Детское мышление: В чем разница детского и взрослого мышления

Развитие мышления у детей дошкольного возраста

Одной из важных особенностей ребёнка в будущем является развитие мышления уже сегодня. Важно как можно раньше начать уделять этому внимание. 

Есть такое понятие как «сензитивный период». Это оптимальный этап для развития того или иного навыка. Для детей периодом, когда закладывается фундамент, является возраст от 1 года до 7 лет. 

В статье мы поговорим о стадиях развития мышления у детей, способах, а также связи мышления с другими навыками.

Содержание статьи:

Особенности мышления в дошкольном возрасте

Мозг дошкольника подвижен и податлив, открыт новым знаниям. Именно поэтому полезные привычки, желание заниматься спортом, музыкой, театральным и художественным искусством закладываются именно в дошкольный период. 

Для того чтобы ребенок мог анализировать и мыслить необходимо постоянно ставить перед ним новые задачи, а также модернизировать и усложнять уже полученные навыки.

Можно выделить несколько факторов, оказывающих сильное влияние на мышление ребенка:

• Круг общения. Чем старше ребёнок, тем больше вокруг него должно быть детей и взрослых. В этом помогают детские сады, кружки и секции. Малыш должен наблюдать разные модели поведения как взрослых, так и детей.
• Развитие речи. Ребенок учится строить предложения, выражать свои мысли. 
• Формирование аналитического мировосприятия. Дошколята характеризуются тем, что обращают внимание на формы, цвет, величину, пространственное расположение и временные рамки.
• Приобретение навыков и умений. Ребенок учится пересказывать, читать по слогам, петь. 
• Становление личностных качеств. Характер, адаптивность, инициативность, организованность – всё это формируется в результате воспитательных мероприятий.
• Формирование самооценки. Развитый ребёнок способен оценивать себя.
• Появление самоконтроля. Ребенок учится управлять своим поведением и поступками. 

Стадии развития мышления

• наглядно-действенное;
• наглядно-образное;
• словесно-логическое.

Наглядно-действенное мышление формируется в возрасте 1-3 лет. Когда в результате своих действий ребенок, сам того не осознавая, делает выводы «на будущее». И подтверждением тому являются разобранные на запасные части игрушки, клавиатуры, родительские гаджеты. Целью этих действия является познание «а что там внутри?».

В возрасте 3-7 лет формируется наглядно-образное мышление. Именно в этот период проявляются первые признаки анализа. Например, имея определённые навыки, ребёнок уже может сказать какой игрушка будет на ощупь, видя её на витрине магазина. Многие уже могут прогнозировать ситуацию.

Ближе к 6 годам появляются первые задатки словесно-логического мышления. На этой стадии ребенок начинает давать развернутые ответы после анализа информации, способен выстраивать в правильном порядке последовательность событий, может охарактеризовать практически любой предмет. Речь оказывает первостепенное значение на развитие мышления ребёнка.

Мыслительные операции

Наблюдая за тем, как развивается мышление ребенка, весь мыслительный процесс можно поделить на стадии:

• сравнение;
• анализ;
• синтез;
• обобщение.

На стадии сравнение ребёнок учится находить одинаковое в разном, разное в одинаковом. Уместно в этот период давать картинки «найди отличия», играть в мемори (начинать с 6 пар картинок, постепенно увеличивая количество).

На стадии анализа происходит выделение черт, качеств, свойств, используемых материалов и предметов. В своем воображении ребенок может разделить любое изделие на составные части.

Стадия синтеза тесно связана со стадией анализа. Без анализа синтезировать не получится. Пример тому чтение. Не запоминая букв, не понимая как они сливаются в слоги, ребёнок не сможет читать.

Яркими признаками обобщения являются выделение общих признаков предметов, объединение в группы. Как только у ребёнка появляется связная речь, использование большого количества обобщающих понятий – знайте, началась стадия обобщение.

Как развивать мышление дошкольника

Развитие мышления идёт через игру, так как это ведущий вид деятельности. Обыграть можно всё. С педагогической точки зрения следует развивать в разных направлениях. Больше вовлекайте ребёнка в работу по дому. 

Ознакомьтесь с таблицей, в ней размещены основные типы упражнений для развития мышления у детей, на которые мы делаем акцент в своих занятиях.

Виды занятий	Описание
Задание на развитие памяти	Запоминание элементов изображений, последовательность деталей и прочее
Логические упражнения	Найти то, чего недостает, определение закономерности, используя анализ, сравнение, рассуждение
Задачи на классификацию	Сортировка, группирование по признакам и подобное
Упражнения на концентрацию внимания	Нахождение одинаковых свойств, различия между предметами, изображениями и т.п.
Задания на развитие пространственного восприятия	Развитие визуализации, пространственного расположения, решение ребусов и головоломок
Упражнение на развитие аналитических способностей	Поиск деталей, лишнего или не соответствующего действительности
Задачи на формирование стратегического подхода	Продумывание целой цепочки действий. Анализ последовательностей и результатов

Упражнения и игры на развитие мышления у дошкольников

Давайте рассмотрим варианты упражнений и игр, которые можно легко использовать в быту всей семьёй.

Игры на развитие наглядно–действенного мышления

1. «Разложи по группам» — игра при которой работа глаз и рук является ведущей. Например, разложите перед ребёнком большие ложки, десертные и чайные. Попросите их рассортировать. Ребенок должен решить сам по какому принципу это сделать. 
2. Игра «Построй ряд». Здесь можно использовать блоки цилиндров, цветные таблички, тепловые бутылочки, вкусовые бутылочки, танграм и другие материалы. Например, необходимо построить ряд от большого к маленькому. Используются блоки цилиндров из метода Монтессори. Цветные таблички одного цвета, но разных оттенков, необходимо разложить от самого темного до самого светлого.
3. Игра «Найди место для матрёшки». Для нее потребуются матрёшки (минимум из 6 частей). Расставляем фигурки в ряд на равном расстоянии друг от друга. Потом просим ребёнка закрыть глаза, убираем одну фигурку, а остальные выравниваем. Малыш открывает глаза и пытается найти место, между какими фигурками стояла матрёшка. По мере выполнения задания количество составляющих должно увеличиваться.

Игры на развитие наглядно-образного мышления

1. Игра «На что похоже?». Ее вариаций очень много. Одним из них может быть показ изображения причудливой кляксы. Дайте возможность ребёнку продумать что это, кто это, какой на вкус, какой на запах, чем занимается и другие признаки.
2. Игра «Назови одним словом». В зависимости от возраста у ребёнка будет меняться подход к определению предметов. Для у детей 3-4 лет – простые обобщение типа: мебель, посуда, ягоды, цветы. Для ребёнка в возрасте 5 лет обобщение должно быть более глубокое, например: насекомые, дикие животные, домашние животные, профессии и прочее. Дети 6-7 лет уже оперируют такими понятиями, как животные Африки, Азии, фрукты Европы, Азии и т.п.
3. Игра «Дай определение». Ребёнку предлагается предмет, который он характеризует. Например, показываем кружку, которую нужно описать: большая, папина, хрупкая, стеклянная и др. А потом ребёнок вам показывает предмет, а вы характеризуете.

Игры на развитие словесно-логического мышления

1. Игра «Собери картинку». Она является аналогией пазлов. Задача ребёнка из нескольких деталей собрать целую картинку. Чем старше малыш, тем больше деталей.
2. Игра «Продолжи ряд». Нарисуйте цепочку и ряд бусин в определенной последовательности жёлтая, зелёная, голубая, розовая, а потом повторите ряд один раз и предложите ребёнку продолжить. Чем старше ребёнок, тем больше бусин, меняются их размеры.
3. «Противоположности». Игра на подбор противоположного. Например, вы говорите холодный, а ребёнок подбирает горячий; мокрый-сухой; чёрный-белый и прочее.
4. Игра «Угадай о чём речь». Вы последовательно описываете предмет, а ребенок догадывается о чём идёт речь. Например: круглый, полосатый, сладкий, сочный – арбуз.

В заключении

Каким ребенок вырастет, с каким характером, насколько хорошо будет развито его мышление – все это закладывается в детстве.  

В наших развивающих центрах занятия для детей дошкольного возраста основаны на зарекомендовавших себя методах Т. Бьюзена, Н. Зайцева, М. Монтессори, З. Дьенеша, А. Валявского, Косиновой, Е. Железновой, Г. Домана. Мы используем специализированные материалы, направленные на развитие мышления у детей согласно сензитивного периода. Приходите на занятия и убедитесь в этом сами.

Детское мышление

Проблема развития детского мышления является предметом научного исследования психологов и педагогов в течение многих лет. Современная концепция общего образования во главу угла ставит идею развития личности ребенка

, формирования его творческих способностей, воспитания важных личностных качеств. Это объясняет актуальность данной темы.

Дошкольное детство — небольшой отрезок в жизни человека. Но за это время ребенок приобретает значительно больше, чем за всю последующую жизнь. Приобретаются навыки взаимодействия с предметами, дети учатся говорить, думать, воспринимать, усваивают определенные правила, делают первые попытки управлять своим поведением. Все это предполагает наличие развитой памяти и мышления.

Мышление — высший познавательный процесс обобщенного и опосредованного отражения действительности. Мышление является самым важным процессом познания. Для развития мышления детей необходимо целенаправленное обучение и воспитание взрослым.

В отличие от периода раннего детства, в дошкольном возрасте мышление опирается на представления. Ребенок может думать о том, что в данный момент он не воспринимает, но что он знает по своему прошлому опыту.

Родители для развития мышления детей старшего дошкольного возраста в домашних условиях могут следовать следующим рекомендациям:

1. Не стоит допускать скуки ребенка во время занятий. Только если ребенок с интересом подходит к занятию, он сможет творчески и интеллектуально проявить себя.

2. Упражнения необходимо повторять. Время и практика определяет развитие умственных способностей детей. Если у ребенка не получается что-то, нужно сделать перерыв, и вернуться к этому упражнению позднее, или преподнести его в более легкой форме.

3. Занимаясь рисованием, лепкой, изготавливая различные поделки, следует не только копировать образцы и отрабатывать отдельные графические навыки, но и развивать исследовательские навыки, умение фантазировать, воображать.

4. Мышление активно развивается в процессе беседы с детьми о природе, социальных явлениях. Также можно обсуждать с ними прочитанные книжки, анализировать поведение людей.

5. Не стоит проявлять излишней тревоги относительно немногочисленных успехов или не слишком быстрого продвижения вперед, а порой даже небольшого регресса.

6. Важно проявлять терпение, и не давать ребенку задания, которые превышают его интеллектуальные возможности на данном этапе.

7. Нельзя заставлять ребенка заниматься, если он усталый или расстроенный. В этом случае следует предоставить ребенку возможность позаниматься тем, что ему нравится.

8. В первую очередь нужно акцентировать внимание на успехах ребенка, поддерживать его, избегать недоброжелательной оценки. Важно поощрять такие качества, как терпение, целеустремленность, настойчивость. Ни в коем случае нельзя подчеркивать слабости ребенка в сравнении с другими детьми, а напротив, формировать у него уверенность в собственных силах.

Таким образом, можно сделать вывод, что развивать мышление детей дошкольного возраста в домашних условиях – задача очень важная, и, при соблюдении данных рекомендаций, легко выполнимая. При систематических занятиях положительные результаты не заставят себя долго жать.

Автор:  Рудавина А.А.

Л.С. Выготский «Мышление и его развитие в детском возрасте»

Сегодня, 17 ноября, исполняется 120 лет со дня рождения Льва Семеновича Выготского — выдающегося русского психолога, мыслителя, основателя культурно-исторической школы в психологии. В связи с этой памятной датой Высшая школа методологии публикует одну из лекций Льва Семеновича, посвященную мышлению и его развитию в детском возрасте. Эта работа входит в курс лекций, в котором помимо мышления рассматриваются восприятие, память, эмоции, воображение, проблема воли и их развитие в детском возрасте.

Сегодня у нас на очереди проблема мышления и его развития. Мы снова начнем анализ проблемы со схематического очерка тех теоретических концепций, которые в приложении к проблеме мышления имеют сейчас актуальное значение для психологии.

Как всегда, на первом месте с исторической точки зрения должна быть поставлена попытка ассоциативной психологии, которая впервые экспериментально взялась за разрешение проблемы мышления. Ассоциативная психология наткнулась здесь на огромные трудности: с точки зрения ассоциативного течения наших представлений оказалось чрезвычайно сложно объяснить целенаправленный характер мышления. Ассоциативная связь представлений в том и заключается, что одно представление вызывает другое, которое с ним связано по смежности или времени. Однако откуда возникает в потоке представлений целенаправленность мышления? Почему из этого потока представлений возникают такие ассоциации, которые относятся к поставленной перед нашим мышлением задаче? Каким образом возникает логическая планировка, логическое строение ассоциативного потока представлений? Чем, наконец, отличается мышление человека при решении определенной задачи от простого ассоциирования, когда одно слово нанизывается вслед за другим в ассоциативную цепь? На все эти вопросы ассоциативная психология не могла ответить иначе, как сделав попытку ввести дополнительные понятия, до тех пор в экспериментальной психологии неизвестные.

Первая попытка экспериментально объяснить целенаправленность и логически упорядоченный ход ассоциации в мыслительном процессе была сделана с помощью введения понятия персеверации, или персеверативной тенденции. Сущность ее в следующем: психологи стали допускать, что в нашем сознании наряду с ассоциативной тенденцией, которая заключается в том, что каждое представление, находящееся в сознании, имеет тенденцию вызывать другое, связанное с ним, была отмечена другая, как бы противоположная ей персеверативная тенденция. Сущность ее в том, что всякое представление, проникшее в сознание, имеет тенденцию укрепиться в этом сознании, задержаться в нем, а если это представление вытесняется другим, связанным с ним, то обнаруживается персеверативная тенденция ворваться в течение ассоциативного процесса и возвратиться к прежним ассоциациям, как только для этого окажется возможность.

Экспериментальные исследования ряда авторов показали, что такая персеверативная тенденция действительно присуща нашим представлениям как в свободном течении ассоциаций, так и в упорядоченном течении, когда мы подбираем их по какому-нибудь установленному заранее порядку.

Из соединений ассоциативной и персеверативной тенденций психология того времени и пыталась объяснить процесс мышления. Наиболее красноречивое выражение эта идея нашла у Г. Эббингауза, который дал классическое определение мышления, сказав, что оно представляет собой нечто среднее между навязчивой идеей и вихрем, скачкой идей.

Навязчивая идея является, как вы знаете, такой персеверацией в сознании, от которой человек не может освободиться. Она переживается как точка, в которую уперлось сознание, с которой оно не может быть сдвинуто произвольным усилием. Вихрь или скачка идей означает такое патологическое состояние нашего сознания, которое характеризуется обратным явлением: мышление не может длительно остановиться на одном пункте, но одна идея сменяется другой по внешнему созвучию, по образному сходству, по случайному совпадению, по внешнему впечатлению, которое врывается в ход этого мышления; в результате создается впечатление скачки идей, которая, как известно, обнаруживается в клинической картине маниакального возбуждения. По мнению Эббингауза, следовательно, мышление — нечто среднее между крайним выражением персеверативной тенденции, которая имеет место в навязчивой идее, и крайним выражением ассоциативной тенденции, которая проявляется в скачке или вихре идей.

Пример, который берет Эббингауз, чрезвычайно прост и груб и поясняет основные взгляды того времени с достаточной наглядностью. Представьте себе, говорит Эббингауз, человека, который находится в закрытой комнате, зная, что в доме пожар, и ищет средства спастись. Как он будет вести себя? С одной стороны, поведение его будет напоминать поведение больного, который страдает скачкой идей. Он будет то бросаться от окна к двери, то ждать помощи и, не дождавшись, опять бросаться. Его мысли будут перепрыгивать с одного на другое. Но, с другой стороны, его поведение будет напоминать поведение человека с навязчивой идеей: что бы он ни предпринимал, имеется центральное представление, которое персеверирует в его сознании и определяет его течение идей, — это мысль о том, как бы спастись из горящей комнаты. Там, где мышление работает правильно, оно обеспечивает некоторый устойчивый момент, персеверирующее представление; в данном случае эту функциональную задачу выполняет то, о чем мы думаем, что является предметом нашего мышления; в эту минуту оно и является в сознании персеверирующим представлением, а вся развертывающаяся цепь ассоциаций, которая проходит в сознании и из которой мы отбираем то, что нужно нашей мысли, все это быстрое движение ассоциативной цепи будет олицетворять другую, противоположную тенденцию — ассоциативную.

