Как перестать ненавидеть детей | GQ Россия
А потом начнет эта кукла, этот голем заколдованный расти-взрослеть, и с каждым его новым днем одним твоим днем меньше будет становиться, твои соки он будет сосать, твоей кровью напиваться; тебе — стареть и сохнуть, ему — цвести и наливаться. И все, чего ты за жизнь добьешься, все, что создашь и заработаешь, он в конце себе загребет, захапает; и спасибо, если еще не ускорит этот конец, не дотерпев.
Вот, если вкратце. Не без гипербол, конечно, но по сути все так.
Допускаю, что у меня детобоязнь имелась в особо острой форме, патологической, но и другие из моего поколения ею тоже страдали. Из пятерых моих школьных друзей-сверстников, не богемных извращенцев, а нормальных представителей среднего класса — мысли завести детей хотя бы до тридцати были только у одного. Остальные откладывали этот день, день прощания с юностью, на бесконечное потом, на несбыточное завтра.
Мы не хотели размножаться. Не собирались продолжать род.
Из пятерых моих школьных друзей-сверстников мысли завести детей хотя бы до тридцати были только у одного.
Основной инстинкт нас не касался. Нас вообще не интересовала демографическая ситуация на Родине. Мы думали о двух вещах: карьере и тусовках. Почему?
Можно списать все на хаос девяностых, в котором мы росли; дети и семья не включались тогда в базовый пакет общечеловеческих ценностей — глупо думать о потомстве, когда не знаешь, что ждет тебя завтра. И это нежелание загадывать на завтра мы перенесли во вроде бы стабильные нулевые; мы жевали бесплатные доллары, но во рту оставалось горькое послевкусие фальши. Мы подсознательно не верили в то, что «хорошо» теперь настало навсегда. Мы хапали кредиты и гнали в Таиланд, а в Родину мы особо не верили, несмотря на вечерние телемантры; и даже материнский капитал, эта путинская затея выкупать за десять тысяч долларов у граждан их детей, с нами не срабатывал.
Даже обсуждать возможность заведения семьи казалось нам тогда совершенным абсурдом; а редкие смельчаки, отважившиеся на женитьбу, а тем более на беременность, становились изгоями, чумными, прокаженными.
Говорить с ними? О чем? О памперсах? О срыгиваниях?
Странные, дикие люди. Так мы думали раньше. Я — в первую очередь. Перемотаем на сегодняшний день.
У меня ребенок, которого я обожаю. Самые отчаянные и яростные тусовщики, которых я знал, счастливо женились и пошли уже по второму кругу с беременностями, памперсами и грудным вскармливанием. Собираясь в кафе или барах даже мужской компанией, вместо красивых одиноких женщин мы обсуждаем вскармливание, памперсы и беременности. Меряемся тем, у кого ребенок в каком возрасте сказал первое «папа», когда пополз и когда пошел.
Собираясь в кафе или барах даже мужской компанией, вместо красивых одиноких женщин мы обсуждаем вскармливание, памперсы и беременности.
Ничего, кстати, нет такого в памперсах; могу научить вас менять их — проще простого. И я даже горжусь тем, что вслепую за тридцать секунд могу собрать бутылочку и сделать кашку быстрого приготовления.
Черт, что случилось?
Не Путин же со своим капиталом на нас повлиял? Не знаю ни одного человека, который бы этот капитал из государства выдрал и обкешил.
И не стабильность же проклятая — наоборот, последние четыре года все как раз и покатилось в те самые тартарары, которые мы мозжечком предчувствовали все тучные нулевые.
Ужасы материнства, или Почему я ненавижу своего ребенка
М.М.Цигарев, «Материнство» (1998). Изображение с сайта портал1.рфВ чем главная проблема материнства?В 2017 году в сети появилась статья: Счастье материнства или «Хочется уйти в окно».
Очень быстро она стала темой сетевых дебатов. Статья не статья, скорее журналистская подборка в ЖЖ реальных и страшных историй молодых мамочек, которые делятся с «друзьями по несчастью» болью жизни и мыслями обо всем этом в одной из групп в «Контакте».
