних жертв киберзапугивания был адаптированный и социальный профиль, а также вывод о том, что экстраверсия объясняет их участие, могут быть связаны с идеей о том, что более общительные субъекты более заинтересованы в отношениях со своими сверстниками через Интернет и социальные сети. , и, следовательно, они могут быть более уязвимы перед эпизодами киберзапугивания, учитывая их повышенную подверженность онлайн-ситуациям [42].Что касается низкого уровня словесной агрессии как объяснительного и косвенного фактора, это может быть связано с выводом о том, что преследование жертвы может быть вызвано поиском одобрения со стороны сверстников, и, следовательно, тот факт, что жертвы менее агрессивны, делает их легкой мишенью для поведение киберзапугивания, поскольку это гарантирует большую выгоду для хулиганов: анонимность [43].

Что касается хулиганов, то можно было частично подтвердить третью и четвертую гипотезы, поскольку хулиганы характеризовались более низкими оценками по экстраверсии, уступчивости, добросовестности и открытости опыту и более высокими баллами по невротизму и открытости опыту. является объяснительной чертой участия в киберзапугивании по сравнению с не участвующими лицами.Эти результаты согласуются с результатами прошлых исследований, которые показали, что хулиганы имеют нескорректированный характер с низким уровнем покладистости, открытости и высоким уровнем невротизма [4,11,12,13]. Однако более высоких баллов по агрессии, как в предыдущих исследованиях, обнаружено не было [21]. Это может быть связано с тем, что, в отличие от традиционных издевательств, на начальных этапах киберзапугивания хулиганы более приспособлены и имеют менее агрессивные профили с точки зрения взаимоотношений со сверстниками, возможно, из-за специфических характеристик Интернета.Так, Чамарро, Бельтран, Оберст и Торрес [44] подтвердили, что молодые люди, как правило, чувствуют себя неуязвимыми для опасностей Интернета и движимы немедленным удовлетворением и любопытством к стимулирующим и рискованным переживаниям, ведущим к трудностям с контролем над импульсами. Более того, даже люди с хорошо приспособленными личностями могут быть более уязвимы к рискованному поведению [45]. Более того, поскольку это образец начальной школы и, таким образом, случаи киберзапугивания не носят хронического характера, возможно, что внутренняя мотивация вызвана не чувством мести, как это было у учащихся средней школы [46], а скорее , они могут быть вызваны отсутствием последствий или желанием получить одобрение группы.Итак, профили менее агрессивны. В любом случае, открытость опыту оказалась фактором защиты от киберзапугивания, и, следовательно, студенты с более культурными интересами и творчеством имеют меньший риск стать кибербулерами [11].

В случае преследованных хулиганов, по сравнению с «чистыми» хулиганами, они показывают значительно более высокие баллы по доброжелательности и открытости опыту. Тем не менее, они имеют такие же баллы, что и «чистые» жертвы, по другим личностным качествам и отчетливым проявлениям агрессии.Таким образом, профиль личности преследуемых хулиганов аналогичен профилю личности жертв, в то время как покладистость и низкий уровень гнева являются факторами, объясняющими, что они стали жертвами хулиганов. Таким образом, несмотря на то, что прошлые исследования показали, что подростки-жертвы хулиганов имеют самый низкий уровень социальных навыков [47], наши результаты показывают, что в предподростковом возрасте, когда кибербуллинг еще не стал хроническим, несовершеннолетние с измененными личностными характеристиками, такими как чувствительность к другие и более низкий уровень гнева имеют больший риск развития профиля преследуемого хулигана.Это противоречит исследованиям, проведенным среди подростков, которые пришли к выводу, что виктимизация может повлиять на уровень эмпатии учащихся и их участие в столь же агрессивном поведении [48], а преследуемые хулиганы имеют более высокий уровень агрессии [18,21].

Что касается не вовлеченных лиц, была предоставлена новая информация о личностных качествах. Однако пятая гипотеза о частоте агрессивного поведения была отвергнута. Таким образом, дети, не вовлеченные в киберзапугивание, по сравнению с преследуемыми хулиганами, имеют более низкие баллы по экстраверсии, покладистости, добросовестности и открытости опыту и более высокие баллы по невротизму.Кроме того, у них агрессивный профиль вербального поведения и гнева, более высокий, чем у преследуемого хулигана, но похожий на профиль «чистого» хулигана и жертвы. Эти данные свидетельствуют о том, что сторонние наблюдатели или не вовлеченные лица могут обладать определенными личностными характеристиками, аналогичными характеристикам жертв и хулиганов, с точки зрения агрессивного поведения. Это явление можно объяснить на основании их позиции в поддержку или против хулигана. Schultze-Krumbholz, Hess, Pfetsch и Scheithauer обнаружили, что «агрессивные защитники» с большей вероятностью развивают реактивную агрессию, тогда как «просоциальные защитники» менее вероятны.Таким образом, результаты позволяют сделать вывод о том, что в роли не вовлеченного индивидуума, по-видимому, существуют отдельные профили, основанные на агрессивном поведении киберзапугивания [18]. Кроме того, Гонсалес предположил, что многие дети считают, что жертвы заслуживают такого обращения [49], поэтому вполне возможно, что киберзапугивание стало обычным аспектом их повседневной жизни, не вызывая у прохожих чувства раскаяния, тем самым становясь сообщниками хулиганы [19]. Этот вывод согласуется с размышлениями других авторов, которые обнаружили, что молодежь часто рассматривает оскорбления и угрозы в Интернете как обычную часть общения и взаимодействия между сверстниками [50], что приводит к потенциальной нормализации поведения в отношении киберзапугивания, особенно между несовершеннолетними, которые не участвуют напрямую в делах о киберзапугивании.

Это исследование имеет определенные ограничения. Во-первых, результаты не могут быть распространены на испанских студентов с другими уровнями образования (среднее и высшее образование), учитывая выбранную выборку. Следовательно, в будущих исследованиях следует проанализировать результаты для других уровней образования. Кроме того, план поперечного сечения, использованный в исследовании, делает невозможным установление причинно-следственных связей, поэтому рекомендуется использовать экспериментальные исследования и продольные планы для получения информации об эволюции явления с течением времени.Более того, учитывая умеренную связь между издевательствами и киберзапугиванием, в будущих исследованиях следует рассмотреть совместную связь между обоими конструктами у учащихся начальных классов. Наконец, учитывая постоянные инновации, происходящие в технологических областях (например, приложения, социальные сети, устройства), будущие исследования должны включать потенциальные новые способы совершения этого преследования, которые еще предстоит рассмотреть.

Границы | Как чувствительность жертвы приводит к отказу от сотрудничества через ожидания несправедливости

Введение

Люди систематически различаются по своему восприятию, а также по своим эмоциональным и поведенческим реакциям на несправедливость (Schmitt, 1996).Исследования социальной справедливости предоставили интригующие доказательства того, что индивидуальные различия в диспозиционной чувствительности к справедливости (СП) связаны с реакцией на несправедливость (Schmitt et al., 2005, 2010). Например, было обнаружено, что JS формирует гнев, протест и возмездие в ответ на собственные недостатки (Schmitt and Dörfel, 1999). Одним из важных аспектов ЯС является нетерпимость к несправедливому обращению по отношению к себе, а именно чувствительность жертвы. Поразительно, что высокая чувствительность жертвы была связана со снижением готовности к сотрудничеству (Gollwitzer et al., 2009). Например, было обнаружено, что очень чувствительные к жертвам люди воздерживаются от проявления солидарности с другими обездоленными (Gollwitzer et al., 2005).

