О консервативном балансе и традиционных ценностях — Россия в глобальной политике
Рассуждения о традиционных ценностях за пределами официального государственного дискурса сегодня часто вызывают недоумение или как минимум ироничную усмешку. Речь идёт не только о либеральном сообществе, но и о вполне лоялистских группах. Традиционные ценности критикуются за бессодержательность, реакционность, аморфность, подчёркнуто декларативный характер.
Любимым возражением в этой связи является упоминание статистики разводов в России (какие тут, дескать, священные узы брака и семьи), подчёркивание низкого уровня реальной религиозности российского населения (причём в сравнении с основным идеологическом оппонентом – США), слабость горизонтальных связей, отсутствие социального доверия и многое другое.
В таком понимании защита традиционных ценностей видится всего лишь конъюнктурным инструментом, призванным помочь политическим элитам сохранить стабильность государства и общества в период геополитических потрясений, но не основой для целостного мировоззрения.
Более того, отмечается, что защита традиционных ценностей не может быть привлекательной идеей «на экспорт», так как ценности у всех свои. Здесь, правда, можно поспорить: защита традиционных ценностей потому и кажется декларативной, что не предполагает единого и конечного списка этих самых ценностей, постулируется лишь необходимость их защиты от универсализирующего западного нарратива. Предлагается защищать «различное» от «общего», «проверенное» от «нового». Такая «защита» совпадает с известным определением британского политолога Майкла Оукшотта, которое тот дал консервативному мышлению: «Таким образом, быть консерватором – значит предпочитать знакомое неизведанному, опробованное неопробованному, факт загадке, действительное возможному, ограниченное бесконечному, близкое далёкому, достаток изобилию, просто удобное совершенному, радость сегодняшнего дня блаженству, обещанному где-то в утопическом будущем»[1].
Иными словами, для того, чтобы разговор о традиционных ценностях не казался пустым и формальным, речь должна идти не о ценностях как таковых, а о принципиально иной форме мышления и взгляде на то, как должны быть устроены общество и государство.
В данной статье мы попытаемся представить более цельный и философски обоснованный взгляд на то, что принято называть традиционными ценностями. Гипотеза заключается в том, что традиционными ценностями можно считать не только и не столько какие-то конкретные принципы, сколько особый подход к пониманию динамики социального развития, и в конечном счёте действительно целостное мировоззрение, тип мышления, или, если угодно, идеологию (в позитивном смысле этого слова).
Модерн как борьба с прошлым и компенсаторные механизмы
Для понимания того, что является новым, а что традиционным, и идёт ли речь о принципах или о стиле мышления, следует обратиться к социологической основе изменений, которые мы переживаем. На рубеже XVII–XVIII веков на Западе в силу ряда исторических обстоятельств сформировался новый тип общества, которое социологи и философы нарекли обществом модерна. Само оно имеет огромное число характеристик, как политических, так и экономических, но, если говорить об идеологической стороне вопроса, главной особенностью следует признать постоянную борьбу с прошлым.
Социолог Энтони Гидденс формулирует это следующим образом: «Идея современности включает в себя противопоставление традиции»[2].
Избавление от груза прошлого, от традиции – конститутивная черта модерна. При отсутствии компенсаторных механизмов этот процесс превращается в постоянную борьбу и преобразование реальности в соответствии с некоторыми абстрактными принципами, которые выдвигает разум, освободившийся от всего, что его сковывает. Социологи, правда, подчёркивают, что, на наше счастье, такой компенсаторный механизм в модерне есть, и он называется историческое сознание, или, проще говоря, консервативное мышление. Как ни странно, но именно общество модерна, в силу утраты традиций, активно интересуется прошлым, что выражается, например, в развитии исторической науки, росте числа музеев, галерей и учреждений культуры[3]. Однако баланс между стремлением к прогрессу и вниманием к прошлому ничем не обеспечивается, поддержание этого хрупкого равновесия зависит от случайных социальных сил и стечения обстоятельств.
История Запада, начиная примерно с XIX века – трудный и мучительный поиск этих балансов. Россия, к слову, как постоянный участник европейской системы межгосударственных отношений (после победы над Наполеоном) и культурного обмена играла в установлении этого равновесия самую активную роль. Она служила консервативным балансиром, препятствуя унификации социальных порядков и выступая, по выражению Генри Киссинджера, в роли «укротителя гегемонов»[4].
Россия противостояла наиболее радикальным прогрессистским тенденциям эпохи, оказывая стабилизирующее воздействие на динамику общественных и международных отношений в целом.
Хрупкий баланс утратился в ходе Первой мировой войны и русской революции, которая изменила структуру и динамику отношений. Радикальная версия модерна победила в стране, которая призвана была ему противостоять.
