Христианская психология людям – Христианская психология — людям | Наука, образование, психологическая помощь

Вебинар: «Христианская психология. Зачем христианину нужна психология?» | Христианская психология — людям | Наука, образование, психологическая помощь

«Христианская психология имеет своей целью познание души, определение значения человека и его способностей.»
Святитель Феофан Затворник

Дух, душа и тело – три грани человека, которые формируют личность каждого из нас. Главной целью жизни христианина, несомненно, является исполнение замысла Творца – достижение Божественного подобия.

Но как понять и разделить проблемы духовного и душевного свойства? Почему аскеза не всегда помогает бороться со страстями и зависимостями, а полноценная церковная жизнь невозможна без сакральной гармонии всех трех граней личности?

И если на пути духовном нас сопровождает священник, то с проблемами и волнениями души, психики, мы, как правило, остаемся один на один. Вот здесь и наступает время задуматься: что делать и как помочь себе решить повседневные проблемы, разобраться в сложных жизненных и семейных ситуациях, построить крепкие и добрые отношения с окружающими?

Основатель и руководитель научной школы «Московская школа христианской психологии», профессор Борис Сергеевич Братусь вместе с христианским психологом, практикующим психотерапевтом Наталией Владимировной Ининой, в рамках нового международного вебинара, прольют свет на главный вопрос – зачем же все-таки христианину нужна психология?

На вебинаре вы узнаете:

• Откуда взялась психология?
• Почему наука и религия составляют единое поле христианского мировоззрения?
• Как так вышло, что отцом христианской психологии по праву считают святителя Феофана Затворника?
• А главное: как понять высказывание святителя о цели психологии, как «…определения значения человека и его способностей для понимания замысла Божьего»?

Слушателей ждет насыщенный, увлекательный и полезный вебинар с самыми знаменитыми представителями мировой школы христианской психологии. Также все желающие смогут задать интересующие вопросы профессору Братусю и Наталии Ининой в режиме реального времени!

Вебинар с участием Бориса Сергеевича и Наталии Владимировны на такую обширную и краеугольную тему проводится впервые! Благодаря современным технологиям, у каждого из нас появилась уникальная возможность стать участником этого знакового события.

psy-rpu.ru

Статьи | Христианская психология — людям | Наука, образование, психологическая помощь

Детство в психологии – это со всех сторон исследованный феномен. Это и возрастная психология, которая дает нам подробнейшую, научно обоснованную информацию о любом возрасте человека. Это и психоанализ Фрейда, в котором работа с детством позволяет вывести на свет сознания те негативные переживания, которые часто являются причинами болезненных проявлений взрослых людей. Это и транзактный анализ, который предлагает рассматривать человека не только с позиции взрослого, родителя, но и с позиции ребенка. Существуют тома книг про детство, отслежено развитие младенца буквально по дням, а также есть множество разнообразных проективных способов работы с внутренним ребенком для решения тех или иных проблем жизни взрослого.

Моей же задачей была попытка понимания той системной ситуации, о которой можно сказать следующее: раз в жизни взрослого человека с очевидностью присутствует внутренняя жизнь детства, именно жизнь, а не позиция, или сгусток памяти, то каким же образом это может помочь исцелению человека, обретению им подлинно взрослых, ответственных оснований жизни, свободных от неврозов и проекций.

Обычно детство воспринимается нами как давно ушедшие в прошлое события, его сюжеты, персонажи и драмы выплывают на нас из тумана памяти крайне редко. И, как правило, это воспринимается человеком как милое или грустное воспоминание, однако ни один взрослый здравомыслящий человек не станет видеть в этом воспоминании сколь-нибудь значимые причины сегодняшних проблем.

Но напомним, что человек – не историческое пространство, его не развернешь хронологически, все события нашего прошлого находятся не позади нас, а внутри нас.

И этот тезис легко проиллюстрировать.

Недавно я была на научной конференции и разговорилась с одной чудесной дамой, профессором, которой около шестидесяти лет. Как только мы разговорились о психологии детства, глаза этой дамы засветились, она заулыбалась и трогательно сказала: «Да! Это страшно важная тема – у меня самой были очень холодные, вечно занятые наукой родители, которые меня практически не замечали. Я помню, что когда я оказывалась в метро и ехала по эскалатору, я каждый раз искала глазами на эскалаторе, что ехал мне навстречу, то самого лучшего папу, то самую лучшую маму. Правда, в тот день, когда я искала маму, почему-то попадались, в основном, самые лучшие папы, и наоборот. Только когда я вышла замуж, моему супругу удалось стать мне самым лучшим родителем, которого я ждала все свое детство, и только тогда я перестала смотреть по сторонам в поисках поддержки».

Вдумайтесь, этой даме не надо было напрягать память, чтобы вспомнить давно ушедшие в прошлое события, за одно мгновение 60-летний профессор, доктор наук превратилась в девочку 7-8 лет, даже ее лицо стало, как у ребенка, трогательным и незащищенным. И таких историй масса – в один миг взрослый человек вдруг проваливается в детские воспоминания, причем переживает их настолько эмоционально вовлеченно, будто между ним и этими воспоминаниями нет тех десятков лет, что реально отделяют его от своего детства.

Не могу не поделиться еще одним менее трогательным примером. Как-то мне пришлось работать с одним известным юмористом. У него были проблемы коммуникации. Он говорил о том, что близкие жалуются на то, что не могут построить с ним живого эмоционального контакта, что он всегда только отшучивается. Юморист сам признавал этот факт, однако не высказывал желания что-то изменить в этой сфере отношений. Он казался настолько «взрослым», суровым, серьезным и усталым человеком, он был настолько эмоционально закрыт, что мой вопрос — что вы помните из детства — повис не некоторое время в воздухе. Он замер, правда, сказал сначала следующее: «Я совершенно ничего не помню, я никогда не вспоминал своего детства, по-моему, у меня его просто не было!» Однако через пару минут он с удивлением посмотрел на меня и сказал: «Странно, вы знаете, я вдруг вспомнил!!! Моя бабушка применяла особую тактику в процессе моего воспитания. Для того, чтобы я ее слушался, она падала на пол, притворяясь мертвой, и так и лежала на полу, чуть дыша, пока я не переставал шалить. Мне было лет 5, когда я жил с ней. Сначала мне было невыносимо страшно, мне действительно казалось, что она умерла, я не знал, что делать, я подходил к ней, трогал за ее руку, но она не шевелилась. Когда я останавливался в ступоре, то через несколько минут она «оживала» и жизнь продолжалась, как ни в чем не бывало. Но однажды, после ее очередного «умирания», я забрался на нее верхом и стал теребить ее за нос, это очень развеселило меня, и я стал смеяться. Это помогло мне справиться с моим ужасом».

Я подумала о том, что выбор профессии юмориста, похоже, был уже сделан им в пять лет, ведь смех стал его помощником, спасителем, а в конечном счете – языком общения с миром.

Что происходит, когда детство оказывается потерянной, отторгнутой частью нашей личности, чем-то, что мы давным-давно переросли?

Можно сказать жестче – что происходит, когда мы предаем наше детство? Когда мы кусок за куском нашей изначальной целостности платим за удобство, карьеру, признание, комфорт, власть? Мы теряем нашу изначальную целостность, мы отчуждаемся от самих себя. Мы теряем способность принимать себя такими, какие мы есть во всей полноте своей сложной натуры. Ведь вместе с детством уходят, вытесняются в бессознательное не только страхи, травмы, одиночество, но и открытость, спонтанность, непосредственность, искренность.

Можно ли избежать этого раскола, расщепления? Строго говоря – практически нет. Однако это не значит, что этот процесс стоит воспринимать как здоровый, нормативный. Он неизбежен по двум причинам. С одной стороны, ребенок не может развиваться в полной мере вне социокультурного контекста, а любое попадание в систему в той или иной степени ограничивает естественную живость и спонтанность, включая механизмы опосредствования. Однако не здесь, на мой взгляд, лежит главная причина того травматического расщепления, о котором мы сегодня говорим, поскольку культура не только требует от ребенка некоторого соответствия, ограничивая его природность, но и является мощным толчком к личностному развитию через соприкосновение с богатством культурного наследия. Основной проблемой является инфантильность родителей, их собственная отчужденность от себя, конформизм, встроенность в стереотипные привычные паттерны воспитания. Запрет ребенку на выражение чувств, подмена одного чувства другим, манипуляция вместо воспитания, фальшь, необразованность – вот причины детских травм, опыта собственного расщепления. Родителей винить бессмысленно, поскольку они тоже пали жертвой своих семей, их родители так же были неосознанно встроены в системы своих семей, и так далее и тому подобное. В результате создается дурная бесконечность, невротичность, передающаяся по наследству, из рук в руки. В этом плане задачей человека является попытка остановить на себе эти деструктивные способы отношения с собой и со своими детьми, формирование здоровой атмосферы.