Модель «Чувствительность к средним намерениям» (SeMI) была предложена для объяснения этого и аналогичных антисоциальных эффектов чувствительности жертвы путем определения основных процессов, которые переводят эту предрасположенность в отказ от сотрудничества (Gollwitzer and Rothmund, 2009; Gollwitzer et al., 2013). ). Этот отчет предполагает, что чувствительные к жертвам люди имеют общее ожидание того, что другие вынашивают злые намерения.Точнее, модель предполагает, что чувствительные к жертвам люди характеризуются подозрительным мышлением, которое активируется контекстными сигналами, предполагающими намеренную подлость других. Предполагается, что активированный образ мышления управляет обработкой информации и поведением как схема и состоит из трех компонентов: враждебных интерпретаций, мотивации избегать эксплуатации и познания, узаконивающего собственное антисоциальное поведение. Здесь мы сосредотачиваемся на враждебных интерпретациях и, в частности, на ожиданиях несправедливости в неоднозначных ситуациях.

До сих пор имелись лишь косвенные свидетельства того, что чувствительные к жертвам люди завышают ожидания от других намерений, и что эта модель обработки данных ответственна за их нежелание сотрудничать в социально неопределенных ситуациях. Мы утверждаем, что очень важно оценить такие ожидания, чтобы проверить, действительно ли они характерны для людей с высокой (по сравнению с низкой) чувствительностью жертвы, и напрямую манипулировать этими ожиданиями, чтобы определить, вносят ли они причинный вклад в снижение поведенческого сотрудничества, когда активизируется подозрительное мышление.

Это исследование позволит более детально понять чувствительность жертв, прояснив процессы, ответственные за ее пагубные социальные последствия. Принятие социально-когнитивного подхода позволяет выйти за рамки описания межиндивидуальных различий и перейти к объяснению механизмов, порождающих такие явления, как отказ от сотрудничества (Baumert and Schmitt, 2012). Полученные в результате знания могут быть полезны при разработке эффективных вмешательств, способных улучшить адаптивное поведение у лиц с высокой чувствительностью к жертвам, и, таким образом, обещают принести прикладные выгоды.

Ожидание несправедливости

Доступность враждебных интерпретаций рассматривается как основа подозрительного мышления у людей, чувствительных к жертвам. Как описывают Фейн и Хилтон (1994): «после активации подозрительного мышления даже незначительные или бессмысленные инциденты могут интерпретироваться как свидетельство злых намерений этого человека» (цитируется Голлвитцером и др., 2013 г., стр. 418). ). Более того, в ситуациях, когда результаты не определены, активированное подозрительное мышление вызывает ожидание того, что кто-то окажется в несправедливом невыгодном положении (Gollwitzer et al., 2013).

Косвенные доказательства того, что ожидания несправедливости характеризуют повышенную чувствительность жертвы, получены из исследований, оценивающих поведение в неопределенных социальных ситуациях. Часто используемая парадигма, включающая такую ситуацию, — это так называемая игра доверия (Berg et al., 1995). В адаптированной версии этой игры участники сталкиваются с двумя финансовыми решениями в роли анонимных Лиц А и Б. Лица А и Б получают от экспериментатора равную сумму денег. Во-первых, Лицо А может инвестировать любую сумму, переведя ее Лицу Б.Затем экспериментатор утроил эти инвестиции. Во-вторых, у Лица Б есть два варианта: сохранить тройную инвестицию Лица А или вернуть долю этих инвестиций Лицу А так, чтобы оба лица имели одинаковый результат (Gollwitzer and Rothmund, 2011). роль Человека A — это ситуация, в которой сотрудничество участника может быть использовано анонимным партнером в роли Человека B. Таким образом, отказ от сотрудничества Человека A считается показателем ожидания того, что Человек B откажется от сотрудничества.Второе решение в роли Человека Б — это ситуация, когда участники могут использовать готовность своего анонимного партнера, чтобы заработать как можно больше денег. Основное внимание в настоящем исследовании уделяется решению в роли человека А, которое в оставшейся части статьи будет называться решением о сотрудничестве.

Голлвитцер и Ротмунд (2011, исследование 2) использовали эту версию игры доверия и обнаружили, что чувствительные к жертвам люди сокращают свое сотрудничество в роли человека А, когда они ранее сталкивались с эгоистичным поведением другого партнера по взаимодействию в несвязанная ситуация.Авторы приходят к выводу, что несправедливое невыгодное положение, нанесенное до игры в доверие, привело к тому, что чувствительные к жертве люди ожидали злых намерений нового партнера по взаимодействию, и, как следствие, привело к снижению уровня сотрудничества. Эти результаты согласуются с идеей о том, что чувствительные к жертвам люди имеют повышенную тенденцию в неоднозначных ситуациях ожидать, что с ними будут обращаться несправедливо, в тех случаях, когда их подозрительное мышление было активировано несвязанной ситуацией. Однако данные этого исследования (а также аналогичных исследований Gollwitzer et al., 2009 и Rothmund et al., 2011) ограничен тем фактом, что связь между тенденциями ожидания и чувствительностью жертвы не оценивалась напрямую, и поэтому нельзя сделать никаких выводов о точном функционировании этих тенденций ожидания.

Baumert et al. (2012) непосредственно оценили тенденции ожидания и обнаружили, что люди с высокой (по сравнению с низкой) чувствительностью к жертвам демонстрируют повышенное ожидание несправедливых (но также и справедливых) результатов в неоднозначных ситуациях. Тенденции ожидаемости оценивались с помощью задачи завершения фрагмента.Люди с высокой (по сравнению с низкой) чувствительностью к жертвам быстрее завершали фрагменты, в которых разрешались двусмысленные отрывки, чтобы указать на несправедливый или справедливый результат, вместо того, чтобы обеспечивать завершение, не связанное с правосудием. В отличие от предположений модели SeMI, результаты Baumert et al. (2012) показывают, что чувствительные к жертвам люди с готовностью ожидают как несправедливых, так и справедливых результатов в неоднозначных ситуациях. Однако в этом исследовании подозрительное мышление не активировалось путем противодействия участникам подсказок о злых намерениях других до оценки ожиданий.Baumert et al. (2012) предположили, что ситуативная активация подозрительного мышления может быть необходима до того, как обработка информации чувствительных к жертвам людей станет смещенной в сторону ожиданий несправедливых результатов.

Таким образом, нет прямых доказательств того, что тенденции ожидания опосредуют взаимосвязь между чувствительностью жертвы и нежеланием сотрудничать в ситуациях, когда воздействие сигналов, сигнализирующих о злых намерениях, позволяет активировать подозрительное мышление.

Настоящее исследование

В двух исследованиях мы исследовали связь между чувствительностью жертвы, ожиданиями несправедливости и ограниченным сотрудничеством.В исследовании 1 мы использовали подход с умеренным посредничеством для сравнения эффектов чувствительности жертв в условиях, которые вызывали или не вызывали активацию подозрительного мышления. Мы использовали процедуру предварительного предупреждения, которая подвергала участников несправедливому поведению мнимого партнера по взаимодействию (предупреждение о несправедливости) или справедливому исходу (условие контроля). Впоследствии мы оценили тенденцию к формированию ожиданий несправедливых и справедливых результатов и наблюдали совместное поведение в доверительной игре. Исходя из изложенных выше предположений, пережитая несправедливость должна активировать подозрительное мышление у чувствительных к жертвам, но не у бесчувственных людей, и впоследствии направлять формирование ожиданий несправедливости в неоднозначных ситуациях, что приводит к отказу от сотрудничества в игре доверия.