Более того, победа модерна сопровождалась физическим уничтожением внутри этой страны самой возможности отношений, способных выступать в роли балансира. До этого ни одно западное общество не решалось (хотя попытки были) выбрать генеральную линию модерна, исключая возможность работы компенсаторных механизмов.
Принципиальное изменение роли России в системе международных отношений привело к глобальному перераспределению идеологических позиций. Теперь уже Запад выступал в качестве консервативного балансира на международной арене, отстаивая умеренность, традиционные формы рыночных отношений и защищаясь от большевистской угрозы. Однако несмотря на стойкую и стабильную позицию Запада на глобальном уровне, внутри западных обществ происходили противоположные процессы. Левый интеллектуализм, который как раз и является репрезентацией доминантной модерновой линии, связанной с отказом от традиций, постепенно завоёвывал культурные и образовательные институции. Происходил парадоксальный процесс: по мере того, как сам СССР эволюционировал от радикального большевизма к умеренному социалистическому консерватизму второй половины ХХ века, на Западе влияние консервативных тенденций сокращалось, а прогрессистских усиливалось.
Россия, находившаяся после развала СССР в состоянии тотального идеологического и мировоззренческого вакуума и вынужденная заново себя собирать, отстранилась от участия в международной политике, тем самым дав уникальную историческую возможность западным левым нарастить пропагандистские и образовательные ресурсы, окончательно вытеснить консерваторов из образования и в конечном счёте из политики.
В этой связи украинские события, начиная с 2014 г. и заканчивая началом военной операции в 2022 г., явились лишь геополитическим катализатором идейной вражды, которая является неизбежным элементом модерна, начиная с его зарождения.
Почему сохранение баланса необходимо? Опыт России: ошибки и выводы на будущее
Очевидный вопрос, который возникает в этой связи, – чем так опасно отсутствие баланса между двумя полюсами модерна? Наиболее простой ответ: в отсутствие баланса общество может прельститься утопией и насильственной переделкой общественных отношений под умозрительно созданный идеал, либо застрять в прошлом, лишившись энергии для развития. Очевидно, что первый вариант вероятен при абсолютной победе левого спектра, второй – правого.
Ни одна страна мира, кроме нашей, никогда в полной мере не пыталась реализовать одну из крайностей модерна.
В этом смысле Россия единственная обладает уникальным историческим опытом воплощения радикальной модернистской утопии.
На это обращает внимание культуролог Виталий Куренной: «Советская история является уникальным случаем долгосрочного общественного эксперимента по строительству организационной и управленческой структуры, призванной радикально модифицировать поведение человека»[6]. Заметим, что этот опыт, на наш взгляд, фундаментально недооценён и не осмыслен российским интеллектуальным классом.
Роковая ошибка российских элит и интеллектуалов в 1990-е гг. была связана с фундаментальным просчётом в оценке идеологической ориентации Запада. Россия шла навстречу Западу, понимая этот процесс как движение от радикального модерна, показавшего свою несостоятельность, к либерально-консервативной золотой середине. Общество, построенное на этих принципах, действительно сформировалось на Западе во второй половине ХХ века и было объективно привлекательно.
Отдельная проблема состояла в том, что движение к радикализму на Западе более всего происходило не в политике, в которой по инерции сохраняли власть предшествующие элиты, а в культуре и образовании. Ещё во второй половине ХХ века эту особенность западного общества отметил Фридрих фон Хайек: «Влияние рационализма и вправду было настолько глубоким и всепроникающим, что в принципе чем умнее образованный человек, тем более вероятно, что он (или она) разделяет не только рационалистические, но и социалистические взгляды <…> чем выше поднимаемся мы по лестнице интеллекта, тем теснее общаемся с интеллектуалами, тем вероятнее, что мы столкнёмся с социалистическими убеждениями»[7].
В итоге постсоветская гуманитарная наука, по сути, совершила разворот, перейдя от одной версии радикального модерна к другой, минуя промежуточные этапы и не рассматривая альтернативные теории, предлагающие более взвешенный взгляд на реальность. Доминирующей парадигмой стал социальный конструктивизм, в основных своих положениях мало чем отличающийся от советского марксизма, но представленный в обновлённой, «перепрошитой» версии.
Основная догма социального конструктивизма заключается в объяснении возникновения всех традиций как изобретений и конструктов человеческого разума и культуры на определённом этапе развития, как правило, в интересах реализации власти одной социальной группы (где была «буржуазная эксплуатация», появился «мужской шовинизм»). Признанные авторитеты в этой области – левый социолог Бенедикт Андерсон или историк Эрик Хобсбаум, а также философы-постструктуралисты (Мишель Фуко, Жиль Делёз, Жак Деррида и др.). Ссылки на их работы в академических текстах по проблемам традиций сегодня считаются чем-то само собой разумеющимся. Важная черта социального конструктивизма заключается также в том, что стирается различие между теорией и практикой. Теоретическое объяснение, по сути, представляет собой автоматическое указание на то, что и как необходимо изменить, а научные тексты напоминают политические программы. Иными словами, старые принципы, такие как академическая нейтральность и объективность, становятся в этой парадигме «слугами угнетения», а новая гуманитарная наука, призванная давать советы политическим активистам, – инструментом освобождения.