Из расщепления этих двух тенденций Эббингауз объяснял мышление больного человека с навязчивым состоянием и со скачкой идей. Он указал, что обе эти тенденции присущи нормальному сознанию, но находятся в расщепленном виде в психозе. Развитие ребенка объяснялось им следующим образом. Ребенок в самом раннем возрасте обнаруживает чрезвычайно ясную персеверативную тенденцию. Он с чрезвычайной стойкостью застревает на интересном впечатлении, вызывает его неутомимо, много раз подряд; как известно из ряда примеров, он вновь и вновь возвращается к занимающему его предмету. Таким образом, персеверативная тенденция, придающая всему процессу известное единство, свойственна ребенку с раннего возраста; точно так же свойственна ему и ассоциативная тенденция, тенденция к смене деятельности, к смене представлений. Вся беда в том, что у ребенка тенденции не объединены, не сотрудничают друг с другом настолько планомерно и согласованно, чтобы в результате получился процесс логического мышления, как это имеет место у взрослого человека.

Таким образом, процесс развития детского мышления для ассоциативной психологии, верной своим тенденциям, сводился к тому, что элементы, из которых строится функция мышления, — ассоциативная и персеверативная тенденции — с самого начала были не объединены и лишь в процессе развития возникает объединение этих тенденций, их цементирование, что и составляет главную линию в развитии детского мышления.

Несостоятельность этой точки зрения очень скоро обнаружилась в эксперименте, и была сделана последняя теоретическая попытка спасти основной скелет ассоциативной концепции мышления, которая принадлежит немецкому психологу Н. Аху.

Как известно, Ах исходит в своих первых исследованиях, посвященных проблеме мышления, из недостаточности объяснения процессов мышления с помощью этих двух тенденций — ассоциативной и персеверативной. Он показывает, что с точки зрения одной только ассоциации и персеверации мы не в состоянии объяснить разумный характер мышления, ибо мы можем великолепно себе представить, что наличие и устойчивости представления, и разбегающихся от него в разные стороны ассоциативных цепей может отнюдь не быть связано с осмысленным, разумным характером движения этих ассоциативных цепей. 

Неудачи попыток такого объяснения и привели к тому, что дорога экспериментов детского мышления разбилась на три русла.

Одно русло приводит к современному бихевиоризму, оно воскрешает по существу это старое учение. Это русло представлено теорией Д. Уотсона и его единомышленников, которые рассматривают процесс мышления как простую ассоциативную смену первичных движений, проявляющихся либо в зачаточной, либо в открытой форме; теория Уотсона довела до конца эту идею, соединяя ассоциативную и персеверативную тенденции в теорию проб и ошибок. В теории проб и ошибок, которая первоначально была выдвинута для объяснения поведения животных в трудных ситуациях, мы находим действительно чистейшее психологическое выражение такой комбинации ассоциативной и персеверативной тенденций, ибо животное, действуя методом проб и ошибок, ведет себя совершенно так же, как гипотетический человек у Эббингауза, мышление которого выводится из комбинации ассоциативных и персеверативных тенденций.

По выражению одного из наиболее крупных представителей этой школы, гвоздь проблемы ассоциативизма заключается в том, чтобы объяснить, каким образом из механически действующих тенденций возникает осмысленная, разумная деятельность. Разрешение этой проблемы, говорит он, было подобно разрешению проблемы с колумбовым яйцом. Нужно было только объявить, что так называемая разумная деятельность при человеческом мышлении на самом деле является иллюзией, она нам только кажется или представляется разумной вследствие своей практической полезности, вследствие того, что она приводит к ценному приспособительному результату, а на самом деле она всегда строится по типу проб и ошибок, т. е. всегда возникает как случайный результат из слепой игры ассоциативных процессов, направляемых персеверирующим стимулом, который все время гонит эти ассоциативные процессы в определенном направлении. Таким образом закончилось одно из ответвлений, на которые разбилась сейчас мысль психологов.

Другие психологи пошли в противоположном направлении. У них не хватило ни мужества, ни достаточной веры в правду ассоциативных принципов (которые к этому времени зашатались), для того чтобы сделать последовательный вывод о том, что из неразумных элементов может быть построена модель разумной по существу деятельности. Они пытались во что бы то ни стало сохранить возможность объяснения действительно разумного характера человеческого мышления, не прибегая при этом к каким-нибудь идеям, которые коренным образом разрушили бы основные предпосылки ассоциативной психологии. Таков был путь всей серии работ Аха, в свое время составившего целую эпоху в изучении мышления. Н. Ах решил искать источник разумного человеческого мышления, возникающего из слепой игры механических тенденций, в воле. Его первая работа «Волевая деятельность и мышление» выясняет их соотношение. В экспериментальной работе Ах раскрыл волевую деятельность как деятельность, связанную с новой тенденцией, и к двум уже существовавшим в экспериментальной психологии общепризнанным тенденциям — персеверативной и ассоциативной — прибавил третью — детерминирующую тенденцию. Из комбинации трех тенденций он пытался вывести разумный характер человеческого мышления и наметить путь, противоположный тому, которым пошли бихевиористы. Существо детерминирующей тенденции в том, что наряду с такими первичными тенденциями, как ассоциативная и персеверативная, существует отдельное представление, которое обладает детерминирующей силой, т. е. способностью регулировать течение ассоциативного процесса так, как мы регулируем его сознательным волевым усилием, когда стараемся думать разумно и не даем нашим мыслям отвлечься. Такая способность детерминированно-ассоциативного представления, по Аху, присуща не всякому представлению, а только целевому, т. е. такому, которое в самом себе содержит цель деятельности.

Таким образом, вступив на телеологическую почву для выяснения этого явления, Ах пытался противопоставить свою теорию, с одной стороны, крайне идеалистической, виталистической теории вюрцбургской школы, которая исходила из первичного телеологического характера мышления, а с другой — старой механистической ассоциативной школе. Комбинацией этих трех тенденций Ах пытается объяснить главнейшие основы мышления и показать, как с присоединением телеологически действующего целевого представления, регулирующего ход слепой игры ассоциативного процесса, возникает разумный характер нашего мышления. Однако это был тупик, и теоретический и экспериментальный, как и тот путь, которым пошла ассоциативная психология.

Третий путь, исторически подготовленный всем развитием психологии, являющийся реакцией на атомистический характер ассоциативной школы, был путем открыто идеалистическим. Пересмотр основного учения ассоциативной школы был произведен так называемой вюрцбургской школой, группой психологов — учеников О. Кюльпе. Как известно, основная идея учеников Кюльпе, как и основная идея экспериментальных работ этой школы, заключалась в том, что мышление было строго-настрого отделено от остальных процессов психической деятельности. 

В то время как по отношению к памяти и к другим моментам психической деятельности ассоциативные законы признавались сохраняющими полную силу, по отношению к мышлению они объявлялись неосновательными.

Первое, что сделала вюрцбургская школа (она хорошо известна, и поэтому я могу остановиться на этом схематически), следующее: она подчеркнула абстрактный, нечувственный, ненаглядный, безобразный характер нашего мышления; она, как и парижская школа, работавшая в этом смысле с ней заодно, школа, которую возглавлял А. Бине, показала в ряде исследований, что состояния сознания, которые богаты образами (например, наши сновидения), бедны мыслью и, наоборот, состояния, богатые мыслью (например, игра великих шахматистов в исследовании Бине), бедны образами. Развитие этих исследований показало: здесь происходит переживание, при котором чрезвычайно трудно уловить какой-нибудь образный, конкретный характер, часто оно совершается так, что мы даже не можем уловить слов, сопровождающих мышление. Если образы и отдельные слова и появляются в нашем переживании и могут быть зарегистрированы при самонаблюдении, то в процессах мышления они, скорее, носят случайный и поверхностный характер, но никогда не образуют существенного ядра этих процессов. Догма о безобразном и нечувственном характере мышления сделалась исходным пунктом для крайне идеалистической концепции мышления, вышедшей из вюрцбургской школы. Основная философия этой школы заключалась в том, что мышление объявлялось столь же первичной деятельностью, как и ощущение. Эта буквальная формулировка, принадлежавшая Кюльпе, стала лозунгом всего этого движения.

В отличие от ассоциативной психологии психологи этой школы отказались выводить мышление из комбинации более элементарных тенденций, присущих нашему сознанию, и говорили, что мышление представляет, с одной стороны, совершенно иную психическую деятельность, чем более элементарные, низшие виды психической деятельности, а с другой — что мышление столь же первично, как и ощущение, что мышление, следовательно, не зависит от опыта. Таким образом, первичная функция мышления понималась ими как необходимая психическая предпосылка сознания человека.

Когда мышление стало рассматриваться таким способом, то, по выражению Кюльпе, точно с помощью волшебной палочки неразрешимая для прежних поколений психологов задача вдруг отпала сама собой. Ведь трудность для естественнонаучных психологов (и в первую очередь ассоциативной школы) заключалась в объяснении разумного характера мышления; здесь же характер мышления принимался как нечто первичное, изначально присущее самой этой деятельности, столь же не требующее объяснения, как и способность человеческого сознания ощущать. Поэтому естественно, что эту школу приветствовал тогда впервые народившийся и себя до конца осознавший психовитализм в лице Г. Дриша и других исследователей, которые пытались, показать, будто психология, идя от высшей формы абстрактного мышления взрослого человека, пролагает пути для того, чтобы понять: разумная жизненная сила представляет не поздний продукт длительного развития, но является чем-то изначально заложенным в живой материи. Допущение наличия разумного живого начала, говорит Дриш, столь же необходимо для объяснения развития человеческого мышления, как и для объяснения поведения какого-нибудь червяка. Целесообразность жизни стала рассматриваться виталистами в том же плане, как и разумная целесообразная деятельность, проявляющаяся в высших формах человеческого мышления.

Таковы были три разветвления экспериментальной мысли исследователей, пытавшихся вырваться из того тупика, в который проблема мышления была загнана бесконечными попытками ассоциативной психологии путем различных комбинаций вывести из бессмысленной игры ассоциативных тенденций разумный характер, осмысленную деятельность человеческого мышления.

Я не буду сейчас останавливаться ни на более сложных отношениях, существовавших между этими отдельными школами в учении о мышлении, ни на целом ряде новых путей разрешения этих проблем, которые возникали в это время или значительно позже. Всякий прекрасно знает, что если вюрцбургская школа и современные бихевиористы рождены неудовлетворенностью ассоциативной психологии, то по отношению друг к другу они представляли собой противоположные школы и бихевиоризм явился в известной мере реакцией на учение вюрцбургской школы.

В истории интересующей нас проблемы несколько своеобразное место занимает структурная теория мышления. В то время как все только что упомянутые разветвления возникли в противовес ассоциативной школе, правильное понимание гештальт-теории становится возможным, если принять во внимание некоторые исторические условия ее появления. Логически она противопоставлена ассоциативной психологии. Возникает иллюзия, что она появилась непосредственно после ассоциативной психологии. Исторически было иначе. Ассоциативная психология породила целый ряд направлений, из которых я указал на три главнейших. Эти направления привели к тупику, который проявился в том, что возникли в максимально чистом, как бы разложенном виде виталистическая и механистическая линии в теории мышления. Только тогда, когда они потерпели поражение, когда обе они завели экспериментальное исследование в тупик, только тогда возникает структурная теория.

Центральная задача структурной психологии — преодоление ассоциативной психологии, но преодоление ее не методом виталистического и вместе с тем не методом механистического мышления. Наиболее ценный эффект структурной психологии — это сделанные ею описания. Структурная психология попыталась перевести самое исследование в такую плоскость, где была бы сохранена возможность движения научного исследования без того, чтобы оно немедленно уперлось в один из двух тупиков буржуазной мысли — механицизм или витализм. Вся полемика, относящаяся сюда, хорошо изложена у К. Коффки. Подробно останавливаться на этом я не буду. Скажу только, что структурная психология оказалась наименее продуктивной для решения проблемы мышления. Если не считать исследования М. Вертгаймера «Психология продуктивного мышления» и работы А. Гельба и К. Гольдштейна, занимавшихся проблемами психопатологии, то структурная психология дала в области мышления только одну основную и очень известную работу Келера. Эта работа явилась в свое время большим шагом в зоопсихологии. Она хорошо известна, и о ней я говорить не буду.

Работа Келера, однако, как ни странно, привела к созданию своеобразной тенденции в психологии, которую легче всего иллюстрировать на примере концепции мышления в детской психологии, так близко стоящей к нашей теме. Речь идет о своеобразной биологической струе в теории мышления, достаточно хорошо экспериментально аранжированной и стремившейся в биологическом подходе к человеческому мышлению преодолеть крайне идеалистическое воззрение вюрцбургской школы.

Наиболее полное выражение течения, возникавшие в связи с этим новым этапом в развитии теории мышления, нашли во втором томе известного исследования О. Зельца, где целая часть посвящена соотнесению данных келеровских опытов над шимпанзе с данными опытов над продуктивностью мышления человека, полученными самим Зельцем. Указанные течения отражены и в работах К. Бюлера. О. Зельц, как и Бюлер, вышел из вюрцбургской школы и стал на позицию, соединяющую вюрцбургскую школу с адептами структурной психологии, находя примирение тому и другому в биологической концепции мышления.
В детской психологии, как известно, широчайшее развитие этих взглядов представлено в работах Бюлера. Он прямо говорит, что биологическая точка зрения и детство были спасительным выходом из того кризиса, которым была охвачена теория мышления в вюрцбургской школе. Этот выход и дан в работах Бюлера, для которого мыслительная деятельность ребенка рассматривается прежде всего в биологическом плане и представляет недостающее звено между мышлением высшей обезьяны и мышлением исторически развитого человека.

Таким образом, помещая детское мышление между этими двумя крайними звеньями и рассматривая его как переходную биологическую форму от чисто животных к чисто человеческим формам мышления, эти авторы пытались из биологических особенностей ребенка вывести специфические особенности его мышления.

Как это ни покажется странным на первый взгляд, но мне думается, что к той же исторической ветви (или к той же исторической группе теорий) относится и теория Ж. Пиаже, достаточно известная у нас, для того чтобы на ней не останавливаться. Однако об этой теории непременно нужно упомянуть, потому что она не только связана с богатейшим фактическим материалом, который она внесла в современное учение о детском мышлении, но и потому, что некоторые вопросы, затронутые в ряде сходных учений только в зачаточном виде, здесь смело доведены до логического конца.

Идея соотношения биологических и социальных моментов в развитии мышления занимает основное место в этой теории. Концепция Пиаже в этом отношении чрезвычайно проста. Пиаже принимает вместе с психоанализом 3. Фрейда и с примыкающим к нему Э. Блейлером, что первичная ступень в развитии мышления ребенка — мышление, руководимое принципом удовольствия, иначе говоря, что ребенок раннего возраста мыслит по тем же мотивам, по каким он стремится ко всякой другой деятельности, т. е. для получения удовольствия. В зависимости от этого мышление ребенка раннего возраста представляется Пиаже, как и этим авторам, чисто биологической деятельностью полуинстинктивного порядка, направленной на получение удовольствия.

Эту мысль ребенка Блейлер называет аутистической мыслью, Пиаже называет по-разному — то ненаправленной (в отличие от логической, направленной, мысли ребенка более зрелого возраста), то сновидной, поскольку она находит более яркое выражение в сновидениях, в частности в сновидениях ребенка. Во всяком случае, в качестве исходной точки Пиаже берет ту же аутистическую мысль, о которой он очень образно говорит, что она не столько мысль в нашем смысле, сколько свободно витающая мечта. Однако в процессе развития ребенка происходит его постоянное столкновение с социальной средой, которая требует приноровления к способу мышления взрослых людей. Здесь ребенок обучается языку, который диктует строгое расчленение мысли. Язык требует оформления социализации мысли. Поведение ребенка в среде требует от него понимания мысли других, ответа на эту мысль, сообщения собственной мысли.