Не надо обольщаться и думать, что в здоровой семье все ее члены должны быть крайне благостными и позитивными. Речь идет об осознанном подходе к ценностям жизни, способности отделять важное от второстепенного. Способность быть честным в отношении с собой. Это порождает совершенно иное отношение между взрослыми и маленькими – тогда возможен диалог, взрослые способны извиняться перед своими детьми и делать это искренне, дети обретают право на ошибку и силы ее преодолеть, вырабатывается здоровый открытый язык отношений с самим собой и с миром вокруг. А это и есть здоровье.

Возвращаясь к проблеме отчуждения от себя, надо подчеркнуть, что не все психотерапевтические направления ориентированы на эту проблему – это не проблема поведения, это не проблема сознания и это не проблема влечения. Именно поэтому те сферы психологии и психотерапии, которые направлены на работу с влечением (то есть обнаружение бессознательных содержаний и интеграцию их в сознание, понятно, что мы говорим о психоанализе), на работу с сознанием (те разнообразные и часто очень эффективные когнитивные техники) и на работу с поведением (многообразие форм бихевиоральной психологии), не могут в полной мере подвести человека к обретению им самого себя во всей полноте его личности.

Как я уже говорила, проблема преодоления, самоотчуждения – это проблема целостности, то есть обретение самого себя и принятие самого себя таким, каков я есть.

Оставим пока нюансы и сложности психологических механизмов, которые лежат в основе этих процессов. А обратимся к реальным историям, на примере которых можно будет проиллюстрировать, каким практическим образом детство «работает» в жизни взрослого человека.

Я работала с одним мужчиной примерно 40 лет. Назовем его Николай. Он обратился с тяжелыми формами навязчивостей. Он по два часа не мог выйти на улицу, снимая и надевая пальто, и так далее. Он жил в одной квартире с женой, директором детского сада, с которой уже несколько лет был в разводе. Их общий сын не раз говорил отцу, что если бы он был на его месте, то давно бы ушел от такой жесткой и деспотичной женщины, как его мать. Со своей матерью Николай был в трепетных отношениях, они созванивались по несколько раз в день, он просил у нее совета по любому поводу и считал ее очень заботливой и хорошей матерью.

Когда же мы стали работать с его детством, выяснилось, что в семь лет, когда он начал ходить в школу, его мама, тогда одинокая женщина, находившаяся в поисках мужа, отправила сына в интернат, где он провел три страшных года. Он убегал оттуда более ста раз, первые несколько побегов приводили его домой, но мама немедленно водворяла его обратно, несмотря на его рыдания и мольбы, объясняя свое решением тем, что он должен быть под присмотром, а она много работает. Остальные десятки раз он убегал куда-нибудь, он ездил в электричках, забираясь в незнакомые деревни, где «добрые» взрослые люди водворяли его назад… Потом наконец отыскался какой-то дальний родственник, к которому этот бедный парень убегал до тех пор, пока его просто не выдворили из интерната. Когда ему было около 15 лет, мама решила пристроить его в колонию для несовершеннолетних, поскольку он периодически прогуливал школу, правда, подобные нарушения не «тянули» на тюрьму. Не дожидаясь, пока ему исполнится 18 лет, мама решила обманным путем отправить парня в армию. Ему было 16 с половиной, когда он, уже на перроне вокзала, понял, что его вместе с другими парнями повезут к месту службы, и сбежал, после чего он благополучно был освидетельствован в психиатрической больнице, куда его, как вы догадываетесь, сопроводила его родная мать, ему был поставлен диагноз «психопатия». Правда, в последующие годы этот диагноз не мешал ему работать вполне успешно, жить в браке с директором детского сада, родить и воспитать сына, с которым у него были очень теплые и дружественные отношения. Правда, напомню, у него начались навязчивости, и это стало поводом для обращения к психологу.

Когда мы стали вспоминать его детство, я спросила: что бы он сделал с этим бедным парнем, которому приходилось столько раз удирать из интерната, если бы он был его отцом? Он ответил, что забрал бы его к себе. Я сказала – может быть, это стоит сделать?

Через две недели раздался звонок, это звонил Николай. Звенящим голосом он сказал мне, что произошло что-то очень важное. Оказалось, что он по работе оказался в месте неподалеку от его интерната. Он подъехал к зданию. «Я представил себе этого парня, — сказал он, — и сказал ему: Коля! Собирайся, мы уезжаем отсюда навсегда! Я видел, как он, переполненный счастьем, носился по интернату, прощаясь со всеми, кто был там. Я не торопил его, я ждал, пока он сделает всё, что ему необходимо. Когда он сел рядом со мной в машину, я сказал ему: «Ты никогда не вернешься сюда больше! Я обещаю тебе! Мы уезжаем отсюда навсегда, и я больше не позволю произойти с тобой ничему плохому!».

Через короткое время мы могли констатировать, что его отношения с матерью и женой стали для него более безопасными, он сам смог выстроить более здоровый алгоритм этих отношений. Уровень его навязчивостей резко уменьшился, его тревожность практически ушла – точнее, он научился быстро и эффективно справляться с тревожными состояниями, которые раньше не давали ему покоя. Главное – его отношения с самим собой стали иными, он стал лучше относиться к себе, научился принимать себя таким, каков он есть, со всеми своими особенностями, и это, в свою очередь, позволило качественно улучшить его отношения с другими людьми, ушли страх, тревога, подозрение, обидчивость.

Стоит чуть остановиться на одном очень важном аспекте – в начале работы Николай испытывал ужас и ступор, когда мы подходили близко к его воспоминаниям о детстве. Он очень боялся вспоминать жизнь в интернате и очень боялся потерять любовь своей матери. В конце работы он увидел сон: он находится в воде, в небольшом озере, он знает, что сейчас прогремит взрыв и волны от этого взрыва утопят его. Он пытается добраться как можно быстрее до берега, но вода мутная и густая. И вот взрыв происходит, он не слышит его, но знает, что это произошло. На его голову, торчащую из воды, с неба летят хрустальные капельки, которые образовались после взрыва. С ним при этом не происходит ничего плохого. После взрыва он видит, что из этой лагуны выходит канал, он подплывает к шлагбауму, у которого он видит друга детства (это реальный его друг, которого он вспомнил только благодаря этому сну, на которого всегда можно было положиться), и тот открывает ему шлагбаум. Николай выплывает в красивую речку с очень чистой водой, которая течет вдоль города, где стоят красивые дома и ходят счастливые люди.

Не знаю, надо ли пояснять, что хотело сказать Николаю его бессознательное. Очевидно одно: страх (тот самый взрыв, который утопит), который он запомнил в детстве, который был для него непереносимым, который был связан с желанием любви матери (той самой лагуны) и который не давал ему встретиться с детскими травмами, ушел, в результате Николай смог отсоединиться от этих травмирующих переживаний и двинуться к собственной жизни, собственной целостности.

Другой яркий пример: когда мужчина, назовем его Михаил, вошел в мой кабинет, я крайне удивилась – неужели такие тоже ходят к психологу? Передо мной стоял тренер из фитнес-зала, его шея плавно перетекала в голову, горы мышц выглядели устрашающе. Оказалось, что у него тяжелейшие панические атаки и главное место, где они начинаются, – это метро. Мы выяснили, что, когда он был маленьким, над ним чудовищно издевался его отец, алкоголик, врач службы «скорой помощи». Он кидал в маленького мальчика стулья, приставлял ножницы к горлу, когда задача по математике была решена неправильно, и так далее. Реальные издевательства закончились, когда парень пошел на борьбу, в фитнес, и в свои 18 лет, при очередной ссоре между отцом и матерью, он просто ударил отца в ответ. С тех пор отец угомонился, однако у Михаила стали возникать панические атаки. Когда он описывал то, что он чувствует стоя в метро, выяснилось, что главный пик страха был связан с выездом поезда из туннеля. Представьте себе – на вас мчится что-то огромное, громыхающее, угрожающее, что-то, что нельзя остановить. На вопрос, на что это похоже, Михаил ответил: «Это похоже на отца. Именно это я чувствовал в детстве». Я сказала: «Когда будете стоять на перроне, представьте радом с собой мальчика, которым вы были тогда, возьмите его за руку и скажите: это не папа, это просто поезд, я с тобой, тебе больше ничто не угрожает!»