Чтобы оценить ожидания несправедливости, мы адаптировали парадигму признания из исследования тревожности (Mathews and Mackintosh, 2000). Участники читали сценарии, которые оставались неоднозначными в отношении результата для рассказчика. Каждому сценарию был присвоен идентифицирующий заголовок. После этого участники снова увидели это название вместе с предложениями, описывающими несправедливые и справедливые альтернативные исходы для соответствующего сценария. От участников требовалось указать, насколько хорошо каждое предложение соответствует ранее прочитанному сценарию.Предполагалось, что люди будут стремиться разрешить неопределенность при чтении сценария, ожидая вероятного результата (например, Simpson, 1981). Следовательно, люди с повышенной склонностью ожидать несправедливости будут ожидать несправедливых результатов, кодируя исходные сценарии. Формирование несправедливой (справедливой) интерпретации неоднозначного сценария должно привести к одобрению предложений, описывающих несправедливый (справедливый) исход для сценария.

Мы предсказали, что в условиях несправедливого предварительного предупреждения, но не в условиях контроля, люди с высокой (по сравнению с низкой) чувствительностью к жертвам будут ожидать несправедливых результатов.Мы ожидали, что чувствительность жертвы не повлияет на ожидание справедливых результатов. Кроме того, мы предсказали, что при активации подозрительного мышления тенденция к формированию ожиданий несправедливости будет опосредовать ожидаемую связь между чувствительностью жертвы и поведенческим сотрудничеством в игре доверия.

Основываясь на результатах исследования 1, мы экспериментально манипулировали тенденцией к формированию ожиданий несправедливости с помощью процедуры обучения в исследовании 2. Это позволило нам проверить предполагаемую причинную роль несправедливых ожиданий в предлагаемом процессе посредничества для поведения сотрудничества.В процессе обучения, который мы адаптировали из исследования тревожности (Мэтьюз и Макинтош, 2000), участники читали предложения, в которых описывались ситуации, допускающие потенциально несправедливые или справедливые результаты. Последние слова каждого предложения разрешали эту двусмысленность, сообщая, произошел ли несправедливый или справедливый исход. Эти заключительные слова были представлены в виде фрагментов, которые участник должен был заполнить как можно быстрее. В условиях обучения с несправедливым ожиданием все фрагменты разрешили неоднозначность, чтобы указать на несправедливый результат.Напротив, в контрольном условии предложения описывают ситуации, не связанные с правосудием, а фрагменты содержат заключительные слова, не связанные с правосудием. После процедуры обучения все участники получили дополнительные фрагменты ( зондов, ), которые разрешали неоднозначные предложения при описании несправедливого, справедливого или нейтрального результата. Время реакции для завершения этих фрагментов служило мерой для оценки успеха обучающей манипуляции.

Предполагалось, что участники в условиях обучения несправедливому ожиданию разрешат двусмысленность при чтении предложений и предвидят несправедливые результаты.Эта приобретенная готовность формировать ожидания несправедливости приведет их к более быстрой реакции (по сравнению с контрольным условием) для решения зондов, которые привели к несправедливому результату (но не к справедливым и нейтральным результатам). Кроме того, что касается сотрудничества в игре доверия, мы предсказали, что люди в условиях обучения с несправедливым ожиданием (по сравнению с условием контроля) будут выделять меньше денег своим партнерам в игре доверия, когда они будут в роли Человека A.

Сертификат этики

Эти исследования были проведены в соответствии с руководящими принципами этики DGP и BDP (Немецкая ассоциация психологии) и одобрены местной комиссией по этике Университета Ландау.Участники предоставили свое информированное согласие путем согласования в интерактивном диалоговом поле.

Исследование 1

Метод

Образец

54 студента (83% женщины; возраст: 19–47 лет; M = 23,15; SD = 5,69) приняли участие в исследовании якобы вербальных способностей. Взамен за участие студенты получили 8 €.

Процедура

В первые недели семестра студентам было предложено заполнить анкету, содержащую личностные показатели, включая шкалы JS.Через несколько недель студентов пригласили принять участие в независимом компьютерном лабораторном эксперименте. По прибытии участников рассадили на одном из четырех отдельных рабочих мест и случайным образом распределили либо по несправедливому предварительному условию ( n = 30), либо к контрольному условию ( n = 24). После предоставления демографической информации участники должны были решить задачу анаграммы, которая служила предварительной процедурой и будет объяснена ниже. Впоследствии тенденции ожидания были измерены с помощью парадигмы признания, и участники принимали финансовые решения в доверительной игре.Наконец, проверки на манипуляции были оценены, и участники были полностью проинформированы, поблагодарили и уволили.

Материалы

Все материалы предоставлены на немецком языке. Для понимания представляем собственные переводы на английский язык.

Чувствительность к правосудию

Опросник чувствительности правосудия (Schmitt et al., 2010) служил для измерения чувствительности жертвы с помощью 10 пунктов (α = 0,90; например, «Я долго размышляю, когда с другими людьми обращаются лучше, чем со мной»).Шкала ответов варьировалась от 0 ( полностью не согласен, ) до 5 ( полностью согласен, ).

Предаварийная процедура

На основе процедуры Голлвитцера и Ротмунда (2011, исследование 2) участники работали над компьютерной задачей анаграммы в течение 1 минуты с анонимным партнером, предположительно участвуя в исследовании одновременно в другой комнате. Участников проинструктировали, что они будут получать кредиты в зависимости от их результатов и результатов другого участника, и что кредиты будут переведены в ставки для лотереи iPod среди всех участников после завершения сбора данных.Таким образом, их шансы выиграть iPod будут тем выше, чем больше кредитов они заработают. Чтобы повысить достоверность этой процедуры, у нас было два экспериментатора, один из которых менялся между комнатами, чтобы получить информацию о действиях вымышленного партнера. Однако эта информация была подготовлена таким образом, чтобы результаты партнеров были аналогичны показателям участника.

В условиях несправедливого предварительного требования, после того, как участник узнал о своих действиях и действиях своего партнера, его попросили принять решение о распределении между ними рейтингов.Им сказали, что их партнер примет одно и то же решение одновременно и что оба решения будут усреднены, чтобы определить количество баллов, которое получит каждый человек. Один экспериментатор вышел из комнаты, чтобы узнать решение партнера. Независимо от своего собственного решения участники условия несправедливого пресечения получили обратную связь о том, что их фиктивный партнер выделил ему / себе 75% раритетных билетов.

Напротив, в контрольных условиях все полученное количество раппортов было разделено поровну между двумя партнерами.Чтобы наглядно представить распределение ран, каждый участник получил заранее составленный лист, на котором экспериментатор отмечал свои выступления и решения.

Оценка ожиданий несправедливости

Парадигма распознавания для оценки ожиданий несправедливости была представлена как задача завершения фрагмента. Он состоял из двух частей: фазы кодирования и фазы распознавания. На этапе кодирования участников проинструктировали активно смотреть на рассказчика, читая отрывки с фрагментированными последними словами, которые нужно было закончить как можно быстрее.

Они начали с 30 попыток завершения фрагментов, чтобы привыкнуть к задаче. Участникам было предложено нажать отмеченную кнопку, как только они узнают правильное решение. С помощью нажатия клавиши они переходили к следующему экрану, где они вводили пропущенные буквы фрагментированных слов. За этими первоначальными 30 испытаниями последовали 13 сценариев. Единственная заметная разница для участников заключалась в том, что каждый из этих сценариев вводился идентифицирующим заголовком (в отличие от предыдущих испытаний).Половина этих сценариев описывала ситуацию, в которой фактический результат оставался неопределенным, а последние слова каждого сценария были фрагментированы. Например:

«Презентация.

В течение последних недель я работал сверхурочно у своего босса. Даже сегодня мои коллеги разошлись по домам, а мне еще нужно подготовить презентацию. Теперь мой босс вызывает меня за ann_al perso_nel ta_k . (правильное заполнение фрагмента: ежегодный кадровый разговор) ».