Из всех этих способов общения возникает тот процесс, который Пиаже образно называет процессом социализации детской мысли. Процесс социализации детской мысли напоминает в его изображении процесс «социализации частной собственности». Детское мышление как нечто, принадлежащее ребенку, составляющее «его личную собственность» как известной биологической особи, вытесняется, замещается формами мышления, которые ребенку навязаны окружающей средой. Переходную, или смешанную, форму между этой аутистической, сновидной мыслью ребенка и социализированной, логической мыслью человека, которая потеряла характер «личной собственности», потому что она совершается в формах и понятиях, логически контролируемых, занимает, по Пиаже, эгоцентризм детской мысли — эта переходная ступень от детской мысли к социализированной и логической мысли взрослого человека. Таков подход Пиаже к основным вопросам мышления.

Если попытаться сделать некоторые общие выводы из беглого и схематического рассмотрения главнейших теоретических позиций, сложившихся с психологии мышления, то мне кажется, что, не отваживаясь на слишком большие обобщения исторического и теоретического характера, можно с несомненностью констатировать: эти течения в конечном счете концентрируются вокруг одной большой проблемы, которая была поставлена перед психологией в годы расцвета ассоциативной школы, на которой, в сущности говоря, потерпели крушение все эти направления и из различного разрешения которой берут начало все эти многообразные школы. Я имею в виду проблему мысли, того, как объяснить возникновение разумного, осмысленного характера мысли, наличия смысла в той деятельности, которая по преимуществу является деятельностью, направленной на установление смысла вещей. Проблема смысла, проблема разумного характера мышления в конечном счете и является центральной для целого ряда направлений, какими бы чуждыми друг другу они ни казались; более того, они именно потому и чужды друг другу, что исходят часто из диаметрально противоположных попыток разрешить эту проблему, но и родственны друг другу потому, что все стремятся собраться в одну точку, чтобы, исходя из этой точки, разрешить основную проблему.

Как же, исходя из положений этих школ, понять возникновение разумной, целесообразной мыслительной деятельности в ряду других психических функций?

Как известно, невозможность разрешить эту проблему, с одной стороны, продиктовала вюрцбургской школе открытое идеалистическое движение в сторону Платона и его идей. Это сформулировал, определяя свой путь, сам Кюльпе. С другой стороны, невозможность разрешить эту проблему привела бихевиористов к утверждению, что разумность — иллюзия, что осмысленный характер этой деятельности просто объективно полезный приспособительный результат в сущности неразумных проб и ошибок.

Попытка так или иначе разрешить вопрос о происхождении смысла пронизывает и всю работу Пиаже. Как он пишет, им руководит ряд отдельных положений, взятых им от Э. Клапареда. Странным противоречием называет Пиаже то, что мышление ребенка в одно и то же время и разумно и неразумно.

Всякий знает из простейшего столкновения с детьми, что мышление ребенка действительно двойственно в этом отношении. Но поскольку, продолжает Пиаже, характер мышления двойствен, одни сосредоточивали свое внимание на неразумном характере мышления и ставили задачу доказать, что детское мышление неразумно, что ребенок мыслит нелогически, что там, где мы ожидали бы у ребенка логическую операцию, на самом деле выступает операция алогическая. Но, говорит он, ребенок с первых же моментов, как только формируется у него мышление, обладает всем хотя и неразвернутым, но вполне законченным аппаратом мышления.
Как известно, К. Бюлеру принадлежит идея, что мышление в готовом виде содержится уже в простейших формах интеллектуальной жизни ребенка. Мы видим, говорит он, что в первые 3 года жизни основной путь развития логического мышления завершается и нет ни одного такого принципиально нового шага в области мышления, который делает ребенок за всю последующую жизнь и который не содержался бы уже в инвентаре мышления трехлетнего ребенка.

Таким образом, одни на первый план выдвигали апологию детского мышления, сближали его с мышлением взрослого человека и делали попытки абсолютизировать логический характер детского мышления в раннем возрасте; другие, наоборот, пытались доказать глупость ребенка, доказать, что ребенок не способен к нашему мышлению. Задачей Пиаже было охватить оба этих противоречивых аспекта мышления, так как они даны наблюдателю одновременно, и постараться показать, как детское мышление соединяет в себе черты логики и алогизма. Для этого, говорит он, нет лучшей гипотезы, чем искать источник этих противоречий в двух разных ключах, пробивающихся из земли в разных местах.

Логическое начало мышления Пиаже выводит из социальной жизни ребенка, алогический характер детского мышления — из первичной аутистической детской мысли. Таким образом, картина детского мышления на каждой новой возрастной ступени объясняется тем, что в ней в разных пропорциях смешано логическое, которое, по Пиаже, всегда социализировано и идет извне, с алогическим, присущим самому ребенку. Эта идея, говорит исследователь, единственно оставшийся путь для психологии, чтобы спасти само мышление. Она определяет и научный метод его работы, выводящий проблему из тупика бихевиоризма. Для последнего самое мышление превращалось в деятельность, о которой Уотсон говорил, что она принципиально ничем не отличается ни от игры в лаун-теннис, ни от плавания.

В этой невозможности подойти к изучению происхождения разумных, осмысленных форм мышления и состоит тот тупик, к которому пришла современная буржуазная психология.

Позвольте мне во второй части лекции, как мы обычно делаем, перейти от общего рассмотрения теоретических вопросов к изложению фактического материала и попыток решения той проблемы, которая стоит в центре всех путей исследования. Эта проблема может иметь, мне думается, центральное значение, для современных исследований детского мышления. Это проблема смысла, или разумности, детской речи.

 Откуда и как возникает разумный характер детского мышления? Эта проблема, как мы видели, центральная для теоретических концепций, которые я затрагивал до сих пор.

Конкретно, я думаю, лучше остановиться на одном узком аспекте проблемы, потому что ни один вопрос детской психологии сейчас не является настолько обширным и богатым по содержанию, трудно исчерпываемым в коротких лекциях, как этот; поэтому целесообразно сосредоточить внимание на чем-то одном, что может представлять центральное значение для ряда проблем.

Эта сторона прежде всего сводится к проблеме мышления и речи и их взаимоотношениям в детском возрасте. Дело в том, что проблема смысла, разумности детской речи также в конечном счете упиралась во всех указанных направлениях в проблему мышления и речи. Как мы знаем, вюрцбургская школа видела доказательство первичности мышления в неречевом характере мышления. Одно из основных положений вюрцбургского учения о мышлении то, что слова играют роль внешнего одеяния для мысли и могут служить более или менее надежным ее передатчиком, но никогда не имеют существенного значения ни для структуры процессов мышления, ни для его функционирования.

Наоборот, в бихевиористской школе, как известно, имелась тенденция противоположного характера, выражающаяся в тезисе: мышление — это и есть речь, ибо, желая вытравить из мышления все, что не укладывается в рамки навыков, исследователь естественно приходит к тому, что рассматривает речевую деятельность как мышление в целом, как деятельность, которая не только представляет речевую форму мышления, не только образует известную сторону мышления, но и исчерпывает его в целом. Вопрос об отношении речи и мышления стоит в центре тех психологических фактов, к которым мы обратимся. Мы рассмотрим это на примерах, связанных с развитием детской речи. Известно, что в развитии речи, в овладении внешней стороной речи ребенок идет от отдельных слов к фразе и от фразы простой к фразе сложной, к сочетанию фраз и предложений; столь же ясно и столь же давно было открыто, что в овладении семической (смысловой) стороной речи ребенок идет обратным путем.

В овладении внешней стороной речи ребенок сначала произносит слово, затем предложение из 2 слов, затем из 3-4 слов, из простой фразы постепенно развивается сложная фраза, и только через несколько лет ребенок овладевает сложным предложением, главными и придаточными частями и цепью этих предложений, составляющих более или менее связный рассказ. Ребенок идет, таким образом, казалось бы, подтверждая основные положения ассоциативной психологии, от части к целому. Когда в детской психологии господствовала догма о том, что смысловая сторона речи — это слепок с внешней стороны, психологи делали ряд ошибочных выводов. В частности, сюда относится фигурирующее во всех учебниках положение, которое, мне кажется, сейчас атакуется более, чем другое какое-нибудь положение старой психологии, именно положение о том, что и в развитии представлений о внешней действительности ребенок идет тем же путем, каким он идет в развитии речи. Как речь ребенка начинается с отдельных слов, имен существительных, обозначающих отдельные конкретные предметы, так же, полагали некоторые исследователи, в частности В. Штерн, и восприятие действительности начинается с восприятия отдельных предметов. Это знаменитая субстанциональная, или предметная, стадия, отмеченная у Штерна и у других авторов. Параллельно с тем, как во внешней стороне речи ребенка появляется двухсловное предложение, вводится сказуемое и ребенок овладевает глаголом, в восприятии появляется действие, вслед за ним качество, отношение, иначе говоря, наблюдается полный параллелизм между развитием разумного представления ребенка об окружающей действительности и овладением внешней стороной речи. Для того чтобы не упрощать эту теорию, я должен сказать, что уже Штерну было известно, когда он впервые формулировал эту идею, что хронологического параллелизма здесь не существует, т. е. все эти стадии в развитии детского представления, детской апперцепции, как говорит Штерн, не совпадают хронологически с соответствующими стадиями в развитии внешней стороны детской речи, например, когда ребенок находится на стадии изолированных слов, он стоит на предметной стадии и в восприятии. Факты показали, что предметная стадия в восприятии длится значительно дольше. То же самое относится и к стадии действия, когда ребенок начинает произносить двухсловные предложения. И здесь происходит хронологический разрыв во внешней стороне речи и смысловой деятельности ребенка. Однако Штерн и ряд других исследователей полагали: при хронологическом разрыве существует логически полное соответствие, как он выражается, между продвижением ребенка в овладении логической структурой речи и в овладении ребенком внешней стороной речи.

Ж. Пиаже использовал это положение, показав, что при этом раскрывается в проблеме речи и мышления. Ведь речь как основной источник социализации мысли является для Пиаже главным фактором, с помощью которого в нашу мысль вносятся логические законы, свойства, позволяющие ребенку общаться с другими. Наоборот, все связанное с алогическим источником собственной детской мысли — это мысль несловесная, несмысловая.

Таким образом, во всех этих теориях проблема осмысленности, разумного характера мышления в конечном счете в качестве центрального практического вопроса ставит вопрос об отношении мышления и речи. Я не буду останавливаться на тех материалах и соображениях по этому вопросу, которые худо ли, хорошо ли, но достаточно широко и пространно изложены в ряде работ, в том числе и русских.

Я ставлю этот вопрос вне обсуждения и сосредоточу внимание лишь на тех узловых пунктах, где смысл мышления, его разумный характер связывается с речью, иначе говоря, на тех пунктах, где, как говорит Пиаже, тончайший волосок отделяет логическое от алогического в детском мышлении. Эта проблема в современном экспериментальном исследовании как психологии взрослого человека, так и психологии ребенка стала занимать все более и более центральное место. Я не нашел лучшей возможности привести в коротком изложении эту проблему, чем суммарно остановиться на выводах из соответствующих работ.

Главнейший итог работ — установление того, что речевое мышление — это сложное образование неоднородного характера. Вся осмысленная речь в функционально развитом виде имеет две стороны, которые должны отчетливо различаться экспериментаторами. Это то, что принято называть в современных исследованиях фазической стороной речи, имея в виду ее вербальную сторону, то, что связано с внешней стороной речи, и семической (или семантической) стороной речи, т. е. смысловой стороной, которая заключается в наполнении смыслом того, что мы говорим, в извлечении смысла из того, что мы видим, слышим, читаем.

Отношение этих сторон обычно формулировалось в негативной форме. Исследователями было установлено и на ряде фактов подтверждено, что фазическая и семическая, т. е. вербальная и смысловая, стороны речи не появляются сразу в готовом виде и в развитии не идут одна параллельно другой, не являются слепком одна другой.

Возьмем простой пример, на котором исследователи часто иллюстрируют свои идеи. Пиаже использовал этот пример для того, чтобы показать: логические ступени, по которым проходит разумное мышление ребенка, плетутся в хвосте его речевого развития. Трудно, говорит Пиаже, найти более разительное доказательство того факта, что именно речь внедряет логические категории в мышление ребенка. Не будь речи, ребенок никогда не пришел бы к логике. Полное замыкание ребенка внутри себя никогда, по мнению Пиаже, не пробило бы и легчайшей бреши в стене алогизма, который окружает детское мышление.

Однако исследования показали, что самое трагическое в этом вопросе, как установлено теми же авторами, в частности Штерном, следующее: все нам известное о смысловом развитии детской речи противоречит этому тезису. И психологически просто непонятно, как Штерн, такой сильный мыслитель в области психологии, и другие не заметили зияющего противоречия между отдельными частями своей системы. В частности, самое интересное из того, что в прошлом году говорил Штерн в Москве, относилось к его психологической исповеди о том, как для него в течение десятков лет оставалась незамеченной такая простая мысль, которая теперь кажется ему столь же очевидной, «как письменный прибор на столе».

Сущность заключается в том, что смысловая сторона первого детского слова не имя существительное, а однословное предложение, мысль, которую хорошо описал сам Штерн. Уже отсюда ясно, что ребенок, который произносит отдельные слова, на самом деле в смысловую сторону слова вкладывает не познание предмета (как взрослый), а целое, обычно очень сложное, предложение или цепь предложений. Если детское однословное предложение перевести на наш язык, то нам потребуется целая фраза. Как показал А. Валлон, нужно употребить развернутую фразу, состоящую из ряда предложений, для того чтобы в мысли взрослого дать эквивалент простого, однословного предложения ребенка. Превосходство исследований этих авторов над работами Штерна проистекает из того, что Штерн был лишь наблюдателем своих собственных детей, в то время как Валлон и другие подошли к проблеме экспериментально и стали выяснять, что скрывается за значением первого детского слова. Так получился первый вывод, который является отправным пунктом и который я мог бы сформулировать: в то время как при овладении внешней стороной речи ребенок идет от одного слова к фразе и от простой фразы к сочетанию фраз, при овладении смыслом он идет от сочетания фраз к выделению отдельной фразы и от отдельной фразы к выделению сочетания слов и лишь в конце — к выделению отдельных слов.

Оказалось, что пути развития семической и фазической сторон детской речи не только не представляют собой зеркального слепка, а в известном отношении обратны друг другу.

Я обещал не называть относящихся сюда отдельных экспериментальных исследований, но не могу мимоходом не указать значения проблемы в целом, которая стала нам ясна только сейчас. В экспериментальном исследовании развития смысловой стороны детской речи, как она проявляется в опыте с описанием картинки, мы могли установить, что все намечаемые стадии предметности, действия и т. д. являются, в сущности говоря, не стадиями, по которым течет процесс развития детского разумного восприятия действительности, а ступенями, по которым проходит развитие речи. Прослеживая процесс развития деятельности драматизации, мы сумели показать, что там развитие идет обратным путем, и ребенок, стоящий на фазе называния предметов, в действии передает содержание в целом. Аналогичные опыты, проделанные на основании указаний А. Валлона, Люиса и других, показали, что, когда ребенок поставлен в необходимость систематизировать значение своего первого слова, он в этой ситуации передает значение связно и отнюдь не указывает на какой-нибудь отдельный предмет.