Через две недели, а у Михаила было задание ездить в метро вместе со «своим мальчиком», он пришел и рассказал, что к концу второй недели страх практически ушел. Точнее, полностью ушли панические атаки, правда у него иногда сосет под ложечкой, но он крепче сжимает руку своего ребенка и чувствует себя более сильным и уверенным – и это помогает.

Теперь попробуем на этих примерах понять, что происходило здесь с психологической точки зрения.

В обоих случаях — изначальная наивная целостность ребенка столкнулась с реальностью жизни взрослых людей. В случае с Николаем матери надо было устраивать свое личное счастье, и ей было не до ребенка. Оттого он воспринимался как обуза, помеха. Детское сознание отразилось в этом взрослом взгляде и интериоризировало именно такое отношение к себе: я – плохой, потому и нелюбим. Вспомним, что первые страхи ребенка – это громкий звук и страх потери опоры, а следующий – это страх покинутости, одиночества, разлуки! Наш герой испытал этот страх в полной мере, но трактовал его именно через собственное несовершенство, несоответствие ожиданиям. Что уж говорить о бедном Михаиле – он жил буквально в опыте ненависти к нему; ребенку не объяснишь, что его отец болен, поскольку такое поведение не спишешь на личные проблемы, это уже явная патология. Однако и здесь ребенок трактовал происходящее через самого себя: я – плохой, потому папа так ведет себя со мной.

Так начинается внутренний раскол, отчуждение от самого себя. Не буду подробно объяснять, чем чревато такое самоотношение, поскольку любой психолог знает эти печальные, иногда ужасные последствия. Зафиксирую лишь тот факт, что в этой точке начинается потеря себя, тот самый разрыв: в сознании остается только то, что приемлемо или отвечает ожиданиям взрослых, а все болезненные переживания вытесняются из сознания. Уходит полнота, из которой потом должна вырасти взрослая здоровая личность. Остается отражение: взрослый выступает зеркалом, в котором отражается то, что впоследствии ребенок отождествит с самим собой.

Можно проиллюстрировать, насколько качество взгляда взрослого определяет потом самоотношение человека к себе. Многие взрослые люди говорят о своем внутреннем ребенке иногда ужасные вещи: «Я ненавижу его! Я хочу, чтобы он умер! Он мне мешает, лучше бы его просто не было!» И это человек говорит о себе самом, о самой хрупкой, изначальной, беззащитной части себя, в которой содержится внутренняя матрица целостности!

Что же происходит, когда все же целостность распадается и расщепление берет верх?

Всё то, что вытеснено, – а именно неудовлетворенные потребности в любви и принятии, детские страхи, травмы (то, что было направлено непосредственно на самого ребенка или просто сопровождало его существование, но им самим в силу его детской эгоцентричности воспринималось как следствие его несовершенства) – всё это вытесняется в бессознательное, поскольку для ребенка эти переживания практически непереносимы. Всё это блокируется в бессознательном вместе с болью и незавершенностью и, по законам психики, начинает жить своей жизнью, энергия которой не утихает, а наоборот, усиливается, пытаясь пробиться в сознание различными симптомами, психосоматическими расстройствами, тревогами, неудовлетворенностью или тоской.

Чем больше осуществлялся в детстве процесс вытеснения, тем более деструктивным может стать этот вытесненный малыш, это могут быть эгоцентрические, гневные, капризные, разнузданные формы поведения, за которыми практически невозможно разглядеть взрослую личность. Этот бессознательный ребенок может раздуться до таких размеров, что в значительной степени будет определять жизнь и поведение взрослого, не подозревающего, что главные мотивы и решения на самом деле продиктованы отнюдь не взрослыми потребностями.

Что же происходит в процессе терапии? Факт встречи с внутренним ребенком, с этой ранимой уязвимой частью психики, которая является физиономией тех болезненных, порой мучительных вытесненных содержаний, позволяет одновременно удерживаться в рамках взрослой позиции. Это опосредствование создает определенный уровень безопасности при встрече с болью детства. Оно делает переносимым тот уровень боли, который запомнился как непереносимый и который ребенок не мог пережить. Это опосредствование позволяет удерживать и взрослую часть психики как некоего гаранта устойчивости и безопасности, при этом осуществляется возможность завершения до тех пор незавершенных травм внутри самого человека. Наш внутренний взрослый может стать нашему внутреннему ребенку родителем – надежным, верным, любящим, понимающим. И вследствие этих метаморфоз незавершенный гигантский малыш «сдувается», успокаивается и занимает соответствующее его место, переставая определять взрослую жизнь и влиять на нее, за исключением опыта спонтанности, живости, творчества, радости, то есть сугубо детских счастливых особенностей и свойств.

Когда детство не осознано и не переработано, оно стоит на пути между человеком и его взрослым ответственным бытием. Непрожитое, не интегрированное в сознание детство – это преграда. Но именно ее преодоление позволяет сделать оптику нашей психики более прозрачной. И тогда человек начинает видеть не только свои невротические отражения, а способен видеть реальность мира, себя и людей вокруг такими, какие они есть.

И тогда мы можем вспомнить франкловское «ДА» жизни, ведь возникает ТОТ, кто это «ДА» говорит. Иными словами, работа с детством – это способность сказать сначала «ДА» самому себе. А это, как вы помните по Альфриду Лэнгле, одна из четырех базовых экзистенциальных мотиваций человека, без которых сказать «ДА» жизни фактически некому.

Только интегрировав свое детство в полноте его переживаний, с его радостью и болью, мы обретаем тот уровень целостности, который позволит выдерживать уровень напряжения настоящей зрелой жизни личности. Человек начинает быть способным удерживать полноту бытия, его антиномичность, он может быть открытым и радости и страданию и уже не прятаться и не сбегать от этого.

Антиномия снимается только в Духе – как говорил Павел Флоренский. То есть мы подходим к тому, что человек в первую очередь существо духовное, а не только природное с его влечениями, поведением и интеллектом. И потому человеку, стремящемуся к духовным высотам, необходимо интегрировать детство, обрести эту стартовую целостность, чтобы его духовные поиски были не мнимыми, не стали инструментом для обеспечения невротических потребностей, а в полной мере вели его к духовному возрастанию, а в конечном счете – к спасению его души!

psy-rpu.ru

Введение в практическую христианскую психологию. | Христианская психология — людям | Наука, образование, психологическая помощь

Вводная лекция	Всего часов — 4	Лекционные часы — 4	Практические занятия — 0
Братусь Борис Сергеевич	Вводная лекция: Введение в теоретическую и практическую христианскую психологию
	Всего часов — 4	Лекционные часы — 4	Практические занятия — 0
Свернуть
Модуль 1. Самоотношение	Всего часов — 30	Лекционные часы — 12	Практические занятия — 18
Гаврилова Татьяна Павловна	Практические аспекты психологии индивидуальности
	Всего часов — 10	Лекционные часы — 4	Практические занятия — 6
Инина Наталия Владимировна	Индивидуальное консультирование в христианской психологии
	Всего часов — 10	Лекционные часы — 4	Практические занятия — 6
Бордуков Олег Вячеславович	Проблемы телесно-ориентированной терапии
	Всего часов — 10	Лекционные часы — 4	Практические занятия — 6
Развернуть
Модуль 2. Человек и мир	Всего часов — 30	Лекционные часы — 12	Практические занятия — 18
Мошкова Ирина Николаевна	Семейное психологическое консультирование
	Всего часов — 10	Лекционные часы — 4	Практические занятия — 6
Копьев Андрей Феликсович	Проблема развития диалогических форм общения
	Всего часов — 10	Лекционные часы — 4	Практические занятия — 6
Суворов Александр Васильевич	Психология человечности
	Всего часов — 10	Лекционные часы — 4	Практические занятия — 6
Развернуть
Модуль 3. Экстремальная психология	Всего часов — 20	Лекционные часы — 8	Практические занятия — 12
Василюк Федор Ефимович	Введение в понимающую психотерапию
	Всего часов — 10	Лекционные часы — 4	Практические занятия — 6
Фредерика де Грааф	Психологические проблемы ухода за тяжело больными людьми
	Всего часов — 10	Лекционные часы — 4	Практические занятия — 6
Развернуть
Итого	Всего часов — 84	Лекционные часы — 36	Практические занятия — 48
Итоговая аттестация	Всего часов — 4
Всего	Всего часов — 88	Лекционные часы — 36	Практические занятия — 48

psy-rpu.ru

Статьи | Христианская психология — людям | Наука, образование, психологическая помощь