Само знание описывается как орудие политической борьбы. На практике это означает, что если социальные институты и традиции «изобретены» и являются продуктом человеческого разума и стремления к власти, то мы, используя теории социального конструктивизма, имеем возможность «переизобрести» любую традицию, направив её на службу не власти, а тем целям, которые мы видим правильными и необходимыми для достижения свободы, равенства и инклюзивности.
Так любое историческое прошлое становится чем-то, что необходимо преодолеть ради построения лучшего будущего, а настоящее – пространством культурной войны.
Об этом процессе пишет британский философ Роджер Скрутон: «Сама аргументация, направленная на уничтожение объективной истины и абсолютной ценности, навязывает политическую корректность как абсолютную необходимость, а культурный релятивизм – как объективную истину. <…> Итог культурных войн состоял в том, что старая культура ничего не значит, но потому, что значить уже нечему»[8].
Более того, с этой точки зрения не существует сфер жизни, где возможность «пересборки» или «преодоления» была бы чем-то ограничена: это касается как социально-политических институтов, так и языковых норм, морали и представлений о сексуальных и половых отношениях. Но, как остроумно отмечает Раймон Арон, «…всякое освобождение несёт в себе опасность новой формы порабощения»[9].
Находясь внутри доминирующей парадигмы западной гуманитарной науки, возразить этим тезисам практически нечего. Из её теоретических основ неизбежно следуют практические рекомендации, почти буквально повторяющие старый марксистский тезис: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его»[10].
Ещё раз напомним об опасности подобного рода рассуждений: дело не в том, хороша свобода или нет, и сколько гипотетически может существовать гендеров или пониманий, что такое человек и как он должен развиваться. При вмешательстве в сложно устроенную социальную реальность, сотканную из традиций и правил, влияние которых на различные аспекты жизни невозможно осознать в полной мере[11], мы создаём огромные риски того, что изменения не приведут нас к желаемому результату, а существовавшее прежде будет трагическим образом утрачено.
Недвусмысленно об этом предупреждает Хайек: «Человек не рождается мудрым, рациональным и добрым – чтобы стать таким, он должен обучиться. Наша мораль отнюдь не есть продукт нашего интеллекта; скорее, человеческое взаимодействие, регулируемое нашими моральными нормами, делает возможным развитие разума и способностей, связанных с ним. Человек стал мыслящим существом благодаря усвоению традиций – т.е. того, что лежит между разумом и инстинктом»[12]. И ещё: «Вся наша цивилизация неизбежно покоится на нашем доверии к вещам, истинность которых мы не в состоянии знать в картезианском смысле»[13].
Опыт развития России в ХХ веке говорит нам ровно об этом: насильственно переформатировав социально-экономическую реальность под рационально планируемые цели и задачи, СССР не только не достиг желаемых результатов, но и уступил в социально-экономическом соревновании тем, кто предпочёл держаться старых рыночных принципов и воздерживаться от столь резких социальных экспериментов. Воссоздание же рыночной экономики имело для России цену не меньшую, чем её ликвидация век назад.
Эксперименты с языком и моралью, предпринимаемые сегодня на Западе, ещё более опасны, поскольку мы не знаем, за какие аспекты нашей социальной реальности, адаптивности и просто элементарного психического здоровья отвечают традиции, называемые патриархальными или гетеронормативными. Сегодня мы можем сказать только то, что благодаря этим традициям сформировалась наша цивилизация, а значит, их роль уж точно не может быть исключительно негативной. Потому что реальность всегда убедительнее, чем картины будущего, ведь реальность, по крайней мере, есть, а предполагаемого будущего ещё нет и, возможно, быть и не может.
Наиболее точно этот аргумент излагает Андрей Тесля: «Критике в первую очередь подлежит не существующее, а предлагаемое ему в качестве альтернативы. Поскольку его “ещё нет”, оно должно для своего утверждения представить аргументы куда более весомые, чем критика существующего: существующее может быть сколь угодно плохо, но оно уже есть, тогда как альтернатива ему не обладает и этим – и мы не можем заранее со всей точностью знать, сколь плоха она окажется в своём осуществлении.
Мы сопоставляем реальность с мечтой, с воображаемым, то есть принципиально разнопорядковые сущности – проблема, стало быть, не в привлекательности воображаемого, а в том, чем обернётся его воплощение»[14].
Человек не может выжить в мире без традиций или в мире, где традиции или нормы являются предметом выбора, так как само осознание себя человеком происходит в рамках той или иной традиции.