Не сознавая этого, Пиаже в совершенно другом исследовании в сущности тоже чрезвычайно близко подошел к этому предмету, но истолковал его с той же точки зрения, как истолковывал раньше. Он указывал, что категории детского мышления идут параллельно развитию речи, но только проходят эти ступени позже, что они плетутся в обозе; он показал, что ребенок раньше овладевает речевыми синтаксическими структурами вроде «потому что», «так как», «несмотря на», «хотя», «если бы», «после того как» и т. д., т. е. овладевает сложными речевыми структурами, назначение которых передать причинные, пространственные, временные, условные, противопоставительные и другие зависимости и взаимоотношения между мыслями, задолго до того, как в его мышлении дифференцируются эти сложные связи. Пиаже приводит этот факт в доказательство своей излюбленной мысли, что логика внедряется в ребенка извне вместе с речью, что ребенок, овладевая внешней речью и не овладевая соответствующими формами мышления, еще находится на эгоцентрической ступени мышления. Однако (ставя это в контекст того, о чем идет речь) Пиаже говорит о том, что и во временном отношении моменты овладения речевым выражением сложного предложения и моменты овладения синтезом и логическим выражением в этих синтаксических формах не совпадают. Вся дальнейшая работа Пиаже показала, что они не только хронологически не совпадают, как утверждает Пиаже, но они не совпадают и с точки зрения структуры. Иначе говоря, последовательность в овладении логическими структурами, которые для нас выражаются в синтаксической форме речи, с одной стороны, и последовательность в развитии этих синтаксических форм речи, с другой, не только не совпадают во времени, но и по структуре идут противоположными путями. Вспомните, что развитие детской речи идет от слова к фразе, в то время как развитие смысла в детских высказываниях идет от целой фразы к отдельным словам.

Если бы мы обратились к другой области современного экспериментального исследования, то увидели бы, что в функционировании развитой человеческой мысли, как оно представляется каждому из нас, сами процессы мышления и речи не совпадают друг с другом. В отрицательной части этот тезис известен давно, но экспериментаторам он стал доступен буквально несколько лет назад. Что же показывают эти исследования? Они показывают то, что, строго говоря, в психологическом и лингвистическом анализе в общей форме было установлено и раньше, но что экспериментально удалось создать, проанализировать и раскрыть в причинной связи и зависимости только недавно.

Если мы рассмотрим любую грамматическую, синтаксическую форму, любое речевое предложение, то увидим, что грамматическая форма этого предложения не совпадает с соответствующим смысловым единством, которое выражается в данной форме.

Самое простое соображение идет из области простейшего анализа языковых форм. Скажем, если в школьной грамматике старого времени учили, что существительное есть название предмета, то с логической точки зрения мы знаем, что имя существительное — одна из грамматических форм — фактически обозначает различные грамматические категории, например, слово «изба» является существительным, названием предмета, слово «белизна» аналогично слову «изба» по грамматической стороне, но слово «белизна» — это название качества, как «борьба», «ходьба» — названия действия. В результате несовпадения логического значения с грамматической формой и возникла в грамматике борьба между школами, по-разному подходившими к необходимости различать языковые формы, их судьбу и типы, смысловое наполнение этих форм. Сравнительные исследования Першица выражения мысли на разных языках, в которых существуют разные грамматические формы, например на французском и русском языках (во французском языке существует несколько видов прошедшего времени и два вида будущего времени, а в русском языке — только одна форма будущего времени), показали, что и здесь семантическое наполнение фраз, т. е. смысловое наполнение, речевая сторона не совпадают по структуре. В частности, приведу последний из примеров этого ряда — пример из опытов, которые были поставлены в связи с предложением Пешковского, занимавшегося психологическим анализом русского синтаксиса. Эти опыты показали, что в различных психологических ситуациях различная по психологической природе мысль находит одну и ту же речевую формулировку, что психологически подлежащее и сказуемое никогда не совпадают непосредственно с грамматическим сказуемым и подлежащим и что ход мысли часто бывает обратным ходу построения соответствующей фразы.

Все эти факты, взятые вместе, дополненные экспериментальными наблюдениями и исследованиями над патологическим материалом, т. е. над различными формами нарушения, расстройства речи и мышления, привели исследователей к убеждению: фазическая и смысловая стороны речевого мышления, являясь теснейшим образом связанными между собой и представляя, в сущности говоря, два момента единой, очень сложной деятельности, тем не менее не совпадают друг с другом. Эти стороны неоднородны по психической природе и имеют своеобразные кривые развития, из соотношения которых только и может быть правильно объяснено состояние развития детской речи и детского мышления на каждой данной ступени. Иначе говоря, ни старое представление, что смысловая сторона речи — это простое отражение внешней речевой структуры, ни то представление, на котором настаивал Пиаже, что смысловая структура и категории плетутся в хвосте за речевым развитием, не подтвердились экспериментально — оба оказались противоречащими экспериментальным данным.

Возникает вопрос о положительном значении этого факта: как же в свете новых экспериментальных данных можно с позитивной стороны охарактеризовать отношения, существующие между словом и его значением, между речевой деятельностью и человеческим мышлением?

Я могу остановиться только на двух центральных моментах, которые характеризуют эту проблему с положительной стороны, чтобы дать схематическое представление о направлении отдельных работ.
Первый момент заключается опять в кратко формулируемом тезисе, представляющем как бы сгущенный итог ряда разрозненных исследований различных авторов, которых я не имею возможности называть в отдельности. Этот итог можно сформулировать так: значения детских слов развиваются. Иначе говоря, с усвоением значения какого-нибудь слова еще не заканчивается работа над этим словом. Поэтому, хотя внешне создается иллюзия, будто ребенок уже понимает обращенные к нему слова и сам осмысленно употребляет эти слова так, что мы можем его понять, хотя внешне создается впечатление, что ребенок достиг в развитии значения слов того же самого, что и мы, однако экспериментальный анализ показывает: это только первый шаг к развитию значения детских слов.

Развитию значения детских слов, т. е. выяснению той лестницы, из ступеней которой строится семантическая сторона детской речи, посвящен ряд исследований. Их я сейчас имею в виду. В частности, в современной детской психологии предложены конкретные схемы, характеризующие ту или иную сторону в развитии значений детских слов. Ни одна из этих попыток не может рассматриваться не только как окончательное, но даже как сколько-нибудь предварительное решение вопооса; однако же все вместе они дают богатый материал для того, чтобы представить грандиозную сложность развития смысла детских слов, детского знания.
Первичное приближение раскрывает перед исследователем факт чрезвычайной сложности, с которой вряд ли может справиться современная экспериментальная мысль, если только не понять той трудности, которая необходима, чтобы описать возникающие здесь процессы. Выводы, которые делаются из этого положения, имеют существенное значение для детской психологии и для выяснения всей проблемы мышления в двух отношениях.

Старое представление о том, что развитие детской речи, или, как выражается Штерн, основная работа по развитию детской речи заканчивается в 5 лет, когда ребенок овладел лексиконом, грамматикой и синтаксисом родного языка, неправильно: оказывается, не главная, а лишь предварительная работа заканчивается к 5 годам. Возраст, который рассматривали в отношении речевого развития как период, не вносящий ничего нового, — первый школьный возраст, — который рассматривали как период лишь дальнейшего количественного роста детских представлений и дальнейшего уточнения элементов и их связей внутри данного представления, этот возраст теперь выдвигается на первое место по богатству и сложности процессов, происходящих в развитии детского слова.

Методическое значение этих исследований заключается в том, что они научили психологов сложному и трудному искусству изучения, как выражается О. Зельц, скрытых процессов развития значения слов. В самом деле, вот перед вами ребенок, у которого вы наблюдаете развитие речи. Вы констатируете с помощью простого наблюдения, что он переходит от простого слова к употреблению трех слов, целых фраз, но, когда вы хотите констатировать, каким путем идет знание ребенка, вы должны обратиться к вскрытию таких процессов, которые не даны в непосредственном наблюдении и которые образуют, по выражению Зельца, скрытый процесс развития. Его и должна изучать психология.
Психология в значительной степени уточнила свою методику, но, пожалуй, основное значение этих исследований заключается в том, что она позволила дать предварительный, но все же конкретный, построенный на экспериментальных исследованиях ответ на одну из центральных проблем современного учения о психических функциях ребенка, о чем я говорил много раз вскользь, — пролить свет на проблему системных отношений и связей между отдельными психическими функциями ребенка в их развитии.

Известно, что психология всегда исходила из этого положения как из постулата. Всегда предполагалось, что все психические функции действуют совместно, что они друг с другом связаны; однако никогда не исследовалась природа связей, то, как функции связаны между собой и что в них изменяется в зависимости от этой связи. Больше того, предполагалось, что связь остается неизменной на всем протяжении детского развития. Затем ряд исследований показал, что это предположение неверно, и постулат сделался проблемой, т. е. заранее положенное без критики допущение стало предметом реального исследования.

Мы с вами в анализе восприятия и памяти подошли к таким проблемам современного экспериментального исследования этих функций, которые (проблемы) оказались неразрешимыми вне того, чтобы привлечь к объяснению их судьбы развитие межфункциональных связей и отношений. В предыдущих лекциях нам пришлось бегло затрагивать проблему системы психических функций. Это позволило выдвинуть гипотезу, кажущуюся мне не только плодотворной, но в известном смысле служащей точкой опоры для целого ряда исследований; она как раз исходит из гипотезы детского мышления в том плане, о котором я говорю. Сущность гипотезы заключается в том, что вся система отношений функций друг с другом определяется в основном господствующей на данной ступени развития формой мышления. Иначе говоря, мы можем утверждать: в зависимости от того, какой степени достиг ребенок в развитии значения слов, находятся все основные системы его психических функций. Будем ли мы иметь дело с осмысленным, ортоскопическим или синкретическим восприятием — все это зависит от ступени развития значения детских слов. Таким образом, центральным для всей структуры сознания и для всей системы деятельности психических функций является развитие мышления. С этим тесно связана и идея интеллектуализации всех остальных функций, т. е. изменения их в зависимости от того, что мышление приводит на определенной ступени к осмысливанию этих функций, что ребенок начинает разумно относиться к своей психической деятельности. В зависимости от этого целый ряд функций, которые действовали автоматически, начинают действовать сознательно, логически. Эта идея психологического исследования представляется мне точкой опоры, от которой берет начало целый ряд исследований, проводящих практическую проверку этой гипотезы. Еще более широкое значение заключается в том, что отсюда делаются попытки (и в этом, мне кажется, значение этой идеи для педагогики) показать: степень развития детской мысли, степень развития ее категорий являются психологической предпосылкой развертывания определенной системы осознанной или неосознанной детской мысли.

Так же как и основные формальные ступени, по которым идет построение личности ребенка, эти ступени связаны непосредственно со степенью развития его мышления, ибо в зависимости от того, в какой системе знаний реализуется весь внешний и внутренний опыт ребенка, стоит и то, каким психическим аппаратом расчленяется, анализируется, связывается, обрабатывается его внешний и внутренний опыт.

В частности, одна из центральных проблем, стоящих перед нашей психологией, проблема психологического освещения, с одной стороны, путей, которые приводят ребенка к политехническому воспитанию, а с другой — путей, по которым действует политехническое воспитание, соединяющее практическую деятельность ребенка с усвоением научных знаний. 

Эта проблема, мне думается, ни в одной из развернутых детской психологией глав не находит такой близкой точки соприкосновения, от которой открываются пути для реального, конкретного исследования, как в учении о зависимости всей деятельности ребенка и всего его мышления от внешней действительности, зависимости ее от развития смысловой стороны детской речи.

4 стадии развития детского интеллекта по Жану Пиаже

Как только заходит речь о детском развитии, его периодах и законах, сразу неизбежно всплывает имя швейцарского психолога и философа Жана Пиаже. Ему удалось на самом деле узнать, и узнать точно, на опыте: как развиваются дети, какие задачи стоят перед ними на разных этапах и вообще — как мы учимся думать.

Полезная рассылка «Мела» два раза в неделю: во вторник и пятницу

Молодой Жан Пиаже с детства любил биологию, постоянно наблюдал за самыми разными живыми существами и писал о них статьи. При этом он получил степень доктора философии и интересовался психоанализом. Все эти занятия и увлечения как будто подготовили его к тому, что стало главным делом жизни Пиаже — к наблюдению за детьми. Молодой доктор философии становится учителем в парижской школе для мальчиков, директором которой был Бине, изобретатель теста IQ. Пиаже помогает Бине обрабатывать результаты теста и обращает внимание на то, что дети одного возраста постоянно делают похожие ошибки. Ошибки, которых не делают взрослые. Это и навело Пиаже на мысль о том, что когнитивное развитие преодолевает некие общие для всех ступеньки, что наш ум лишь постепенно созревает для понимания некоторых понятий, и у всех людей это происходит примерно одинаково. Позже, кроме чужих детей, Пиаже с рождения наблюдал и троих своих.

Жан Пиаже

Метод Пиаже сочетал в себе строгие научные наблюдения и эксперименты (к которым он привык ещё в юности) и свободную беседу (как в его любимом психоанализе). Собственный метод Пиаже назвал «клинической беседой», и он отлично подходил для изучения мышления детей.

Что выяснил Пиаже

Согласно Пиаже, центральный стержень развития психики — это интеллект. Ребёнок развивает и формирует всё более адекватную схему ситуации — и таким образом, активно взаимодействуя со средой, адаптируется к ней. Во время этого процесса ребёнок постепенно начинает понимать некоторые законы, которые действуют в мире вещей и людей. Каждый этап развития характеризуется типичными ошибками (ограничениями) мышления.

Стадии развития детского интеллекта

1. Стадия сенсомоторного интеллекта (0 — 2 года)

При помощи органов чувств и своих движений ребёнок открывает окружающий мир, начинает видеть связь между собственными действиями и их последствиями. Он начинает понимать, что сам он — нечто отдельное от внешнего мира. Но «внутренний план» пока недоступен ребёнку, он манипулирует только конкретными предметами.

2. Период дооперациональных представлений (2 — 7 лет)

Ребёнок постепенно начинает формировать «внутренний план». Теперь он учится использовать символы: карандаш — это градусник, а крышка от коробки — лодка. Дооперациональной эта стадия называется потому, что ребёнок ещё не в силах воспринять некоторые виды опыта.

Например:

• предметов, которые лежат в ряд, по мнению ребёнка, становится больше, если их расставить с большими промежутками;
• даже после нескольких проб дошкольник не в силах понять, что если перелить воду из высокого и узкого стакана в низкий и широкий, то количество воды не изменится;
• ребёнок считает, что кусок пластилина уменьшится, если из шарика его раскатать в колбаску. А верёвка станет короче, если её изогнуть.

Если научить дошкольника правильному ответу и объяснению — он воспримет эту информацию. Но стоит чуть изменить эксперимент, и ребёнок снова начнёт давать прежние ответы. При этом закон сохранения количества предметов (например, шариков) он начинает понимать раньше, чем закон сохранения вещества (например, воды или пластилина) и обратимость операций.

Мышление ребёнка на этой стадии эгоцентрично: он с трудом может понять, что кто-то имеет другую точку зрения, отличную от его собственной. Отчасти и этим объясняется ограниченность его возможностей на дооперациональной стадии.

Например, Пиаже показывал взятым поодиночке детям макет из трёх гор, на каждой из которых был какой-то отличительный признак: домик, река или снежная вершина. Он давал им и несколько фотографий, на которых горы были изображены с разных сторон. Ребёнка просили выбрать фотографию, на которой горы было видно так, как их видит сам ребёнок, с той же стороны. Обычно ребёнок не ошибался. После этого Пиаже сажал по другую сторону макета куклу и просил ребёнка выбрать фото, на котором горы изображены так, как «видит» их кукла. Дошкольники не могли это сделать и снова выбирали своё фото. Даже если ребёнка и куклу меняли местами — все повторялось: ребёнок правильно выбирал свою картинку и не мог встать на «точку зрения куклы».

Пиаже подчёркивал, что эгоцентризм уходит не тогда, когда у ребёнка становится больше опыта, а только тогда, когда он начинает осознавать, что его точка зрения лишь одна из возможных, что он не единственный центр, а один из множества центров. Этот переход от эгоцентризма к децентрации Пиаже назвал законом развития.

3. Период конкретных операций (7 — 11 лет)

Ребёнок уже может не только использовать символы, но и манипулировать с ними на логическом уровне. Например, складывать и вычитать несуществующих коров, объединять предметы в классы. Он начинает понимать сохранение вещества (если разделить комок пластилина на много маленьких комочков, его не станет меньше) и обратимость операций. Однако он пока решает все задачи по отдельности, и решение зависит от содержания задачи. Обобщать ребёнок ещё не умеет.