Будьте счастливы! Есть ли предписание более парадоксальное, более ужасное, при всей кажущейся доброжелательности? Трудно выполнить столь беспредметный наказ. Ибо как узнать, счастлив ли ты? Паскаль Брюкнер («Вечная эйфория. Эссе о принудительном счастье»)

Стремление и надежда на благополучную и счастливую жизнь были свойственны людям во все времена. Однако в современном обществе стремление к счастью стало приобретать угрожающие размеры, все более срастаясь с потребностью контролировать собственную жизнь. Прогресс, развивающийся ошеломительными темпами, сблизивший континенты, превративший мечту в норму, создал иллюзию власти и над внутренним миром человека. Общество потребления с его бесконечно растущим предложением разнообразных благ нуждается в неудовлетворенном субъекте, в сознании которого идея благополучной жизни все больше связывается с внешними знаками. Тому же способствует и рекламная индустрия, блестяще использующая базовые человеческие потребности в счастье, любви и благополучии для продвижения товаров и услуг. В результате человек оказывается в сложнейшей и часто плохо рефлексируемой им ситуации: с одной стороны, он стремится к свободе, счастью, хочет жить, соотносясь с собственными потребностями, ценностями и смыслами. С другой стороны – он должен контролировать свою жизнь, поддерживать ее благополучие, которое напрямую связано с наращиванием личностного потенциала, необходимого для поддержания этого уровня. С одной стороны – счастье, свобода, следование себе, с другой – успешность, благополучие и комфорт.

Эта непростая коллизия нашла отражение в молодом, стремительно развивающемся направлении «позитивная психология». Одни исследователи считают родоначальником этого направления Эмиля Куэ, показавшего эффективность самовнушения, другие ссылаются на Огюста Конта, использовавшего «позитивность» не только как собственно научный принцип, но и как нравственный идеал. Можно также вспомнить труды Нормана Винсента Пила о «позитивном мышлении», некоторые относят к родоначальникам даже Л. С. Выготского и его культурно-историческую психологию (Шапиро, 2005). Фундаментальной установкой современной позитивной психологии и ее лидеров (М. Селигман, И. Бонивелл, М. Чиксентмихайи) является позитивный потенциал человека, а целью – обеспечение оптимального функционирования, ведущего к благополучному существованию и расцвету личностных и творческих способностей. Противопоставляясь негативу неврозов, аномалий и дефектов, позитивная психология главный фокус внимания сосредотачивает на созидающих, сильных сторонах личности – «позитивных качествах» (Seligman, Csikszentmihalyi, 2000, p.5), актуализации «реальных ресурсов» (Seligman, 2002), «позитивных черт и добродетелей» (Seligman, 2003), формированию «счастливой и благополучной жизни» (Seligman, 2011). Этим, безусловно, не исчерпывается круг проблем, стоящих перед позитивной психологией, однако их перечисление позволяет увидеть масштаб поставленных задач. Возможно, именно с этим размахом, а также нарастанием интереса в обществе к «позитивным» аспектам жизни связана невероятная популярность, можно сказать, взрыв интереса к этому направлению.

Как уже было отмечено выше, в сознании современного человека сформирован, нормирован желаемый образ – быть творческим, счастливым, энергичным, общительным, успешным, эффективным, здоровым. Мы сознательно перечислили атрибуты «позитивного» образа жизни так же бессистемно и спутано, как они представлены в сознании многих людей. Но очевидна необходимость более внятного и точного разведения уровней и задач. Эту проблему осознают и представители позитивного направления, разрабатывая в последнее время метапсихологический уровень исследуемых проблем (Linley et al., 2006). Очевидно, что такие понятия, как «счастье» и «успешность», «творчество» и «эффективность», не рядоположны. Они, безусловно, желанны и необходимы любому нормальному человеку, однако служат разным целям и решают разные смысловые задачи личности.

Не умаляя значимости оптимистического, позитивного взгляда на жизнь и порождаемого им жизненного ресурса, все же выделим некий инструментальный пласт, представленный такими понятиями, как «успешность», «уверенность в себе», «эффективность», «коммуникативность», «оптимизм», которые действительно зависят от умения человека настроиться на позитивный лад, сфокусировать внимание на положительных аспектах деятельности, на своих собственных способностях и возможностях в противовес пессимистическому взгляду на себя и действительность. Доказательств эффективности такого подхода не требуется, он говорит сам за себя, как в практической деятельности, так и в психотерапевтической практике, уже не говоря о простой обыденной жизни, в которой стакан наполовину полный значительно лучше, чем стакан наполовину пустой.

Однако стоит особо выделить высшие, экзистенциальные понятия – такие, как «счастье», «мудрость», «духовность», «любовь», которые также рассматриваются в рамках «позитивного» мировоззрения, и предполагается, что определенные усилия и «позитивный» фокус внимания обеспечивают движение в сторону развития этих состояний. Но что есть эти состояния? Уместно ли утверждать, что они субъективно переживаются как сугубо «позитивные»? Или все же в них присутствует «негативный» компонент?

В последние годы позитивные психологи постепенно разворачиваются в сторону поиска «позитивного ресурса», содержащегося в негативных состояниях (King, 2011). Хотелось бы подчеркнуть, что, соприкасаясь с экзистенциальными переживаниями, нам вряд ли удастся их расчленить на «позитивные» и «негативные» составляющие. Скорее можно сказать, что эти сложные чувства выражают глубинную антиномичность жизни, не разложимую на хорошие и плохие части. Можно взять самый простой пример: любовь родителя к ребенку. Сколько в ней присутствует безусловной радости, счастья, любви от соприкосновения с реальностью жизни и развития малыша. Но сколько тревоги при мысли о его будущем, сколько грусти в осознании того, что рано или поздно придется отпустить повзрослевшего ребенка в мир, где закончится власть родителей, а их любовь не сможет уберечь его от возможных бед и испытаний. Что остается? Строго говоря, можно выделить две стратегии. Одна состоит в определенном уходе от негативной части переживания. Это вполне понятно с психологической точки зрения: негативные аспекты эмоционально задевают, тревожат нас, причиняют боль, лишают покоя. Человек пытается справиться с нарастающим напряжением, отсекая эту негативную часть, и, как скажет любой практический психолог, – вытесняет негативные аспекты переживания в бессознательную область психики. Сознание же его удерживает некую усеченную картину реальности, редуцируя эмоциональное напряжение до приемлемого уровня, однако полностью нейтрализовать негативные компоненты невозможно. И тогда человек переносит фокус внимания «во вне», наполняет свою жизнь и жизнь своей семьи многочисленными внешними атрибутами, фиксируя внимание на позитивных аспектах, осуществляя при этом титанические усилия по созданию иллюзии счастья и благоденствия. Причем его уверенность в этом будет эквивалентна положенным в основание данного воздушного замка усилиям. Стоит ли подробно останавливаться на том, что известно любому практику – такая стратегия может привести человека в лучшем случае в кабинет психотерапевта, в худшем – толкнуть в депрессию, невроз, психосоматические расстройства и так далее.

Другая стратегия состоит в принятии полноты отношений, в которых, кроме радости любви, счастья соприсутствия, готовности жертвы, будет и горечь потери, и страх расставания, и боль забвения. Речь идет о полном контакте со всеми гранями, аспектами переживания, как позитивными, приятными, осознаваемыми, так и с негативными, часто вытесненными, эмоционально тяжелыми. Такая позиция требует от человека серьезных личностных усилий, причем не разовых, однократных, а постоянных, перманентных. Внутреннее напряжение, с которым сталкивается человек на этом пути и которое он учится выдерживать, является условием формирования осознанных отношений с действительностью, условием развития личности человека, открытой и способной к переживанию счастья, любви, мудрости и других экзистенциальных состояний.