Освоение традиции предшествует появлению личности.
Невозможно выбрать себе гендер, потому что прежде чем его выбрать, гендер уже должен существовать как система норм и правил, а значит, быть культурной диспозицией. По всей видимости, это невозможно так же, как не существует возможности выбора собственного родного языка, потому что освоение грамматических конструкций происходит бессознательно и стихийно через механизм подражания в раннем возрасте. Более того, именно благодаря бессознательному усвоению грамматических конструкций в детстве мы способны в дальнейшем сознательно обучаться иным языкам, используя те знания и когнитивные модели родного языка, которые сформировались без нашего участия и никогда не являлись для нас предметом выбора.
Данный пример показывает, что, делая фундаментальные элементы человеческой жизни предметом выбора, возможно, мы в принципе отнимаем у человечества возможность адаптироваться к социальной жизни. Свободный выбор идентичности по ряду существенных вопросов, по сути, равнозначен «творению из ничего», в котором человек должен создать свою собственную социальную реальность, не имея опыта социальности как таковой.
Проговаривание этих аспектов и составляет сущность того, что можно назвать защитой традиционных ценностей. Борьба за традиционные ценности, стало быть, должна означать защиту не некоторого конкретного списка «ценностей», а образа мысли, в котором сохраняется различие между наукой и политикой, общественным и приватным, рациональным и эмоциональным, мужским и женским, истиной и ложью и т.д. Все эти ценности, по сути, представляют собой принципы классического либерального консерватизма, от которых Запад сегодня (и это, по всей видимости, можно уже говорить утвердительно) отказался, сделав выбор в пользу культурной войны и новой версии радикального модерна.
Защита традиции в этом понимании – лучшая преграда на пути социального радикализма, возможность которого неизбежно присутствует в любом современном обществе, особенно в среде интеллектуалов-гуманитариев. Поэтому парадоксальным образом лучше всего в России опасность радикального модерна понимают те, кто не имеет академического гуманитарного образования. Ведь понимание это проистекает из трагического опыта трансформаций советского периода, складывается в результате жизненного опыта, который ценнее и точнее любых теорий.
В ХХ веке Россия сделала выбор в пользу социального эксперимента, а не умеренного и сдержанного развития, Запад же предпочёл постоять в стороне. Сегодня ситуация выглядит ровно противоположно, и политический выбор России представляется рациональным: в ситуации социального экспериментирования в выигрыше чаще оказывается тот, кто наблюдает. Перефразируя Маркса, можно было бы сказать так: «Философы сначала объясняли мир, потом старались его изменить, теперь нужно оставить его в покое».
Страшный опыт реализации утопии является тем не менее нашим главным преимуществом. Ещё в 1924 г. русский философ Семён Франк пророчески замечал: «Когда теперь мы, русские, материально и духовно обнищавшие, всё потерявшие в жизни, ищем поучения и осмысления у вождей европейской мысли, у которых большинство из нас привыкло раньше учиться, мы, заранее склонные к смирению, всегда чуждые национального самомнения и менее всего способные на него в эту несчастную для нас эпоху, с изумлением узнаём, что собственно учиться нам не у кого и нечему и что даже наученные более горьким опытом наших несчастий, испив до дна чашу страданий, мы, пожалуй, сами можем научить кое-чему полезному человечество»[15].
Статья подготовлена в рамках Программы фундаментальных исследований Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики».
Образ многополярного мира
Алексей Дробинин
Кристаллизация цивилизаций (назовём их цивилизационными платформами) с уникальной для каждой из них структурой, а также развитие связей между ними – то, что прокладывает путь к оформлению принципиально новой системы.
Подробнее
Сноски
[1] Оукшотт М. Что значит быть консерватором. М.: Идея-Пресс, 2002. С. 66.
[2] Гидденс Э. Последствия современности. М.: Праксис, 2011. C. 153.
[3] Люббе Г. В ногу со временем. Сокращённое пребывание в настоящем / Пер. с нем. А. Григорьева, В. Куренного. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2016. 456 с.
[4] Киссинджер Г. Мировой порядок. М.: АСТ, 2022. 544 с.
[5] Смещение проблематики левой идеологии с задач социально-экономической борьбы к проблеме культурной эмансипации проанализировано американским палеоконсерватором Полом Готфридом. См.: Готфрид П. Странная смерть марксизма. М.: ИРИСЭН, 2009. 249 с.
[6] Куренной В.А. Советский эксперимент строительства институтов. В кн.: В.А. Куренной, И.В. Глущенко (Ред.), Время, вперёд! Культурная политика в СССР. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2013. С. 12.
[7] Хайек Ф. Пагубная самонадеянность.
Ошибки социализма. М.: Новости, 1992. С. 94.