Решив задачку про Васю и яблоки, первоклассник может зависнуть над такой же задачей про Люсю и огурцы — просто потому, что для него это пока разные задачи. Второклассник уже вполне в силах понять, почему квадрат — разновидность четырёхугольника, а утка — разновидность птицы. Но если спросить его, кого в мире больше, уток или птиц, квадратов или прямоугольников, то он, скорее всего, не найдёт объяснения и начнёт рассуждать о том, что и уток, и птиц «очень много». И имеет на это полное право. Ведь хотя восьмилетка и умеет классифицировать, для понимания отношений между частью и целым нужно нечто более — логическое мышление. А оно развивается позже.

4. Период формальных операций (после 12 лет)

Теперь подростку доступно конкретное и абстрактное логическое мышление. Он может вообразить себе несуществующие объекты, мыслить по аналогии, понимать метафоры, становиться на точку зрения другого человека. Теперь он может решать задачи «в общем виде», и яблоки с собаками для примера ему не нужны. Чтобы мыслить, подростку уже не требуется связь с реальными физическими объектами или фактическими событиями. Операции полностью перешли во внутренний план.

Как детское мышление связано с речью

Пиаже первым заговорил о том, что развитие мышления связано не с речью, а с развитием мыслительных операций. Именно поэтому неговорящий ребёнок — не значит неразвитый ребёнок. Не речь, а оперирование предметами и понятиями — та основа, на которой развивается интеллект. И развитие это всегда идёт снаружи внутрь, от конкретного к абстрактному.

Со времён Пиаже его методы были усовершенствованы, а выводы — многократно проверены, скорректированы и дополнены. Сейчас аналоги клинических бесед вовсю используются в диагностике развития детей. Ну а нам стоит помнить, что невозможно ни перескочить через стадию развития, ни ускорить её прохождение. Хотя в конце предыдущего этапа перед детьми вполне можно начинать ставить задачи следующего. Например, играть с двухлетними в «телефон», прикладывая к уху не настоящий телефон, а его символ-замену. Или показывать пяти-шестилетним, что большой предмет может быть лёгким, а маленький — тяжёлым. Или писать с 10-11-летними сочинение «с точки зрения моей собаки». Ведь, в конце концов, чёткой границы между этапами нет. Главное — не делать грубых ошибок, которые говорят только о нашем взрослом эгоцентризме, не имеющем объяснения с точки зрения теории развития и потому не таком простительном.

Фото: Wikimedia Commons, iStockphoto (Jovanmandic, mzoroyan, djedzura)

Л.С. Выготский «Мышление и его развитие в детском возрасте»

Л.С. Выготский «Мышление и его развитие в детском возрасте»

Сегодня, 17 ноября, исполняется 120 лет со дня рождения Льва Семеновича Выготского — выдающегося русского психолога, мыслителя, основателя культурно-исторической школы в психологии. В связи с этой памятной датой Высшая школа методологии публикует одну из лекций Льва Семеновича, посвященную мышлению и его развитию в детском возрасте. Эта работа входит в курс лекций, в котором помимо мышления рассматриваются восприятие, память, эмоции, воображение, проблема воли и их развитие в детском возрасте.

Сегодня у нас на очереди проблема мышления и его развития. Мы снова начнем анализ проблемы со схематического очерка тех теоретических концепций, которые в приложении к проблеме мышления имеют сейчас актуальное значение для психологии.

Как всегда, на первом месте с исторической точки зрения должна быть поставлена попытка ассоциативной психологии, которая впервые экспериментально взялась за разрешение проблемы мышления. Ассоциативная психология наткнулась здесь на огромные трудности: с точки зрения ассоциативного течения наших представлений оказалось чрезвычайно сложно объяснить целенаправленный характер мышления. Ассоциативная связь представлений в том и заключается, что одно представление вызывает другое, которое с ним связано по смежности или времени. Однако откуда возникает в потоке представлений целенаправленность мышления? Почему из этого потока представлений возникают такие ассоциации, которые относятся к поставленной перед нашим мышлением задаче? Каким образом возникает логическая планировка, логическое строение ассоциативного потока представлений? Чем, наконец, отличается мышление человека при решении определенной задачи от простого ассоциирования, когда одно слово нанизывается вслед за другим в ассоциативную цепь? На все эти вопросы ассоциативная психология не могла ответить иначе, как сделав попытку ввести дополнительные понятия, до тех пор в экспериментальной психологии неизвестные.

Первая попытка экспериментально объяснить целенаправленность и логически упорядоченный ход ассоциации в мыслительном процессе была сделана с помощью введения понятия персеверации, или персеверативной тенденции. Сущность ее в следующем: психологи стали допускать, что в нашем сознании наряду с ассоциативной тенденцией, которая заключается в том, что каждое представление, находящееся в сознании, имеет тенденцию вызывать другое, связанное с ним, была отмечена другая, как бы противоположная ей персеверативная тенденция. Сущность ее в том, что всякое представление, проникшее в сознание, имеет тенденцию укрепиться в этом сознании, задержаться в нем, а если это представление вытесняется другим, связанным с ним, то обнаруживается персеверативная тенденция ворваться в течение ассоциативного процесса и возвратиться к прежним ассоциациям, как только для этого окажется возможность.

Экспериментальные исследования ряда авторов показали, что такая персеверативная тенденция действительно присуща нашим представлениям как в свободном течении ассоциаций, так и в упорядоченном течении, когда мы подбираем их по какому-нибудь установленному заранее порядку.

Из соединений ассоциативной и персеверативной тенденций психология того времени и пыталась объяснить процесс мышления. Наиболее красноречивое выражение эта идея нашла у Г. Эббингауза, который дал классическое определение мышления, сказав, что оно представляет собой нечто среднее между навязчивой идеей и вихрем, скачкой идей.

Навязчивая идея является, как вы знаете, такой персеверацией в сознании, от которой человек не может освободиться. Она переживается как точка, в которую уперлось сознание, с которой оно не может быть сдвинуто произвольным усилием. Вихрь или скачка идей означает такое патологическое состояние нашего сознания, которое характеризуется обратным явлением: мышление не может длительно остановиться на одном пункте, но одна идея сменяется другой по внешнему созвучию, по образному сходству, по случайному совпадению, по внешнему впечатлению, которое врывается в ход этого мышления; в результате создается впечатление скачки идей, которая, как известно, обнаруживается в клинической картине маниакального возбуждения. По мнению Эббингауза, следовательно, мышление — нечто среднее между крайним выражением персеверативной тенденции, которая имеет место в навязчивой идее, и крайним выражением ассоциативной тенденции, которая проявляется в скачке или вихре идей.

Пример, который берет Эббингауз, чрезвычайно прост и груб и поясняет основные взгляды того времени с достаточной наглядностью. Представьте себе, говорит Эббингауз, человека, который находится в закрытой комнате, зная, что в доме пожар, и ищет средства спастись. Как он будет вести себя? С одной стороны, поведение его будет напоминать поведение больного, который страдает скачкой идей. Он будет то бросаться от окна к двери, то ждать помощи и, не дождавшись, опять бросаться. Его мысли будут перепрыгивать с одного на другое. Но, с другой стороны, его поведение будет напоминать поведение человека с навязчивой идеей: что бы он ни предпринимал, имеется центральное представление, которое персеверирует в его сознании и определяет его течение идей, — это мысль о том, как бы спастись из горящей комнаты. Там, где мышление работает правильно, оно обеспечивает некоторый устойчивый момент, персеверирующее представление; в данном случае эту функциональную задачу выполняет то, о чем мы думаем, что является предметом нашего мышления; в эту минуту оно и является в сознании персеверирующим представлением, а вся развертывающаяся цепь ассоциаций, которая проходит в сознании и из которой мы отбираем то, что нужно нашей мысли, все это быстрое движение ассоциативной цепи будет олицетворять другую, противоположную тенденцию — ассоциативную.

Из расщепления этих двух тенденций Эббингауз объяснял мышление больного человека с навязчивым состоянием и со скачкой идей. Он указал, что обе эти тенденции присущи нормальному сознанию, но находятся в расщепленном виде в психозе. Развитие ребенка объяснялось им следующим образом. Ребенок в самом раннем возрасте обнаруживает чрезвычайно ясную персеверативную тенденцию. Он с чрезвычайной стойкостью застревает на интересном впечатлении, вызывает его неутомимо, много раз подряд; как известно из ряда примеров, он вновь и вновь возвращается к занимающему его предмету. Таким образом, персеверативная тенденция, придающая всему процессу известное единство, свойственна ребенку с раннего возраста; точно так же свойственна ему и ассоциативная тенденция, тенденция к смене деятельности, к смене представлений. Вся беда в том, что у ребенка тенденции не объединены, не сотрудничают друг с другом настолько планомерно и согласованно, чтобы в результате получился процесс логического мышления, как это имеет место у взрослого человека.

Таким образом, процесс развития детского мышления для ассоциативной психологии, верной своим тенденциям, сводился к тому, что элементы, из которых строится функция мышления, — ассоциативная и персеверативная тенденции — с самого начала были не объединены и лишь в процессе развития возникает объединение этих тенденций, их цементирование, что и составляет главную линию в развитии детского мышления.

Несостоятельность этой точки зрения очень скоро обнаружилась в эксперименте, и была сделана последняя теоретическая попытка спасти основной скелет ассоциативной концепции мышления, которая принадлежит немецкому психологу Н. Аху.

Как известно, Ах исходит в своих первых исследованиях, посвященных проблеме мышления, из недостаточности объяснения процессов мышления с помощью этих двух тенденций — ассоциативной и персеверативной. Он показывает, что с точки зрения одной только ассоциации и персеверации мы не в состоянии объяснить разумный характер мышления, ибо мы можем великолепно себе представить, что наличие и устойчивости представления, и разбегающихся от него в разные стороны ассоциативных цепей может отнюдь не быть связано с осмысленным, разумным характером движения этих ассоциативных цепей. 

Неудачи попыток такого объяснения и привели к тому, что дорога экспериментов детского мышления разбилась на три русла.

Одно русло приводит к современному бихевиоризму, оно воскрешает по существу это старое учение. Это русло представлено теорией Д. Уотсона и его единомышленников, которые рассматривают процесс мышления как простую ассоциативную смену первичных движений, проявляющихся либо в зачаточной, либо в открытой форме; теория Уотсона довела до конца эту идею, соединяя ассоциативную и персеверативную тенденции в теорию проб и ошибок. В теории проб и ошибок, которая первоначально была выдвинута для объяснения поведения животных в трудных ситуациях, мы находим действительно чистейшее психологическое выражение такой комбинации ассоциативной и персеверативной тенденций, ибо животное, действуя методом проб и ошибок, ведет себя совершенно так же, как гипотетический человек у Эббингауза, мышление которого выводится из комбинации ассоциативных и персеверативных тенденций.

По выражению одного из наиболее крупных представителей этой школы, гвоздь проблемы ассоциативизма заключается в том, чтобы объяснить, каким образом из механически действующих тенденций возникает осмысленная, разумная деятельность. Разрешение этой проблемы, говорит он, было подобно разрешению проблемы с колумбовым яйцом. Нужно было только объявить, что так называемая разумная деятельность при человеческом мышлении на самом деле является иллюзией, она нам только кажется или представляется разумной вследствие своей практической полезности, вследствие того, что она приводит к ценному приспособительному результату, а на самом деле она всегда строится по типу проб и ошибок, т. е. всегда возникает как случайный результат из слепой игры ассоциативных процессов, направляемых персеверирующим стимулом, который все время гонит эти ассоциативные процессы в определенном направлении. Таким образом закончилось одно из ответвлений, на которые разбилась сейчас мысль психологов.

Другие психологи пошли в противоположном направлении. У них не хватило ни мужества, ни достаточной веры в правду ассоциативных принципов (которые к этому времени зашатались), для того чтобы сделать последовательный вывод о том, что из неразумных элементов может быть построена модель разумной по существу деятельности. Они пытались во что бы то ни стало сохранить возможность объяснения действительно разумного характера человеческого мышления, не прибегая при этом к каким-нибудь идеям, которые коренным образом разрушили бы основные предпосылки ассоциативной психологии. Таков был путь всей серии работ Аха, в свое время составившего целую эпоху в изучении мышления. Н. Ах решил искать источник разумного человеческого мышления, возникающего из слепой игры механических тенденций, в воле. Его первая работа «Волевая деятельность и мышление» выясняет их соотношение. В экспериментальной работе Ах раскрыл волевую деятельность как деятельность, связанную с новой тенденцией, и к двум уже существовавшим в экспериментальной психологии общепризнанным тенденциям — персеверативной и ассоциативной — прибавил третью — детерминирующую тенденцию. Из комбинации трех тенденций он пытался вывести разумный характер человеческого мышления и наметить путь, противоположный тому, которым пошли бихевиористы. Существо детерминирующей тенденции в том, что наряду с такими первичными тенденциями, как ассоциативная и персеверативная, существует отдельное представление, которое обладает детерминирующей силой, т. е. способностью регулировать течение ассоциативного процесса так, как мы регулируем его сознательным волевым усилием, когда стараемся думать разумно и не даем нашим мыслям отвлечься. Такая способность детерминированно-ассоциативного представления, по Аху, присуща не всякому представлению, а только целевому, т. е. такому, которое в самом себе содержит цель деятельности.

Таким образом, вступив на телеологическую почву для выяснения этого явления, Ах пытался противопоставить свою теорию, с одной стороны, крайне идеалистической, виталистической теории вюрцбургской школы, которая исходила из первичного телеологического характера мышления, а с другой — старой механистической ассоциативной школе. Комбинацией этих трех тенденций Ах пытается объяснить главнейшие основы мышления и показать, как с присоединением телеологически действующего целевого представления, регулирующего ход слепой игры ассоциативного процесса, возникает разумный характер нашего мышления. Однако это был тупик, и теоретический и экспериментальный, как и тот путь, которым пошла ассоциативная психология.

Третий путь, исторически подготовленный всем развитием психологии, являющийся реакцией на атомистический характер ассоциативной школы, был путем открыто идеалистическим. Пересмотр основного учения ассоциативной школы был произведен так называемой вюрцбургской школой, группой психологов — учеников О. Кюльпе. Как известно, основная идея учеников Кюльпе, как и основная идея экспериментальных работ этой школы, заключалась в том, что мышление было строго-настрого отделено от остальных процессов психической деятельности. 

В то время как по отношению к памяти и к другим моментам психической деятельности ассоциативные законы признавались сохраняющими полную силу, по отношению к мышлению они объявлялись неосновательными.

Первое, что сделала вюрцбургская школа (она хорошо известна, и поэтому я могу остановиться на этом схематически), следующее: она подчеркнула абстрактный, нечувственный, ненаглядный, безобразный характер нашего мышления; она, как и парижская школа, работавшая в этом смысле с ней заодно, школа, которую возглавлял А. Бине, показала в ряде исследований, что состояния сознания, которые богаты образами (например, наши сновидения), бедны мыслью и, наоборот, состояния, богатые мыслью (например, игра великих шахматистов в исследовании Бине), бедны образами. Развитие этих исследований показало: здесь происходит переживание, при котором чрезвычайно трудно уловить какой-нибудь образный, конкретный характер, часто оно совершается так, что мы даже не можем уловить слов, сопровождающих мышление. Если образы и отдельные слова и появляются в нашем переживании и могут быть зарегистрированы при самонаблюдении, то в процессах мышления они, скорее, носят случайный и поверхностный характер, но никогда не образуют существенного ядра этих процессов. Догма о безобразном и нечувственном характере мышления сделалась исходным пунктом для крайне идеалистической концепции мышления, вышедшей из вюрцбургской школы. Основная философия этой школы заключалась в том, что мышление объявлялось столь же первичной деятельностью, как и ощущение. Эта буквальная формулировка, принадлежавшая Кюльпе, стала лозунгом всего этого движения.

