Научное мировоззрение это: Научное мировоззрение | это… Что такое Научное мировоззрение?

В советские годы в моих любимых детских книжках про науку обязательно делалось несколько выпадов против веры в Бога и церковников, которые, как могут, мешают развитию научного знания. Авторы должны были подчеркнуть, что вера в Бога несовместима с подлинно научным, марксистско-ленинским мировоззрением. Сегодня мы понимаем, что это было требование идеологии, а не, собственно, науки – а претензии этой идеологии на «научность» были опровергнуты ее собственным критерием – практикой.

Но некоторые существенные для марксизма-ленинизма элементы пережили его крушение. Одним из них является вера в «несовместимость научной, материалистической картины мира» с верой в Бога.

С тех пор много воды утекло – государственный атеизм стал делом не только прошлым, но и, кажется, напрочь забытым. Сейчас молодые атеисты даже не верят, когда им рассказываешь, что светлое царство научного атеизма уже было – и я в нем родился и вырос.

Но осталась одна из ностальгических черт того времени – вкрапление в научно-популярные материалы нападок на веру в Бога. Политических причин этому в наши дни нет – хотя остаются некоторые психологические.

Самый простой способ идентифицировать себя с группой – это риторически вооружиться против ее (реальных или предполагаемых) врагов. Чтобы «встать на сторону науки» и почувствовать себя в рядах «сил разума и прогресса», нужно выразить враждебность к «врагам науки». У науки, действительно, есть враги.

С одной стороны, реальные, но неудобные – это светские идеологии, которые превозносят науку и объявляют себя «научными» – как марксизм-ленинизм и национал-социализм – и в то же время требуют от ученых подчиняться их идеологическим стандартам. Мы можем вспомнить знаменитую сессию ВАСХНИЛ 1948 года, где ученые подверглись разгрому не за какие-либо научные огрехи, а за предполагаемое несоответствие их взглядов материалистическому мировоззрению. В Третьем Рейхе, где «арийской» должна была быть не только биология, но и физика, положение было ещё хуже. В наши дни давление на науку в западных странах исходит не от церковников – покажите мне церковника, который мог бы добиться увольнения преподавателя или исследователя за неблагочестие – а от так называемой «cancel culture», активисты которой находят невыносимое угнетение уязвимых меньшинств даже в самых базовых фактах биологии. Но светские идеологии – враг хотя и реальный, но именно поэтому неудобный. Как чисто практически – с их адептами опасно портить отношения, так и психологически – они же выдают себя за своих и охотно клянутся именем науки.

С другой стороны, можно найти ненастоящих, но удобных врагов – церковников. «Конфликт науки и религии» – миф, но миф удобный и поэтому востребованный. Люди охотно повторяют хорошо знакомую нам, бывшим советским школьникам и студентам, мантру про «несовместимость научного и религиозного мировоззрения».

Но что если мы попробуем рассмотреть вопрос по существу? Как «научная картина мира» соотносится с материализмом, или, напротив, верой в Бога?

Что такое научная картина мира

Как пишет В.И. Красиков в своем учебнике «Философия и философия науки»,

«Научная картина мира – это система общих представлений о мире, вырабатываемых на соответствующих стадиях исторического развития научного познания.

Научная картина мира – это такой горизонт систематизации знаний, где происходит теоретический синтез результатов исследования конкретных наук со знаниями мировоззренческого характера, представляющими собой целостное обобщение совокупного практического и познавательного опыта человечества.

Научная картина мира – это множество теорий, в совокупности описывающих известный человеку природный мир, целостная система представлений об общих принципах и законах устройства мироздания».

Любая такая картина, как отмечает тот же автор, неизбежно носит схематический характер.

«Картина мира, как и любой познавательный образ, упрощает и схематизирует действительность. Мир как бесконечно сложная, развивающаяся действительность всегда значительно богаче, нежели представления о нем, сложившиеся на определенном этапе общественно-исторической практики. Вместе с тем за счет упрощений и схематизаций картина мира выделяет из бесконечного многообразия реального мира именно те его сущностные связи, познание которых и составляет основную цель науки на том или ином этапе ее исторического развитии».

Научная картина мира неизбежно является плодом упрощения и схематизации – какие-то элементы реальности выделяются, какие-то оставляются за кадром как незначащие. Эта схематизация и упрощение многократно усиливаются, когда мы переходим от, собственно, науки, к научно-популярной литературе. В этом нет ничего плохого – просто так работает эта сфера человеческого познания.

Проблемы начинаются, когда люди воспринимают эту схематическую картину мира как реально – или, хотя бы, потенциально – исчерпывающую.

Схема эвакуации при пожаре, которая висит на стене офиса, может быть истинной – в том смысле, что верно описывает расположение помещений – и, на случай беды, просто необходимой, но она не содержит всей истины. Мы не узнаем из неё, каково предназначение этого предприятия, что за люди там работают, каковое их семейное положение, мечты или планы.

Схема описывает ту часть реальности, которая определяется ее предназначением – сохранить человеческие жизни в случае пожара. Она оставляет за кадром всё остальное.

Научная картина мира может быть истинной (с некоторыми оговорками, исходящими из принципа фаллибилизма), важной, полезной, прекрасной, вдохновляющей, вызывающей восторг и трепет – но она не является, и никогда не может быть, исчерпывающим описанием реальности. Не только потому, что научное знание всегда ограниченно, а ещё и потому, что сам научный метод способен охватить только часть реальности.

Обычно профессиональные ученые с этим и не думают спорить – конечно, научный метод отвечает на вопросы, ответ на которые может быть получен путем повторяющихся наблюдений и воспроизводимых экспериментов. И это далеко не все вопросы, ответ на которые важен.

Однако для людей, противопоставляющих «религию» и «науку», принципиально важна картина мира, в которой всё, что только может быть сказано о реальности, должно быть сказано на языке науки.

Такой взгляд на всемогущество естественных наук связан с философией, которую называют материализмом или, говоря об оттенках того же самого – физикализмом и натурализмом.

Научная картина мира и философия материализма

Когда говорят о «научной, материалистической картине мира», нам важно уточнять, что имеется в виду. Научные модели реальности, действительно, исходят из принципа натурализма – то есть они принципиально не включают в себя что-либо сверхъестественное.