Эти истории, как одна, шокируют и содержанием, и формой, в большинстве случаев доходящей до нецензурщины. Излияния травмированных материнством женщин заставляют задуматься:
почему такой болью отзывается рождение ребенка? почему утрачиваются и рушатся связи с супругом? как быть, чтобы материнство не обернулось ужасом?
Психолог Екатерина Бурмистрова:
– Истории об ужасе перед орущим ребенком, о бездействующем муже, о тотальной усталости – это абсолютно правдивые истории.
Я с ними работаю уже двадцать один год. Общих рецептов здесь нет, каждый случай – особый. А вывод есть: современная женщина оказывается абсолютно не готовой к материнству. И об этом надо очень много думать.
Какая самая главная проблема материнства? Изоляция, в которой оказывается человек.
В каждом посте, в каждом обращении мы видим и слышим тему одиночества и упрек, что никто не помогает, никто не поддерживает. Раньше женщину на стадии освоения материнства поддерживала большая семья. Сейчас по-другому. Либо родственники далеко, либо отношения с ними ужасные, либо просто нет доверия.
Екатерина Бурмистрова, психолог. Фото: facebook.com/psyhologburmistrovaЭто наша современная реальность: близкие – они неблизкие. К ним нельзя обратиться за поддержкой ни физической, ни эмоциональной.
Когда женщина рожает ребенка, ее старые социальные связи рвутся, она выпадает из контекста, а к связям семейным прибегнуть часто не может. При этом нет никакого информационного вакуума.
Все сидят в социальных сетях. Зачем? Чтобы получить суррогат общения.
– Есть ли какие-то факторы в жизни женщины, которые могут спрогнозировать тяжелое проживание материнства?
– Здесь множество факторов: то, какая у женщины чувствительность, была ли она любима / нелюбима в детстве, желанный /нежеланный у нее ребенок, каковы отношения в браке, как проходила беременность и даже какова история родов, не говоря о послеродовом периоде восстановления.
То есть каждый раз здесь – своя история. И для каждой женщины – индивидуальные способы помощи. Одной не справиться, надо говорить о своем отношении к ребенку с теми, кто может помочь, со специалистами. Ведь крик в соцсетях – просто выплеск эмоций.
Но то, что больше половины женщин переживают материнство, как описано в этой статье, – это факт. Если женщина ярко переживает жизненные кризисы, она и появление ребенка будет кризисно переживать.
Ведь на самом деле эти ужасные истории – не про «материнство», не про женщин, а про одиночество, неподдержку, когда нет никого рядом или тебя не слышат, не видят.
Или у женщины не получается сформировать такие отношения, чтобы тебя видели и слышали.
Это история даже не про детей, она – про отношения людей.
Но говорить мне как психологу в формате интервью о том, как помочь некой маме, которая «ненавидит своего ребенка» – будет непрофессионально. Здесь маме нужна не лекция, не исправление ее «ошибок», даже не советы. Нужна глубокая работа с человеком не только на уровне слов, рацио, но на уровне самых запрятанных чувств.
И важно, чтобы мама была готова, сама хотела бы этого. Отважилась не просто крикнуть в сети о своем ужасе материнства (и потом, может быть, забыть об этом), но и решилась на серьезное исследование: почему у меня так? Не решаются такие проблемы «таблеткой» – принял и прошло, а человек каким был, таким остался. И если сам человек не готов меняться, его отношение к ребенку также может не меняться.
Женщин обманули – женщины негодуютМ.М. Цигарев, «Обыкновенное утро». Изображение с сайта pinterest.
seК разговору подключается Михаил Бурмистров, преподаватель философии, глава семейства с одиннадцатью детьми.
– Интрига ситуации, которую мы наблюдаем в соцсетях, где и появилась эта статья про ужасы материнства, незамысловата: она возникает при столкновении установки, что материнство – это непрекращающийся поток счастья и happy parents – с реальной жизнью.
