Поведение человека на войне: взгляд Толстого на природу подвига
Л.Н. Толстой в романе-эпопее «Война и мир» показывает то, что война раскрывает истинное лицо каждого человека. Поведение людей во время войны говорит о них действительно многое. Кто-то ведет себя трусливо, думая лишь о собственной жизни, кто-то совершает настоящие подвиги, которые исходят из искреннего желания помочь своей Родине.
Батарея Тушина во время Шенграбенского сражения оказывается в неравном бое с французским войском. Неравное количество военных и оружия не пугает артиллеристов. Они остаются бороться за свою Родину. Фактически должен был прийти приказ отступать, но его не было, поэтому батарея Тушина боролась и ставила под угрозы собственные жизни. Тушин и его батарея, оставшись на поле боя и героически защищая Родину, совершили настоящий подвиг, который, к сожалению, был не оценен военным начальством.
В Шенграбенском сражении совершает подвиг и рота Тимохина.
Когда русские солдаты в панике стали разбегаться, против французских войск встала рота Тимохина, которая стала обстреливать врагов. Неожиданность действия роты, их сила и сплоченность стали причиной того, что французы «побросали оружие и побежали».
Л.Н. Толстой отмечает, что русский народ во времена Отечественной войны совершает еще больше подвигов. Писатель-реалист показывает, что подвиги совершают не те, кто отдает приказы, а те, кто их выполняет. Это простые русские люди, которые готовы отдать свои жизни ради блага всего Отечества.
В Бородинском сражении совершает подвиг батарея Раевского. Солдаты не боятся встать против вражеских войск, они твердо идут на победу. Л.Н. Толстой показывает, что люди были объединены общей целью, поэтому так легко и спокойно относились к предстоящему бою. Писатель описывает, что солдаты отказывались от водки и перед сражением надевали белые рубашки. Это демонстрирует то, что ради Родины они осознанно идут на смерть.
Выделяется и образ Пети Ростова, который вместо поступления в университет выбирает участие в войне. Это показывает, что Ростова, отличающего смелостью и решительностью, действительно волнует будущее страны.
Подвиги совершают и партизанские отряды, которые вносят определенный вклад в общее дело по борьбе с врагом. Партизаны уничтожали французов постепенно и незаметно, что делало их слабее.
Совершали подвиги и мирные жители, которые также рисковали своими жизнями, чтобы внести вклад в народное дело. Выделяется образ купца Ферапонтова, который сжигает все, что у него есть, чтобы французам ничего не досталось. Подвигом считается и то, что семья Ростовых отдает подводы, предназначенные для перевозки вещей, раненым, чтобы они смогли уехать из эвакуированной Москвы.
Таким образом, Л.Н. Толстой в романе-эпопее «Война и мир» показал, что подвиги совершали и военные, и мирные жители. Главным в их действиях была любовь к Родине и искреннее желание спасти ее от врага.
Понравилось сочинение? А вот еще:
взгляд Толстого на природу подвига
Роман Л.Н. Толстого «Война и мир» – книга, которая стала для человечества учебником жизни. В своём произведении автор показал человеческие страсти, чаяния, любовь и смерть. Многие годы девочки хотят походить на Наташу Ростову, а мальчики учатся достоинству у Андрея Болконского. Но самый значительный вклад Толстого во взгляде на войну, в том, как офицер-артиллерист изображает военные действия, весь ужас происходящего на фронте.
Такое видение войны было открытием. Читая роман, мы постигаем природу подвига.
Военные действия составляют значительную часть книги. В Шенграбенском сражении показаны герои, которые играют важную роль в произведении. И многие из них совершают подвиг. Так, например, Фёдор Долохов. Разжалованный в рядовые после шумной пирушки в Петербурге, он старается вернуть себе звание. Он храбр и подчас безрассуден. Его подвиг – подтверждает это. Накануне сражения он ругается с французами, а потом один останавливает роту неприятеля и берет в плен офицера. Его бесстрашие заслуживает уважение, но оно далеко от патриотизма.