В отличие от ассоциативной психологии психологи этой школы отказались выводить мышление из комбинации более элементарных тенденций, присущих нашему сознанию, и говорили, что мышление представляет, с одной стороны, совершенно иную психическую деятельность, чем более элементарные, низшие виды психической деятельности, а с другой — что мышление столь же первично, как и ощущение, что мышление, следовательно, не зависит от опыта. Таким образом, первичная функция мышления понималась ими как необходимая психическая предпосылка сознания человека.

Когда мышление стало рассматриваться таким способом, то, по выражению Кюльпе, точно с помощью волшебной палочки неразрешимая для прежних поколений психологов задача вдруг отпала сама собой. Ведь трудность для естественнонаучных психологов (и в первую очередь ассоциативной школы) заключалась в объяснении разумного характера мышления; здесь же характер мышления принимался как нечто первичное, изначально присущее самой этой деятельности, столь же не требующее объяснения, как и способность человеческого сознания ощущать. Поэтому естественно, что эту школу приветствовал тогда впервые народившийся и себя до конца осознавший психовитализм в лице Г. Дриша и других исследователей, которые пытались, показать, будто психология, идя от высшей формы абстрактного мышления взрослого человека, пролагает пути для того, чтобы понять: разумная жизненная сила представляет не поздний продукт длительного развития, но является чем-то изначально заложенным в живой материи. Допущение наличия разумного живого начала, говорит Дриш, столь же необходимо для объяснения развития человеческого мышления, как и для объяснения поведения какого-нибудь червяка. Целесообразность жизни стала рассматриваться виталистами в том же плане, как и разумная целесообразная деятельность, проявляющаяся в высших формах человеческого мышления.

Таковы были три разветвления экспериментальной мысли исследователей, пытавшихся вырваться из того тупика, в который проблема мышления была загнана бесконечными попытками ассоциативной психологии путем различных комбинаций вывести из бессмысленной игры ассоциативных тенденций разумный характер, осмысленную деятельность человеческого мышления.

Я не буду сейчас останавливаться ни на более сложных отношениях, существовавших между этими отдельными школами в учении о мышлении, ни на целом ряде новых путей разрешения этих проблем, которые возникали в это время или значительно позже. Всякий прекрасно знает, что если вюрцбургская школа и современные бихевиористы рождены неудовлетворенностью ассоциативной психологии, то по отношению друг к другу они представляли собой противоположные школы и бихевиоризм явился в известной мере реакцией на учение вюрцбургской школы.

В истории интересующей нас проблемы несколько своеобразное место занимает структурная теория мышления. В то время как все только что упомянутые разветвления возникли в противовес ассоциативной школе, правильное понимание гештальт-теории становится возможным, если принять во внимание некоторые исторические условия ее появления. Логически она противопоставлена ассоциативной психологии. Возникает иллюзия, что она появилась непосредственно после ассоциативной психологии. Исторически было иначе. Ассоциативная психология породила целый ряд направлений, из которых я указал на три главнейших. Эти направления привели к тупику, который проявился в том, что возникли в максимально чистом, как бы разложенном виде виталистическая и механистическая линии в теории мышления. Только тогда, когда они потерпели поражение, когда обе они завели экспериментальное исследование в тупик, только тогда возникает структурная теория.

Центральная задача структурной психологии — преодоление ассоциативной психологии, но преодоление ее не методом виталистического и вместе с тем не методом механистического мышления. Наиболее ценный эффект структурной психологии — это сделанные ею описания. Структурная психология попыталась перевести самое исследование в такую плоскость, где была бы сохранена возможность движения научного исследования без того, чтобы оно немедленно уперлось в один из двух тупиков буржуазной мысли — механицизм или витализм. Вся полемика, относящаяся сюда, хорошо изложена у К. Коффки. Подробно останавливаться на этом я не буду. Скажу только, что структурная психология оказалась наименее продуктивной для решения проблемы мышления. Если не считать исследования М. Вертгаймера «Психология продуктивного мышления» и работы А. Гельба и К. Гольдштейна, занимавшихся проблемами психопатологии, то структурная психология дала в области мышления только одну основную и очень известную работу Келера. Эта работа явилась в свое время большим шагом в зоопсихологии. Она хорошо известна, и о ней я говорить не буду.

Работа Келера, однако, как ни странно, привела к созданию своеобразной тенденции в психологии, которую легче всего иллюстрировать на примере концепции мышления в детской психологии, так близко стоящей к нашей теме. Речь идет о своеобразной биологической струе в теории мышления, достаточно хорошо экспериментально аранжированной и стремившейся в биологическом подходе к человеческому мышлению преодолеть крайне идеалистическое воззрение вюрцбургской школы.

Наиболее полное выражение течения, возникавшие в связи с этим новым этапом в развитии теории мышления, нашли во втором томе известного исследования О. Зельца, где целая часть посвящена соотнесению данных келеровских опытов над шимпанзе с данными опытов над продуктивностью мышления человека, полученными самим Зельцем. Указанные течения отражены и в работах К. Бюлера. О. Зельц, как и Бюлер, вышел из вюрцбургской школы и стал на позицию, соединяющую вюрцбургскую школу с адептами структурной психологии, находя примирение тому и другому в биологической концепции мышления.
В детской психологии, как известно, широчайшее развитие этих взглядов представлено в работах Бюлера. Он прямо говорит, что биологическая точка зрения и детство были спасительным выходом из того кризиса, которым была охвачена теория мышления в вюрцбургской школе. Этот выход и дан в работах Бюлера, для которого мыслительная деятельность ребенка рассматривается прежде всего в биологическом плане и представляет недостающее звено между мышлением высшей обезьяны и мышлением исторически развитого человека.

Таким образом, помещая детское мышление между этими двумя крайними звеньями и рассматривая его как переходную биологическую форму от чисто животных к чисто человеческим формам мышления, эти авторы пытались из биологических особенностей ребенка вывести специфические особенности его мышления.

Как это ни покажется странным на первый взгляд, но мне думается, что к той же исторической ветви (или к той же исторической группе теорий) относится и теория Ж. Пиаже, достаточно известная у нас, для того чтобы на ней не останавливаться. Однако об этой теории непременно нужно упомянуть, потому что она не только связана с богатейшим фактическим материалом, который она внесла в современное учение о детском мышлении, но и потому, что некоторые вопросы, затронутые в ряде сходных учений только в зачаточном виде, здесь смело доведены до логического конца.

Идея соотношения биологических и социальных моментов в развитии мышления занимает основное место в этой теории. Концепция Пиаже в этом отношении чрезвычайно проста. Пиаже принимает вместе с психоанализом 3. Фрейда и с примыкающим к нему Э. Блейлером, что первичная ступень в развитии мышления ребенка — мышление, руководимое принципом удовольствия, иначе говоря, что ребенок раннего возраста мыслит по тем же мотивам, по каким он стремится ко всякой другой деятельности, т. е. для получения удовольствия. В зависимости от этого мышление ребенка раннего возраста представляется Пиаже, как и этим авторам, чисто биологической деятельностью полуинстинктивного порядка, направленной на получение удовольствия.

Эту мысль ребенка Блейлер называет аутистической мыслью, Пиаже называет по-разному — то ненаправленной (в отличие от логической, направленной, мысли ребенка более зрелого возраста), то сновидной, поскольку она находит более яркое выражение в сновидениях, в частности в сновидениях ребенка. Во всяком случае, в качестве исходной точки Пиаже берет ту же аутистическую мысль, о которой он очень образно говорит, что она не столько мысль в нашем смысле, сколько свободно витающая мечта. Однако в процессе развития ребенка происходит его постоянное столкновение с социальной средой, которая требует приноровления к способу мышления взрослых людей. Здесь ребенок обучается языку, который диктует строгое расчленение мысли. Язык требует оформления социализации мысли. Поведение ребенка в среде требует от него понимания мысли других, ответа на эту мысль, сообщения собственной мысли.

Из всех этих способов общения возникает тот процесс, который Пиаже образно называет процессом социализации детской мысли. Процесс социализации детской мысли напоминает в его изображении процесс «социализации частной собственности». Детское мышление как нечто, принадлежащее ребенку, составляющее «его личную собственность» как известной биологической особи, вытесняется, замещается формами мышления, которые ребенку навязаны окружающей средой. Переходную, или смешанную, форму между этой аутистической, сновидной мыслью ребенка и социализированной, логической мыслью человека, которая потеряла характер «личной собственности», потому что она совершается в формах и понятиях, логически контролируемых, занимает, по Пиаже, эгоцентризм детской мысли — эта переходная ступень от детской мысли к социализированной и логической мысли взрослого человека. Таков подход Пиаже к основным вопросам мышления.

Если попытаться сделать некоторые общие выводы из беглого и схематического рассмотрения главнейших теоретических позиций, сложившихся с психологии мышления, то мне кажется, что, не отваживаясь на слишком большие обобщения исторического и теоретического характера, можно с несомненностью констатировать: эти течения в конечном счете концентрируются вокруг одной большой проблемы, которая была поставлена перед психологией в годы расцвета ассоциативной школы, на которой, в сущности говоря, потерпели крушение все эти направления и из различного разрешения которой берут начало все эти многообразные школы. Я имею в виду проблему мысли, того, как объяснить возникновение разумного, осмысленного характера мысли, наличия смысла в той деятельности, которая по преимуществу является деятельностью, направленной на установление смысла вещей. Проблема смысла, проблема разумного характера мышления в конечном счете и является центральной для целого ряда направлений, какими бы чуждыми друг другу они ни казались; более того, они именно потому и чужды друг другу, что исходят часто из диаметрально противоположных попыток разрешить эту проблему, но и родственны друг другу потому, что все стремятся собраться в одну точку, чтобы, исходя из этой точки, разрешить основную проблему.

Как же, исходя из положений этих школ, понять возникновение разумной, целесообразной мыслительной деятельности в ряду других психических функций?

Как известно, невозможность разрешить эту проблему, с одной стороны, продиктовала вюрцбургской школе открытое идеалистическое движение в сторону Платона и его идей. Это сформулировал, определяя свой путь, сам Кюльпе. С другой стороны, невозможность разрешить эту проблему привела бихевиористов к утверждению, что разумность — иллюзия, что осмысленный характер этой деятельности просто объективно полезный приспособительный результат в сущности неразумных проб и ошибок.

Попытка так или иначе разрешить вопрос о происхождении смысла пронизывает и всю работу Пиаже. Как он пишет, им руководит ряд отдельных положений, взятых им от Э. Клапареда. Странным противоречием называет Пиаже то, что мышление ребенка в одно и то же время и разумно и неразумно.

Всякий знает из простейшего столкновения с детьми, что мышление ребенка действительно двойственно в этом отношении. Но поскольку, продолжает Пиаже, характер мышления двойствен, одни сосредоточивали свое внимание на неразумном характере мышления и ставили задачу доказать, что детское мышление неразумно, что ребенок мыслит нелогически, что там, где мы ожидали бы у ребенка логическую операцию, на самом деле выступает операция алогическая. Но, говорит он, ребенок с первых же моментов, как только формируется у него мышление, обладает всем хотя и неразвернутым, но вполне законченным аппаратом мышления.
Как известно, К. Бюлеру принадлежит идея, что мышление в готовом виде содержится уже в простейших формах интеллектуальной жизни ребенка. Мы видим, говорит он, что в первые 3 года жизни основной путь развития логического мышления завершается и нет ни одного такого принципиально нового шага в области мышления, который делает ребенок за всю последующую жизнь и который не содержался бы уже в инвентаре мышления трехлетнего ребенка.

Таким образом, одни на первый план выдвигали апологию детского мышления, сближали его с мышлением взрослого человека и делали попытки абсолютизировать логический характер детского мышления в раннем возрасте; другие, наоборот, пытались доказать глупость ребенка, доказать, что ребенок не способен к нашему мышлению. Задачей Пиаже было охватить оба этих противоречивых аспекта мышления, так как они даны наблюдателю одновременно, и постараться показать, как детское мышление соединяет в себе черты логики и алогизма. Для этого, говорит он, нет лучшей гипотезы, чем искать источник этих противоречий в двух разных ключах, пробивающихся из земли в разных местах.

Логическое начало мышления Пиаже выводит из социальной жизни ребенка, алогический характер детского мышления — из первичной аутистической детской мысли. Таким образом, картина детского мышления на каждой новой возрастной ступени объясняется тем, что в ней в разных пропорциях смешано логическое, которое, по Пиаже, всегда социализировано и идет извне, с алогическим, присущим самому ребенку. Эта идея, говорит исследователь, единственно оставшийся путь для психологии, чтобы спасти само мышление. Она определяет и научный метод его работы, выводящий проблему из тупика бихевиоризма. Для последнего самое мышление превращалось в деятельность, о которой Уотсон говорил, что она принципиально ничем не отличается ни от игры в лаун-теннис, ни от плавания.

В этой невозможности подойти к изучению происхождения разумных, осмысленных форм мышления и состоит тот тупик, к которому пришла современная буржуазная психология.

Позвольте мне во второй части лекции, как мы обычно делаем, перейти от общего рассмотрения теоретических вопросов к изложению фактического материала и попыток решения той проблемы, которая стоит в центре всех путей исследования. Эта проблема может иметь, мне думается, центральное значение, для современных исследований детского мышления. Это проблема смысла, или разумности, детской речи.

 Откуда и как возникает разумный характер детского мышления? Эта проблема, как мы видели, центральная для теоретических концепций, которые я затрагивал до сих пор.

Конкретно, я думаю, лучше остановиться на одном узком аспекте проблемы, потому что ни один вопрос детской психологии сейчас не является настолько обширным и богатым по содержанию, трудно исчерпываемым в коротких лекциях, как этот; поэтому целесообразно сосредоточить внимание на чем-то одном, что может представлять центральное значение для ряда проблем.

Эта сторона прежде всего сводится к проблеме мышления и речи и их взаимоотношениям в детском возрасте. Дело в том, что проблема смысла, разумности детской речи также в конечном счете упиралась во всех указанных направлениях в проблему мышления и речи. Как мы знаем, вюрцбургская школа видела доказательство первичности мышления в неречевом характере мышления. Одно из основных положений вюрцбургского учения о мышлении то, что слова играют роль внешнего одеяния для мысли и могут служить более или менее надежным ее передатчиком, но никогда не имеют существенного значения ни для структуры процессов мышления, ни для его функционирования.

Наоборот, в бихевиористской школе, как известно, имелась тенденция противоположного характера, выражающаяся в тезисе: мышление — это и есть речь, ибо, желая вытравить из мышления все, что не укладывается в рамки навыков, исследователь естественно приходит к тому, что рассматривает речевую деятельность как мышление в целом, как деятельность, которая не только представляет речевую форму мышления, не только образует известную сторону мышления, но и исчерпывает его в целом. Вопрос об отношении речи и мышления стоит в центре тех психологических фактов, к которым мы обратимся. Мы рассмотрим это на примерах, связанных с развитием детской речи. Известно, что в развитии речи, в овладении внешней стороной речи ребенок идет от отдельных слов к фразе и от фразы простой к фразе сложной, к сочетанию фраз и предложений; столь же ясно и столь же давно было открыто, что в овладении семической (смысловой) стороной речи ребенок идет обратным путем.