Способность и готовность соприкосновения со всей полнотой внутренней и внешней жизни оказывают серьезное влияние и на социальные, инструментальные аспекты позитивного мировоззрения, такие, как коммуникативность, успешность и так далее. Однако причинно-следственные связи здесь отнюдь не просты. Практические психологи, например, достаточно часто наблюдают такой феномен: социально успешный, профессионально востребованный, коммуникативно компетентный человек, имеющий джентльменский набор того, что может предложить современная цивилизация и живущий вполне благополучной жизнью, может часто субъективно чувствовать себя несчастным, потерянным, ненужным, одиноким. Но эти чувства глубоко сокрыты, спрятаны за фасадом внешней успешности и только в очень интимной, доверительной ситуации могут быть вербализованы. И наоборот, при довольно объективно сложных, порой тяжелых ситуациях человек может чувствовать себя субъективно счастливым, живущим полной, осмысленной жизнью, и в общении с ним можно видеть, насколько его внутренние отношения с самим собой глубоко отрефлексированы и честны. Иными словами, можно сказать, что определяющим качество и полноту соприкосновения с жизнью является уровень осознанного взаимодействия личности с внутренней реальностью, способность взаимодействовать со всем комплексом собственных переживаний, не превращая позитивные аспекты в самоцель. Здесь стоит вспомнить глубокое замечание Б. Вышеславцева, который говорил о том, что «функция восприятия реальности в ее полноте, воздействия на эту реальность, самозащиты от нее есть функция, требующая наибольшего психического напряжения, самая ценная и самая трудная функция сознания», а невроз называл «потерей соприкосновения с реальностью», «пребыванием в иллюзии» (Вышеславцев, 1926).

Еще раз оговоримся, что фиксирование на позитивных состояниях, формирующее «позитивное» взаимодействие с миром, само по себе не является чем-то отрицательным. Нет, казалось бы, ничего плохого в том, что человек сознательно направляет свои мысли в сторону позитива, совершая тем самым определенный волевой акт в отношении собственной ментальности, поворачивая ее, как руль, все время в позитивном направлении. Но если взять эту метафору за основу, то корабль, руль которого все время поворачивают в одну и ту же сторону, будет плыть по кругу, все время вращаясь вокруг одной и той же точки. Точка же эта – удержание собственного комфорта как знака позитивного состояния. Однако повторимся, человек периодически сталкивается с такими чувствами, как тоска, тревога, гнев, одиночество, страх, которые пытаются сообщить нашему сознанию что-то важное про нас самих. Но как мы можем оценить смысл «негативного» послания бессознательного, не вступая с ним в тесный контакт? Как мы можем распознать смысл этого послания, если мы блокируем всякое взаимодействие с ним? Безусловно, возвращаясь к метафоре «корабля», поворот руля в одну сторону – это часто возможность удержаться на плаву, когда идет слишком большой крен в сторону негативных обстоятельств. Тогда это адекватный и эффективный способ саморегуляции, необходимой человеку в трудной жизненной ситуации в качестве оказания помощи и поддержки самому себе. Однако не стоит забывать, что негативные переживания могут быть важнейшими показателями, индикаторами движения, и если корабль начинает серьезно отходить от курса, негативные переживания тревожат нас, сообщая тем самым о случившемся отклонении маршрута, рассогласовании «сущего» и «должного».

Но куда, собственно, корабль держит свой путь? Очевидно, что путеводной звездой являются наши предельные смыслы, ценности, экзистенциальные и духовные выборы. Именно они определяют курс, именно к ним мы движемся, уравновешивая свои ментальные и чувственные траектории. Еще раз повторимся, что условием верного движения является открытый и осознанный диалог с самим собой, определяющий качество и полноту соприкосновения с действительностью.

Здесь уместно вспомнить некоторые упреки, которые позитивные психологи предъявляли своим гуманистическим предшественникам.

Одним из главных является упрек в излишнем человекоцентризме, сосредоточении на человеческом «Я», присущем клиентцентированному подходу гуманистической психологии, что, с точки зрения позитивных психологов, ведет к повышению эгоцентричности человека. Эта центрация на самом себе противоречит общественной пользе и коллективному благополучию (Seligman, Csikszentmihalyi, 2000, p. 7). Не втягиваясь в полемику о соотношении индивида и общества, личности и социальной системы, тем не менее, затронем важный аспект, напрямую относящийся к рассматриваемой теме.

В своей книге «Век толпы» С. Московичи высказывает следующую идею, обобщающую многие современные исследования проблемы соотношения личности, массы и общества: мир вступил в эпоху массового общества, в котором человек все более унифицируется, обретая общие для человека-массы черты (Московичи, 1998). Постепенно, но очевидно происходит порабощение индивидуальной души коллективной. Разум, при иных обстоятельствах позволяющий человеку осознавать происходящее, утрачивает свою основную функцию, обезличиваясь и играя все более вспомогательную роль. (Русскому изданию этой книги предпослана статья А. Брушлинского, в которой показывается значение этой работы для социальной психологии, ее связь с русской психологической мыслью (Хевеши, 2000).

В работах ряда известных авторов, таких, как Э. Фромм, Р. Гвардини, Х. Арендт, Э. Каннетти и других, посвященных той же теме, все более отчетливо звучит мысль о том, что человек в современном обществе деперсонализируется, отчуждается от своей человеческой сущности. На фоне улучшения материального благосостояния масс, ускорения прогресса, развития внешних признаков цивилизации внутренний мир человека движется в сторону духовной деградации. «Омассовление» предполагает включение все большего числа людей в однотипные потребительские, информационные, культурные процессы, неизбежно порождающие однотипные уклады, стили жизни, нормы и ценности.

Современная жизнь по мере усложнения экономических, политических, социальных и других процессов становится все более трудной для понимания, и человек массы, сталкиваясь с нарастающей противоречивостью реальности, идет по пути ее упрощения, выстраивая усредненные модели, приближенные к привычным шаблонам и стандартам. Такая инфантильная потребность в упрощении, страх столкновения с усложняющейся реальностью, желание делегировать ответственность за принятие решений кому-то другому открывают ворота невиданному ранее манипулированию сознанием. Д. Рисмен в своей книге «Одинокая толпа» показывает, что у человека опутанного, стреноженного всевозможными манипуляциями, атрофируется сама потребность в личностной и социальной активности (Руткевич, 1993). Такой массовый отказ от самих себя, внутреннее согласие и даже готовность к унификации меняют само представление о личности. Р. Гвардини в «Конце Нового света» подчеркивает, что автономия субъекта теряет свою прежнюю значимость, а личность все сильнее оттесняется человеком массы. Уже бессмысленно говорить о личности и субъективности в прежнем смысле слова. Постепенно исчезает чувство собственного бытия и неприкосновенности сферы «личного». Понятие «личность» все чаще заменяется понятием «лицо», «персона», но хотя бы это более скромное и простое понятие должно быть «…сохранено в каждом человеческом индивиде… Утверждать такую единственность и отстаивать ее – не прихоть, не привилегия, а верность кардинальному человеческому долгу. Здесь человек вооружается против опасности, угрожающей ему со стороны массы и со стороны системы, чтобы спасти то последнее, самое малое, что только позволяет ему оставаться человеком» (Феномен человека, 1993, с. 267). Потрясающе выразительный образ человека массы дает Э. Каннети в своем романе «Ослепление»: «Они действуют, но не знают, что творят; у них есть привычки, но они не знают, что их породило; они всю жизнь движутся и все же не знают пути, таковы они, люди массы» (Канетти, 1990).

Не достаточно ли аргументов, ратующих за то, что акцент на личности, на индивидуальности – это не каприз центрированных на индивиде, эгоцентрически мыслящих исследователей, а сущностная необходимость, условие выживания человека во все более порабощающей его общественной системе? В этом плане, на наш взгляд, крайне ценны идеи К. Г. Юнга, нашедшие отражение во многих его работах, особенно в книге «Нераскрытая самость» (Юнг, 1997). Процесс движения к самому себе и возможность жить полной жизнью Юнг связывал с максимальным расширением сознания человека в сторону взаимодействия со своим бессознательным. Напомним, что этот процесс, названный «индивидуацией», связан с «развитием психологического индивидуума как отдельного существа, выбивающегося из стандартов всеобщей коллективной психики. Поэтому индивидуация – это процесс дифференциации, целью которого является развитие индивидуальной личности» (Вер, 1998, с.54). Иными словами, человек перестает подчиняться коллективным нормам, развивается как индивидуальная личность, обретает свою целостность или, по Юнгу, встает на «путь к себе», к своему «самоосуществлению» лишь тогда, когда осуществляется осознанное взаимодействие между сознанием и бессознательным человека. Правда, эти отношения a priori конфликтны, к тому же человек склонен игнорировать те сферы бессознательного, которые усугубляют этот конфликт, однако удерживаемое напряжение и активный диалог сознательных и бессознательных уровней психики являются условиями движения к другому уровню самосознания, к целостности. Юнг называл это соединение сознания и бессознательного трансцендентной функцией человеческого бытия (Юнг, 1997).