Все эти бесконечные обложечные и рекламные картинки, на которых мама кормит кашкой, ухаживает за нежной кожей младенца, где счастливые родители склоняются над колыбелькой с посапывающим карапузом – это образы, сформированные масс-медиа, живут в сознании людей своей самостоятельной жизнью.
Но когда люди вступают в настоящий брак, у них рождается их собственный ребенок, то начинается другая жизнь, и быстро становится понятно, как сильно она отличается от рекламной картинки.
Несовместимость образа реальной жизни и того образа, который сформирован, порождает сильные переживания, иногда трагического характера.
Люди, выливая в своих текстах в соцсети свои переживания, испытывают своего рода наслаждение от разрушения прежнего шаблона.
Выкрикивая свою боль, они как будто предъявляют счет этому образу счастливого материнства, этому маркетинговому продукту. Казалось бы, что тут такого, ну, родился ребенок? Не вы первые, не вы последние. Но для целого пласта современных молодых людей рождение ребенка оказывается совершенно оглушающим опытом.
Когда ничто человека к материнству не готовило, когда в голове есть лишь счастливая картинка, не удивительно, что, оказавшись внезапно ввергнутыми в опыт, воображаемое придет в жесткое столкновение с действительностью.
Дело даже не в том, что мы живем в эпоху общества потребления. Дело здесь еще и в переживаниях. Люди, которым рекламируют продукт, привыкли к оправданию ожиданий. Привыкли, что шампунь действительно окажется особо хорош, и волосы будут шелковистыми, а йогурт божественным на вкус. Поэтому продукт «happy parents» в сознании женщины – это счастье, нежность и восторг навсегда.
Но выходит наоборот.
Люди негодуют, потому что их просто обманули «продавцы». Им всучили товар, который на деле оказался совершенно не таким, как было заявлено.
Они хотели купить картинку из журнала, а в результате им подсунули реальную жизнь. Вполне естественно, что это вызывает резкие отрицательные эмоции.
Человек уверен – счастье «обязано быть»Михаил и Екатерина Бурмистровы. Фото с сайта ekaterina-burmistrova.com– Поговорим о роли мужа. Екатерина сказала про главную глубинную причину «ужасов материнства» – одиночество женщины в неожидаемых трудностях. Но разве не муж – первый помощник? Разве не от него женщина ждет поддержки, и даже не в том, чтобы он с ребенком помог, а чтобы вник в ее страдания, посочувствовал.
– Мне кажется, что тема плохих мужей здесь достаточно второстепенная.
Обманутой, уставшей, раздраженной женщине хочется предъявить счет всему миру, человечеству, Богу, но из всего человечества рядом часто оказывается один муж.
И потому он получает по полной программе, в его лице сама жизнь получает такой счет.
Естественно, отношения супругов – важнейшая тема. Естественно, от участия или неучастия отца зависит очень многое, особенно в такой важный период как появление детей. Но в данном контексте мне кажется важнее другое – неготовность многих современных людей, и мужчин, и женщин – к материнству, отцовству, семейным отношениям.
И тут можно отметить два важных момента. Первый – отсутствие опыта, примера.
Большинство из переживающих такого рода проблемы с материнством – не имеют никакого примера, никогда не держали в руках младенцев, не видели, как их собственные родители ухаживали за маленькими детьми.
Второй момент – влияние системы образования. Все закладывается с детского сада и школы. Все воспитание направлено на то, чтобы дети хорошо учились, получали хорошие отметки, проявляли лидерские качества, соревновательность, получали как можно больше бонусов и призов. Эта линия мощно формирует жизнь и девочки, девушки, юной женщины.
И эта же линия подрезается под корень, когда рождается ребенок и женщина вынуждена сидеть дома, выпасть из профессии, выпасть из команды ровесников, которые в это время тусуются в офисах, клубах, путешествуют, вкушают все радости молодой жизни. Она оказывается один на один с маленьким, непонятным, вечно орущим и чего-то требующим существом.
Естественно, это вызывает огромный стресс. А с другой стороны, помимо этого выпадения из жизни, довольно скоро обнаруживается фиктивность представлений о семейной жизни.