В овладении внешней стороной речи ребенок сначала произносит слово, затем предложение из 2 слов, затем из 3-4 слов, из простой фразы постепенно развивается сложная фраза, и только через несколько лет ребенок овладевает сложным предложением, главными и придаточными частями и цепью этих предложений, составляющих более или менее связный рассказ. Ребенок идет, таким образом, казалось бы, подтверждая основные положения ассоциативной психологии, от части к целому. Когда в детской психологии господствовала догма о том, что смысловая сторона речи — это слепок с внешней стороны, психологи делали ряд ошибочных выводов. В частности, сюда относится фигурирующее во всех учебниках положение, которое, мне кажется, сейчас атакуется более, чем другое какое-нибудь положение старой психологии, именно положение о том, что и в развитии представлений о внешней действительности ребенок идет тем же путем, каким он идет в развитии речи. Как речь ребенка начинается с отдельных слов, имен существительных, обозначающих отдельные конкретные предметы, так же, полагали некоторые исследователи, в частности В. Штерн, и восприятие действительности начинается с восприятия отдельных предметов. Это знаменитая субстанциональная, или предметная, стадия, отмеченная у Штерна и у других авторов. Параллельно с тем, как во внешней стороне речи ребенка появляется двухсловное предложение, вводится сказуемое и ребенок овладевает глаголом, в восприятии появляется действие, вслед за ним качество, отношение, иначе говоря, наблюдается полный параллелизм между развитием разумного представления ребенка об окружающей действительности и овладением внешней стороной речи. Для того чтобы не упрощать эту теорию, я должен сказать, что уже Штерну было известно, когда он впервые формулировал эту идею, что хронологического параллелизма здесь не существует, т. е. все эти стадии в развитии детского представления, детской апперцепции, как говорит Штерн, не совпадают хронологически с соответствующими стадиями в развитии внешней стороны детской речи, например, когда ребенок находится на стадии изолированных слов, он стоит на предметной стадии и в восприятии. Факты показали, что предметная стадия в восприятии длится значительно дольше. То же самое относится и к стадии действия, когда ребенок начинает произносить двухсловные предложения. И здесь происходит хронологический разрыв во внешней стороне речи и смысловой деятельности ребенка. Однако Штерн и ряд других исследователей полагали: при хронологическом разрыве существует логически полное соответствие, как он выражается, между продвижением ребенка в овладении логической структурой речи и в овладении ребенком внешней стороной речи.

Ж. Пиаже использовал это положение, показав, что при этом раскрывается в проблеме речи и мышления. Ведь речь как основной источник социализации мысли является для Пиаже главным фактором, с помощью которого в нашу мысль вносятся логические законы, свойства, позволяющие ребенку общаться с другими. Наоборот, все связанное с алогическим источником собственной детской мысли — это мысль несловесная, несмысловая.

Таким образом, во всех этих теориях проблема осмысленности, разумного характера мышления в конечном счете в качестве центрального практического вопроса ставит вопрос об отношении мышления и речи. Я не буду останавливаться на тех материалах и соображениях по этому вопросу, которые худо ли, хорошо ли, но достаточно широко и пространно изложены в ряде работ, в том числе и русских.

Я ставлю этот вопрос вне обсуждения и сосредоточу внимание лишь на тех узловых пунктах, где смысл мышления, его разумный характер связывается с речью, иначе говоря, на тех пунктах, где, как говорит Пиаже, тончайший волосок отделяет логическое от алогического в детском мышлении. Эта проблема в современном экспериментальном исследовании как психологии взрослого человека, так и психологии ребенка стала занимать все более и более центральное место. Я не нашел лучшей возможности привести в коротком изложении эту проблему, чем суммарно остановиться на выводах из соответствующих работ.

Главнейший итог работ — установление того, что речевое мышление — это сложное образование неоднородного характера. Вся осмысленная речь в функционально развитом виде имеет две стороны, которые должны отчетливо различаться экспериментаторами. Это то, что принято называть в современных исследованиях фазической стороной речи, имея в виду ее вербальную сторону, то, что связано с внешней стороной речи, и семической (или семантической) стороной речи, т. е. смысловой стороной, которая заключается в наполнении смыслом того, что мы говорим, в извлечении смысла из того, что мы видим, слышим, читаем.

Отношение этих сторон обычно формулировалось в негативной форме. Исследователями было установлено и на ряде фактов подтверждено, что фазическая и семическая, т. е. вербальная и смысловая, стороны речи не появляются сразу в готовом виде и в развитии не идут одна параллельно другой, не являются слепком одна другой.

Возьмем простой пример, на котором исследователи часто иллюстрируют свои идеи. Пиаже использовал этот пример для того, чтобы показать: логические ступени, по которым проходит разумное мышление ребенка, плетутся в хвосте его речевого развития. Трудно, говорит Пиаже, найти более разительное доказательство того факта, что именно речь внедряет логические категории в мышление ребенка. Не будь речи, ребенок никогда не пришел бы к логике. Полное замыкание ребенка внутри себя никогда, по мнению Пиаже, не пробило бы и легчайшей бреши в стене алогизма, который окружает детское мышление.

Однако исследования показали, что самое трагическое в этом вопросе, как установлено теми же авторами, в частности Штерном, следующее: все нам известное о смысловом развитии детской речи противоречит этому тезису. И психологически просто непонятно, как Штерн, такой сильный мыслитель в области психологии, и другие не заметили зияющего противоречия между отдельными частями своей системы. В частности, самое интересное из того, что в прошлом году говорил Штерн в Москве, относилось к его психологической исповеди о том, как для него в течение десятков лет оставалась незамеченной такая простая мысль, которая теперь кажется ему столь же очевидной, «как письменный прибор на столе».

Сущность заключается в том, что смысловая сторона первого детского слова не имя существительное, а однословное предложение, мысль, которую хорошо описал сам Штерн. Уже отсюда ясно, что ребенок, который произносит отдельные слова, на самом деле в смысловую сторону слова вкладывает не познание предмета (как взрослый), а целое, обычно очень сложное, предложение или цепь предложений. Если детское однословное предложение перевести на наш язык, то нам потребуется целая фраза. Как показал А. Валлон, нужно употребить развернутую фразу, состоящую из ряда предложений, для того чтобы в мысли взрослого дать эквивалент простого, однословного предложения ребенка. Превосходство исследований этих авторов над работами Штерна проистекает из того, что Штерн был лишь наблюдателем своих собственных детей, в то время как Валлон и другие подошли к проблеме экспериментально и стали выяснять, что скрывается за значением первого детского слова. Так получился первый вывод, который является отправным пунктом и который я мог бы сформулировать: в то время как при овладении внешней стороной речи ребенок идет от одного слова к фразе и от простой фразы к сочетанию фраз, при овладении смыслом он идет от сочетания фраз к выделению отдельной фразы и от отдельной фразы к выделению сочетания слов и лишь в конце — к выделению отдельных слов.

Оказалось, что пути развития семической и фазической сторон детской речи не только не представляют собой зеркального слепка, а в известном отношении обратны друг другу.

Я обещал не называть относящихся сюда отдельных экспериментальных исследований, но не могу мимоходом не указать значения проблемы в целом, которая стала нам ясна только сейчас. В экспериментальном исследовании развития смысловой стороны детской речи, как она проявляется в опыте с описанием картинки, мы могли установить, что все намечаемые стадии предметности, действия и т. д. являются, в сущности говоря, не стадиями, по которым течет процесс развития детского разумного восприятия действительности, а ступенями, по которым проходит развитие речи. Прослеживая процесс развития деятельности драматизации, мы сумели показать, что там развитие идет обратным путем, и ребенок, стоящий на фазе называния предметов, в действии передает содержание в целом. Аналогичные опыты, проделанные на основании указаний А. Валлона, Люиса и других, показали, что, когда ребенок поставлен в необходимость систематизировать значение своего первого слова, он в этой ситуации передает значение связно и отнюдь не указывает на какой-нибудь отдельный предмет.

Не сознавая этого, Пиаже в совершенно другом исследовании в сущности тоже чрезвычайно близко подошел к этому предмету, но истолковал его с той же точки зрения, как истолковывал раньше. Он указывал, что категории детского мышления идут параллельно развитию речи, но только проходят эти ступени позже, что они плетутся в обозе; он показал, что ребенок раньше овладевает речевыми синтаксическими структурами вроде «потому что», «так как», «несмотря на», «хотя», «если бы», «после того как» и т. д., т. е. овладевает сложными речевыми структурами, назначение которых передать причинные, пространственные, временные, условные, противопоставительные и другие зависимости и взаимоотношения между мыслями, задолго до того, как в его мышлении дифференцируются эти сложные связи. Пиаже приводит этот факт в доказательство своей излюбленной мысли, что логика внедряется в ребенка извне вместе с речью, что ребенок, овладевая внешней речью и не овладевая соответствующими формами мышления, еще находится на эгоцентрической ступени мышления. Однако (ставя это в контекст того, о чем идет речь) Пиаже говорит о том, что и во временном отношении моменты овладения речевым выражением сложного предложения и моменты овладения синтезом и логическим выражением в этих синтаксических формах не совпадают. Вся дальнейшая работа Пиаже показала, что они не только хронологически не совпадают, как утверждает Пиаже, но они не совпадают и с точки зрения структуры. Иначе говоря, последовательность в овладении логическими структурами, которые для нас выражаются в синтаксической форме речи, с одной стороны, и последовательность в развитии этих синтаксических форм речи, с другой, не только не совпадают во времени, но и по структуре идут противоположными путями. Вспомните, что развитие детской речи идет от слова к фразе, в то время как развитие смысла в детских высказываниях идет от целой фразы к отдельным словам.

Если бы мы обратились к другой области современного экспериментального исследования, то увидели бы, что в функционировании развитой человеческой мысли, как оно представляется каждому из нас, сами процессы мышления и речи не совпадают друг с другом. В отрицательной части этот тезис известен давно, но экспериментаторам он стал доступен буквально несколько лет назад. Что же показывают эти исследования? Они показывают то, что, строго говоря, в психологическом и лингвистическом анализе в общей форме было установлено и раньше, но что экспериментально удалось создать, проанализировать и раскрыть в причинной связи и зависимости только недавно.

Если мы рассмотрим любую грамматическую, синтаксическую форму, любое речевое предложение, то увидим, что грамматическая форма этого предложения не совпадает с соответствующим смысловым единством, которое выражается в данной форме.

Самое простое соображение идет из области простейшего анализа языковых форм. Скажем, если в школьной грамматике старого времени учили, что существительное есть название предмета, то с логической точки зрения мы знаем, что имя существительное — одна из грамматических форм — фактически обозначает различные грамматические категории, например, слово «изба» является существительным, названием предмета, слово «белизна» аналогично слову «изба» по грамматической стороне, но слово «белизна» — это название качества, как «борьба», «ходьба» — названия действия. В результате несовпадения логического значения с грамматической формой и возникла в грамматике борьба между школами, по-разному подходившими к необходимости различать языковые формы, их судьбу и типы, смысловое наполнение этих форм. Сравнительные исследования Першица выражения мысли на разных языках, в которых существуют разные грамматические формы, например на французском и русском языках (во французском языке существует несколько видов прошедшего времени и два вида будущего времени, а в русском языке — только одна форма будущего времени), показали, что и здесь семантическое наполнение фраз, т. е. смысловое наполнение, речевая сторона не совпадают по структуре. В частности, приведу последний из примеров этого ряда — пример из опытов, которые были поставлены в связи с предложением Пешковского, занимавшегося психологическим анализом русского синтаксиса. Эти опыты показали, что в различных психологических ситуациях различная по психологической природе мысль находит одну и ту же речевую формулировку, что психологически подлежащее и сказуемое никогда не совпадают непосредственно с грамматическим сказуемым и подлежащим и что ход мысли часто бывает обратным ходу построения соответствующей фразы.

Все эти факты, взятые вместе, дополненные экспериментальными наблюдениями и исследованиями над патологическим материалом, т. е. над различными формами нарушения, расстройства речи и мышления, привели исследователей к убеждению: фазическая и смысловая стороны речевого мышления, являясь теснейшим образом связанными между собой и представляя, в сущности говоря, два момента единой, очень сложной деятельности, тем не менее не совпадают друг с другом. Эти стороны неоднородны по психической природе и имеют своеобразные кривые развития, из соотношения которых только и может быть правильно объяснено состояние развития детской речи и детского мышления на каждой данной ступени. Иначе говоря, ни старое представление, что смысловая сторона речи — это простое отражение внешней речевой структуры, ни то представление, на котором настаивал Пиаже, что смысловая структура и категории плетутся в хвосте за речевым развитием, не подтвердились экспериментально — оба оказались противоречащими экспериментальным данным.

Возникает вопрос о положительном значении этого факта: как же в свете новых экспериментальных данных можно с позитивной стороны охарактеризовать отношения, существующие между словом и его значением, между речевой деятельностью и человеческим мышлением?

Я могу остановиться только на двух центральных моментах, которые характеризуют эту проблему с положительной стороны, чтобы дать схематическое представление о направлении отдельных работ.
Первый момент заключается опять в кратко формулируемом тезисе, представляющем как бы сгущенный итог ряда разрозненных исследований различных авторов, которых я не имею возможности называть в отдельности. Этот итог можно сформулировать так: значения детских слов развиваются. Иначе говоря, с усвоением значения какого-нибудь слова еще не заканчивается работа над этим словом. Поэтому, хотя внешне создается иллюзия, будто ребенок уже понимает обращенные к нему слова и сам осмысленно употребляет эти слова так, что мы можем его понять, хотя внешне создается впечатление, что ребенок достиг в развитии значения слов того же самого, что и мы, однако экспериментальный анализ показывает: это только первый шаг к развитию значения детских слов.

Развитию значения детских слов, т. е. выяснению той лестницы, из ступеней которой строится семантическая сторона детской речи, посвящен ряд исследований. Их я сейчас имею в виду. В частности, в современной детской психологии предложены конкретные схемы, характеризующие ту или иную сторону в развитии значений детских слов. Ни одна из этих попыток не может рассматриваться не только как окончательное, но даже как сколько-нибудь предварительное решение вопооса; однако же все вместе они дают богатый материал для того, чтобы представить грандиозную сложность развития смысла детских слов, детского знания.
Первичное приближение раскрывает перед исследователем факт чрезвычайной сложности, с которой вряд ли может справиться современная экспериментальная мысль, если только не понять той трудности, которая необходима, чтобы описать возникающие здесь процессы. Выводы, которые делаются из этого положения, имеют существенное значение для детской психологии и для выяснения всей проблемы мышления в двух отношениях.

Старое представление о том, что развитие детской речи, или, как выражается Штерн, основная работа по развитию детской речи заканчивается в 5 лет, когда ребенок овладел лексиконом, грамматикой и синтаксисом родного языка, неправильно: оказывается, не главная, а лишь предварительная работа заканчивается к 5 годам. Возраст, который рассматривали в отношении речевого развития как период, не вносящий ничего нового, — первый школьный возраст, — который рассматривали как период лишь дальнейшего количественного роста детских представлений и дальнейшего уточнения элементов и их связей внутри данного представления, этот возраст теперь выдвигается на первое место по богатству и сложности процессов, происходящих в развитии детского слова.

Методическое значение этих исследований заключается в том, что они научили психологов сложному и трудному искусству изучения, как выражается О. Зельц, скрытых процессов развития значения слов. В самом деле, вот перед вами ребенок, у которого вы наблюдаете развитие речи. Вы констатируете с помощью простого наблюдения, что он переходит от простого слова к употреблению трех слов, целых фраз, но, когда вы хотите констатировать, каким путем идет знание ребенка, вы должны обратиться к вскрытию таких процессов, которые не даны в непосредственном наблюдении и которые образуют, по выражению Зельца, скрытый процесс развития. Его и должна изучать психология.
Психология в значительной степени уточнила свою методику, но, пожалуй, основное значение этих исследований заключается в том, что она позволила дать предварительный, но все же конкретный, построенный на экспериментальных исследованиях ответ на одну из центральных проблем современного учения о психических функциях ребенка, о чем я говорил много раз вскользь, — пролить свет на проблему системных отношений и связей между отдельными психическими функциями ребенка в их развитии.

Известно, что психология всегда исходила из этого положения как из постулата. Всегда предполагалось, что все психические функции действуют совместно, что они друг с другом связаны; однако никогда не исследовалась природа связей, то, как функции связаны между собой и что в них изменяется в зависимости от этой связи. Больше того, предполагалось, что связь остается неизменной на всем протяжении детского развития. Затем ряд исследований показал, что это предположение неверно, и постулат сделался проблемой, т. е. заранее положенное без критики допущение стало предметом реального исследования.