Совсем другие чувства испытывает Андрей Болконский во время этого сражения. Впервые оказавшись под обстрелом, князь замечает нервическую дрожь. Это состояние ему неприятно, он осознаёт, что боится и в то же время видит, как ведут себя артиллеристы, которые не кланяются пулям и снарядам, а мужественно отбивают атаки противника. Усилием воли он заставляет себя сойти с коня, чтобы помочь подготовить орудия к отступлению.
Может показаться, что это не подвиг – ведь солдаты на батарее Тушина не считают себя героями. Однако незадолго до его приезда на место сражения два адъютанта не сумели передать приказ к отступлению. Жерков вообще не доехал.
Примером настоящего мужества в этом сражении является капитан Тушин. Его батарея оказалась в центре битвы. Вражеское командование решило, что именно здесь расположены основные силы русской армии и направило сюда главный удар. Никто не давал распоряжений капитану, он сам решил поджечь деревню: «…батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех, никем не защищенных пушек». Маленький капитан не испытывал ни грамма страха, он делал своё привычное дело. Сам он представлялся себе мужчиной огромного роста, который обеими руками швыряет ядра французам. Значительные потери заставляют капитана Тушина переживать: «Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей…».
Но не отступать. Лишь приказ, который отдаёт князь Болконский, позволяет покинуть место сражения. Истинный героизм скромен, его истоками является патриотизм и верность долгу.
Война – самое страшное дело, которое совершается людьми. Но именно на войне раскрываются глубинные черты характера человека, его поведение зависит от воспитания и любви к Родине. Таков взгляд Толстого на войну и природу подвига во время венных действий: достоинство, мужество, отвага воспитываются, благодаря волевым усилиям человека.
Война не является частью человеческой природы
Есть ли у людей или только у мужчин развитая предрасположенность убивать членов других групп? Не только способность убивать, но и врожденная склонность браться за оружие, склоняющая нас к коллективному насилию? Слово «коллектив» является ключевым. Люди дерутся и убивают по личным мотивам, но убийство — это не война. Война носит социальный характер, когда группы организованы, чтобы убивать людей из других групп.
Сегодня споры об исторических корнях войн вращаются вокруг двух полярных позиций. В одном война — это развитая склонность к устранению любых потенциальных конкурентов. В этом сценарии люди, начиная с наших общих предков с шимпанзе, всегда вели войны. Другая позиция состоит в том, что вооруженный конфликт возник только в последние тысячелетия, поскольку меняющиеся социальные условия создали мотивацию и организацию для коллективного убийства. Две стороны разделяются на то, что покойный антрополог Кит Оттербейн назвал ястребами и голубями. (Эта дискуссия также связана с вопросом о том, можно ли обнаружить инстинктивные воинственные наклонности у шимпанзе [9].0003 см. врезку ниже ].)
Если война выражает врожденную склонность, то мы должны ожидать найти свидетельства войны в небольших обществах на протяжении всей доисторической летописи. Ястребы утверждают, что мы действительно нашли такие доказательства. «Когда есть хорошая археологическая картина любого общества на Земле, почти всегда есть также свидетельства военных действий.
.. Двадцать пять процентов смертей в результате военных действий могут быть консервативной оценкой», — писал археолог Стивен А. Леблан и его коллега. соавтор Кэтрин Э. Регистр. Психологи-эволюционисты утверждают, что с жертвами такого масштаба война послужила механизмом естественного отбора, в котором наиболее приспособленные побеждают, приобретая как партнеров, так и ресурсы.
Эта точка зрения получила широкое распространение. Политолог Фрэнсис Фукуяма писал, что корни недавних войн и геноцида уходят на десятки или сотни тысяч лет назад к нашим предкам-охотникам-собирателям, даже к нашему общему предку с шимпанзе. Брэдли Тайер, ведущий исследователь международных отношений, утверждает, что эволюционная теория объясняет, почему инстинктивная тенденция защищать свое племя со временем трансформировалась в групповую склонность к ксенофобии и этноцентризму в международных отношениях. Если войны — это естественные вспышки инстинктивной ненависти, зачем искать другие ответы? Если человеческая природа склонна к коллективному убийству чужаков, как долго мы сможем этого избегать?
Антропологи и археологи из лагеря голубей оспаривают эту точку зрения.