Когда покупаешь какой-то товар, то рассчитываешь на то, что это, например, масло, а не что-то другое. А если выходишь замуж и рождаешь ребенка, то ты бесплатным пакетом должна получить и счастье.
Здесь главная проблема и сосредоточена: человек уверен, что имеет право на счастье, оно обязано у него быть.
Но то, что счастье – это вещь другого рода, что оно приобретается на других путях и другим образом, этого многие молодые люди не понимают. Ведь семейное счастье – это не продукт, его не купишь в магазине, не закажешь по Интернету.
– Что же такое – семейное счастье?
– Наверное общей формулы нет. Но в любом случае – это большой путь и большие труды.
Семейное счастье создается во многом самими супругами, в течение многих лет, оно требует глубоких внутренних изменений, но не «приобретается» как товар.
Тексты, послужившие отправной точки для ваших вопросов – сигналы глубоких перемен в области семьи, семейной жизни, о чем мы много лет говорим и пишем с Екатериной. Весь институт семьи находится в очень серьезной ситуации трансформации.
Семья и семейные отношения, даже отношения матери и ребенка сегодня перестают быть очевидной данностью.
Из области само собой разумеющихся вещей материнство вышло в другие пространства. Люди теперь прилагают огромные усилия (читают литературу, ходят к специалистам), пытаясь как-то наладить, исправить, сделать хоть что-то с тем, что, казалось бы, должно само собой включаться у каждого человека, в каждой семье.
И атрофия таких естественных навыков, как материнство для женщины – очень тревожный симптом и повод задуматься о самих себе, о наших семьях, о нашей жизни.
14 вещей, которые вы поймете, если ненавидите детей
Хайме @breakjimmy
когда ребенок предлагает вам слойку с чипсами
Ответить Ретвитнуть Любимый
Меган @megan__coe
Я просто хочу вздремнуть
Ответить Ретвитнуть Любимый
БеременностьВидео.Net @Pregnancy_Video
Жизнь мамы: Вот так проходят твои ночи? 📹 https://t.co/MsXQgKUEuz
Ответить Ретвитнуть Любимый
Ашола Илие @adex0057
Дорогие подруги и жены, пожалуйста, повесьте ваши парики там, где дети не смогут их достать…. Я чуть не потерял сознание прошлой ночью в собственном доме… Я думал, что это Амардиорха
Ответить Ретвитнуть Любимый
Смузи Бэй @CoachPSays
Давайте немного оклевещем малышей. Они скрывают & искать навыки — мусор. Они прячутся в самых очевидных местах, с торчащими большими жопными головами талмбаут «ты меня не найдешь»…
Ответить Ретвитнуть Любимый
Сарказм @ComedyPosts
Я ненавижу, когда я пытаюсь задуть свечи на день рождения, а маленькие дети пытаются сделать это со мной, извините, у вас не день рождения, так что сделайте шаг назад
Ответить Ретвитнуть Любимый
Посмотреть это фото в Instagram
угрюмый понедельник @mdob11
*кто-то протягивает мне ребенка* О.
.. нет, спасибо *кладет ребенка на землю*
Ответить Ретвитнуть Любимый
.. нет, спасибо
*кладет ребенка на землю*Бек Шоу @Brocklesnitch
извините, я не могу держать вашего ребенка, я не уверен, что сохранил бы его на своем телефоне, если бы уронил их обоих
Ответить Ретвитнуть Любимый
Сальт @AlyciaTyre
Эта случайная девушка прокомментировала мою фотографию и, по сути, сказала, что я не должен публиковать такие фотографии, так как в Instagram есть дети, и я ответил и сказал: «Да пошли они, дети», lmao
Ответить Ретвитнуть Избранное
Ассата Шакучи @jrdynjy
«Я ненавижу детей» «Но когда-то ты был ребенком»
Ответить Ретвитнуть Любимый
Посмотреть это фото в Instagram
Джем 💀🎃 @Skelpyy
Говорить людям «Я не хочу детей»: — «Однажды ты передумаешь» — «Когда встретишь нужного человека…» — «Ты не понимаешь, ты не родитель» Говорить людям: «Моя родословная заканчивается на мне» -Драматический -Ваша родословная кажется священной и мистической -Смутно угрожающий
Ответить Ретвитнуть Любимый
Почему я ненавижу детей | Морж
В мире нет педика, который не тоскует по идеальной семье. Это само собой разумеющееся, поскольку у подавляющего большинства из нас сложные, мягко говоря, отношения с родителями.