Однако процессу индивидуации противостоит как общество, так и само эго-сознание человека. Общество заинтересованно, как уже говорилось, не в индивидуальности, а в функции, в превращении человека в статистическую реальность. Повышение уровня жизни и благосостояние общества предпочитается нравственной и интеллектуальной дифференциации индивида, цель и смысл индивидуальной жизни (единственно реальной, по мнению Юнга) замещаются идеей развития государства. В результате происходит замещение подлинной индивидуальной жизни жизнью и интересами общества, во главу угла помещается не индивид, а государство, как принцип реальности (Юнг, 1998). С другой стороны, развитие эго-сознания, которое, по сути, представляет лишь малую часть человеческой психики, также уводит человека в сторону от собственной индивидуальности, все больше опираясь на внешние, атрибутивные стороны жизни, создающие иллюзию благополучия. Тому виной игнорирование бессознательного, иррационального мира; отказ от процесса самопознания, поиска подлинных причин и корней происходящего; уход от трансцендентной сферы, выстраивания осознанных отношений между эго-сознанием и бессознательным. Прогресс и развитие цивилизации, считал Юнг, взаимодействуют лишь с эго-сознанием, но не влияют на процесс самопознания. В результате душа остается неразвитой, архаической, как в древности, и, как в древности, она беззащитна перед коллективными влияниями (Юнг, 1998). Однако, в отличие от древнего человека, ищущего укрытия от внешних опасностей, современный человек ищет укрытия от опасностей внутренних, то есть опасностей, исходящих из его собственного, неосознаваемого, внутреннего мира. Он бежит от собственной индивидуальности, становясь частью системы, частью толпы.

Ответ на вопрос противостояния сознательного и бессознательного уровней психики, способствующего потере внутренних опор, повышению уязвимости и управляемости человека, лежит для Юнга в сфере ответственности. Чем менее организован индивид, чем меньше он осознает самого себя, свой внутренний мир, тем в большей степени он подвластен влиянию толпы. Иными словами, человек, взгляд которого обращен во внешний мир, ничего не может противопоставить давлению системы. Ему все труднее составить мнение о самом себе. В результате он снимает ответственность за свою жизнь и свои действия с себя и передает их обществу, системе. Таким образом, человек все более превращается в функцию общества, а общество становится узурпатором индивидуальной жизни, хотя, по сути, само является всего лишь «абстрактной идеей» (Юнг, 1998).

Единственный способ преодоления этого конфликта Юнг видел в упорядочении и синтезе сферы сознания и сферы бессознательного, «субъективизма осознающего разума и объективизма бессознательного, проявляющегося в форме чувств, эмоций, импульсов, которые человек не осознает, но является объектом их вторжения» (там же, с.103). Через это взаимодействие человек в состоянии выйти к той уверенности в собственной способности к правильным суждениям, решениям, действиям, которая позволит освободиться от давления любой системы. Более того, этот процесс благотворно влияет и на межличностные отношения. Игнорирование бессознательных, положительных и отрицательных иррациональных сил в самом себе приводит к проекции зла в другого. Человек не отрицает «ужасные вещи», но их всегда осуществляют другие. Страх и нежелание встречи с собственным злом, перенос его во вне освобождает совесть человека, уводя от личной ответственности. «Ничто не оказывает такого сильного разъединяющего и отчуждающего воздействия, как нравственное благодушие и отсутствие ответственности; ничто так не способствует пониманию, как взаимное устранение проекций», — говорил Юнг (там же, с.110). Таким образом, только понимание как собственного «зла», так и собственного «добра», то есть понимание всей полноты, противоречивости, антиномичности своего внутреннего мира позволяет снять пелену с глаз и увидеть другого не отражением или продолжением себя, а иной, автономной, ценной личностью. Юнг считал, что только такие межличностные отношения могут привести к реальным фундаментальным переменам, происходящим в индивидах, лишь они, а не коллективные процессы, задевают внутреннего человека (Юнг, 2001).

Итак, резюмируя все вышесказанное, можно заключить следующее – благодаря внутреннему диалогу сознательного уровня психики с глубинными импульсами бессознательного, часто субъективно переживаемыми как «негативные» чувства, человек встает на путь познания себя, осознания своих подлинных мотивов, открытия глубинных смыслов своей жизни, то есть обеспечивает личностный рост. Благодаря этому личность обретает целостность, становясь более устойчивой к влиянию системных процессов. Но где же в этой вполне достойной любого человека картине, в которой на первый план выступают такие понятия, как «личность», «совесть», «ответственность», мы можем найти место счастью, к которому стремится каждый человек?

Вспомним, что сама по себе идея счастья в европейском сознании связана с христианским мировоззрением, христианской антропологией. В христианской картине мира счастье было связано с Богом, с упованием, надеждой на спасение души. Жизнь при этом воспринималась как долгий путь, в котором противоборство с бедами и испытаниями учило стойкости и смирению. Счастье вплеталось в бытие как яркое переживание, как награда и дар – в противовес современной идее счастья как нормы и товара. Идея антиномического соединения страдания и счастья, обреченности и надежды, жизни и смерти, идея противоречивости бытия блестяще отражена в работе Б. Вышеславцева «Этика преображенного эроса». С точки зрения Вышеславцева, антиномичность жизни, невозможность разрешения ее противоречий всегда будут порождать ощущение трагичности и поиска счастья не «здесь и теперь», а «там и тогда». Понятие «счастья» и «гармонии» всегда трансцендентны и связаны с Царствием Божьим, где все трагические противоречия жизни найдут свое чудесное разрешение в Боге посредством их совпадения, где, наконец, произойдет победа добра надо злом, жизни над смертью (Вышеславцев, 1994, с. 230).

Современная попытка редуцировать фундаментальные вопросы бытия, стремящаяся приспособить экзистенциальные, глубинные, личностные смыслы под запросы текущего времени, приводит к тому, что в результате понятия счастья, удовлетворенности собственной жизнью оказываются все дальше от религиозного мировоззрения, с которым когда-то были плотно связаны. Счастье постепенно начинает восприниматься как желаемая и искомая норма жизни. Современное общество и вовсе назначает его обязанностью, постулируя следующий девиз: «Если ты не счастлив, значит, твоя жизнь не удалась».

Закончить эту статью все же хочется прекрасными словами протопресвитера Александра Шмемана из его бесед на Новый год, когда мы всем и самим себе желаем полноты счастья:

«Коренная ложь нашего времени, то есть управляющих им теорий и идеологий, в безоговорочном отождествлении счастья с тем, что извне и снизу. И вот затуманилось, исчезло, испарилось счастье, и началось возрастание ненависти, зла, страдания. Ибо то, что мы называем таинственным и светлым словом «счастье», всегда изнутри и свыше, но не наоборот. Именно в сведении счастья к земному, материальному и в пределе – животному свершилась измена счастью. Ибо измена ему есть измена самой сущности человека, неистребимому в нем зову. Зову к подлинному счастью, к встрече на последней глубине, на последней высоте с той истиной, с тем добром и той красотой, без которых не может жить человек и которые составляют Жизнь самой жизни – то, ради чего дана она нам, ради чего существуют и духовная свобода, и все земные блага» (Шмеман, 2009).

Литература:

1. Вер Г. Карл Густав Юнг, 1998.

2. Вышеславцев Б. Религиозно-аскетическое значение невроза. Ж-л «Путь» № 5, 10.11.1926.

3. Вышеславцев Б. Этика преображенного эроса. М., Изд-во «Республика», 1994.

4. Московичи С. Век толпы. М., 1998.

5. Руткевич Е.Д. Типология социального характера Д. Рисмена. Ж-л «Социологические исследования», 1993. № 3. с. 118-121.

6. Феномен человека: Антология. М., 1993.

7. Фрейд З. Будущее одной иллюзии // Сумерки богов. М., 1990.