Они утверждают, что у людей есть очевидная способность участвовать в войне, но их мозг не запрограммирован выявлять и убивать посторонних, вовлеченных в коллективные конфликты. Групповые нападения со смертельным исходом, согласно этим аргументам, возникли только тогда, когда общества охотников-собирателей увеличились в размерах и усложнились, а затем с зарождением сельского хозяйства. Археология, дополненная наблюдениями за современными культурами охотников-собирателей, позволяет нам определить времена и, в некоторой степени, социальные обстоятельства, которые привели к возникновению и усилению войн.
Когда это началось?
В поисках причин войны археологи ищут четыре вида доказательств. Художественные работы на стенах пещеры являются экспонатом. Палеолитические наскальные рисунки из Гротов-де-Куньяк, Пеш-Мерль и Коскер во Франции, датируемые примерно 25 000 лет назад, показывают то, что некоторые ученые считают копьями, пронзающими людей, предполагая, что люди вели войны еще в период позднего палеолита.
Но эта интерпретация оспаривается. Другие ученые указывают, что у некоторых незавершенных фигур на этих наскальных рисунках есть хвосты, и утверждают, что изогнутые или волнистые линии, которые их пересекают, скорее представляют силы шаманской силы, а не копья. (Напротив, настенные росписи на востоке Пиренейского полуострова, вероятно, сделанные оседлыми земледельцами тысячи лет спустя, ясно изображают сражения и казни.)
Оружие также является свидетельством войны, но эти артефакты могут быть не тем, чем кажутся. Раньше я считал булавы доказательством войны, пока не узнал больше о ближневосточных каменных булавах. У большинства из них отверстия для рукоятей настолько узкие, что они не выдержат одного удара в бою. Булавы также символизируют власть, а установленное правило может обеспечить способ разрешения конфликта, не прибегая к войне. С другой стороны, вполне возможно идти на войну без традиционного оружия: в южной Германии около 5000 г. до н.э. крестьян убивали теслами, которые также использовались для обработки дерева.
Помимо произведений искусства и оружия, археологи ищут подсказки в развалинах поселений. Люди, опасающиеся нападения, обычно принимают меры предосторожности. В археологических записях мы иногда видим, как люди, жившие в разрозненных домах на низменных равнинах, переселились в зародившиеся деревни, которые можно было защищать. Деревни по всей неолитической Европе были окружены насыпными ограждениями. Но не все эти корпуса предназначены для защиты. Некоторые могут выделять отдельные социальные группы.
Останки скелетов кажутся идеальными для определения начала войны, но даже они требуют тщательной оценки. Только одно из трех или четырех пулевых ранений оставляет след на кости. Фигурные острия из камня или кости, закопанные вместе с трупом, иногда являются обрядовыми, иногда причиной смерти. Незажившие раны на отдельном закопанном трупе могли быть результатом несчастного случая, казни или убийства. Действительно, убийство могло быть довольно распространенным явлением в доисторическом мире, но убийство — это не война.
И не все бои были смертельными. В некоторых захоронениях археологи часто находят черепа с зажившими черепными впадинами, но лишь немногие из них повлекли за собой смерть. Находки предполагают драки дубинками или другое несмертельное решение личных споров, как это часто встречается в этнографических записях. Когда черепа в основном принадлежат женщинам, переломы могут отражать насилие в семье.
Таким образом, глобальные археологические свидетельства часто неоднозначны и их трудно интерпретировать. Часто разные улики должны быть собраны вместе, чтобы вызвать подозрение или вероятность войны. Но специальная археологическая работа — многократные раскопки с хорошим извлечением материала — должна позволить сделать вывод, что война, по крайней мере, подозревается.
СЛЕДЫ войны, произошедшей более 5000 лет назад, появляются на увеличенном изображении каменных убежищ, найденных на Пиренейском полуострове. Предоставлено: «Идентификация растительных клеток в черных пигментах доисторического испанского левантийского наскального искусства с помощью мультианалитического подхода: новый метод материализации социальной идентичности с использованием 9».