Даже те из нас, кому посчастливилось родиться в принимающих семьях, все еще тоскуют по тому месту, где мы, наконец, в безопасности, где нет постыдных секретов, где нас держат, кормят и защищают так же совершенно, как птенца в скорлупе.
Вот почему концепция избранной семьи так глубоко вплетена в ткань культуры квир-сообщества: там, где кровные узы снова и снова подводили нас, мы надеемся, что наши друзья, любовники и наставники заполнят пустоту. Мы мечтаем об отношениях, которые выдержат испытание временем и гей-драмой, к лучшему или к худшему, в болезни и в здравии. Исключенные из гетеронормативных институтов брака и нуклеарной семьи на протяжении большей части истории, квиры традиционно обращались к более смелым и творческим представлениям о родстве и разделении будущего.
Когда я впервые попал в квир-сообщество в городских центрах Ванкувера и Монреаля, я часто слышал, как другие молодые люди говорили о своих радикальных планах совместного взросления. Некоторые из нас страстно желали моногамии и семейной жизни среднего класса — гомосексуальной версии того образа жизни, которому нас учили родители, чего стоило желать.
Но более популярным, особенно среди университетских геев с асимметричными стрижками и склонностью к цитированию Мишеля Фуко в повседневных разговорах, была склонность к полиамории и коллективной жизни.
Однополые браки, как говорили университетские педики (часто с большим намеком на превосходство), были буржуазными и устаревшими. Мы собирались строить городские жилищные коллективы для гомосексуалистов, доли земли для геев в партнерстве с коренными народами, лесбийские природные коммуны, управляемые на основе консенсуса. Мы брали десятки ЛГБТ-подростков, выгнанных из дома своими родителями, и учили их радикальному гомосексуальному образу жизни. Мы бы научились выращивать урожай и делать собственный веганский сыр. Мы разводили кур, коров и единорогов на свободном выгуле и катались верхом по полям, наши разноцветные волосы развевались на ветру.
Я смеюсь над революционным чрезмерным энтузиазмом университетских гомосексуалистов, потому что я был одним из них. Я отрекся от капиталистического индивидуализма, осудил политику ассимиляции геев, осудил нуклеарную семью.
Я хотел вырваться из ловушки, в которую, казалось, попали мои родители, бесконечного стремления к материальному успеху и, как следствие, вечной неудовлетворенности. Я хотел жить по-другому, ярко, со своими друзьями в бесконечном кругу делиться и делиться одинаково.
В поисках вдохновения мы обратились к легендам движений прошлого и настоящего: Сильвия Ривера и Марша П. Джонсон, которые основали дом STAR для транс-секс-работников в Нью-Йорке; гей-святилища фей 19-го века70-е и анклавы фейри, которые существуют до сих пор, разбросанные по всему миру; радикальная работа по уходу, проделанная лесбиянками и геями из ACT UP во время кризиса СПИДа.
Родство радикального квир-родства уходит глубже крови. Зачем нам вообще нужны браки, дети и кондоминиумы, когда у нас есть революция и друг друга?
Проблема в том, что революция так и не наступила (по крайней мере, еще не наступила). Зато справились малыши.
У меня есть частая шутка, что я ненавижу младенцев — больше всего «голубых отродий» или детей гомосексуальных пар.
На самом деле это не смешная шутка, если только вы не воспринимаете ее в беззаботном, но горько-сладком духе, в котором она подразумевается. Позвольте мне объяснить.
Я на самом деле не ненавижу младенцев. Как правило, они мне очень нравятся. Они довольно милые, у них хорошая кожа, а когда они чистые, то пахнут свежим хлебом. Любой из моих друзей, занимающихся воспитанием детей, скажет вам, что я неплохо справляюсь с детьми для человека, у которого нет своих. Я знаю, как держать их и менять подгузники, и я отлично играю, когда они плюют на мою хорошую одежду.