8. Хевеши М.А., Толпа, массы, политика: историко-философский очерк. М., 2000.

9. Шапиро А.С. Современная позитивная психология: дискуссии,

историко-научные и культурно-исторические предпосылки. Ж-л «Вопросы психологии», 2005, № 3, с. 10-21.

10. Шмеман А. Протопресвитер. С новым годом! Беседы на Новый год. М.: Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет, 2009. с. 16-17.

11. Юнг К.Г. Нераскрытая самость // Синхронистичность. М., 1997.

12. Юнг К.Г. Бог и бессознательное. М., 1998. Юнг К.Г. Психология и религия. Киев, 2001.

13. King L., 2011, Are We There Yet? What Happened on the Way to the Demise of Positive Psychology // Designing Positive Psychology: Taking Stock and Moving Forward / Ed. By K. Sheldon, T. Kashdan, M. Steger. Oxford: Oxford University Press, 2011. P. 439-446.

14. Linley P. A., Joseph S., Harrington S., Wood A.M. Positive Psychology: Past, Present and Possible Future // The Journal of Positive Psychology. 2006. 1. 1. 2-15.

15. Seligman M.E.P., Csikszentmihalyi M. Positive Psychology: An introduction // American Psyhologist. 2000, 55. 1. p.5-14.

16. Seligman M.E.P. Authentic Happiness: Using the New Positive Psychology to Realize Your Potential for Lasting Fulfillment. N.Y.: Free Press, 2002.

17. Seligman M.E.P. Foreword: the past and future of positive psychology // Flourishing: positive psychology and the life well-lived / Ed. By C.M.Keyes, J. Haidt. Washington (DC): American Psychological Association, 2003. P.ХI-ХIХ.

18. Seligman M. Flourish: A visionary new understanding of happiness and well-being. N. Y.: Free Press, 2011.

psy-rpu.ru

Программа повышения квалификации «Введение в практическую христианскую психологию» | Христианская психология — людям | Наука, образование, психологическая помощь

Факультет психологии Московского православного института святого Иоанна Богослова приглашает на программу повышения квалификации «Введение в практическую христианскую психологию».

Программа «Введение в практическую христианскую психологию» поможет формированию у слушателей целостного представления о целях, задачах и методах современной практической христианской психологии и приходского консультирования.

Режим занятий: 2 раза в неделю
по средам с 18:30 до 21:30 (4 академических часа)
по субботам с 10:30 до 14:50 (6 академических часов)

Различные школы и методы представят ведущие христианские психологи и психотерапевты:

• профессор, кандидат психологических наук, психолог, психотерапевт А.Ф. Копьев. Опыт работы в качестве психолога-консультанта и психотерапевта более 35 лет;
• старший научный сотрудник ПИ РАО, профессор кафедры детской и семейной психотерапии МГППУ, психотерапевт Т.П. Гаврилова;
• кандидат психологических наук, доцент, основатель и руководитель первой Православной семейной психологической службы «Семейное благо» И.Н. Мошкова;
• практикующий психолог, христианский психотерапевт, старший преподаватель факультета психологии, руководитель центра практической христианской психологии и душепопечения при факультете психологии МПИ, автор книги «Испытание детством» Н.В. Инина;
• практикующий психолог, преподаватель психологии, инициальный психотерапевт О.В. Бордуков;
• сотрудник Первого московского хосписа, рефлексотерапевт, практикующий психолог Фредерика де Грааф.

Слушатели программы не только познакомятся с базовыми основаниями отдельных школ и направлений, но и примут участие в практических мастер-классах.

Представленные направления психологической практики охватывают все фундаментальные стороны жизни человека, с которыми постоянно сталкивается любой из нас:

• семейное психологическое консультирование, посвященное отношениям между супругами;
• психотерапия, ориентированная на решение проблем отношений между родителями и детьми;
• терапия психосоматических расстройств;
• терапия, ориентированная на решение смысложизненных вопросов личности, помогающая зачастую разрозненные фрагменты личности интегрировать в целостное бытие.

Программа «Введение в практическую христианскую психологию» позволит слушателям:

• увидеть общее поле практической христианской психологии;
• ознакомиться с отдельными школами и направлениями;
• более точно и целенаправленно выбирать адекватную помощь для решения тех или иных жизненных проблем.

Программа «Введение в практическую христианскую психологию» является особо актуальной для:

• поступающих в вузы на основные образовательные программы бакалавриата и магистратуры по направлениям «Психология»;
• поступающих на программы дополнительного образования по миссионерскому служению и организации работы с молодежью;
• работников всех сфер социального служения в храмах РПЦ;
• психологов-консультантов, занимающихся практической деятельностью и желающих повысить уровень компетентности в области христианской психологии.

Прохождение обучения по программе «Введение в практическую христианскую психологию» учитывается при поступлении в Московский православный институт и при приеме на работу в службы приходского консультирования.

psy-rpu.ru

Психологическая помощь | Христианская психология — людям | Наука, образование, психологическая помощь

Любовь, вера, свобода и ответственность – фундаментальные ценности христианства – могут быть реализованы в полной мере лишь осознанной, зрелой личностью, способной встретиться с реальностью своей внутренней и внешней жизни.

Психология должна помогать, а не мешать, не уводить от этого пути духовного возрастания, и потому целью христианской практической психологии является создание условий для восстановления целостности психической жизни личности и преодоления различных психологических проблем, тормозящих личностное развитие на путях спасения.

Христианская психология в центр ставит не человека, как такового, а человека перед лицом Бога. Каким может быть человек перед лицом Бога? Прежде всего, он призван быть личностно-целостным, то есть интегрировать в некое целостное единство все разобщенные, разрозненные части.

Как говорил Антоний Сурожский: «Тебя не спросят на том свете, был ли ты апостолом Петром. Тебя спросят о том, был ли ты Петей, то есть самим собой. Быть самим собой, жить свою жизнь, тем более перед лицом Бога, возможно только в том случае, если ты есть».

Феофан Затворник, основатель христианской психологии, говорил о друге Христовом, который живет в нас. И если мы отвергаем его в себе, не видим его в себе, то мы отвергаем и не видим самого Христа. Способность видеть самого себя открывает зрение и в отношении других людей. Мы начинаем видеть и их несовершенства с той же бережной любовью, состраданием и готовностью к помощи. Это и значит – возлюби ближнего, как самого себя.

Итак, мы можем сказать, что одна из основных задач христианской психологии состоит в том, чтобы помочь человеку повзрослеть, войти в меру своего возраста, своего личностного роста. Конечно, речь не только о социальном взрослении, подразумевающем способность человека жить в мире людей, но именно об экзистенциальном взрослении – в мужестве быть самим собой и преодолевать себя в стремлении к Богу.

psy-rpu.ru

Христианская психология — интервью с Андреем Лоргусом

​Священник Андрей Лоргус — родился в 1956 году. Окончил факультет психологии МГУ в 1982 году. и Московскую духовную семинарию в 1992 году.. Автор книг: “Книга о Церкви”, “Православная антропология” и нескольких статей по христианской психологии и антропологии. Рукоположен в 1993 году. Священник храма Святителя Николая в Новом Ваганькове на Трех горах. Ректор Института христианской психологии.

Психологический Навигатор: Отец Андрей, расскажите, пожалуйста, что такое христианская психология?

Священник Андрей Лоргус: Это такое направление психологии, которое основано на христианской антропологической методологии, христианском понимании человека.

ПН: А каково христианское понимание человека?

АЛ: Христианство иначе видит человека, чем светская психология. Разница вот в чем.

Во-первых, для светской науки, человек номинальный, какой он есть сейчас, в исторической перспективе, в современном био-социальном облике — и есть реальность. Он – тот, кем является сегодня, со всеми его сложностями, изъянами, проблемами и оторванностью от Бога. Для христианства человек современный только одна перспектива. Но он также и тот, каким был задуман. А задуман и создан он был другим – целостным, близким к Богу. То, что мы видим сегодня – следствие поражения человека грехом. Но даже сквозь эту человеческую падшую природу христианство видит в нем подлинность. Первозданный человек, Адам и Ева – иная перспектива человека. Но есть еще и человек будущего – тот, кем он станет после воскресения. И это третья, предельная перспектива.