На этапе распознавания для каждого из ранее прочитанных сценариев идентифицирующий заголовок отображался вместе с четырьмя описаниями, относящимися к содержанию соответствующего сценария.Для соответствующих сценариев были представлены четыре альтернативных результата, которые были предварительно протестированы на независимой выборке. Два предложения описывают несправедливость, а два других — только результат для рассказчика. Одно из предложений каждого типа, цель , цель , описывает несправедливый или просто недостаток и содержит информацию, которая соответствует первоначальному сценарию. Для описанного выше сценария они читаются следующим образом:

Хотя я твердо убежден, мой начальник обвиняет меня в недостаточной производительности.( несправедливая цель )

Мой босс обещает мне оплатить сверхурочную работу в следующем месяце из-за моей твердой приверженности. ( только цель )

Другой тип приговора, фольга , также описывает несправедливый или справедливый недостаток, но содержит ложную информацию в том смысле, что она противоречит информации, приведенной в первоначальном сценарии. Для описанного выше сценария фольги были:

На этой неделе мой босс дает мне еще больше работы и не приглашает меня на ежегодную беседу с персоналом.( фольга несправедливая )

Мои коллеги помогают мне подготовить презентацию, которую я могу провести на ежегодной беседе с персоналом. ( просто фольга )

Фрагменты служили для того, чтобы отделить одобрение несправедливых целей, указывая на ожидания несправедливости, от одобрения как несправедливых целей, так и фальшивых, что указывает на предвзятость реакции к несправедливым результатам в целом. Четыре результата для каждого сценария были представлены один за другим в случайном порядке, который был зафиксирован для всех участников.Участников попросили указать для каждого предложения отдельно, насколько хорошо оно соответствует содержанию соответствующего сценария. Варианты ответа варьировались от 1 ( совсем не соответствует сценарию, ) до 6 ( очень хорошо соответствует сценарию).

Доверительная игра

Мы использовали модифицированную игру доверия, которую использовали Голлвитцер и Ротмунд (2011) для оценки поведенческого сотрудничества. Участникам сказали, что они будут взаимодействовать с другим анонимным, случайно выбранным человеком, который участвовал в исследовании, но не присутствовал на том же сеансе.Задача была представлена на экране компьютера следующим образом: люди А и Б получают по 100 центов каждый и должны принять два решения. Во-первых, Лицо А может инвестировать любую сумму в Лицо Б. Экспериментатор утроит это вложение. Во-вторых, у Человека Б есть два варианта: сохранить утроенное вложение Лица А или поделиться с Лицом А, чтобы оба получили одинаковый результат. Каждый участник принял оба решения (не зная о решениях партнера), но интересующей зависимой переменной было решение в роли человека А как показателя поведенческого сотрудничества.Участников проинформировали о том, что их решения касались реальных денег, и что после окончания исследования три участника были случайным образом выбраны для получения полученных денег.

Проверки манипуляций

В конце участникам был задан вопрос об их восприятии распределения лотерейных билетов в задаче анаграммы, чтобы проверить эффективность предварительных манипуляций воспринимаемого несправедливого обращения по сравнению с справедливым. Они оценили восемь пунктов по шкале от 1 ( полностью не согласен, ) до 6 ( полностью согласны, ) для оценки справедливости (α = 0.76, например, «Я получил неплохое количество раций»).

Чтобы повторить нашу гипотезу в исследовании 1, мы предсказали, что в условиях несправедливого предварительного предупреждения, но не в условиях контроля, люди с высокой (по сравнению с низкой) чувствительностью к жертвам будут более решительно поддерживать цели, но не мешают описанию несправедливых результатов (Гипотеза 1A) . Мы ожидали, что чувствительность жертвы не повлияет на одобрение только целей или препятствий (Гипотеза 1B). Кроме того, мы предсказали, что в условиях несправедливого пресечения (но не в условиях контроля) будет иметь место косвенный негативный эффект чувствительности жертвы на сумму, которую каждый участник передал в роли Лица А в игре доверия, опосредованно одобрение целей, указывающее на несправедливые результаты (Гипотеза 2).

Результаты

Корреляции, средние значения и стандартные отклонения всех переменных представлены в Таблице 1 отдельно для предварительных условий. Что касается решения о сотрудничестве в роли Человека А в игре доверия, в среднем участники передали своим партнерам по взаимодействию 81 цент ( SD = 22,8), при этом не было значительных различий между средними скоростями передачи в условиях несправедливого предварительного требования ( млн = 80,0, SD = 23,0) и в условии управления ( M = 82.0, SD = 23,0), t (52) = -0,35, p = 0,73, d = 0,09.

ТАБЛИЦА 1. Корреляция, среднее значение и стандартное отклонение всех переменных в условиях несправедливого предварительного предупреждения и в условиях контроля в исследовании 1.

Проверки манипуляций

Как и ожидалось, участники условия несправедливого предварительного предупреждения восприняли распределение лотерейных билетов в задаче анаграммы как значительно менее справедливое ( M = 3.13; SD = 0,97), чем участники в контрольном условии ( M = 4,51, SD = 0,66), t (52) = -5,90, p <0,01, d = 1,66.

Взаимосвязь между чувствительностью жертв и тенденциями к ожиданиям

Чтобы проверить гипотезу 1, мы провели отдельные модерируемые регрессионные анализы с одобрением несправедливых и справедливых целей и препятствий в качестве зависимых переменных, соответственно. Условие (с фиктивным кодом: 0 = контрольное условие; 1 = несправедливое предварительное условие), z-стандартизованная чувствительность жертвы, а также взаимодействие жертвы чувствительность × условие были введены в качестве предикторов.Зависимые переменные остались в своей метрике. Таким образом, мы сообщаем полустандартизированные веса B .

Что касается подтверждения несправедливых целей, модель полной регрессии объяснила 12% дисперсии, F (3,48) = 2,17, p = 0,10. Не было значительных основных эффектов состояния, B = -0,01, t (51) = -0,04, p = 0,97 или чувствительности жертвы, B = -0,27, t (51) = -1,00, p = 0.32. Наблюдался значительный эффект взаимодействия чувствительности жертвы × состояние, B = 0,79, t (51) = 2,26, p = 0,03, Δ R ² = 0,09. В условиях несправедливого пресечения люди с высокой чувствительностью жертвы одобряли несправедливые цели значительно больше, чем люди с низкой чувствительностью жертвы, B = 0,52, t (27) = 2,34, p = 0,03 (Рисунок 1). В контрольных условиях не было значительной взаимосвязи между чувствительностью жертвы и одобрением несправедливых целей, B = -0.27, t (22) = -1,00, p = 0,33. Апостериорный анализ мощности с Gpower (Faul et al., 2009) для эффекта взаимодействия выявил 1- β = 0,62, чтобы обнаружить увеличение R ² на 0,09.

РИСУНОК 1. Подтверждение несправедливых целей в зависимости от чувствительности и состояния жертвы.

Для несправедливых фольг полная регрессионная модель объяснила 9% дисперсии, F (3,48) = 1.60, p = 0,20. Не было значительных основных эффектов состояния, B = 0,20, t (51) = 0,92, p = 0,36 или чувствительность жертвы, B = -0,11, t (51) = -0,52 , p = 0,60 и отсутствие значимого эффекта взаимодействия чувствительности жертвы × состояние, B = 0,43, t (51) = 1,65, p = 0,11, Δ R ² = 0,05. Хотя эффект взаимодействия не был значительным, необходимо отметить, что в условиях несправедливого прецедента имелась незначительно значимая простая крутизна регрессии одобрения несправедливых фальсификаций на чувствительность жертвы, B = 0.32, t (27) = 1,76, p = 0,09.