Итак, нет, моя проблема не в детях как таковых. Моя проблема в том, что дети, кажется, крадут всех моих друзей, а вместе с ними и мои надежды на будущее.
Полагаю, мне следует вернуться. В промежутке между вхождением в сообщество в позднем подростковом возрасте/начале двадцатых и ростом до двадцати-тридцатилетних радикальные гомосексуалисты моего поколения, казалось, претерпели фундаментальный сдвиг в политике и отношениях.
Мы стали более пресыщенными, менее идеалистичными. Выбранные нами семьи начали распадаться, разрываясь на части из-за романтических разрывов, политических разногласий, а в некоторых случаях из-за насилия со стороны интимного партнера и сексуальных посягательств. Сообщество стало ощущаться не как настоящее сообщество, а как сцена, состоящая из различных клик, слабо связанных друг с другом эстетикой и нечетко определенной политикой.
Чем старше я и моя когорта геев становимся, тем дальше отдаляется наша мечта о создании жизни с выбранными нами семьями. Дети из трастового фонда белых панков — по иронии судьбы, самые громкие в своем осуждении ассимиляции геев в наши подростковые дни — были первыми, кто ушел: один за другим они сбросили свои анархо-панковские рваные джинсы и улизнули в юридическую школу. Затем многие из нас, воспитанных расистскими родителями из рабочего класса и наученных всегда иметь запасной план, начали использовать любые доступные варианты экономической стабильности: некоммерческие рабочие места, художественные и академические гранты, коммерческий секс.
Конечно, не все из нас имели доступ к одинаковым возможностям, и это до сих пор так. Некоторые квиры более мобильны, чем другие. У некоторых гомосексуалистов нет иного выбора, кроме как жить сообща, впроголодь, делясь всем доступным пространством и ресурсами.
Но, даже несмотря на то, что квир-сообщество моей юности проникло в различные экономические классы, я замечаю, как меняется направление. Мы по-прежнему хотим родства и близости. Мы все еще хотим будущего. Но повсюду вокруг меня я вижу квир-знакомых и друзей, устраивающихся в моногамии (или что-то в этом роде) и ядерных единицах (более или менее). Другими словами, все больше и больше из нас оседают, женятся и рожают детей (плюс-минус часть брака).
Наверное, я должен был это предвидеть. Я знаю, что это не плохо, строго говоря, или даже вообще. Люди шли, сражались и умирали, в конце концов, чтобы мы могли пожениться и вырастить детей. Я знаю это.
Я знаю это.
В период с 2017 по 2019 год в сети друзей и знакомых, которую я называю своим квир-сообществом, родилось девять детей.
И еще на подходе. Каждый день я разговариваю как минимум с одним человеком о своих планах родить и вырастить ребенка. Их глаза всегда так полны жизни, так полны надежды и задора.
Раньше я видел, как сияют глаза моих друзей, когда мы говорили о совместной жизни, создании коллектива, обучении выращиванию еды из земли. Стареть вместе. Умираем вместе.
Новая жизнь, пришедшая в мир, — это радость, и мы по праву празднуем это. Для геев, чьи тела и права на размножение всегда ставятся под сомнение, рождение и воспитание детей приобретают особенно глубокое значение.
Поэтому, когда мои друзья ворвались в комнату с сияющими глазами, переполненными волнением и тревогой, чтобы сообщить мне новости о своих будущих детях, я праздную вместе с ними — правда. Я хочу быть там; Я хочу поступать правильно с ними.
Но есть и определенная тяжесть, которая поселяется в глубине моего сердца: медленное принятие того, что это значит, когда у избранного вами члена семьи, для которого вы не являетесь ни супругом, ни сородителем, рождается ребенок: ваш место в их жизни изменилось.
Значение вашей связи другое, может быть, не уменьшенное, а лишенное приоритета. Я знаю это: я был семейным терапевтом, ради всего святого.