Как сказано в учебнике по философии науки С.А.Лебедева,

«При построении современных научных моделей реальности используют следующие методологические принципы. Во-первых, это натурализм, т. е. отрицание существования каких-либо духовных феноменов, познание которых невозможно посредством научных методов. Во-вторых, это принцип, согласно которому не может существовать картины мира, которые не опирались бы на теоретический аппарат точных наук. В-третьих, это фаллибилизм – убеждение в том, что мы не можем рассчитывать на получение абсолютно достоверной картины мира. Каждая конкретная теория имеет свои границы применимости и может быть подвергнута изменениям. В-четвертых – это принцип фальсификации – возможность опытного опровержения утверждений теории. Любое знание, например, религиозные догматы, нельзя считать научными. Пятый метод – историзм – его смысл в том, что не могут существовать модели картин мира, свободные от идеологических, познавательных и телеологических влияний своей исторической эпохи».

Здесь нам надо уточнить, что имеется в виду под «натурализмом» и «сверхъестественным». Натурализм рассматривает вселенную как замкнутую систему причинно-следственных связей, которая управляется безличными и неизменными законами. Любое событие в этой системе рассматривается как результат предыдущих состояний системы и законов природы.

Этот подход противопоставляется донаучному – когда события приписывались деятельности тех или иных личностных агентов, богов и духов. В древности люди полагали, что солнечное затмение вызывается тем, что Солнце проглатывает дракон (или волк), и надо поднимать крик и шум, чтобы заставить хищника выпустить светило. Простодушные дикари могли убедиться, что их усилия дали результат – враг выпустил Солнце, и мир спасен от гибели.

Но сегодня мы знаем, что затмения полностью описываются законами, по которым светила обращаются по своим орбитам, и мы можем точно предсказать, когда будет затмение, сколько оно продлится, и где будет наблюдаться. Явление, полное мистического ужаса, превратилось в невинное развлечение.

«Сверхъестественное» – это то, что не входит в эту, полностью подчиненную законам природы, систему. Ученый, в рамках своего метода, не может и не должен объяснять происходящее в лаборатории вмешательством ангелов. Он может искать объяснения только в рамках естественных причин.

Когда говорят, что наука исключает сверхъестественное, это верно в том смысле, что сверхъестественное не является предметом изучения естественных наук.

Однако это может означать две разные вещи – «мы, в рамках нашего метода, этим не занимаемся» или «этого не существует».

Любой ученый-естественник является методологическим натуралистом – у него просто нет никаких инструментов для работы со сверхъестественным. Однако далеко не все ученые отрицают сверхъестественное в принципе – среди них немало христиан, и, более того, европейская наука была создана христианами.

Когда атеисты ссылаются на «материализм» науки или говорят о том, что ни один ученый не допускает присутствия Бога в лаборатории, они – осознанно или нет – путают два тезиса: «наука этим не занимается» и «этого не существует». Врачи в больнице, которым на скорой привезли человека с пулевым ранением, не занимаются расследованием того, кто в него стрелял – это работа совсем других профессионалов. Медики не расследуют преступлений; сыщики не лечат раны – дедуктивный метод Шерлока Холмса, а равно все их профессиональные навыки тут неприменимы. Однако из посылки «здесь не работает наш метод» никак не следует вывод «этого не существует».

Религиозная картина мира не конфликтует с научной – она просто включает ее в себя, как подсистему. Существует материальный мир, который описывают естественные науки, – тут мы не спорим. Мы просто полагаем, что реальность не сводится к материальному миру.

Есть ли у нас основания так полагать? Множество, но для начала мы можем обратить внимание на то, что в мироздании, несомненно, присутствуют над-природные сущности – мы, конечно, можем не верить в ангелов, но было бы трудно отрицать существование людей, обладающих сознанием и свободной волей. Наши поступки определяются чем-то, выходящим за рамки законов природы – нашим личным произволением. Природные процессы всегда развиваются согласно неизменным законам; человек, напротив, сам принимает решения, как ему поступить. Само существование человеческой свободы уже несовместимо с картиной мироздания, в которой нет ничего, кроме материи.

Ответ материализма сколь тут неизбежен, столь и саморазоблачителен – свобода воли объявляется иллюзией. Известный атеистический автор Сэм Харрис даже написал целую книгу, которая так и называется – «Иллюзия свободной воли».

Однако любые доводы против свободной воли абсурдны по той очевидной причине, что для того, чтобы хотя бы рассмотреть их – не говоря уже о том, чтобы изменить свою позицию под их влиянием – необходимо совершить ряд актов этой самой свободной воли.

Итак, для того, чтобы заниматься естественными науками, важно исходить из реальности материи – а вот считать ее единственной реальностью – совсем не обязательно.

Религия сциентизма

То, что называют «конфликтом науки и религии», на самом деле, можно было бы назвать конфликтом двух религий. Конечно, поклонники «научного атеизма» не религиозны, если говорить о вере в сверхъестественное – напротив, его-то они и отвергают самым решительным образом.

Но мы можем говорить о «религии» в более широком смысле – например, исходя из определения Пауля Тиллиха, который говорит о религии как о «предельной заботе», чём-то таком, что для человека является самым важным в жизни. Или мы можем вспомнить определение Эриха Фромма: «Под «религией» я понимаю любую систему взглядов и действий, которой придерживается какая-то группа людей и которая дает индивиду систему ориентации и объект поклонения».

В этом смысле «наука» воспринимается некоторыми ее горячими приверженцами (необязательно учеными и даже чаще не учеными) как объект поклонения, в котором ищут именно того, что люди традиционно ищут в религии – смысла и оправдания жизни, личной идентичности и принадлежности к великой традиции.

Конечно, любой профессионал – в том числе, ученый или популяризатор – нуждается в сознании того, что он занимается нужным и достойным делом. И наука таким делом, безусловно, является. Но определенный взгляд на мир идет намного дальше – наука видится как единственный источник истины и смысла. Такое отношение называется «сциентизмом».