0003 Chaîne Operatoire », Эстер Лопес-Монтальво и др., в PLOS ONE , Vol. 1, № 2, артикул № E0172225; 16 февраля 2017 г. В итоге, действительно ли существуют признаки того, что люди вели войны на протяжении всей истории своего вида? Если ваша выборка состоит из случаев, известных высокой частотой предсмертных ран (тех, которые произошли в момент смерти или незадолго до нее), ситуация выглядит довольно плохо. Вот как получаются такие цифры, как 25 процентов смертей от насилия. Однако ошибочные представления возникают из-за того, что популярные средства массовой информации придираются к истине. Любое открытие древних убийств захватывает заголовки. В новостях игнорируются бесчисленные раскопки, на которых нет признаков насилия. А всесторонняя проверка отчетов из определенного района и периода времени с выяснением того, сколько из них имеют хотя бы намеки на войну, рисует совершенно другую картину. Война вряд ли вездесуща и не бесконечно восходит к археологическим записям.
Человеческая война действительно имела начало.
Первые боевые действия
Многие археологи предполагают, что война возникла в некоторых областях в период мезолита, который начался после окончания последнего ледникового периода около 9700 г. до н.э., когда европейские охотники-собиратели поселились и создали более сложные общества. Но на самом деле нет простого ответа. Война появилась в разное время в разных местах. В течение полувека археологи соглашались с тем, что многочисленные насильственные смерти в Джебель-Сахаба на берегу Нила в северном Судане произошли еще раньше, около 12 000 лет до н.э. Жесткая конкуренция между оседлыми группами охотников-собирателей в районе с некогда богатыми, но истощающимися источниками пищи могла привести к конфликту.
Чуть более позднее время поселения, оружие и захоронения в северной части Тигра свидетельствуют о войне с участием оседлых деревень охотников-собирателей между 9750 и 8750 годами до н.э. Поблизости самые ранние известные деревенские укрепления возникли среди земледельцев в седьмом тысячелетии, а первое завоевание городского центра произошло между 3800 и 3500 годами до нашей эры.
К тому времени война была обычным явлением в Анатолии, частично распространившись за счет завоевания мигрантов с северного Тигра.
В противоположность этому, археологи не нашли убедительных свидетельств в поселениях, оружии или останках скелетов в южном Леванте (от Синая до южного Ливана и Сирии), датируемых примерно до 3200 г. до н.э. В Японии насильственная смерть по любой причине среди групп охотников-собирателей с 13 000 до 800 г. до н.э. была редкостью.
С развитием влажного выращивания риса около 300 г. до н.э. более чем в каждом десятом останке стали очевидными насильственные смерти. В хорошо изученных поселениях в Северной Америке некоторые очень ранние скелетные травмы кажутся результатом личных, а не коллективных конфликтов. Место во Флориде содержало доказательства многочисленных убийств около 5400 г. до н.э. В некоторых частях тихоокеанского северо-запада то же самое произошло к 2200 г. до н.э., но на юге Великих равнин до 500 г. н.э. была зарегистрирована только одна насильственная смерть.
0012 Почему это произошло?
Предпосылки, делающие войну более вероятной, включают переход к более оседлому образу жизни, растущее население региона, концентрацию ценных ресурсов, таких как домашний скот, возрастающую социальную сложность и иерархию, торговлю дорогостоящими товарами и установление группового границ и коллективной идентичности. Эти условия иногда сочетаются с резкими изменениями окружающей среды. Война в Джебель-Сахабе, например, могла быть ответом на экологический кризис, поскольку Нил прорезал ущелье, уничтожившее продуктивные болота, что в конечном итоге привело к тому, что люди покинули этот район. Позже, спустя столетия после возникновения земледелия, неолитическая Европа — если взять один пример — продемонстрировала, что когда людям есть за что сражаться, их общества начинают самоорганизовываться таким образом, что делают их более подготовленными к войне.
Однако есть пределы тому, что может показать археология, и мы должны искать ответы в другом месте.
Этнография — изучение различных культур, как живых, так и прошлых, — иллюстрирует эти предпосылки. Основное различие проводится между «простыми» и «сложными» сообществами охотников-собирателей.
Простая охота и собирательство характеризовали человеческие общества на протяжении большей части существования человечества, насчитывающего более 200 000 лет. В целом эти группы сотрудничают друг с другом и живут небольшими, мобильными, эгалитарными группами, эксплуатируя большие территории с низкой плотностью населения и небольшим имуществом.