Младенцы безвозвратно меняют способы взаимодействия молодых родителей с окружающим миром, обществом и будущим. Быть хорошим родителем — значит ставить благополучие ребенка на первое место — перед дружбой, перед политическими проектами, перед чем-либо еще. И в капиталистическом обществе, в котором мы живем, которое в значительной степени отделяет воспитание детей от сообщества, делая упор на нуклеарную семью как на ее строительный блок, это означает, что родители отделены от неродителей, часто безвозвратно. В нашем обществе родители должны ставить своих детей выше всех остальных, а неродителям не отводится никакой роли в воспитании детей, кроме строго регламентированных профессий, таких как преподавание и социальная работа.
До того, как однополые браки были легализованы в Канаде и во многих частях Соединенных Штатов, квир-активисты небрежно называли гетеросексуалов «заводчиками».
Это не означает, что у геев не было детей до появления однополых браков — геи имели и воспитывали детей на протяжении всей истории (хотя часто тайно). Скорее, это означало заметно иное отношение к семье и поколениям.
Поскольку гомосексуалисты имели ограниченный доступ к преимуществам нуклеарной семьи, таким как наследство, родительские права и работа по уходу, и поскольку грань между друзьями и любовниками в квир-сообществе часто размыта, дружба приобрела своего рода глубокую и прочное первенство геев, которого не существует в гетеронормативном обществе. Поколенческие знания передаются не от родителей к детям, а через неформальную систему наставничества.
Когда педики болеют и умирают, мы чаще всего полагаемся на помощь наших друзей, а не семьи. Когда мы склонны к самоубийству, наши друзья отговаривают нас. Когда мы разорены, наши друзья одалживают нам деньги. Когда нас избивают гомофобы и трансфобы, выселяют наши арендодатели, выгоняют наши родители, выгоняют или нападают наши партнеры, наши друзья принимают нас.
Большую часть своей жизни я жил этим неписаным закон: Квиры заботятся о геях. Никто другой не будет.
Что же тогда означает, что так много людей из моей когорты геев создают пары и заводят детей? С одной стороны, это означает, что квир-права действительно зашли очень далеко, по крайней мере, для некоторых. С другой, это означает, что наше понимание квир-родства обязательно должно измениться, возможно, в лучшую и в худшую сторону одновременно.
Что значит быть частью избранной семьи, когда она должна подчиняться биологическим и законным семьям? То есть, если мой избранный гей-брат женится и родит ребенка, какое место я займу? избранная семья иначе говоря вторая лучшая семья ?
За последние несколько лет я стал циничным. Когда-то я бы сказал, что готов умереть за идеалы избранной семьи и революционного общества. Теперь, буквально пару раз рискуя своим здоровьем и безопасностью ради этих идеалов, я стал гораздо больше заботиться о своем личном материальном благополучии.
Я живу один. Я отказываюсь заниматься активизмом, если он непосредственно не служит моим собственным целям. Я отдаю предпочтение времени в одиночестве, экономической устойчивости, очень небольшому количеству друзей и своему романтическому партнерству (не всегда в таком порядке). Мои родители были бы горды или, по крайней мере, сказали бы: «Мы же вам говорили».
Кто разделит со мной мою жизнь? Кто будет сражаться со мной, заботиться обо мне, стареть и умирать со мной? О ком я буду заботиться? За кого бы я умер? Я думаю об этих вопросах все время в эти дни. У меня все еще есть избранная семья, но я думаю, что квиры не понимают, что мы подразумеваем под словом «семья», не уверены, куда мы идем и кем мы надеемся стать.
Возможно, незрело завидовать моим друзьям в их детях. Интересно, каждый ли молодой взрослый, гомосексуалист или нет, проходит через этот переходный период, задаваясь вопросом, где они принадлежат, наблюдая, как новые биологические семьи пробуждаются к жизни повсюду вокруг них.
Интересно, должна ли я отказаться от своей фантазии о совместной жизни и разведении единорогов на свободном выгуле и серьезно заняться поиском парня, мужа, с которым можно было бы поселиться.