[8] Скрутон Р. Дураки, мошенники и поджигатели. Мыслители новых левых. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2021. С. 353–354.
[9] Арон Р. Опиум интеллектуалов. М.: АСТ, 2015. С. 37.
[10] Маркс К. Тезисы о Фейербахе. В кн.: К. Маркс, Экономико-философские рукописи 1844 года и другие ранние философские работы. М.: Академический проект, 2010. 387 с.
[11] Философ и социолог Карл Поппер также говорит об этом: «Наше незнание безгранично и отрезвляюще <…> С каждым шагом вперёд, с каждой решённой проблемой мы не только открываем новые, нерешённые проблемы, мы также обнаруживаем, что там, где мы, казалось, стоим на твёрдой и безопасной почве, на самом деле всё ненадёжно и неустойчиво…». См.: Поппер К. Логика социальных наук. В кн.: Д.Г. Лахути, В.Н. Садовский, В.К. Финн (Ред.), Эволюционная эпистемология и логика социальных наук: Карл Поппер и его критики / Пер. с англ. Д.Г. Лахути. М.: Эдиториал УРСС, 2000.
С. 299.
[12] Хайек Ф. Указ. соч. С. 42.
[13] Хайек Ф. Право, законодательство и свобода. Современное понимание либеральных принципов справедливости и политики. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 31.
[14] Тесля А.А. Славянофильский «консерватизм»: между национализмом и либерализмом? // Тетради по консерватизму. 2015. № 4. С. 24.
[15] Франк С.Л. Крушение кумиров. В кн.: С.Л. Франк, Сочинения. М.: Правда, 1990. С. 136.
Нажмите, чтобы узнать больше#консерватизм #общество #постмодерн #традиционные ценности #Украинский кризис #ценности
Ценности и мечты о ценностях в современном обществе — Клуб «Валдай»
Правила и ценностиЦенности и мечты о ценностях в современном обществе
© РИА Новости / Сергей Пятаков
Возможны ли в разделённом обществе какие бы то ни было общие ценности? Не иллюзия ли это? И не устарел ли ценностный подход в эпоху атомизированного постмодернистского общества? Об этом пишет Олег Барабанов, программный директор Валдайского клуба.
Одна из сессий ежегодного заседания клуба «Валдай» в октябре 2022 года была посвящена роли ценностей и ценностной политики в современном обществе как в мире в целом, так и в России. Среди различных аспектов этой темы участники дискуссии поставили вопрос о высшем, в некотором смысле метафизическом, архетипе, который объединяет в себе все ценностные установки и идеалы того или иного общества. Применительно к России для определения этого архетипа был использован термин «русская/российская мечта».
Естественно, если мы говорим о ценностях в парадигме примордиализма, а не социального конструирования и тем паче социальной инженерии, то такой подход, постулирующий наличие изначального архетипа (или монады), в рамках которого объединяются все идеи и ценности, присущие данному обществу, вполне возможен. Также понятно, что доказать рациональным, позитивистским образом объективное существование данного архетипа практически невозможно. Что, впрочем, не мешает различным примордиалистским парадигмам функционировать не только применительно к этнографическим описаниям архаичных и примитивных обществ, но и в рамках вполне современных постструктуралистских подходов к различным научным дисциплинам, изучающим общество XXI века, от социальной психологии до семиотики, например.
При этом очевидно, что главной характеристикой данного национального архетипа/монады является чёткое противопоставление своего национального и инонационального, а также априорное отрицание универсальности ценностных установок.
XIX Ежегодное заседание Международного дискуссионного клуба «Валдай»
24.10.2022 — 27.10.2022
Подробнее о событии
Отсюда, по данной логике, следует, что национальные ценности примордиальны, а универсальные являются не более чем социальным конструктом.
Ещё одним аспектом этого архетипа является презумция того, что он охватывает всё общество целиком, что общество является абсолютно гомогенным по своему составу. И как раз здесь примордиалистская мечта сталкивается с реалиями социальной жизни XXI века.
Одним из ключевых здесь является вопрос о наличии либо отсутствии единого смыслового и семантического поля для разных социальных страт общества.
Поскольку очевидно, что только на его основе те или иные ценностные установки могут быть не просто искусственно сконструированы, но и реально по-серьёзному восприняты обществом. В том же случае, когда поколенческие, классовые, межрегиональные и иные различия оказываются по факту слишком большими для того, чтобы создавать единую среду восприятия идей и поведенческих приоритетов, и о каких бы то ни было объединяющих всё общество ценностях говорить не приходится.
Отсюда возникает вопрос: а возможны ли вообще в разделённом обществе какие бы то ни было общие ценности? Не иллюзия ли это? И не устарел ли ценностный подход в эпоху атомизированного постмодернистского общества? Возможно ли в нём глубокое восприятие ценностей и идей, которые хоть сколько-нибудь выходят за рамки рекламно-маркетинговых установок, генерируемых для клипового сознания?