Что касается подтверждения только целей, полная модель объяснила 6% дисперсии, F (3,48) = 0,94, p = 0,43. Не было значимых основных эффектов состояния, B = 0,26, t (51) = 0,77, p = 0,44 или чувствительность жертвы, B = 0,44, t (51) = 1,45, p = 0,15 и отсутствие значимого эффекта взаимодействия чувствительности жертвы × состояние, B = -0.23, t (51) = -0,89, p = 0,38, Δ R ² = 0,02. Для подтверждения только фольги модель полной регрессии объяснила 4% дисперсии, F (3,48) = 0,69, p = 0,56. Не было значимых основных эффектов состояния, B = 0,26, t (51) = 1,37, p = 0,18 или чувствительность жертвы, B = -0,07, t (51) = -0,42 , p = 0,67 и отсутствие значимого эффекта взаимодействия чувствительности жертвы × состояние, B = 0.07, t (51) = 0,47, p = 0,64, Δ R ² = 0,004.

Влияние чувствительности жертвы на поведение к сотрудничеству в игре доверия, опосредованное тенденциями ожидания

Как видно из Таблицы 1, в условиях несправедливого прецедента не было значительной двумерной корреляции между чувствительностью жертвы и поведенческим взаимодействием в игре доверия ( r = -0,31, н.о.). Тем не менее, используя инструмент процесса для SPSS (Hayes, 2013), мы провели модерируемый анализ посредничества, чтобы проверить косвенное влияние чувствительности жертвы на поведение к сотрудничеству через тенденции ожидания, чего мы ожидали в условиях несправедливого предварительного предупреждения (Гипотеза 2).Кроме того, мы хотели отделить формирование ожиданий несправедливости от предвзятости реакции в отношении потенциальной значимости этих процессов для поведенческих реакций. Поэтому мы протестировали две модели модерируемого посредничества. В обеих моделях чувствительность жертвы (стандартизованная по z) служила независимой переменной, условием (с фиктивным кодом: 0 = контрольное условие; 1 = несправедливое предварительное условие) в качестве модератора и инвестированием в роль Человека А в доверительной игре в качестве зависимого мера поведенческого сотрудничества.В первой модели одобрение несправедливых целей проверялось как посредник, во второй модели одобрение несправедливых фальсификаций. Результаты представлены на рисунках 2 и 3.

РИСУНОК 2. Модель модерированного посредничества для взаимодействия: чувствительность жертвы × условие сотрудничества в доверительной игре, показывающая B -весы и косвенные эффекты для одобрения несправедливых целей (несправедливых ожиданий) в качестве посредника. ^∗ p <0.05.

РИСУНОК 3. Модель модерированного посредничества для взаимодействия с жертвой: чувствительность × условие сотрудничества в доверительной игре, демонстрирующая B -весы и косвенные эффекты для одобрения несправедливых фишек (смещения ответа) в качестве посредника.

Как предсказано в Гипотезе 2, в условиях несправедливого пресечения наблюдалось значительное отрицательное косвенное влияние чувствительности жертвы на кооперативное поведение в доверительной игре, опосредованное одобрением несправедливых целей, B = -3.68, SE = 2,28, 95% ДИ [-9,87; -0,53]. В контрольных условиях этот косвенный эффект не был значительным, B = 1,90, SE, = 2,85, 95% ДИ [-1,52; 10.45]. Среди лиц, подвергшихся несправедливому преследованию, более чувствительные к жертвам (по сравнению с более низкими) люди более решительно поддерживали несправедливые цели и, что вполне вероятно, как следствие, сокращали свое поведенческое сотрудничество.

Важно отметить, что одобрение несправедливых целей было в значительной степени связано с уменьшением поведенческого сотрудничества, B = -7.04, SE = 2,85, p = 0,02, чего не было в случае одобрения несправедливой фольги, B = -4,68, SE = 4,10, p = 0,26. Соответственно, не было значительного косвенного влияния чувствительности жертвы на поведенческое сотрудничество через одобрение несправедливых оппонентов, ни в условиях несправедливого предварительного требования, B = -1,52, SE = 1,92, 95% ДИ [-8,07; 0,38], ни в условиях контроля, B = 0,49, SE = 1.12, 95% ДИ [-0,36; 5.11].

Обсуждение

В исследовании 1 мы использовали подход с умеренным посредничеством, чтобы проверить, связана ли чувствительность жертвы со склонностью к формированию ожиданий несправедливости и опосредует ли эта тенденция поведенческое сотрудничество. Результаты показали, что чувствительность жертвы связана со склонностью к формированию ожиданий несправедливости в условиях несправедливого предварительного преследования. Взаимодействие чувствительности презумпции и жертвы, а также простой уклон в условиях несправедливого прецедента были значимы только в отношении одобрения несправедливых целей, а не фальсификации (Гипотеза 1A).Таким образом, наши результаты были совместимы с выводом о том, что, когда несправедливое предварительное обвинение активировало их подозрительное мышление, люди с высокой (по сравнению с невысокой) чувствительностью к жертвам имели тенденцию формировать ожидания несправедливых результатов, читая неоднозначный сценарий на этапе кодирования. Наши результаты кажутся менее совместимыми с представлением о том, что ЯС включает предвзятость ответа, проявляющуюся в одобрении несправедливых результатов на этапе признания, независимо от того, противоречили ли эти результаты информации в первоначальном сценарии или нет.

Однако, учитывая маргинальную связь между чувствительностью жертвы и одобрением несправедливых фальсификаций в условиях несправедливого пресечения, нельзя исключать, что чувствительность жертвы также связана с предвзятостью ответа. По этой причине было очень важно проверять не только несправедливые цели, но и несправедливые фишки как потенциальных посредников в отказе от сотрудничества. Эти тесты позволили нам решить, являются ли тенденции ожидания (представленные одобрением несправедливых целей) и / или предвзятость ответа (представленные одобрением несправедливых рамок) ответственны за поведенческие паттерны людей, очень чувствительных к жертвам.

В условиях несправедливого прецедента двумерное отношение чувствительности жертвы и ее поведенческого сотрудничества в игре доверия не было значимым (также см. Rothmund et al., 2011). Важно отметить, что, несмотря на отсутствие значительной двумерной корреляции, результаты соответствовали нашим предположениям, так как в случае несправедливого предварительного условия имело место значительное косвенное влияние чувствительности жертвы на поведение сотрудничества через ожидания несправедливых результатов.

В частности, это исследование предоставило первое свидетельство того, что склонность очень чувствительных к жертвам людей проявлять повышенное ожидание несправедливых результатов способствует нежеланию сотрудничать в ситуациях, требующих доверия.В соответствии с гипотезой 2, в условиях несправедливого прецедента имелось значительное косвенное влияние чувствительности жертвы на кооперативное поведение, опосредованное тенденцией формировать ожидания несправедливости. Не было косвенного воздействия на поведение через одобрение несправедливых оппонентов, что указывает на то, что предвзятость ответа не имеет отношения к поведенческим паттернам людей, очень чувствительных к жертвам.

Исследование 2

Целью исследования 2 было проверить предполагаемую причинно-следственную связь между тенденцией формировать ожидания несправедливости и ограниченным поведением, связанным с сотрудничеством.Мы стремились напрямую манипулировать переменной-посредником в исследовании 1 с помощью процедуры обучения, разработанной для создания различных ожиданий относительно несправедливых и справедливых результатов, и мы проверили влияние этой манипуляции на поведенческое сотрудничество в игре доверия.

Метод

Образец

Девяносто семь студентов (81% женщины; возраст: 18–46 лет; M = 21,30, SD = 3,49) приняли участие в исследовании восприятия языка в обмен на частичный зачет курса.