Сложные охотники-собиратели, напротив, живут стационарными поселениями с населением, исчисляемым сотнями. Они поддерживают социальный рейтинг родственных групп и отдельных лиц, ограничивают доступ к пищевым ресурсам по линии происхождения и имеют более развитое политическое лидерство. Знаки такой социальной сложности впервые появились в эпоху мезолита. Появление сложных охотников-собирателей может иногда, но не всегда, знаменовать собой переходную стадию к земледелию, основе развития политических государств.
Эти группы, кроме того, часто вели войны.
Предпосылки для войны — это только часть истории, и сами по себе они могут быть недостаточными для предсказания вспышек коллективных конфликтов. В Южном Леванте, например, эти предпосылки существовали тысячи лет без признаков войны.
Но почему не было конфликта? Оказывается, что многие общества также имеют определенные предпосылки для мира. Войне препятствуют многие социальные механизмы, например межгрупповые узы родства и брака; сотрудничество в охоте, сельском хозяйстве или обмене едой; гибкость социальных механизмов, позволяющих людям переходить в другие группы; нормы, которые ценят мир и клеймят убийство; и признанные средства разрешения конфликтов. Эти механизмы не устраняют серьезные конфликты, но они направляют их таким образом, что либо предотвращают убийства, либо удерживают их среди ограниченного числа людей.
Если это так, то почему более поздние археологические находки, наряду с отчетами исследователей и антропологов, так полны смертоносной войны? На протяжении тысячелетий предпосылки войны становились все более распространенными во многих местах.
Однажды установившись, война имеет тенденцию к распространению, и жестокие люди заменяют менее жестокие. Государства развивались по всему миру, и государства способны милитаризировать народы на своих перифериях и торговых путях. Экологические потрясения, такие как частые засухи, усугубляют и иногда создают условия, которые приводят к войне, и мир может не вернуться, когда условия улучшатся. Особенно заметным было усиление Средневекового потепления, примерно с 9 г. н.э.с 50 по 1250 год, и его быстрое превращение в Малый ледниковый период, начавшийся примерно в 1300 году нашей эры. В этот период войны усилились в районах Америки, Тихого океана и других мест. В большинстве стран мира давно уже шла война, но конфликты усугублялись, что приводило к растущим жертвам.
Затем последовала европейская глобальная экспансия, которая трансформировала, усилила, а иногда и порождала туземные войны по всему миру. Эти противостояния были вызваны не только завоеванием и сопротивлением. Местные народы начали воевать друг с другом, втянутые в новые боевые действия колониальными державами и доставляемыми ими товарами.
Взаимодействие между древними и недавними расширяющимися государствами и последующие конфликты способствовали формированию отличительных племенных идентичностей и разделений. Районы, которые все еще находились вне колониального контроля, претерпели изменения, вызванные отдаленными последствиями торговли, болезней и перемещения населения — все это привело к войнам. Государства также разжигали конфликты между местными народами, навязывая политические институты с четкими границами, а не аморфную местную идентичность и ограниченные полномочия, с которыми они часто сталкивались в своих колониальных набегах.
Ученые часто ищут поддержку идеи о том, что человеческая готовность участвовать в смертоносных групповых боевых действиях предшествовала возникновению государства, ища доказательства военных действий в «зонах племен», где «дикие» войны кажутся эндемичными и часто рассматриваются как выражение человеческой природы. Но тщательное изучение этнографически известного насилия среди местных народов в исторических записях дает альтернативную точку зрения.
Охотники-собиратели северо-западной Аляски с конца 18 по 19 вв.ХХ века демонстрируют ошибочность проецирования этнографии современных народов на далекое прошлое человечества. Интенсивная война, связанная с резней в деревнях, сохранилась в подробных устных преданиях. Это смертоносное насилие цитируется охотниками-собирателями как свидетельство войны перед разрушением расширяющимися государствами.