Ценности, технологии и мифы о России: третий день Ежегодного заседания клуба «Валдай»
В среду, 26 октября, в рамках XIX Ежегодного заседания клуба «Валдай», состоялись четыре тематические сессии, посвящённые гуманитарным вопросам – ценностям, коммуникациям и технологиям.
В ходе специальной сессии, прошедшей в формате открытой дискуссии, эксперты обсудили образ России в мире.
Недавно достаточно ощутимый резонанс в социальных сетях и средствах массовой информации вызвала статья о базовых ценностях в современной России. Судя по составу и статусу авторского коллектива этой статьи, в определённой степени её можно рассматривать как некую квазиофициальную трактовку ценностной политики России сегодня и в будущем. Или же как приглашение к дискуссии с высоких трибун. Авторы статьи предложили своеобразную иерархическую структуру ценностей, которую они назвали «пентабазис». Пять ступеней этой системы по логике авторов таковы: человек – семья – общество – государство – страна. И на каждом из этих уровней формируются свои группы ценностных установок, которые затем сводятся воедино.
Если воспринять эту методологическую концепцию, то нельзя не признать, что в ней, на наш субъективный взгляд, можно отметить отсутствие сразу нескольких уровней подобного формирования ценностей.
Прежде всего, «большой скачок» от семьи сразу к обществу в целом (которое авторы определяют как «семья семей») выглядит достаточно идеалистическим, если не сказать мифологизированным. Здесь исчезает малая социальная группа, ближний круг общения каждого человека, который, по законам социальной психологии, влияет отнюдь не только на поведенческие паттерны, но и на формирование и первичную социальную апробацию тех жизненных идей и ценностных установок, отличающих каждого человека. Причём в условиях широкого распространения социальных сетей эта малая социальная группа для современного человека может быть не только оффлайновой, но и онлайновой.
Следующий уровень, который, на наш взгляд, напрямую влияет на формирование ценностных горизонтов для каждого человека, – это большая социальная группа, которая определяет его идентичность. Это может быть социальный класс, этничность, гендер, поколенческая страта, религия или отсутствие её, образовательная страта, сопричастность к «малой родине», с одной стороны, и к месту, где человек проживает сейчас – с другой, и тому подобное.
Именно эти факторы, как правило, определяют тот круг ценностей, который можно с известной долей условности назвать действительно примордиальными для каждого человека, а отнюдь не социальными конструктами.
И только лишь затем все эти малые и крупные социальные идентичности каждого человека сливаются во всё общество целиком. Это может происходить гармонично или негармонично, конфликтно, здесь уже вопрос об эффективности в том числе и государственной политики применительно к той или иной социальной страте. Без учёта всех этих особенностей общество в целом может предстать слишком уж монолитно гомогенным. И возвращающим нас к тому самому примордиалистскому архетипу национальной мечты, о котором мы упоминали выше. Авторы статьи, впрочем, оперируют термином не «национальная мечта», а «национальный код», но суть вопроса от этого не меняется. Что, нельзя исключать, может являться желаемым для тех или иных целей государственной политики, но вряд ли соответствует действительности, по крайней мере если мы не говорим о сугубо тоталитарных режимах.
Далее, в вышеупомянутом «пентабазисе» над обществом стоят уровни государства (понимаемого как система реальной власти) и страны (понимаемой как патриотическая целостность). Признавая право авторов на свою позицию, разделяющую два этих уровня, и не вдаваясь в споры по этому поводу, тем не менее нельзя не заметить, что выше уровня страны в «пентабазисе» ценностей ничего нет. Уровень «мир» в этой базовой иерархии отсутствует.
Разумеется, это вполне можно объяснить текущими реалиями российской геополитики. А также тем акцентом на отрицании универсального характера идей и ценностей, который был и остаётся характерным для официальной российской ценностной политики. И это снова возвращает нас к идее примордиальной и сугубо национальной мечты.
Характерно и то, как авторы статьи синтезируют высказывания своих респондентов о «метафорах образа будущего». Среди них, в частности, упоминаются «мессианство, неопределённость, состояние перманентного ожидания чуда, ориентация на культовые образы прошлого».
Тем самым фактически примордиалистская монада национальной мечты закольцовывает будущее с прошлым. И выделяет телеологичность, высшую предызбранность, фаталистский оптимизм и божественное провидение – все те элементы, которые можно найти в любом стандартном описании примордиальной картины мира. И которых много, допустим, в известных этнографических книгах Клода Леви-Стросса. Или в «эпистемической теории чудес» Баруха Спинозы. Как видим, все эти концепты никуда не исчезают и в XXI веке.