Процедура

Участники заполнили онлайн-анкету о личности, в которую были включены элементы для измерения чувствительности жертвы (Schmitt et al., 2010) за 2 недели до лабораторной сессии. По прибытии в лабораторию участников рассадили на одном из четырех отдельных рабочих мест и случайным образом распределили либо по условию обучения с несправедливым ожиданием ( n = 49), либо к контрольному условию ( n = 48). Им было поручено работать над задачей завершения фрагмента слова, которая будет объяснена ниже.В условиях обучения несправедливому ожиданию эта задача была направлена на то, чтобы вызвать готовность формировать ожидания несправедливости. После этого участники читали неоднозначные предложения, и мы оценивали время реакции на фрагменты слов, которые указывали на возникновение несправедливых результатов (несправедливые фрагменты зонда), или просто результатов (только фрагменты зонда), или результатов, не связанных с (несправедливостью) (нейтральные фрагменты зонда). В последующей игре на доверие мы оценили поведение при сотрудничестве. Наконец, участников опросили на предмет подозрений, затем опросили, поблагодарили и уволили.

Материалы

Чувствительность к правосудию

Мы использовали ту же шкалу, что и в исследовании 1, для измерения JS жертвы (α = 0,89).

Процедура обучения на ожидаемую продолжительность

Двадцать четыре сценария были созданы для использования в условиях обучения, которые неоднозначны в отношении того, произойдет ли несправедливый или справедливый исход. Только последние слова в некоторых предложениях определяли исход. Эти заключительные слова были представлены в виде фрагментов, которые участники должны были разгадать.Фактически, каждый из этих фрагментов мог быть решен только для того, чтобы дать слова, указывающие на возникновение несправедливого исхода. Участникам было предложено использовать свое понимание предложения и нажать отмеченную кнопку на клавиатуре, как только они узнают решение для завершения фрагментов. На следующем экране они ввели пропущенные буквы и получили отзывы о своей работе. После завершения каждого фрагмента следовал вопрос на понимание. Участники ответили «правильно» или «неверно», нажав соответствующую кнопку, как показано подсказками на экране.На половину вопросов был дан точный ответ «правильно», на другую половину — «ложный». Опять же, участники получили обратную связь после того, как ответили на вопрос.

Пример сценария из условия обучения с несправедливым ожиданием:

«В кафетерии прямо передо мной выстроились три девушки. Кассир замечает и обслуживает g_rls f_ _st. ”(правильное решение: сначала девочки)

Двадцать четыре сценария были созданы для использования в контрольной версии этой задачи.Эти материалы были структурированы аналогичным образом, но не имели отношения к правосудию.

Пример сценария из контрольной версии задачи:

«В кафетерии мое внимание привлекает красивый кусок торта. Кассир замечает, и рекомендует торт ». (правильное решение: рекомендует торт)

Предполагалось, что участники, прошедшие тренинг, научатся легко формировать ожидания несправедливого результата посредством многократного выполнения фрагментов, приводящих к несправедливым результатам в описанных сценариях.Таким образом, они должны предвидеть несправедливый исход приговора уже во время чтения неоднозначного отрывка. Напротив, в условиях контроля не должно быть такого предвзятого ожидания, учитывая, что содержание этих сценариев не было связано с (несправедливостью). Порядок предложений и фрагментов был фиксированным для всех участников. Первоначально было проведено три нейтральных практических испытания, чтобы убедиться в понимании инструкций.

Оценка тенденций ожидания

Индукция тенденций ожидания процедурой обучения измерялась по времени реакции на решение дополнительных фрагментированных предложений, которые следовали процедуре обучения и условию контроля в фиксированном порядке.Для участников не было очевидной разницы в учебном материале. Им нужно было решить 12 фрагментов зонда, которые заканчивались неоднозначными предложениями, как и в предыдущих фрагментах. Однако, в отличие от обучающей задачи, четыре из этих фрагментов зонда указали на несправедливый результат, четыре — на справедливый, а еще четыре фрагмента исследования разрешили двусмысленное предложение способом, не связанным с (несправедливостью). Эти материалы были успешно использованы Baumert et al. (2012, исследование 1, см. Также примеры) для оценки предвзятого ожидания несправедливого и несправедливого.просто результаты. Сценарии, предшествующие несправедливому и справедливому исследованию, были сопоставлены по длине, а фрагменты — по количеству пропущенных букв. Мы записали, как долго участники нажимали отмеченную кнопку, чтобы продолжить вводить пропущенные буквы. Эти времена реакции были взяты, чтобы показать степень, в которой ожидания несправедливости (время реакции для несправедливых фрагментов зонда) или справедливости (время реакции только для фрагментов зонда) формировались при чтении неоднозначных сценариев.Время реакции для нейтральных фрагментов зонда служило базовым уровнем.

Доверительная игра

Мы использовали ту же игру доверия, что и в исследовании 1. Как и раньше, только решение о сотрудничестве в роли человека А было актуальным для наших вопросов исследования и будет отражено в разделе результатов.

Чтобы повторить наши гипотезы в исследовании 2, мы предсказали, что участники в условиях обучения с несправедливым ожиданием будут решать несправедливые фрагменты зонда (но не только и нейтральные фрагменты зонда) быстрее, чем участники в условиях контроля (гипотеза 3).Кроме того, в роли человека А в игре доверия участники в условиях обучения несправедливому ожиданию (по сравнению с условием контроля) должны выделять меньше денег своим партнерам (Гипотеза 4).

Результаты

Чувствительность к правосудию

Участники не различались значительно по своей чувствительности жертвы между условием тренировки с несправедливым ожиданием ( M = 3,66, SD = 0,85) и контрольным условием ( M = 3,88, SD = 0.92), t (95) = -1,20, p = 0,23, d = 0,25.

Влияние обучения на готовность формировать ожидания несправедливости

Перед тем, как отдельно агрегировать время реакции для несправедливых, справедливых и нейтральных фрагментов зонда, были исключены отдельные испытания, в которых участники не выполнили фрагмент правильно. В целом частота ошибок была очень низкой для различных типов зондов (3,35% для несправедливых; 2,83% для справедливых; 2,35% для нейтральных фрагментов зондов).Кроме того, мы скорректировали экстремальные выбросы, исключив время реакции ниже 500 мс или выше 15000 мс (3,86% для несправедливых; 4,64% для справедливых; 1,17% для нейтральных фрагментов зонда).

Чтобы проверить эффективность нашей процедуры обучения, мы проанализировали время реакции для фрагментов зонда, используя 2 (условие обучения: обучение с несправедливым ожиданием / контроль) × 3 (тип зонда: несправедливый / справедливый / нейтральный) ANOVA с повторными измерениями второго фактора. . Мы обнаружили значительный основной эффект типа зонда, F (2,94) = 17.99, p <0,01, η ² = 0,28, и значимый эффект взаимодействия типа зонда × условия обучения, F (2,94) = 4,87, p = 0,01, η ² = 0,09. Как и ожидалось (Гипотеза 3), участники в условиях обучения с несправедливым ожиданием пришли к решению несправедливых фрагментов зонда значительно быстрее, чем участники в контрольных условиях (см. Таблицу 2), t (95) = -3,05, p <0,01 , односторонний, d = 0,63.Такой групповой разницы не наблюдалось во времени реакции только на фрагменты зонда, t (95) = -0,59, p = 0,28, односторонний, d = 0,12, или для нейтральных фрагментов зонда, t ( 95) = -1,21, p = 0,12, односторонний, d = 0,25. Апостериорный анализ мощности показал, что 1-β = 0,78 для эффекта взаимодействия с η ² = 0,09 и 1-β = 0,92 для апостериорных тестов (односторонние) с d = 0 .63.

ТАБЛИЦА 2. Среднее и стандартное отклонение (в скобках) времени реакции для несправедливых, справедливых и нейтральных фрагментов зонда и сотрудничества в игре доверия, отдельно для условия обучения несправедливого ожидания и условия контроля.