Однако археология в сочетании с историей региона дает совсем другую оценку. В ранних археологических находках простых культур охотников-собирателей Аляски нет намеков на войну. Первые признаки войны появляются между 400 и 700 годами нашей эры, и они, вероятно, являются результатом контакта с иммигрантами из Азии или южной Аляски, где война уже была установлена. Но эти конфликты были ограничены по размеру и, вероятно, интенсивности.
Благодаря благоприятным климатическим условиям к 1200 году нашей эры среди этих охотников на китов развилась растущая социальная сложность, с более плотным, более оседлым населением и расширением торговли на дальние расстояния.
Через пару столетий война стала обычным явлением. Однако война в 19 веке была намного хуже, настолько жестокой, что вызвала убыль населения региона. Эти более поздние конфликты — те, что отражены в устных рассказах, — были связаны с расширением государства по мере развития крупной торговой сети из новых русских перевалочных пунктов в Сибири, и они привели к крайней территориальности и централизации сложных племенных групп через Берингов пролив.
Неправда жизни
Споры о войне и человеческой природе разрешатся не скоро. Идея о том, что интенсивное насилие с большим количеством жертв было повсеместным на протяжении всей доисторической эпохи, имеет много сторонников. Это имеет культурный резонанс для тех, кто уверен, что мы как вид естественным образом склоняемся к войне. Как сказала бы моя мама: «Вы только посмотрите на историю!» Но голуби одерживают верх, когда учитываются все доказательства. В целом, ранние находки практически не содержат доказательств того, что война была фактом жизни.
Люди есть люди. Они дерутся и иногда убивают. У людей всегда была способность вести войну, если того диктовали условия и культура. Но эти условия и воинственные культуры, которые они порождают, стали обычным явлением только за последние 10 000 лет, а в большинстве мест гораздо раньше. Высокий уровень убийств, о котором часто сообщается в истории, этнографии или более поздней археологии, противоречит самым ранним археологическим находкам по всему миру. Самые древние кости и артефакты соответствуют названию Маргарет Мид 1940 статья: «Война — это всего лишь изобретение, а не биологическая необходимость».
А как насчет наших кузенов-шимпанзе?
Антропологи выясняют, проявляют ли близкородственные приматы инстинктивную склонность к групповым убийствам
При изучении вопроса о предрасположенности человека к войне часто необходимо заглянуть за пределы нашего вида и изучить опыт наших родственников-шимпанзе. Это тема, которую я изучаю много лет, и сейчас я заканчиваю писать книгу о ней, Шимпанзе, «Война» и история .
Я беру слово «война» в кавычки, потому что межгрупповой конфликт между шимпанзе, пусть иногда коллективный и смертельный, лишен социальных и когнитивных аспектов, необходимых для человеческой войны.
В войне людей участвуют противники, которые часто включают несколько местных групп, которые могут быть объединены самыми разными формами политической организации. Войне способствуют культурно-специфические системы знаний и ценностей, которые порождают мощные смыслы «мы против них». Эти социальные конструкции не имеют аналогов у приматов. Несмотря на эти различия, некоторые ученые утверждают, что шимпанзе демонстрируют врожденную склонность убивать чужаков, унаследованную от последнего общего предка шимпанзе и людей, — импульс, который до сих пор подсознательно толкает людей на смертельные конфликты с теми, кто не входит в их сообщества.
Моя работа оспаривает утверждение о том, что самцы шимпанзе имеют врожденную склонность убивать посторонних, утверждая вместо этого, что их крайняя жестокость может быть связана с конкретными обстоятельствами, которые возникают в результате нарушения их жизни в результате контакта с людьми.
Эти две ситуации составляют девять лет наблюдения, что в сумме составляет 1,67 убийств в год за эти годы. Остальные 417 лет наблюдений в среднем всего 0,03 в год. Вопрос в том, лучше ли объяснить исключительные случаи эволюционным, адаптивным поведением или результатом вмешательства человека. И в то время как некоторые биологи-эволюционисты предполагают, что убийства объясняются попытками уменьшить количество самцов в соперничающих группах, те же данные показывают, что вычитание внутренних убийств самцов из внешних приводит к сокращению внешних самцов только на одного каждые 47 лет, то есть менее одного раза.