Ценности и социальная (де)мобилизация
Олег Барабанов
Вопрос о ценностях войны перешел из сугубо исторической плоскости в насущную реальность. И это ставит перед обществом и человеком принципиально новые аксиологические вызовы, требует резкого переосмысления своих прошлых ценностных и поведенческих установок, пишет Олег Барабанов, программный директор Валдайского клуба, по мотивам валдайской дискуссии о мировом идейно-духовном ландшафте.
XIX Ежегодное заседание Международного дискуссионного клуба «Валдай»
24.10.2022 — 27.10.2022
Подробнее о событии
Данный текст отражает личное мнение автора, которое может не совпадать с позицией Клуба, если явно не указано иное.
ценности
Большой Валдай — 2022
Распечатать
Опубликовать в блоге
Опубликовать в блоге
Россия – Запад: ставки растут30.06.2023
БРИКС как позитивная альтернатива для нового миропорядка29.06.2023
БРИКС и политическая экономия нового мирового порядка29.06.2023
БРИКС на рубеже истории: неожиданные испытания29.
06.2023
28.06.2023
Сербия: давление Запада и национальные интересы27.06.2023
VALUES Синонимы: 16 синонимов и антонимов к VALUES
- Игры
- Рекомендуемые
- Поп-культура
- Советы по написанию
- 9 0011
- Все игры
- Ежедневный кроссворд
- Головоломка со словами
- Поиск слов
- Избранное
- Все избранное
- Слово дня
- Синоним дня
- Слово года
- Новые слова
- Языковые истории
- Поп-культура
- Вся поп-культура
- Сленг
- Эмодзи
- Мемы
- Сокращения 9001 1 Пол и сексуальность
- Все советы по письму
- Тренер по грамматике ТМ
- Центр письма
- Основы грамматики
- Обычно путают
- тезаурус
- значений
определение значений на Dictionary.comсинонимы для
значений- отношение
- убеждения
- символ
- код
- поведение
- совесть
- этика
- идеалы
- честность
- мораль
- нравы
- угрызения совести
- стандарты
- чувство долга
- чувство чести
антонимов для
значенийНаиболее релевантные
- безнравственность
Тезаурус Roget’s 21st Century, третье издание Copyright © 2013, Philip Lief Group.
Как использовать значения в предложении
Образование контролирует передачу значений и формирует дух, прежде чем доминировать над душой.
Зажигательный роман Уэльбека изображает Францию с президентом-мусульманином | Пьер Ассулин | 9 января, 2015 | THE DAYDY BAST
И да, наши ценности включают терпимость к тем, кто хочет высмеивать религию.
Айаан Хирси Али: Наш долг — сохранить существование Charlie Hebdo | Аян Хирси Али | 8 января 2015 г. | THE DAILY BEAST
Один левый твиттер даже пожаловался, что вторжение противных американских туристов подорвет «семейные ценности » на Кубе.
Хипстерские апологеты Кастро хотят, чтобы Куба оставалась «подлинно» бедной | Майкл Мойнихан | 18 декабря 2014 г. | ЕЖЕДНЕВНЫЙ ЗВЕРЬ
Конечно, туристы уже заполонили кубинские пляжи и отели, многие из которых являются сетевыми, подрывая «семейные ценности ».
Хипстерские апологеты Кастро хотят, чтобы Куба оставалась «подлинно» бедной | Майкл Мойнихан | 18 декабря 2014 г. | THE DAYDAY BAST
«Это преступление, которое идет вразрез со всеми человеческими ценностями и нормами», — продолжил он.
Абу-Даби рассматривает убийство учителя в США как теракт | Крис Олбриттон | 4 декабря 2014 г. | ЕЖЕДНЕВНЫЙ ЗВЕРЬ
Со временем эта земля выросла до больших значений и благодаря этому ее владельцы стали состоятельными.
Поселенец | Оскар Мишо
Что ж, у меня есть некоторое представление о значениях , так как я покупаю этот дом, и я не считаю, что недвижимость стоит такую сумму.
Поселенец | Оскар Мишо
Вы согласны, что лицо, участвующее в споре, вероятно, сможет более правильно судить о значения ?
Поселенец | Оскар Мишо
Многие растения использовались в качестве сидеральных удобрений, и были высказаны разные мнения относительно их относительных значений .
Элементы агрохимии | Томас Андерсон
Городская собственность и земли были оценены в ценностях намного выше тех, в которые их действительно оценивали владельцы.
Филиппинские острова | Джон Форман
Синоним дня
Выбрать синоним к слову задушить
- понять
- подавить
- использовать
- Синонимы к слову
- Антонимы к слову
- Родственные слова
Оценка личных ценностей (PVA) — Barrett Values Center
Кто вы, что вам дорого, что вас расстраивает и что лежит в основе ваших решений, — все это связано с вашими личными ценностями.