Во-вторых, человек — есть образ и подобие Божие. Отсюда его власть, свобода, творчество, его любовь. Иными словами, христианство представляет человека потенциально целостным существом, переживающим страдания от своей раздробленности и нецелостности. Человек страдает от потери смысла жизни, от утраты веры в себя и в мир, веры в нечто высшее. Но может все это приобрести, стать другим.

ПН: Вы сказали про то, что человек был создан другим. Как мы можем понять, каким он должен быть?

АЛ: В христианстве есть понятие христоцентричности человека. Подлинный человек нам известен только через Христа. Мы не знаем человека будущего века, мы не можем себе представить, каким он будет, мы это узнаем только тогда, когда сами воскреснем. Но Христа мы знаем: через Евангелие, через Церковь, через Таинство, через личный опыт. И это является не просто наблюдением, а основой нашего отношения к миру и самим себе. Через Христа мы узнаем, каким человек должен был бы быть.

Таким образом мы принимаем путь развития личности человека, видим, по какому руслу должно идти это развитие. Часто под личностным развитием понимают развитие интеллекта, реже эмоциональное, волевое развитие. Мы же говорим о развитии личности христианина в личность Христову, а вернее — становление личности человека. Это развитие его свободы, любви, милосердия…

ПН: Идея развития человека, его стремления к личностному, духовному росту есть и в других направлениях психотерапии. Например, в гуманистическом направлении.

АЛ: Да, Роджерс предполагал некое духовное начало в человеке. И именно с этим связана его идея о «самоактуализации», «самореализации». Конечно, и Франкл допускал это. (Франкл не был христианином, но он был человеком духовным – это несомненно.) Но гуманистическая традиция говорит нам лишь о допущении того, что человек — это нечто большее, чем то, что мы можем наблюдать. В христианской традиции такое понимание человека является основополагающим.

Мало того, ни в одной из теорий личности вы не найдете того, что человек уже рождается личностью.

Современная психология нам говорит, что человек становится личностью. И на это становление оказывает влияние, прежде всего, социум. А с христианской точки зрения человек личностью уже является, и выстраивает отношения с социумом как личность. Поэтому для христианской психологии личность есть образ и подобие Божие.

Гуманистическое направление только допускает возможность некого допсихического уровня жизни человека. Но ничего об этом не говорит. Никакого концептуального начала в гуманистической традиции нет.

ПН: Христианская психотерапия развивается только в России?

АЛ: На Западе давно есть христианская психология. На сегодняшний день ассоциация христианских психологов США насчитывает 150 тысяч психологов. Есть 12 университетов которые готовят христианских психологов. Я был в трех из них, все они в Лос-Анджелесе, и знакомился с их системой преподавания и преподавателями.

В Европе христианская психология ещё только зарождается, и начался этот процесс недавно – в 90-е годы. Уже есть движение EMPCA (и я его участник) объединяющее психологов из Польши, Германии, Англии, Дании, Финляндии, Швейцарии и России.

ПН: К христианскому психологу могут обращаться только верующие люди?

АЛ: Нет, конечно. И верующие, и неверующие, и люди других конфессий обращаются к нам. У нас в центре Собеседник бывают даже мусульмане. Хотя, конечно, большая часть наших клиентов – православные.

ПН: Тогда на каком языке будет разговаривать православный психолог? Смогут ли понять друг друга верующий психолог и неверующий клиент?

АЛ: Говорить они будут на человеческом языке. На духовном языке. Мы говорим о смысле, о значении наших поступков, о значении наших желаний, наших намерений. Мы говорим на языке человеческих ценностей, какими бы они ни были. Мы говорим на языке психологии, объясняя клиенту, почему так происходит, какие есть знания. Мы делимся тем, что мы знаем, как ученые. Психотерапия — это разговор с человеком на том языке, на котором он может говорить. И если человек не верит пока в Бога – это не мешает нашей работе.

ПН: Является ли задачей православного психолога как-то склонять к своей вере?

АЛ: Нет. Православный психолог – это не христианский миссионер. Наша задача — психологическая помощь, а не катехизация. Другое дело, что иногда в процессе психологической работы человек может подойти к идее Бога. Или когда человек стоит на грани отчаяния, когда в его жизни происходит трагедия: смерть ребенка, катастрофа, торжество зла. Тогда могут возникнуть сложные вопросы, например, о добре и зле, о справедливости.

Вера – это духовный выбор. И психология помогает человеку подойти к этому выбору более осознанно и цельно, но выбор дальше за человеком. Я, как психолог, не могу на этот выбор влиять. Если ко мне обращаются и как к психологу, и как к священнику, тогда — да, мы обсуждаем вопросы церковной жизни, веры, религиозных кризисов…

ПН: Часто обращаются ли к православному психологу с религиозными проблемами?

АЛ: Да. Часто обращаются с проблемой кризиса религиозной жизни: человек долго ходил в храм, а потом у него возникло отчуждение, сомнения, неудовлетворенность. Было бы важно, чтобы приходской священник был готов в этом помочь прихожанину. Но для этого он должен иметь специальную подготовку. Бывает, что мы обсуждаем значение исповеди, других Таинств, подготовки к Таинствам.

ПН: Если ценности Ваших клиентов идут вразрез с христианскими ценностями, не может ли это быть препятствием к работе?

АЛ: Бывает, например, приходит женщина на консультацию, и упоминает, что делала аборты, но раскаяния не чувствует. Такое часто бывает. Это горько и прискорбно, но препятствием для работы психолога с ней не является. Если она не чувствует влияния своих поступков на свое состояние, не замечает, какое влияние эти аборты могли оказать на ее жизнь, жизнь ее детей, то значит, время еще не настало. Или, например, мужчины, которые перешагивают «через трупы» ради своей карьеры. Рано или поздно понимание придет. Нет людей абсолютно слепых с нравственной точки зрения. Нравственность есть у всех в той или иной степени. Все всё понимают, но пытаются сделать себя бесчувственными к нравственным проблемам. А когда это удается – то человек становится глубоко несчастным, теряет смысл жизни, теряет ощущение жизни. Но это – не приговор. Чувства можно разбудить. И тогда возвращается покаяние и чувствительность ко греху, но вместе с ними — гармония и радость.

Мое глубокое убеждение состоит в том, что сама по себе личность человека устроена так, что понять ее можно только с точки зрения христианства. И даже если мы отложим христианство, как методологию, в сторону, а просто с грамотной, научной точки зрения опишем структуру личности, то мы все равно получим христианский образ человека.

Поэтому знаменитые слова Тертуллиана о том, что душа по природе своей — христианка, могут быть поняты однозначно.

ПН: Это значит, что нет абсолютно неверующих людей?

АЛ: Я думаю, что в той или иной степени религиозные потребности имеет большинство людей на Земле. Я лично не встречал человека, который был бы совершенно равнодушен к вопросам веры. И даже атеисты – это не равнодушные люди. Сердца у них горячие, они борются с Богом.

ПН: Почему некоторые священники отвергают психологию?

АЛ: Это произошло под влиянием Фрейда, психоанализа, того, что психология ХХ века избрала атеистический путь. И когда психология стала антицерковной, церковь отреагировала соответствующе. Надо сказать, что до революции, до Фрейда психология была всегда в составе учебных дисциплин духовных семинарий и академий России. Были даже специальные учебники. А в советские годы, когда после 1943 года стали вновь открываться семинарии, психологию в состав дисциплин уже не вводили. И до сих пор нет. Поэтому — да, между психологией и церковью есть напряжение. Но я думаю, что со временем это исправится, когда церковь, духовенство поймут, что психология им также нужна как медицина, социология, педагогика.

ПН: Отец Андрей, Вы — ректор Института христианской психологии. Расскажите, пожалуйста, про Ваш Институт.

АЛ: Я возглавляю Институт христианской психологии для получения дополнительного образования. Задачей Института является повышение квалификации для психологов, педагогов, медиков, социальных работников, волонтеров, для всех, кто уже имеет высшее образование и хочет работать в области православной психологии. Мы даем богословские антропологические знания, опыт христианской психологии, с которым работаем уже годы. В основе преподавания — программа, обобщающая все накопленные знания. Для психологов она длится год, для «не-психологов» – полтора. Есть также программа, предусмотренная для иногородних слушателей. Люди получают богословские и психологические знания, практические методики, опыт работы по отдельным темам (со стариками, детьми, инвалидами и т.д.). Предусмотрено много разных практических направлений. А фундаментом всех знаний является христианская антропология.

www.psychologos.ru