Из сравнительных тематических исследований я пришел к выводу, что «война» среди шимпанзе — это не эволюционная стратегия, а индуцированная реакция на вмешательство человека. Отдельный анализ покажет, что шимпанзе как вид не являются «приматами-убийцами». Это исследование также ставит под сомнение идею о том, что любая человеческая склонность к воинственности может быть обусловлена древним генетическим наследием далекого предка шимпанзе и человека. — Р.Б.Ф.
Первоначально эта статья была опубликована под названием «Почему мы боремся» в журнале Scientific American 319., 3, 76-81 (сентябрь 2018 г.)
doi:10.1038/scientificamerican0918-76
БОЛЬШЕ, ЧТОБЫ УЗНАТЬ
Война в зоне племен: расширяющиеся государства и война с коренными народами. Под редакцией Р. Брайана Фергюсона и Нила Л. Уайтхеда. Школа американской исследовательской прессы, 1992.
. После войны: человеческий потенциал для мира.
Дуглас П. Фрай. Издательство Оксфордского университета, 2007.
ИЗ НАШИХ АРХИВОВ
Племенная война. Р. Брайан Фергюсон; Январь 1992 г.
ОБ АВТОРАХ
Р. Брайан Фергюсон — профессор антропологии в Университете Рутгерса в Ньюарке. Его академическая карьера была посвящена объяснению причин войны. Авторы и права: Ник Хиггинс
Последние статьи Р. Брайана Фергюсона
- Племенные войны
Человеческое поведение по-прежнему будет определять, кто выиграет войну
Цифровые системы обороны и новые технологии важны, но они не устраняют вековые реалии ведения войны.
Как будет вестись война будущего? Это вечная дилемма для оборонных планировщиков и военнослужащих. В настоящее время в оборонных ведомствах Запада идет дискуссия между сторонниками футуристического оцифрованного боевого пространства, где все объединено в единую электронную сетку, и скептиками, смотрящими на прошлые войны и безумства бывших футуристов.
Сторонники футуристической силы утверждают, что только приняв на вооружение новые технологии, Запад сохранит свои преимущества перед любым угрожающим государством: неспособность идти в ногу с новыми технологиями рискует потерпеть поражение. Они утверждают, что единственным эффективным подходом является построение действительно интегрированной системы, охватывающей все области земли, моря, воздуха, космоса и информационно-электронной среды. Скептики в оборонных ведомствах представляют события на Украине и другие недавние конфликты как свидетельство того, что война практически не изменилась. Это по-прежнему вопрос человеческой стойкости и решительности, умелых маневров и огневой мощи. Они утверждают, что в войне всегда что-то идет не так, поэтому надежность важнее новых технологий. Они заявляют, что сложность многодоменной интеграции сводит ее на нет.
Анимированное и графическое представление многодоменной интеграции, представленное в военных видеороликах и красочных брошюрах, захватывающее и уверенное.
Это боевая среда, простирающаяся от космоса до глубин океанов и по всей поверхности земного шара. Это предполагает, что боевые действия будут ускоряться, поскольку цели идентифицируются и поражаются за миллисекунды, а люди-операторы ограничены либо руководящей ролью, либо небольшим количеством на земле в качестве боевых групп человек-машина.
Логистика также будет полностью автоматизирована: дроны и беспилотные летательные аппараты будут доставлять боеприпасы и припасы точно в срок, как в современный супермаркет или распределительный центр.
Учитывая огромный масштаб операций, считается, что искусственный интеллект будет иметь жизненно важное значение для поддержания контроля над всеми доступными коммуникациями и данными и предотвращения перегрузки командиров-людей. Передовые сетевые технологии также будут иметь жизненно важное значение для обеспечения потока данных. В то время как ведется массовый сбор наборов наблюдаемых, кибернетических и космических данных, предполагается, что искусственный интеллект заполнит пробелы там, где эти данные являются неполными.
Правозащитники утверждают, что Запад получит огромные преимущества. Он предусматривает «расширенный маневр» — термин, используемый для описания способности предвидеть действия и направление противника и размещать собственные силы, чтобы воспользоваться ими.