Правда в том, что я думал о собственных детях. Более революционная транс-женщина — такой, какой, я думаю, я должна быть — мечтала бы о жизни в полиамурных конфигурациях, аграрных коммунах, коллективах, где дети воспитываются родственными душами из поколения в поколение. Тем не менее, в глубине души я мечтаю растить детей с милым и незадачливым гетеросексуальным мужчиной в загородном доме с блестящими приборами из нержавеющей стали и лужайкой перед домом. Мы проводили бессонные ночи, ухаживая за нашим ребенком, страдающим коликами, беспокоились об оценках и школьных обедах, спорили о том, заставлять ли ребенка брать уроки игры на фортепиано (я был бы твердым «да» в этом). Мы бы ужасно переживали из-за первой ночевки нашего ребенка, первой пьянки, первой автомобильной аварии. Мы бы старались не парить слишком много, пока они росли и удалялись от нас.
Мы заставим друг друга пообещать не умирать первыми.
Но я посттрансгендерная женщина. Я не могу иметь детей, не в биологическом смысле. Теоретически усыновление возможно, но на самом деле это огромная проблема, учитывая, что агентства по защите детей склонны систематически дискриминировать трансгендерных людей и относиться к трансгендерным женщинам, в частности, с подозрением.
Что касается поиска партнера на всю жизнь, с которым можно состариться и умереть — ну, все транс-женщины знают, что романтическая любовь похожа на надежду: в лучшем случае — непостоянное существо; в худшем случае опасный зверь.
В конце классического детского романа Питер Пэн есть сцена, когда Питер приезжает в Лондон, чтобы найти свою возлюбленную Венди, только чтобы обнаружить, что за то время, пока он был в Неверленде, Венди выросла, женился, имел дочь. Навязчивая забота о своих друзьях, я всегда думала о себе как о Венди среди потерянных мальчиков квир-сообщества, но теперь я начинаю понимать, что, должно быть, чувствовал Питер.
Рано или поздно мы все должны покинуть Неверленд. Но куда мы пойдем дальше?
Что значит повзрослеть? Чтобы встретиться с будущим? Что квиры должны друг другу и что мы должны себе? Это вопросы, с которыми сталкивается наше квир-поколение, как и те, что были до нас. Хотя некоторые могут сказать, что взросление означает ассимиляцию в гетеронормативном обществе, на самом деле это не вариант для многих гомосексуалистов. Это не вариант для меня.
Мир рушится вокруг нас с геополитической точки зрения. Изменение климата и возрождение фашизма на Глобальном Севере — это вершина пресловутого айсберга. Мы живем в начале конца, в апокалипсисе. Мы живем во времена пламени, и умирают старые мечты: капитализм, коммунизм, индивидуализм, коллективизм.
Мы должны возлагать надежду на магию и стойкость педиков, на нашу способность разделяться и реформироваться, изобретать возможности из пепла. Я выбираю верить, что мы можем это сделать, что где-то в вихре хаоса, который мы называем будущим, для меня найдется место.
Я предпочитаю верить, что мы можем оплакивать то, чем мы были раньше, и любить то, что мы есть, и чтить то, что будет дальше.
Мы можем жить и праздновать жизнь. Вместе.
Перепечатано с разрешения Надеюсь, мы выбираем любовь: записки транс-девушки с конца света Кай Ченг Тома (Arsenal Pulp Press, 2019).
Кай Ченг Том
Кай Ченг Том — писатель, исполнитель, целитель и общественный деятель из Торонто. Она является отмеченным наградами автором романа, сборника стихов, детской книги и своей последней книги, сборника эссе под названием «Надеюсь, мы выбираем любовь ».
Финансируйте журналистику, в которой мы нуждаемся сейчас
Сейчас вы нужны нам больше, чем когда-либо. В неспокойные времена крайне важно, чтобы надежные СМИ оставались доступными для всех. Вот почему мы рассчитываем на вашу поддержку, чтобы сделать нашу журналистику доступной и независимой. Проблемы, с которыми сегодня сталкивается наше общество, от дезинформации о вакцинах до политической поляризации, слишком важны для полуправды.