«Философский словарь» Андре Конт-Спонвиля дает этому явлению такое определение «Религия науки; наука, рассматриваемая как религия. Сциентист утверждает, что наука изрекает абсолютные истины, тогда как она сообщает лишь относительные знания; что наука призвана руководить всем на свете, тогда как она способна лишь описывать и (иногда) объяснять происходящее. Сциентист возводит науку в ранг догмы, а догму превращает в императив… наука не способна заменить ни мораль, ни политику, ни тем более религию. Сциентизм утверждает обратное, и в этом его ошибка».

Сциентизм порождает интересный парадокс. Научный метод не рассматривает вопросы ценностей, целеполагания или смысла – он отвечает на вопросы «как» развиваются те или иные природные процессы, но ему совершенно чужд вопрос «зачем?». Он не видит в природе, которую он исследует, ничего похожего на смысл и ценность – подобно тому, как на старинной черно-белой фотографии не виден цвет. Как выражает этот взгляд Ричард Докинз, «во вселенной нет ни добра, ни зла, ни цели, ни замысла, ничего, кроме слепого, безжалостного безразличия».

Как отмечал еще Дэвид Юм, из «сущего» – то есть утверждений о том, что дела обстоят таким-то образом – не следует «должного», то есть каких-либо требований или идеалов. Наука носит описательный, а не предписательный характер. Она может открывать явления или процессы в материальном мире, но не может открыть ничего о смысле жизни, нашем нравственном долге или добре и зле.

Научная картина мира помогает нам понять химический состав красок, которыми написана великая картина, и почему именно эти комбинации веществ производят именно такой оттенок; нет ли под поверхностью позднего и посредственного изображения более древнего шедевра. И что нам нужно делать, чтобы сохранить творение гения от разрушения, которое могут вызвать перепады температуры или микроорганизмы.

Наука также позволила создать технологии, которые позволяют нам увидеть шедевры из музеев далеких городов на экранах своих мониторов.

Но наука не отвечает на вопрос: а чем, собственно, так ценен этот шедевр, и почему мы вообще должны заботиться о его сохранении.

Медицинские технологии достигли такого развития, что врачи уже делают операции ребенку, который находится в утробе матери. В то же время миллионы таких же детей в утробах лишаются жизни, потому что они не нужны их отцам и матерям, а технологии сами по себе не могут объяснить им, зачем они должны принять и любить этих детей.

Иначе говоря, наука не отвечает на вопрос о ценностях – в том числе, ценностях самой науки.

Сциентист, таким образом, полагает смысл своей жизни, предельную заботу и высшую ценность во взгляде на мир, в котором в принципе не может быть ни того, ни другого, ни третьего.

В этом отношении интересно высказывание ревностного сциентиста А. Маркова, который огорчается на то, что авторы книг об эволюции часто цитируют высказывание Дарвина, завершающее его знаменитую книгу о происхождении видов: «Есть величие в этом воззрении, по которому жизнь с ее различными проявлениями Творец первоначально вдохнул в одну или ограниченное число форм; и между тем как наша планета продолжает вращаться согласно неизменным законам тяготения, из такого простого начала развилось и продолжает развиваться бесконечное число самых прекрасных и самых изумительных форм».

Марков видит в этом уступку Дарвина общественному мнению того времени и с огорчением замечает, что «просто удивительно, как удается до сих пор некоторым людям не замечать подлинного величия, захватывающей дух красоты научной картины мира».

Научная картина мира, действительно, заставляет изумляться величию Творения – но что автор имеет в виду, говоря о «подлинном величии» или «захватывающей дух красоте»? Эти понятия, очевидно, не являются научными – и взволнованный язык, к которому он прибегает, совсем не является языком науки.

Он говорит о ценностях – таких, как красота и величие, и утверждает, что эти ценности присущи научной картине мира, а люди, не замечающие этого, неправы и вызывают у него огорчение. Причем красота и величие мироздания, открываемые нам наукой, есть нечто объективное, существующее на самом деле – что мы должны увидеть, чему мы должны воздать должное.

Но мироздание, в котором присутствуют ценности, – их мы должны заметить и признать – уже не может быть полностью описано на языке науки. У туманности Андромеды, с точки зрения науки, может быть размер, светимость, скорость относительно других объектов и т. д., но у нее не может быть такого свойства, как «красота».

Сама наука не может существовать без ценностей – стремления к истине и познанию, интеллектуальной честности, глубокого смирения перед истиной, которое побуждает людей отказываться даже от любимых теорий, когда данные их опровергают. Но сами эти ценности не могут быть научно обоснованы. В научной картине мира как таковой нет ценностей – там есть только безразлично движущаяся материя. Вы не можете поставить эксперимент и сказать: «Мы получили такие-то результаты и, следовательно, должны стремиться к истине».

Ценности могут существовать только в мире, который не сводится к движущейся материи, – и только в таком мире наука может являться подлинным благом. Потому что в мире, где «нет ни добра, ни зла, ни цели, ни замысла», никакого «подлинного блага» просто не может быть.

Наука может быть подлинным благом только в том случае, если она – не абсолютное благо.

Неполнота научной картины мира

У меня мало общего со знаменитым атеистическим публицистом Кристофером Хитченсом (несколько лет назад он, увы, скончался), но есть область, в которой мы бы могли понять друг друга. Я, как и он, очень люблю астрофотографии – не в том смысле, чтобы снимать, увы, у меня, как у жителя мегаполиса, нет такой возможности. Но я очень люблю смотреть снимки звездного неба, сделанные другими, – как любителями с земли, так и профессионалами с помощью огромных орбитальных телескопов. Один и тот же участок неба может выглядеть очень по-разному, в зависимости от того, в каком диапазоне сделан снимок – в видимом, в инфракрасном, в ультрафиолетовом, в радиодиапазоне.

Каждый диапазон позволяет узнать нечто свое о мироздании в целом и об этом участке неба. Изображения далеких туманностей в каждом из этих диапазонов поразительно прекрасны. И все они истинны – хотя и выглядят иногда неузнаваемо по-разному.

Мы бы просто не поняли человека, который сказал бы, что изображение, скажем, крабовидной туманности является «истинным» только в одном из диапазонов.