Доверие игры

Участники в роли Человека А в среднем передавали своему анонимному партнеру 70,4 центов ( SD = 27,6) из своей первоначальной суммы в 100 центов. Опять же, ценность этого денежного перевода была нашей мерой поведенческого сотрудничества.Как и предполагалось (Гипотеза 4), была значительная разница между условиями, t (95) = -1,78, p = 0,04, односторонний, d = 0,37, с участниками в условиях тренировки с несправедливым ожиданием. переводят меньше денег своему партнеру по взаимодействию, чем участники в контрольном условии (таблица 2). Для этого эффекта с d = 0,37 анализ мощности показал 1- β = 0,57.

Обсуждение

Целью исследования 2 было экспериментальное выявление групповых различий в готовности формировать ожидания несправедливых результатов в неоднозначных ситуациях с помощью процедуры обучения, чтобы определить причинное влияние этой тенденции ожидания на поведение сотрудничества.

Участники, прошедшие обучение несправедливому ожиданию, быстрее (по сравнению с контрольным условием) заполняли фрагменты слов, которые разрешали неоднозначность, указывая на несправедливый результат. Не было различий между условиями во времени реакции на фрагменты слов, указывающие только на исходы, или на исходы, не связанные с (несправедливостью) (Гипотеза 3). Это свидетельствует о том, что участники условия обучения научились легко формировать ожидания несправедливых результатов в неоднозначных ситуациях.Важно отметить, что мы обнаружили, что участники обучения несправедливому ожиданию (по сравнению с контрольным условием) были значительно менее склонны к сотрудничеству в игре доверия в роли Человека А (Гипотеза 4). Научившись с готовностью ожидать несправедливых результатов в неоднозначных ситуациях, участники, вероятно, ожидали, что их анонимный партнер по взаимодействию будет их использовать, и, следовательно, сократили свое сотрудничество. Важно отметить, что это исследование обеспечивает строгую проверку предположения о том, что готовность формировать ожидания несправедливых результатов может причинно способствовать снижению поведенческого сотрудничества в обстоятельствах, требующих доверия к другим.

Общие обсуждения

Мы исследовали, как диспозиционная чувствительность жертвы формирует кооперативное поведение, чтобы проверить обоснованность гипотез, выведенных из модели SeMI (Gollwitzer et al., 2013). Мы проверили представление о том, что чувствительные к жертвам люди имеют непропорциональную тенденцию формировать ожидания, которые у других есть злые намерения, и что этот образец ожиданий причинно способствует их отказу от сотрудничества в социально неопределенных ситуациях.

В исследовании 1 мы нашли доказательства в поддержку центральных предположений модели SeMI, а именно, что в условиях, которые сигнализируют об активации подозрительного мышления, обработка информации высокочувствительными к жертвам людьми характеризуется тенденцией формировать ожидания несправедливости.В соответствии с гипотезой 1A мы обнаружили, что люди с высокой (по сравнению с низкой) чувствительностью к жертвам, которые ранее пережили несправедливость, демонстрировали более сильное ожидание несправедливых результатов. Когда активация подозрительного мышления не была вызвана предшествующей несправедливостью, не было никакого влияния чувствительности жертвы на ожидание несправедливых результатов.

В целом, эти результаты показывают, что люди с высокой чувствительностью к жертвам проявляют повышенную склонность к формированию ожиданий несправедливости в конкретных ситуациях.Однако нельзя полностью исключить, что люди с высокой чувствительностью к жертвам могут (дополнительно) характеризоваться тенденцией рассматривать мир как в целом несправедливое место. Другими словами, они могут демонстрировать предвзятость ответа, поскольку существует незначительная связь с одобрением несправедливых фальсификаций в условиях несправедливого прецедента. Тем не менее, результаты модерированного анализа медиации показали, что только ожидания несправедливости со стороны очень чувствительных к жертвам лиц причинно способствовали сокращению их сотрудничества.В соответствии с гипотезой 2 имелось значительное косвенное влияние чувствительности жертвы на поведение сотрудничества в условиях несправедливого предварительного преследования, и эта ассоциация была опосредована тенденцией формировать ожидания несправедливости. По-видимому, в игре на доверие люди, чувствительные к жертвам, были склонны ожидать несправедливого исхода и, в свою очередь, избегали подвергаться эксплуатации.

Этот результат может внести важный вклад в текущие дебаты о принятии и солидарности беженцев, прибывающих в Европу.Можно ожидать, что европейцы, чувствительные к жертвам, будут особенно неохотно проявлять солидарность и принимать беженцев, потому что они подозревают, что их доброжелательность может быть использована и что впоследствии они пострадают от лишений. Дальнейшие исследования необходимы для изучения этого важного психологического механизма в подобных явлениях, которые происходят в повседневной жизни.

Интересно, что в контрольных условиях наблюдалась значительная положительная корреляция между чувствительностью жертвы и поведенческим сотрудничеством (см. Таблицу 1), но не было доказательств того, что это было опосредовано тенденциями ожидания.Можно предположить, что в этой ситуации решающее значение имеют соображения справедливости. Возможно, предыдущий опыт справедливого исхода мог подавить активацию подозрительного мышления. Gollwitzer et al. (2005) утверждали, что очень чувствительные к жертвам люди могут испытывать мотивационный конфликт, когда активизируется их подозрительное мышление: они сильно озабочены справедливостью, но, поскольку эксплуатация им особенно неприятна, они также испытывают сильный страх подвергнуться эксплуатации. В будущих исследованиях можно было бы изучить эту проблему, проверив, опосредует ли подавление подозрительного мышления положительную связь между чувствительностью жертвы и просоциальным поведением в ситуациях, когда справедливое обращение было испытано.

Чтобы обогатить эти выводы и выявить причинно-следственные связи, мы вызвали ожидания несправедливых результатов в неоднозначных ситуациях, чтобы проверить причинное влияние таких ожиданий на поведенческое сотрудничество. Это важный вклад для понимания процессов, лежащих в основе кооперативного поведения, поскольку данные исследования 1 показывают только то, что тенденции ожидания связаны с такого рода поведенческими реакциями. Без экспериментального манипулирования ожиданием было бы невозможно выделить альтернативные причинно-следственные связи наблюдаемого эффекта посредничества, такие как обратный паттерн причинно-следственной связи с часто проявляемым нежелательным поведением, формирующим ожидания относительно вероятности несправедливых результатов, которые, в свою очередь, могут влиять на уровни чувствительности жертвы с течением времени.

В частности, результаты показывают, что снижение сотрудничества в игре доверия, наблюдаемое среди лиц, чувствительных к жертвам (например, Gollwitzer and Rothmund, 2011), может быть вызвано манипулированием тенденциями ожидания. Мы предоставили убедительные доказательства предполагаемой причинно-следственной связи. Наблюдаемое влияние нашей тренировочной процедуры показало, что существует возможность изменить тенденции к формированию ожиданий несправедливости в неоднозначных ситуациях посредством конкретных вмешательств, которые могут иметь терапевтическое применение.Таким образом, мы заложили основу для интервенций, основанных на обучении, для улучшения сотрудничества путем прямого нацеливания на изменение основных когнитивных процессов, которые переводят эту предрасположенность в потенциально неадаптивное поведение.