Отличительной особенностью является темп мультидоменных операций. В отличие от войн прошлого, когда эпизоды напряженности чередовались с паузами для реорганизации и восстановления, мультидоменная операция обещает непрерывную и неустанную деятельность. Постоянно происходит сбор данных о наведении и адаптация к ситуациям. В литературе по многоаспектным операциям подчеркивается ее способность создавать множество дилемм для противника, но также предполагается, что противник будет разбит и измотан неустанным давлением, большими потерями и неожиданными событиями.
Под поверхностью эпистемология междисциплинарной интеграции раскрывает сочетание страха и возможности. Существует страх устаревания, превосходства конкурентов и того, что новые технологические разработки происходят так быстро, что никто не успевает за ними. Опасения перед этой прорывной технологией заключаются в том, что она может положить конец культуре и духу, которые ценят вооруженные силы. Связь пилотов с поддерживающей их наземной командой будет прервана чисто роботизированным аппаратом.
Корабельная рота и ее капитан преобразятся до неузнаваемости, полагаясь исключительно на автоматические корабли и ракеты. Армия не будет организована как сплоченное подразделение, а будет состоять только из техников и удаленных лиц, принимающих решения. С другой стороны, сторонники стремятся воспользоваться возможностью, предоставляемой новыми технологиями. Всегда стремящиеся получить преимущество над противником, западные военные планировщики также особенно заинтересованы в поиске способов сокращения потерь, и технологии считаются критически важными в этом отношении.
Мы запрограммированы на то, что наши решения сработают. Это важная эволюционная черта. Военное решение этой склонности к оптимизму состоит в утверждении дедуктивных рассуждений и создании резервных мощностей, чтобы компенсировать отказ систем, исчерпание ресурсов или исчерпание решений. Многодоменная интеграция еще не тестировалась, и есть некоторые сомнения, будет ли она работать на практике. Существует страх отказаться от того, что, как мы знаем, работает.
Когда мы сталкиваемся с новыми проблемами, мы обычно пытаемся подтвердить возможные решения тремя способами: представить (то есть выдвинуть гипотезу), провести аналогию и сравнить.
Можно себе представить многодоменную интеграцию. Это часто изображается с помощью анимации и диаграмм, дополненных драматическим голосом за кадром и музыкой. Гипотеза сильна в теории, но скептиков больше волнуют суровые реалии. Они спрашивают: что происходит, когда что-то идет не так?
Аналогии часто также оформляются как вопросы. Это похоже на подводную и противолодочную войну с зависимостью от электронных, а не физических средств обнаружения и борьбы? Это похоже на переход от лошадей к танкам в начале двадцатого века, когда устаревание одной технологии в пользу другой совершенно очевидно? Сторонники полагаются на новизну новых технологий, а скептики предпочитают сравнения с прошлым и предупреждают об исторических неудачах. Является ли многодоменная интеграция эквивалентом линии Мажино: новейшей технологии защиты, которую легко обойти ловкий противник?
Третий подход к рассмотрению приводит нас к следующему вопросу: сопоставимо ли это с тем, что произошло в Нагорном Карабахе в 2020 году или с российским вторжением в Украину в 2022 году? Скептики отмечают, что война в Украине очень похожа на прошлые войны, в то время как сторонники утверждают, что конфликт только усиливает аргументы в пользу многодомности.
Реальность войны по-прежнему имеет значение. Война требует надежности, и существует неподдельная обеспокоенность тем, что филигрань сетей, от которых зависят многодоменные операции, уязвима для разрушения в результате обычных боевых действий, ошибок человека или электромагнитного импульса после ядерного взрыва. Несмотря на акцент на разных областях, в действительности война имеет одно оперативное измерение. Неважно, где находится огневая мощь или связь, но очень важно, доступны ли они и куда они направляются.
Прежде всего, война — это больше, чем сражения и операции. Независимо от технологии, как напоминает нам Фукидид, наиболее важны человеческие аспекты. Если общественность воспримет желание бороться за выживание, будет готова терпеть и жертвовать, тогда системы станут менее важными. Даже там, где применяется превосходящая и подавляющая огневая мощь, если население откажется подчиниться, оно потерпит поражение в бою и продолжит сражаться. Мультидоменная интеграция определяет только то, как бороться; это не обязательно будет определять, кто выигрывает войны.