Эти изображения не опровергают друг друга; они частично пересекаются и накладываются друг на друга, и каждое из них открывает нам какую-то сторону истины о мире, в котором мы живем.

Вполне можно сказать: «научная картина мира является истинной» (или, вернее, приближает нас к истине). Но она охватывает только часть реальности – и наше мировоззрение в целом, которое включает в себя «совокупность взглядов на окружающий мир, на место человека в этом мире, понимание и оценку окружающей действительности», не может быть построено на науке. Оно неизбежно включает в себя то, что предметом рассмотрения науки не является – ценности и представления о месте человека в мире.

Наука никак не предполагает материализм – как не опровергает она (и, в рамках своего метода, не доказывает) бытия Божия.

Полнота Истины

Таким образом, мировоззрение в принципе не может быть научным – наука, в рамках своего метода, не отвечает на вопросы о ценностях, смысле жизни или месте человека в мире. Мир, в котором мы живем, не может быть полностью описан средствами науки.

Но нам стоит отметить, что добытые ей данные, – например то, что наша Вселенная имела начало и обладает «тонкой настройкой», как сам факт математической структуры мироздания, которую исследуют ученые, косвенно указывают на творящий Разум, «Логос», стоящий за тем мирозданием, которое они наблюдают.

Существует мировоззрение, включающее в себя этот Логос, – первопричину всего, бытия Вселенной и рационального порядка, который мы в ней видим, нас самих, как существ, способных мыслить, искать истины и восхищаться красотой.

Его открыл нам Сам Логос, то самое «Слово», о Котором идет речь в прологе Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Иоан.1:1).

Этот Логос, стоящий за возникновением – и бытием – Вселенной, стал человеком в лице Иисуса Христа. Мы можем обратиться к Нему, уверовать в Него, причаститься Ему. И тогда мы обретем истинное – православное – мировоззрение.

Противоречия между научным, религиозным и антирелигиозным мировоззрениями / Православие.Ru

Из книги архиепископа Нафанаила (Львова) «Ключ к сокровищнице», изданной в серии «Духовное наследие русского зарубежья», выпущенной Сретенским монастырем в 2006 г.

Тема о противоречиях между религиозным и научным мировоззрениями была когда-то очень модной темой и для многих соблазнительной.

Религиозное мировоззрение, осмысливающее жизнь и придающее ей определенное направление, не может меняться от того, что, например, атом в XIX веке считался недробимым, а в XX веке доказано, что он делим. Научная же работа должна быть совершенно свободной в своих опытах, изысканиях и выводах. Она не может руководствоваться в этом никакими предвзятыми, вне ее области созданными мыслями. Поэтому, строго говоря, научного мировоззрения как величины постоянной вообще не может быть. Это величина все время меняющаяся, в зависимости от успехов развития знания.

Но значит ли это, что полная разобщенность должна всегда оставаться между религиозным мировоззрением и научным знанием, что эти два источника понимания мира и его явлений несогласуемы между собой?

Совершенно нет. Наоборот, такое расхождение — очень печальное явление, вносящее разлад и соблазн в человеческие души. Целостность и последовательность всего мировоззрения является драгоценным свойством, которым в полной мере обладали святые апостолы и великие отцы и учители Церкви древних времен.

Вопреки обычному представлению, такая целостность, такое единство миросозерцания достигалось ими совсем не тем простым приемом, который им приписывается вульгарными описаниями: обоснованием и своих религиозных, и своих научных представлений на одном и том же Священном Писании. Вопреки распространенному представлению такое упрощенное решение проблемы неправильно и с церковной точки зрения.

Если относительно социальных вопросов мы знаем, что Христос Спаситель со всей решительностью сказал вопрошавшим Его: «Кто поставил Меня судить или делить вас?» — и этим отклонил от Себя непосредственное решение социальных проблем, и если государственную область, по мыслям митрополита Антония, Господь предоставил свободной человеческой воле и не хочет ни в малейшей степени догматизирования в ней, то то же самое можно сказать и относительно научной области.

Но творцы церковные так не поступали. Апостол Павел знает греческую философию, знает талмудическую мудрость и при возникновении соответствующей нужды умеет обращаться с этими внецерковными источниками знания. Припомним для образца его знаменитую речь в Афинском ареопаге.

Еще более отчетливо это видно на примере святителя Василия Великого. В своем «Шестодневе», в связи с изложением истории творения мира, конечно по Священному Писанию, потому что это религиозная тема, научному опыту не доступная, святитель Василий Великий, как только дело касается естественнонаучных тем, переходит на соответствующую научную почву.

Но все величественное богатство своих знаний подчиняет святитель Василий Великий, так же как и апостол Павел, мудрости высшей, мудрости церковной, принося ей извне добытое богатство, а не беря его просто от нее. Целостность мировоззрения святителя Василия Великого, так же как и апостола Павла, от этого нисколько не нарушается.

К сожалению, это открывающее такие широчайшие горизонты направление мысли было оставлено. Оно требовало очень большого напряжения мысли и гибкости ее, так же как и высокого духовного уровня. Оно требовало непрестанно умственной работы, ибо ее секрет заключается в постоянном проведении в каждый период новых связующих нитей между вечным мировоззрением христианским и постоянно меняющимся воззрением научным. Упадок этой творческой соединительной работы произошел отчасти вследствие общего культурного снижения в середине века, но отчасти и вследствие того, что в течение наступившего сравнительно спокойного периода церковной истории христианское человечество не только в «юродивой», но и в «мудрой» своей части «коснящу Жениху воздремашася вси и спаху».

Но Господь дал человеку разум для сознательного взгляда на окружающий его мир, и поэтому люди имели нравственное право задавать указанные вопросы и искать правильного, соответствующего объективной истине ответа на них.

Именно это-то обстоятельство и использовала диавольская сила в своих неустанных попытках атаковать Христову Церковь — цитадель спасения. Оторвав от Церкви известную часть ведущего мыслящего слоя, она через них бросила Церкви ряд дерзких вопросов о тех или иных явлениях внешнего мира, на которые церковные мыслители не сумели сразу удачно дать ответ именно потому, что дело святителя Василия Великого было прервано, христианское целостное мировоззрение было сужено к чисто богословскому мировоззрению, утрачен оказался метод христианских, нимало не компромиссных, всецело христианских ответов на естественнонаучные вопросы, но не на богословской, а на естественнонаучной же почве.