Ваши ценности отражают ваши убеждения и то, что для вас важно. Это сокращенный способ описать ваши мотивы. Ваши убеждения лежат в основе того, что вы цените — и то, и другое влияет на принятие вами решений.
Оценка личных ценностей — это простой опрос, который займет у вас всего несколько минут и предоставит массу информации о том, почему вы делаете то, что делаете.
19,95 долларов США
Пятьдесят процентов всех доходов от оценки личных ценностей идут на благотворительность.
С января по июль 2023 года мы поддерживаем следующие замечательные благотворительные организации:ПЕРИОД БЕДНОСТИ
Изменение мира с женщинами и девочками
Период бедности | ActionAid UKНАВЕДИТЕ, ЧТОБЫ УЗНАТЬ О BVC TEAM PERSONAL CONNECTION
«Хотя мы можем не думать об этом как о глобальной проблеме, она затрагивает женщин и девочек во всем мире, от Великобритании до Уганды.
Для некоторых выбор стоит между едой и предметами гигиены. Для других это означает, что они не могут получить доступ к образованию во время менструации. Последствия этого выходят далеко за рамки того, что мы видим вначале». Эмма К
ВРАЧИ БЕЗ ГРАНИЦ
Медицинская помощь, когда она больше всего нужна
doctorwithoutborders.orgНАВЕДИТЕ, ЧТОБЫ УЗНАТЬ О BVC TEAM ЛИЧНОЕ СВЯЗЬ
«Гондурас, моя родная страна, имеет ограниченный доступ к здравоохранению. Мы должны выезжать за границу, если нам нужны специализированные медицинские услуги. Моя бабушка не могла поехать в другую страну для необходимой операции по удалению катаракты. Нам повезло, что в то время «Врачи без границ» оказывали медицинскую помощь людям в Гондурасе. Моей бабушке сделали операцию, которая вернула ей зрение. Это один из многих случаев, когда «Врачи без границ» помогали людям независимо от их социального статуса, пола, возраста или расы». — Наталья
ОЧИСТКА ОКЕАНА
Крупнейшая очистка в истории
Очистка океанаНАВЕДИТЕ, ЧТОБЫ УЗНАТЬ О BVC КОМАНДА ЛИЧНАЯ СВЯЗЬ
«Здоровье океана — это глобальная проблема, которая оказывает влияние на окружающую среду и экономику во многих странах, где мы ведем бизнес и поддерживаем отношения.
Как и BVC, Ocean Cleanup использует взвешенный подход и свежее мышление, чтобы изменить ситуацию. Я родился в прибрежном городке и ценю дикую красоту океана. Я также ценю управление и идею оставить место лучше, чем вы его нашли». — Дженни
ПЕРИОД БЕДНОСТИ
Изменение мира с женщинами и девочками
Период бедности | ActionAid UKНАВЕДИТЕ, ЧТОБЫ УЗНАТЬ О BVC TEAM PERSONAL CONNECTION
«Хотя мы можем не думать об этом как о глобальной проблеме, она затрагивает женщин и девочек во всем мире, от Великобритании до Уганды. Для некоторых выбор стоит между едой и предметами гигиены. Для других это означает, что они не могут получить доступ к образованию во время менструации. Последствия этого выходят далеко за рамки того, что мы видим вначале». Эмма К
ВРАЧИ БЕЗ ГРАНИЦ
Медицинская помощь, когда она больше всего нужна
doctorwithoutborders.orgНАВЕДИТЕ, ЧТОБЫ УЗНАТЬ О BVC TEAM ЛИЧНОЕ СВЯЗЬ
«Гондурас, моя родная страна, имеет ограниченный доступ к здравоохранению.
Мы должны выезжать за границу, если нам нужны специализированные медицинские услуги. Моя бабушка не могла поехать в другую страну для необходимой операции по удалению катаракты. Нам повезло, что в то время «Врачи без границ» оказывали медицинскую помощь людям в Гондурасе. Моей бабушке сделали операцию, которая вернула ей зрение. Это один из многих случаев, когда «Врачи без границ» помогали людям независимо от их социального статуса, пола, возраста или расы». — Наталья
ОЧИСТКА ОКЕАНА
Крупнейшая очистка в истории
Очистка океанаНАВЕДИТЕ, ЧТОБЫ УЗНАТЬ О BVC КОМАНДА ЛИЧНАЯ СВЯЗЬ
«Здоровье океана — это глобальная проблема, которая оказывает влияние на окружающую среду и экономику во многих странах, где мы ведем бизнес и поддерживаем отношения. Как и BVC, Ocean Cleanup использует взвешенный подход и свежее мышление, чтобы изменить ситуацию. Я родился в прибрежном городке и ценю дикую красоту океана. Я также ценю управление и идею оставить место лучше, чем вы его нашли».