Еще неизвестно, приведет ли прямое обучение к увеличению ожидания справедливых результатов к усилению сотрудничества в реальных условиях. Первым значимым шагом будет тестирование причинно-следственного воздействия условия обучения справедливого ожидания на поведение сотрудничества.Дальнейшие исследования должны определить, может ли тенденция ожидать несправедливости, проявляемая высокочувствительными к жертвам людьми, быть навсегда снижена за счет расширенного обучения, что приведет к положительному увеличению кооперативного поведения. Одно исследование, сделавшее предварительный шаг в этом направлении, показало, что участники экономической игры действовали более просоциально после того, как их научили ожидать собственных неоправданных преимуществ (Maltese et al., 2013). Лица, чувствительные к жертвам, могут получить пользу от подобного просоциального обучения, которое направляет их мысли на других, находящихся в неблагоприятном положении, и отвлекает от ожидания собственных недостатков, возникающих в результате восприятия злых намерений других.

На более общем уровне наши результаты подчеркивают важность освещения паттернов обработки информации, которые переводят скрытые диспозиции в открытое поведение. До сих пор в большинстве исследований проверялись только двумерные корреляции между личностными чертами и моделями обработки информации (например, Rusting, 1998). Важно отметить, что мы существенно расширили этот подход, исследуя модерируемые опосредствования, показывая, как взаимодействие между личностью и ситуацией формирует обработку информации, которая приводит к различиям в поведенческих реакциях.Кроме того, мы также смогли показать причинно-следственную связь между обработкой информации лиц, чувствительных к жертвам, и их поведением в сотрудничестве. Такой подход должен способствовать дальнейшим исследованиям в области социальной справедливости, а также в других областях психологии.

Ограничения

Несмотря на свои сильные стороны, наши исследования также имеют определенные ограничения. Во-первых, мы тестировали поведенческую кооперацию только в игре доверия. Таким образом, еще неизвестно, распространяются ли наши результаты на кооперативное поведение в ситуациях социальной дилеммы (например,g., Gollwitzer et al., 2009), в играх, связанных с общественными благами (например, Hilbig et al., 2012), или в реальных жизненных ситуациях, когда требуется сотрудничество (например, солидарность с беженцами). Во всех этих ситуациях выявленный паттерн активации подозрительного мышления и формирования ожиданий относительно перспективы справедливых и несправедливых результатов должен быть релевантным в качестве посредника для поведенческих реакций.

Во-вторых, методы, использованные для оценки и управления ожиданиями несправедливости в исследованиях 1 и 2, не были идентичными.В исследовании 1 мы измерили тенденцию к формированию ожиданий несправедливых результатов путем оценки одобрения целей, указывающих на несправедливые результаты для ранее закодированных сценариев. Чтобы экспериментально вызвать тенденцию ожидать несправедливых результатов в исследовании 2, мы использовали обучающую задачу завершения фрагмента и оценили влияние этого обучения на ожидание, измеряя время реакции на решение фрагментированных слов, указывающих на справедливые и несправедливые результаты для событий, описанных в предыдущих предложениях. Такие различия между задачами создают возможность того, что в исследовании 2 мы могли манипулировать процессами ожидания, несколько отличными от тех, которые мы измерили в исследовании 1.Тем не менее, мы полагаем, что наши результаты говорят в пользу варианта, согласно которому оценка и манипуляция задействовали аналогичные тенденции, показывая важность ожиданий несправедливости для реакции в игре доверия.

В-третьих, хотя мы показали, что повышенная тенденция очень чувствительных к жертвам людей формировать ожидания несправедливости опосредует связь между чувствительностью жертвы и сниженным поведенческим сотрудничеством, вполне вероятно, что другие процессы также могут способствовать опосредованию этих отношений.Было бы полезно провести дальнейшие исследования, чтобы изучить возможные другие опосредующие процессы (например, доступность легитимизирующих познаний), чтобы расширить понимание путей, посредством которых чувствительность жертвы служит нарушению кооперативного поведения.

В-четвертых, влияние чувствительности жертвы на ожидания несправедливости и обучения ожиданиям на поведение сотрудничества не соответствовало условным обозначениям 1- β = 0,80. Как было показано, недостаточно мощные исследования могут привести к увеличению вероятности ложноположительных результатов (Button et al., 2013). По этой причине необходима репликация с большим размером выборки, чтобы повысить уверенность в устойчивости выявленного эффекта.

Заключение

В двух исследованиях мы предоставили доказательства гипотез, выведенных из модели SeMI, которая описывает лежащие в основе процессы, переводящие диспозиционную чувствительность жертвы в снижение кооперативного поведения. Наши результаты показывают, что у людей, очень чувствительных к жертвам, активация подозрительного мышления в ответ на воспринимаемую несправедливость увеличивает тенденцию к формированию ожиданий несправедливости, что опосредует отказ от поведенческого сотрудничества.Манипулируя тенденцией формировать ожидания несправедливости, мы смогли показать, что такое ожидание оказывает причинное влияние на поведение сотрудничества. Эти результаты обогащают теоретическую концепцию модели SeMI и расширяют область применения исследований социальной справедливости таким образом, чтобы это могло быть плодотворным для других областей психологии. Эти исследования также открывают путь для будущих прикладных исследований, направленных на улучшение кооперативного поведения людей с высоким уровнем чувствительности жертв.

Заявление о конфликте интересов

Авторы заявляют, что исследование проводилось при отсутствии каких-либо коммерческих или финансовых отношений, которые могут быть истолкованы как потенциальный конфликт интересов.

Финансирование

Это исследование поддержано грантом Немецкого исследовательского фонда № SCHM1092-10 / 3.

Сноски

Было применено несколько других личностных мер. Они не относятся к вопросам настоящего исследования и поэтому не будут анализироваться в данном контексте.
Первоначально эти предложения были предназначены для оценки спонтанных интерпретаций двусмысленности с помощью времени реакции. Участники должны были заполнить фрагменты, которые должны были привести к несправедливому, справедливому или нейтральному результату (по 10 каждый) двусмысленного предложения.Однако в независимой выборке оценки справедливости и значимости предположительно несправедливых, справедливых и нейтральных результатов не были достаточно различимы. Поэтому мы исключили эту задачу из дальнейшего анализа. Материалы доступны по запросу.
Участники уравновешивали конкретный сценарий, построенный таким образом, чтобы можно было оценить тенденции ожидания. Для половины участников шесть сценариев (для другой половины 7) были неоднозначными в отношении исхода для рассказчика.Другие сценарии сообщали о негативных результатах для рассказчика, поэтому не служили для оценки тенденций ожидания.
52 предложения о результатах для всех 13 релевантных сценариев были предварительно протестированы девятью независимыми оценщиками (возраст: 21–78 лет; M = 37,1; SD = 21,3). Шкала ответов варьировалась от 1 ( очень несправедливо, ) до 6 ( всего ). Несправедливые исходы были оценены значительно ниже ( M = 1,38; SD = 0,55), чем просто исходы ( M = 4.72; SD = 0,72), t (8) = -8,52, p <0,01 , d = 5,67. При сравнении мишеней и фольг в двух сценариях рейтинги отличались друг от друга более чем на 2 SD . Поэтому все предложения, относящиеся к этим сценариям, были исключены из дальнейшего анализа. Для предложений, принадлежащих оставшимся 11 сценариям, несправедливые цели ( M = 1,33; SD = 0,64) были оценены как несправедливые фальсификации ( M = 1,43, SD = 0.52), t (8) = -0,90, p = 0,40, d = 0,18, и только цели ( M = 4,70; SD = 0,91) были оценены аналогично просто фольгам ( M = 4,73; SD = 0,61), t (8) = -0,17, p = 0,87, d = 0,04. Основные результаты исследования остались схожими при включении или исключении двух сценариев.

Список литературы

Баумерт, А., Отто, К., Томас, Н., Бобосел, Р.Д., и Шмитт, М. (2012). Обработка несправедливой и справедливой информации: интерпретация и производительность памяти, связанные с диспозиционной чувствительностью жертвы. Eur. J. Pers. 26, 99–110. DOI: 10.1002 / per.1844