Вопросы эти были иногда злонамеренными попытками унизить Церковь и внести смятение в христианские умы, но иногда, и гораздо чаще, это были искренние недоумения.

Тот факт, что наиболее выдающиеся творческие умы науки, как Коперник, Кеплер, Ньютон, Фарадей, Менделеев и многие другие, были лично очень верующими людьми, мало помогал делу, потому что эти ученые были работниками в своей области и были не в состоянии выполнить обязанности церковных вождей: восстановить целостность христианского мировоззрения на почве научной так же, как и на всякой иной почве.

В настоящее время положение христианской апологетики в значительной степени улучшилось. Хотя целостного церковно-научного мировоззрения, каким оно было у св. Василия Великого, у нас все же нет, но на ряд важнейший научных вопросов мы имеем христианские ответы, строго обоснованные научно.

Иногда эти ответы даются самими учеными, как, например, в вопросах палеонтологии, католическими монахами Тейяром де Шарденом и аббатом Брейллем, иногда они естественно вытекают из нового научного открытия при пробудившемся уже религиозном интересе в научной области, как это особенно наглядно видно на примере религиозных выводов из теории релятивизма профессора Эйнштейна или из новейших представлений о строении атома.

Нескольких таких удачных и глубоко проницательных религиозных ответов на научные вопросы оказалось достаточно, чтобы опровергнуть неверную и вредную мысль о неизбежности противоречия между религиозным и научным мировоззрениями. К настоящему моменту мысль о неизбежности такого противоречия совершенно устарела и никто не будет на ней всерьез и добросовестно настаивать. Но в XIX веке, в период растерянности церковной мысли, было создано антирелигиозное по своей основной задаче движение, основывающееся в своей антирелигиозной борьбе на этих казавшихся непримиримыми противоречиях между религией и наукой. Считая науку принципиально и неизбежно непримиримой с религией и провозглашая ее таковой, это антирелигиозное движение, наименовавшееся по своему главному идеологу марксистским, провозгласило себя последователем и защитником научного мировоззрения.

Еще в дореволюционное время различные антирелигиозные марксистские движения, например памятные всему предыдущему поколению издания Бюхнера и Битнера, всячески обвиняли религию и представителей религиозной мысли в угнетении научных изысканий и рисовали картины расцвета научной мысли в век торжества «научного» социализма.

Этому вторит современный вождь марксизма Сталин: «Партия ведет антирелигиозную пропаганду против всех и всяких религиозных предрассудков, потому что она стоит за науку, а религиозные предрассудки идут против науки, ибо всякая религия есть нечто противоположное науке… Партия ведет политику всемерного отстаивания науки» («Вопросы ленинизма»).

Пока в науке господствовали те воззрения, применяясь к которым это антирелигиозное учение построило свои принципы, такой кажущийся его союз с наукой мог казаться прочным и вызвать при поверхностном суждении соответствующие неверные выводы.

Однако если религиозное мировоззрение в принципе желает быть вечным, то и антирелигиозное марксистское мировоззрение тоже неизбежно должно претендовать если не на вечность, то по крайней мере на длительность, на устойчивость. Ведь оно по своему замыслу, так же как и религия, должно определять собой всю жизнь человека и, следовательно, не может меняться в мгновение ока вследствие того или иного научного открытия.

Между тем все принципиальное построение марксизма связано с определенным уровнем научного знания, именно уровнем знания начала второй половины XIX века, периода преобладания материализма в научной мысли.

Но научный прогресс с того времени сделал очень значительные шаги вперед, и марксистское мировоззрение не успевает, а иногда онтологически не может за ним поспеть.

При этом в своем конфликте с наукой антирелигиозное мировоззрение оказывается в гораздо худшем положении, нежели мировоззрение религиозное.

Для религиозного мыслителя весь видимый мир является произведением Того же Творца, от Кого исходит и откровение, на котором религиозный мыслитель строит свое мировоззрение. Поэтому он априори знает, что коренного противоречия в понимании этих двух проявлений одного и того же всемудрого Разума быть не может. Противоречия эти всегда кажущиеся или по недоразумению, или по недомыслию, по человеческой ограниченности или по злой воле противящегося Богу, заявляющего о таком противоречии исследователя.

Поэтому при возникновении спорных проблем религиозный мыслитель может быть спокойным, он может выжидать дальнейшего расследования предмета и применять при этом свое мировоззрение в качестве руководящего светоча. В этом мировоззрении он имеет ключ к узнаванию того, что более прочно и что менее прочно в научных понятиях.

Между тем антирелигиозный мыслитель не имеет никакой опоры вне научных представлений. Теоретически он рабски зависит от каждого нововведения в науке, как бы мимолетно оно ни было. Под влиянием сегодняшнего открытия он должен перестраивать все свое мировоззрение, с тем чтобы завтра перестроить его опять заново, если завтра сегодняшнее открытие будет опровергнуто.

Следовательно, если антирелигиозное мировоззрение хочет быть добросовестным, научным, то в наш век быстрого прогресса всех видов науки оно не может быть сколько-нибудь прочным. Иными словами говоря, оно вообще не может быть мировоззрением.

Следовательно, для того чтобы существовать, оно должно стать недобросовестным. Так оно и делает.

Впервые эту свою научную недобросовестность принуждены были проявить марксисты в первые же дни после захвата власти в России.

В 1915 году, как известно, были установлены А.Эйнштейном принципы релятивизма — относительности. В астрономическое представление о мире было введено строго обоснованное на теории релятивитета понятие о конечности Вселенной.

Вот как эти представления формулирует профессор А. И.Щербаков: «Вселенная не имеет границ и в то же время она конечна, подобно тому как не имеет границ всякая сферическая поверхность, например поверхность шара: в каком бы направлении мы ни двигались по шару, мы никогда не дойдем ни до какой границы, но в то же время шар, сфера, несомненно, представляет образование конечное. Картина мира в свете общей теории релятивитета представляется в таком виде: Вселенная, предполагая равномерное распределение материи, представляет законченное, но не имеющее границы целое, в котором действует общий закон сохранения энергии, ибо энергия при законченности Вселенной не может теряться и исчезать в бесконечности. Представление о конечности материального мира мы получаем и с другой стороны: астрофизика и атомистическая физика приходят к выводу, что небесные тела не могут существовать в количестве бесконечном, что предельный максимум не может превышать двух биллионов туманностей».

Развивая далее мысли Эйнштейна, бельгийский ученый, профессор Лувенского университета аббат Леметр, установил, что все туманности удаляются от нас с космической скоростью 100 километров в секунду, и, следовательно, материальные объекты, составляющие видимый мир, распределяются на все более и более обширное пространство. Указанное расширение мира, согласно вычислениям Эддингтона, должно увеличить вдвое размеры Вселенной в течение 1300 миллионов лет, в течение полутора миллиардов лет плотность материи должна уменьшиться до 1/10, то есть через полтора миллиарда лет с Земли будет видно в десять раз меньше звездных туманностей.

Замолчать все эти устанавливающие новую эпоху в астрономии открытия даже советская власть не могла. Но марксизм должен был признать свое поражение тем, что просто полицейскими мерами советским ученым было запрещено делать прямые выводы из этих научных идей.

Совершенно так же поступили в отношении другого важного открытия наших дней: нового представления о строении атома и, следовательно, всей материи.

В период создания марксизма в науке господствовала теория сохранения материи, то есть представление о том, что материя никогда и ни при каких условиях не уничтожается, а только меняет свои формы в различных физических и химических процессах. Благодаря этой теории можно было для построения антирелигиозной материалистической концепции марксизма приписать материи одно из основных свойств Божиих, то есть вечность.

По новейшим же научным теориям, при взрыве атома материя как таковая уничтожается, превращаясь в энергию. Такое превращение материи в энергию человеческими средствами стало осуществляться лишь недавно, сначала лабораторно, а с 1945 года и в широком масштабе для научных целей, но в недрах Солнца и других звезд оно совершается постоянно в гигантских размерах. Причем процесс этот необратим, то есть то количество энергии, которое мы получили из данного количества материи, нельзя превратить обратно в такое же количество материи, так как для такого обратного процесса пришлось бы затратить дополнительное и значительное количество энергии.

Апологетические горизонты, открываемые этими новейшими теориями и открытиями, чрезвычайно широки. Открытие возможности превращения материи в энергию в корне разрушает научный материализм. Его не спасет подстановка закона сохранения энергии (незыблемость которого остается) вместо закона сохранения материи, потому что энергия обладает иными свойствами, нежели материя. Всякий вид энергии стремится превратиться в тепловую энергию, а тепловая энергия стремится к равномерному распространению (заметим, по теории Эйнштейна) — конечному пространству. На научном языке это называется стремлением к энтропии, то есть к равномерной нагретости всего пространства и, следовательно, к прекращению в нем всех и всяких химических и физических процессов. Значит, если бы материя существовала вечно, то уже вечность назад она частично превратилась бы в энергию, которая достигла бы равномерного распределения по всему пространству конечной Вселенной, а частично, равномерно по всей вселенной, нагретая материя была бы абсолютно безжизненной, без изменения и без движения.

Эти неоспоримые выводы из теории относительности и из теории разложения атома ясно доказывают, что материя получила начало от внематериального источника.

Сходные выводы можно сделать и из теории Леметра относительно расширяющейся Вселенной. Если все туманности и звездные скопления удаляются друг от друга с постоянной быстротой в 100 километров в секунду, то 15 миллиардов лет назад материя имела бы в 10 миллионов раз большую плотность, то есть звездные миры были бы в 10 миллионов раз более сближенными между собой, а 200 миллиардов лет назад вся материя Вселенной была бы сконцентрирована на пространстве нескольких кубических миллиметров.

Конечно, советская власть не позволила в своих владениях даже обсуждать эти проблемы, и с теорией Леметра сколько-нибудь широкие круги в СССР вообще ознакомлены очень плохо.

Еще ярче, быть может, проявился этот конфликт между марксистско-антирелигиозной мыслью и наукой в споре по поводу биологической теории Менделя, закончившийся запрещением в Советском Союзе научной дисциплины — генетики.

Теория Менделя является в биологии совершенно такой же составляющей эпоху, открывающей новые горизонты теорией, какой в свое время была теория Дарвина.

Григорий Мендель — чех, католический монах монастыря Святого Фомы в Брно — в середине прошлого века, между 1856 и 1866 годами, проделал ряд интереснейших опытов по скрещиванию гигантских бобов с карликовыми и желтого гороха с зеленым. Выводы из этих опытов, устанавливающие непреложность законов наследственности, он изложил в своей книге «Опыты над растительными гибридами», напечатанной в 1856 году. До 1900 года эта работа Г. Менделя оставалась никому не известной. Но в 1900 году три биолога, Деврие, Корренс и Чермак, встретились с сочинением Менделя и широко огласили его. Л.Кено во Франции и Батесон в Англии его развили, перейдя к опытам по скрещиванию животных по методике Менделя, а в 1910 году профессор Колумбийского университета в Америке Т.Морган со своими помощниками Мюллером, Бриджем и Трюрвентом, и независимо от них профессор Вейсман, применяя те же методы над скрещиванием мух и их десятками тысяч поколений, добились еще более прочного установления законов новой науки — генетики, науки о наследственности.

Законы этой науки вкратце сводятся к установлению факта наличия в зародышевых клетках живых организмов особых молекул, являющихся носителями наследственности. Молекулы эти получили название генов. Они не могут смешаться или соединиться с другими подобными молекулами. Поэтому, с одной стороны, потомство наследует от того или иного родителя или от обоих полностью тот или другой наследственный признак, а с другой стороны — никакой признак, приобретенный родителями при жизни, хотя бы в ряде поколений, если от него нет соответствующего гена в зародышевой клетке, не может передаться по наследству. Проявление же новых наследственных признаков может быть объяснено лишь так называемым феноменом мутации под влиянием необычных сильнодействующих факторов. Например, в одном случае американским менделистам профессору Мюллеру и Хенсону удалось добиться мутации у плодовых мух воздействием на них Х-лучами.

Так как при дальнейшем развитии теории менделизма он совершенно отчетливо входит в столкновение с одним из основных принципов марксизма «бытие определяет сознание», то есть что среда является решающим фактором в жизни организмов, и так как теория мутации открывает явственно горизонты для религиозной апологетики, то советская власть повела сначала борьбу с менделизмом полицейскими мерами, а потом вообще воспретила существование этой науки в пределах досягаемости ее власти.

В то же время такими же полицейскими мерами в ранг непреложного научного закона было возведено мичуринское учение об изменяемости наследственности признаков под влиянием внешней среды. Провозвестником мичуринского принципа стал дотоле совершенно неизвестный в научных кругах некий Т. Лысенко, назначенный советской властью вместо сосланного Вавилова президентом Сельскохозяйственной академии.

Первым актом нового президента было закрытие Медико-биологического института, где проводились интереснейшие опыты над человеческими и животными так называемыми «идентичными» близнецами, то есть близнецами, происшедшими от одной зародышевой клетки. Опыты эти установили, что наследственность имеет огромное значение в формировании психики, тогда как влияние внешней среды совершенно ничтожно. Институт был закрыт в 1937 году, и все его руководители были арестованы, причем большая часть их расстреляна.

Никогда, даже в самое темное средневековое время, никто не прибегал к таким кровавым мерам для подавления неугодной научной мысли.

О причинах этой неумолимой ненависти, этого панического ужаса перед менделизмом довольно откровенно пишет советский журнал «Наука и жизнь», издание Академии наук СССР.

«Мичуринское учение утверждает единство в организме зародышевых и телесных клеток, единство организма и среды, утверждает зависимость наследственности свойств организма от условий жизни и наследование особенностей, приобретаемых растениями и животными в процессе их развития под влиянием факторов среды обитания.

Наоборот, реакционное вейсманистско- менделевско-моргановское течение в биологии утверждает, что живой организм разделен на автономное наследственное вещество и сому, являющуюся лишь футляром для первого. При этой концепции условия жизни не могут изменять наследственные свойства организма, отрицается наследование особенностей, приобретаемых растениями и животными в процессе их развития под влиянием факторов среды, и, таким образом, отрицается единство организма и среды.

Менделизм основой формирования наследственных свойств организма считает механическую по принципу случайности перекомбинировку неизвестных так называемых материальных носителей наследственности (по Моргану — генов), переходящих из поколения в поколение при скрещивании животных или растительных форм. Вейсманизм допускает изменения наследственного вещества лишь в форме новообразований — мутаций как исключительные явления. Согласно вейсманизму, мутации имеют имманентную обусловленность, ведущую в конце концов к признанию Творца. Вейсманистско-менделевско-моргановское течение в биологии — антинародное, лженаучное и вредное течение. Оно разрушает практику, ориентирует человека на смирение. Основателями этого течения являются реакционные буржуазные биологи Вейсман, Мендель и Морган» («Наука и жизнь», № 9, 1948, с. 12—13).

По поводу такой постановки вопроса английский ученый профессор Эрик Эшби в своей книге «Ученые в России» пишет, что это «продукт средневекового ума, пользующегося напоминающей средневековье техникой “словесных фантазий”».

Совпадение советских методов борьбы против науки и средневековых не случайно, как мы и стараемся разъяснить настоящей статьей. Но притеснение науки со стороны средневековой религиозной власти, при всей жестокости и неправильности такого притеснения, было актом честным, потому что средневековая религиозная власть не провозглашала себя поборницей науки, а исповедовала себя поборницей религии, которой и пыталась служить этим грубым, неверным, но принципиально честным и последовательным методом.

Советская же марксистская антирелигиозная власть основной своей целью провозглашает «всемерное отстаивание науки». Поэтому преследование научной мысли ею обнаруживает с еще одной очень важной стороны ее онтологическую лживость.

Для нас же, верующих, в этом обнаруживается еще одна важная истина.

Когда-то митрополит Антоний писал, что все доброе, все хорошее, все истинное, где бы оно ни находилось, по существу своему принадлежит Церкви Христовой, ей свойственно.

И мы видим неожиданное подтверждение этому в том, что ничто доброе, ничто истинное, даже в области, на первый взгляд посторонней Церкви, не может быть сколько-нибудь прочно, своим для той страшной диавольской силы, которая наиболее полное свое проявление нашла в антирелигиозном марксизме.

Гонение на науку со стороны марксистов — многозначительное явление.

Когда-то, в первый период господства коммунизма, многие честные люди ушли в научную работу как в некий вид внутренней эмиграции. Страдая от духовного и политического гнета коммунизма в политическом мире и быту, многие из тех, кто имел к тому возможность, уходили от широкой жизни в научные области, недоступные массам и политическим руководителям. Но сатанинская власть нашла теперь их и там.

И в этой потаенной области требует она от ученых ответа на тот же вопрос, который с многовидными угрозами и соблазнами задает она всем своим жертвам во всех сферах: «С кем ты — с истиной (а истина всегда Божия) или с нами?» И снова так ярко убеждаемся мы, что с богоборческой силой ни в какой области не может быть мира никому, кто хочет остаться верен какой бы то ни было форме добра.

Бертран Рассел, The Scientific Outlook

Бертран Рассел

«Научное мнение — это мнение, в истинность которого есть основания полагать; ненаучное мнение — это мнение, которого придерживаются по какой-либо причине, отличной от его вероятной истинности». — Бертран Рассел Одна из самых важных книг Рассела, эта ранняя классика науки проливает свет на его размышления о перспективах и угрозах научного прогресса. Рассел считает три фундаментальных вопроса для понимания науки: природа и объем научного знания, возросшая власть над природой, которую дает наука, и изменения в жизни людей, происходящие в результате новых форм науки. С обычным остроумием и ясностью Рассел предлагает блестящие рассуждения о многих крупных научных деятелях, включая Аристотеля, Галилея, Ньютона и Дарвина. С новым вступительным словом Дэвида Папино, Королевский колледж, Лондон

Цитировать Простой текст БибТекс Форматированный текст Зотеро EndNote Менеджер ссылок РефВоркс

Параметры Отметить как дубликат Найдите его в Scholar Запросить удаление из индекса Лист регистраций изменений

Править 0415 474620 0415249961

10.5840/monist193343225

Посмотреть все предложения

17,42 $ новый (скидка 40%)

20,78 $ б/у (скидка 28%)

23,16 $ от Amazon (скидка 20%)

PhilArchive

Загрузить копию этого работа Бумаги в настоящее время заархивированы: 79 171

Внешние ссылки

Настройте учетную запись с вашей принадлежностью для доступа к ресурсам через прокси-сервер вашего университета

Через вашу библиотеку

• Войдите / зарегистрируйтесь и настройте свой преобразователь OpenURL
• Настройка пользовательского преобразователя

Азбука Армагеддона: Бертран Рассел о науке, религии и следующей войне, 1919-1938 гг. Питер Х. Дентон — 2001 г. — State University of New York Press.

Научное обозрение. Бертран Рассел. (Лондон: George Allen & Unwin Ltd., 1931. стр. 285). К. Юинг — 1932 — Философия 7 (26): 233-.

Философия — руководство для недоумевающих? Георг Хенрик фон Райт — 2000 — Труды двадцатого Всемирного философского конгресса 8:275-293.

Подробнее о гипотезе Рассела. Хилтон Хиндерлитер — 1990 — Философия науки 57 (4):703-711.

Религия и наука. Бертран Рассел — 1997 — США.

Обсуждение внутренней научности научного взгляда на развитие. Ли Канг и Чаофей Ли — 2013 — Азиатская культура и история 5 (2): стр. 142.

Власть: новый социальный анализ. Бертран Рассел — 2004 — Рутледж.

Во что я верю. Бертран Рассел — 1927 — Нью-Йорк: Е.П. Dutton & Co..

Рассел о религии: отрывки из произведений Бертрана Рассела. Бертран Рассел — 1999 — Нью-Йорк: Routledge. Под редакцией Луи И. Гринспена и Стефана Андерссона.

Новое понимание технического прогресса в современной философии техники. Горохов В.Г. — 2008 — Труды ХХII Всемирного философского конгресса 48:25-31.

Бертран Рассел, социолог. Бертран Рассел (редактор) — 1973 — Наднациональное общество Бертрана Рассела.

Ученый в действии: научное исследование его методов. Уильям Герберт Джордж — 1975 — Arno Press.

Причинный реализм и законы природы. Ричард Корри — 2006 — Философия науки 73 (3): 261-276.

Майкл Поланьи о научном авторитете и его критике Поппера и Рассела. Уте Дайхманн — 2011 — Ежегодник Института Лео Бека 56 (1): 249-268.

Рассел о метафизике: отрывки из сочинений Бертрана Рассела. Бертран Рассел — 1999 — Нью-Йорк: Рутледж. Под редакцией Стивена Мамфорда.

Добавлено в ПП
06.02.2014

Загрузки
118 (#113,604)

6 месяцев
2 (#335,689)

Исторический график загрузок

Как увеличить количество загрузок?

Научный взгляд на развитие

.

После 16-го Всекитайского конгресса, состоявшегося в ноябре 2002 г., КПК во главе с Ху Цзиньтао (1942 г.р.) в качестве главного представителя разработала Научный взгляд на развитие, который ориентирован на людей и призывает к всестороннему, сбалансированному и устойчивому развитию.

Научное обозрение развития определяет развитие как основную задачу. Развитие очень важно для партии в управлении и обновлении страны. Он должен оставаться приверженным центральной задаче экономического развития и сосредоточиться на построении экономики и стимулировании роста, чтобы высвободить и развить производительные силы.

Это мировоззрение, ориентированное на людей. Это означает, что целью и результатом всей работы партии и государства является служение, охрана и продвижение коренных интересов всего народа, и что партия должна уважать положение народа как главного действующего лица в стране, давать волю к их творчеству, защищать их права и интересы, добиваться процветания для всех и способствовать их всестороннему развитию.

Всестороннее, сбалансированное и устойчивое развитие является основным требованием. Это означает, что в соответствии с общим планом продвижения социализма с китайской спецификой партия должна способствовать всестороннему экономическому, политическому, культурному и социальному прогрессу, координировать все аспекты модернизационного движения, обеспечивать равновесие между производственными и производительных сил и между надстройкой и экономическим базисом. Он должен стремиться к здоровому развитию, которое способствует производству, процветанию и здоровой экосистеме, строить ресурсосберегающее и экологически безопасное общество, а также обеспечивать, чтобы экономика была хорошо структурирована и обеспечивала качественный и эффективный рост, а также чтобы экономика росла в гармонии с населением. , ресурсы и окружающая среда, чтобы китайский народ жил и работал в здоровой окружающей среде, а экономика и общество Китая развивались устойчивым образом.

Проведение единого планирования и учет всех факторов является основным подходом. Это означает, что партия должна получить полное представление об основных отношениях, связанных с построением социализма с китайской спецификой, и соответствующим образом обращаться с ними, уравновешивать городское и сельское развитие, уравновешивать межрегиональное развитие, уравновешивать экономическое и социальное развитие, обеспечивать гармонию между человечеством и природой. , и уравновешивать внутреннее развитие с открытием для внешнего мира, а также принимать во внимание все факторы при решении отношений между центральной властью и местными органами власти, между личными и коллективными интересами, между интересами части и интересами целого, и между непосредственными и долгосрочными интересами, чтобы поддерживать мотивацию всех сторон.

На 17-м съезде КПК, состоявшемся в октябре 2007 г., Научный взгляд на развитие был внесен в Устав КПК. На 18-м Всекитайском съезде КПК в ноябре 2012 года «Научный взгляд на развитие» вместе с марксизмом-ленинизмом, идеей Мао Цзэдуна, теорией Дэн Сяопина и теорией трех представительств был определен в качестве долгосрочной руководящей мысли партии.