Мы с вами в анализе восприятия и памяти подошли к таким проблемам современного экспериментального исследования этих функций, которые (проблемы) оказались неразрешимыми вне того, чтобы привлечь к объяснению их судьбы развитие межфункциональных связей и отношений. В предыдущих лекциях нам пришлось бегло затрагивать проблему системы психических функций. Это позволило выдвинуть гипотезу, кажущуюся мне не только плодотворной, но в известном смысле служащей точкой опоры для целого ряда исследований; она как раз исходит из гипотезы детского мышления в том плане, о котором я говорю. Сущность гипотезы заключается в том, что вся система отношений функций друг с другом определяется в основном господствующей на данной ступени развития формой мышления. Иначе говоря, мы можем утверждать: в зависимости от того, какой степени достиг ребенок в развитии значения слов, находятся все основные системы его психических функций. Будем ли мы иметь дело с осмысленным, ортоскопическим или синкретическим восприятием — все это зависит от ступени развития значения детских слов. Таким образом, центральным для всей структуры сознания и для всей системы деятельности психических функций является развитие мышления. С этим тесно связана и идея интеллектуализации всех остальных функций, т. е. изменения их в зависимости от того, что мышление приводит на определенной ступени к осмысливанию этих функций, что ребенок начинает разумно относиться к своей психической деятельности. В зависимости от этого целый ряд функций, которые действовали автоматически, начинают действовать сознательно, логически. Эта идея психологического исследования представляется мне точкой опоры, от которой берет начало целый ряд исследований, проводящих практическую проверку этой гипотезы. Еще более широкое значение заключается в том, что отсюда делаются попытки (и в этом, мне кажется, значение этой идеи для педагогики) показать: степень развития детской мысли, степень развития ее категорий являются психологической предпосылкой развертывания определенной системы осознанной или неосознанной детской мысли.

Так же как и основные формальные ступени, по которым идет построение личности ребенка, эти ступени связаны непосредственно со степенью развития его мышления, ибо в зависимости от того, в какой системе знаний реализуется весь внешний и внутренний опыт ребенка, стоит и то, каким психическим аппаратом расчленяется, анализируется, связывается, обрабатывается его внешний и внутренний опыт.

В частности, одна из центральных проблем, стоящих перед нашей психологией, проблема психологического освещения, с одной стороны, путей, которые приводят ребенка к политехническому воспитанию, а с другой — путей, по которым действует политехническое воспитание, соединяющее практическую деятельность ребенка с усвоением научных знаний. 

Эта проблема, мне думается, ни в одной из развернутых детской психологией глав не находит такой близкой точки соприкосновения, от которой открываются пути для реального, конкретного исследования, как в учении о зависимости всей деятельности ребенка и всего его мышления от внешней действительности, зависимости ее от развития смысловой стороны детской речи.

вся логика для дошкольников и младших школьников

Теория

Для формирования словесно-логического мышления мы предлагаем свою теоретическую базу по всем разделам логики, адаптированную для детей младшего школьного возраста. В текстовом формате раскрываем основные понятия, категории и органично дополняем их изображениями, видеоматериалами и примерами заданий с разбором решения.

Таким образом расширяется понятийный аппарат школьника, он учится учиться, выбирать, какие из приобретенных теоретических знаний необходимо использовать при решении конкретной задачи, и применяет их.

Мама и дочка, а также мама и папа заказали разные блюда. Как правильно распределить тарелки?

Авторы и разработчики программы LogicLike учли и такую особенность детского мышления, как нечувствительность к противоречию, из-за чего для детей характерно совершение одной и той же ошибки многократно. Чтобы помочь учащемуся избежать этого и лучше усвоить новый материал, а не просто запомнить правильный ответ, в лаборатории Logic предусмотрены комментарии с логическими рассуждениями к уже выполненным заданиям.

Мотивация и социальный аспект

Психологи утверждают, что у детей с возраста 7-8 лет особенно ярко начинает проявляться стремление к лидерству и накоплению собственных достижений. Поэтому основным мотивом деятельности ребенка становится мотив достижения успеха. Также для младших школьников характерен эгоцентризм, а постоянно обновляемые рейтинги позволяют ему сравнить свои успехи с достижениями других ребят-ровесников, объективно оценить эффективность своих занятий по логике.

Хорошо продуманная система рейтинга и наград за каждое правильно выполненное задание является мощным стимулом для школьника стремиться выполнять упражнения правильно с первой попытки, а значит, серьезно подходить к процессу обучения, размышлять и принимать решения.

В лаборатории Logic дети воспринимают себя частью хорошей компании друзей. Всегда рядом Профессор, который похвалит или заставит задуматься, и Робот Клапан, готовый прийти на помощь дельным советом. В рейтинге ребёнок видит десятки тысяч таких же как он ребят, которые на пути к новым вершинам логики увлеченно решают одну головоломку за другой. На странице достижений родители наблюдают за прогрессом ребёнка.

Система

Более 3500 уникальных задач на развитие логического мышления LogicLike распределены по 17 тематическим разделам. Кроме востребованных в школе текстовых задач на логику, вопросов по темам «Закономерности», «Ложные и истинные высказывания», на сайте десятки других видов заданий: загадки на логическое мышление, головоломки для развития пространственного мышления, адаптированные для детского понимания задания по темам «Алгоритмы» и «Комбинаторика», математические ребусы, упражнения и игры на развитие логического мышления.

В отличие от уроков математики, на ЛогикЛайк ученик может выбрать раздел, который интересует его сегодня. Однако перейти на новый, более сложный уровень нельзя, пока не решены все задачи из предыдущего уровня. Так мы исключаем возможные пробелы знаний, обеспечиваем системность обучения.

Прохождение программы LOGIC обеспечивает формирование у детей гибкого критического мышления и развивает умение мыслить логически. А главное – учебный процесс очень нравится нашим юным любителям логики. И мальчики, и девочки с удовольствием «играют в Лоджик»: выполнение заданий воспринимается как увлекательная компьютерная игра, а не школьный урок.

Занимательные занятия онлайн — современный и эффективный подход к развитию логики у детей и взрослых.

Детское и взрослое мышление: есть ли разница?

 

Разве Пиаже ошибался, утверждая, что дети не обладают навыками «взрослого» мышления, и результаты его исследований обусловлены некорректной постановкой экспериментов? Именно так считали многие психологи в 1970-е и в начале 1980-х годов. Все основные эксперименты Пиаже поочередно подвергали анализу, и они были сочтены слишком «сложными» — при тестировании тех же навыков с использованием заданий, более доступных для детского интеллекта, дети получали значительно более высокие оценки, чем предсказывал Пиаже. Тем не менее неизбежно возникает вопрос: можно ли считать, что в экспериментах критиков Пиаже оценивались те же навыки, что в экспериментах самого Пиаже? В некоторых случаях можно утверждать, что в «простых» экспериментах использовались слишком простые задания. Например, пригоден ли эксперимент с полицейским для оценки способности ребенка принимать точку зрения другого человека? Это задание можно выполнить, просто представив себе линию зрения. Необходимо лишь понимать, что наблюдатель находится на конце линии зрения, и вовсе не обязательно представлять себе подробную картину того, что он действительно видит. Кроме того, другие исследователи обнаружили странное явление: если при проведении эксперимента манипуляции с материалами «проводила» какая-нибудь игрушка или перчаточная кукла, то дети гораздо успешнее выполняли задания, аналогичные заданиям Пиаже. Значит ли это, что при изменении контекста, в котором проводится эксперимент, ребенок может продемонстрировать более зрелое мышление? Другими словами, может быть, дети не справлялись с тестами Пиаже из-за того, что робели перед взрослыми экспериментаторами? Это интересное предположение, но возможно также, что куклы и игрушки отвлекают детей и они не сосредоточивают внимание на задании и его истинных требованиях, поэтому их ответы могут не отражать имеющиеся у них навыки мышления.

Дата: 11 марта 2013

 

Добавить комментарий

 

Развитие навыков мышления от рождения до 12 месяцев • НОЛЬ ДО ТРЕХ

Младенцы учатся, используя свои чувства. Они исследуют, прикасаясь к предметам и глотая их, слушая голоса и музыку, и видя красочное, завораживающее чудо вокруг себя. Благодаря этому исследованию младенцы изучают очень важные понятия, такие как причина и следствие, когда они встряхивают погремушку и слышат звук, или когда они дергают мать за нос, а она отскакивает назад, вздрагивает и говорит: «Ой!» Они узнают о размере и форме, складывая блоки, загибая их и пытаясь вставить их в отверстия правильной формы.Они учатся решать проблемы, когда узнают, как повернуть рукоятку, чтобы выдвинуть домкрат из коробки. Они учатся использовать свое тело для достижения цели, когда ползают или перекатываются к любимой игрушке, которую вы оставили вне досягаемости.

Что вы можете сделать, чтобы поддержать навыки мышления вашего ребенка?

Предложите интересные предметы для исследования — тканей различной текстуры, клубок липкой малярной ленты, деревянную и металлическую ложки, гладкие и неровные шарики.

Отвечайте на сообщения ребенка. Опишите, что она переживает, словами: Это круто. Вы смотрите на красный шар. Ты хочешь мяч?

Окажите помощь вашему ребенку в решении проблем , например, покажите ребенку, как снять крышку с контейнера, чтобы он мог дотянуться до блоков внутри. Затем закройте крышку и дайте ему попробовать, прежде чем вы это сделаете.

Играйте в исчезающие и вновь появляющиеся игры , такие как «пика-бу». Сделайте простую игру, в которой нужно прятать предметы, чтобы найти их.Это учит постоянству объекта — тому, что вещи существуют, даже когда их нельзя увидеть.

Поощряйте ребенка изучать предметы и игрушки по-разному. Прикосновение, стук, тряска и перекатывание помогают детям понять, как все устроено. Поговорите с ребенком о том, что он делает: «Вы заставили грузовик двигаться, дернув за веревку!»

Совершайте «трогательные» прогулки. На прогулке держите ребенка руками за ухабистый ствол дерева. Сморщите лист и дайте ей послушать.Говорите о том, что вы видите и делаете.

Максимально используйте повседневные дела . Пусть ваш ребенок поможет бросить одежду в стиральную машину. Во время купания спойте песню о частях тела. Эти рутинные действия не являются обычным делом для вашего растущего ребенка, поскольку он узнает, как все устроено.

Подарите своему ребенку «игрушки из реальной жизни». Узнайте, как деревянная ложка и венчик издают разные звуки при постукивании по крышке кастрюли. Протяните шарф через трубку бумажного полотенца, чтобы шарф появлялся и исчезал.Позвольте вашему ребенку почувствовать разницу между щеткой, используемой для ее волос, и колючими зубцами расчески.

О чем думают младенцы?

С рождения младенцы испытывают ощущения, которые заставляют их так или иначе реагировать. Однако, пока они не начнут говорить, родители понятия не имеют, о чем они думают. Например, они смеются без видимой причины или постоянно бросают свои игрушки на пол.

Младенцы не думают, как взрослые, их мозг все еще развивается до шести лет.90% нейронных связей устанавливаются в возрасте до трех лет, а остальные 10% — в возрасте от трех до шести лет.

Однако, хотя они могут думать не как пожилые люди, младенцы думают с момента своего рождения. Эти первые мысли, называемые прото-мыслями, основаны на ощущениях, поскольку дети в столь раннем возрасте не способны описать все, что они воспринимают, с помощью слов или изображений. Детский разум чувствителен к тому, что происходит вокруг них, но не осознает, поскольку они еще не способны рассуждать или запоминать, как взрослые.Первые идеи, которые приходят в голову ребенка, связаны с телесными переживаниями: голод, холод, комфорт, сон и т. Д.

С четвертого месяца младенцы начинают совершать произвольные движения и могут наблюдать за окружающей их средой с позиции немного большей осведомленности. На этом этапе они начинают осознавать, на что способны их тела, и учатся использовать их в своих интересах. Этот новый интерес к движению дает начало их когнитивному развитию. Другими словами, психологическое развитие детей развивается параллельно с их биологическим развитием, и одно нуждается в другом для оптимального развития младенца.

Умственные способности младенцев увеличиваются с помощью сенсорной стимуляции и переживаний, которым подвержено их тело. Чем больше они открывают для себя мир, тем больше увеличивается их жизненный опыт.

Люди рождаются с очень ограниченными навыками и полностью зависят от родителей в первые месяцы их жизни. Однако их мозг обладает большой способностью реагировать на раздражители окружающей среды. Младенческий разум подобен губке, и в возрасте от четырех до пяти месяцев они уже усвоили причинно-следственную связь.

Между шестью и семью месяцами у них начинает развиваться память, и они начинают осознавать результаты своих действий. Они начинают связывать определенные занятия с приятными ощущениями или с вещами, которые им не нравятся. Например, когда они играют, они чувствуют себя хорошо, но когда они голодны, они чувствуют себя некомфортно. Они начинают вспоминать разные переживания, которые заставляют их чувствовать себя одинаково.

С одного года дети учатся говорить. По мере роста их языковых способностей формируются нейронные связи между словами и объектами.Они начинают исследовать причинно-следственные связи своих действий и начинают действовать намеренно. Они будут многократно бросать игрушки на пол, чтобы увидеть, как они падают, и трясти погремушку, чтобы услышать звук, который она издает. Это поведение, которое включает в себя действие, которое они теперь распознают, и повторяют его снова и снова, чтобы убедиться, что это происходит каждый раз одинаково.

Примерно через полтора года они начинают развивать способность к репрезентативной или символической функции. К настоящему времени они связывают слова с определенными объектами.Например, они скажут «лук-вау», чтобы обозначить собаку, и будут имитировать поведение, которое они видят, например, укладывать плюшевого мишку в постель. На этом этапе они начинают сочувствовать и сочувствовать другим.

С трехлетнего возраста они знают определенные основные правила и могут делать то, что им говорят. Они продолжают воспринимать вещи своими чувствами, но пока не начинают думать логически, потому что не знают, как понять, почему что-то происходит. Они мыслят символически, основываясь на творчестве и фантазиях.

В возрасте от пяти до шести лет у детей развивается способность к рассуждению, аналогичная способности взрослых.

младенцев могут мыслить логически, прежде чем они научатся говорить

Символическое общение в форме языка лежит в основе нашей уникальной способности рассуждать — по крайней мере, так гласит общепринятое мнение. Однако новое исследование, опубликованное сегодня в журнале Science , предполагает, что наша способность рассуждать логически может на самом деле не зависеть от языка, по крайней мере, не полностью. Результаты показывают, что дети, еще слишком маленькие, чтобы говорить, могут рассуждать и делать рациональные выводы.

Авторы — группа из нескольких европейских институтов — изучали детей в возрасте от 12 до 19 месяцев, когда изучение языка и формирование речи только начинались, но еще не было достигнуто сложного мастерства. Детям приходилось многократно осматривать отдельные объекты, такие как динозавр и цветок. Изначально предметы были спрятаны за черной стеной. В одной серии экспериментов анимация показывала, как динозавр черпает из чашки. В половине случаев барьер снимался, чтобы, как и ожидалось, открылся оставшийся цветок.Однако в остальных случаях стена исчезнет, ​​и появится второй динозавр

В этих последних случаях дети пришли к выводу, что что-то не так, даже несмотря на то, что они не могли сформулировать словами, что было не так. Отслеживание взгляда — широко используемый метод для оценки умственных способностей довербальных детей и обезьян — показало, что младенцы значительно дольше смотрели на сцены, в которых неожиданный объект появлялся за барьером, предполагая, что они были сбиты с толку открытием.«Наши результаты показывают, что приобретение логической лексики не может быть источником самых фундаментальных логических строительных блоков в сознании», — говорит ведущий автор исследования Николо Чезана-Арлотти, научный сотрудник кафедры психологии и мозговых наук в Университете Джонса Хопкинса. . Он отмечает, что главный компонент человеческой логики связан с размышлением об альтернативных возможностях и устранением несогласованных: сидит ли динозавр за барьером или цветок? В формальной логике это называется дизъюнктивным силлогизмом: A или B; нет, если A, поэтому B.(Силлогизм — это вывод, полученный из двух различных предпосылок.

В рамках своего исследования Чезана-Арлотти и его коллеги также сообщили, что зрачки младенцев расширялись при просмотре анимационных фильмов с нелогичными результатами. Это, как известно, происходит у взрослых, которым задаются логические задачи, и дает больше доказательств того, что младенцы знают, как «должно» быть. «Их подход к использованию нескольких типов испытаний очень силен», — говорит психолог Джона Хопкинса и исследователь разума Джастин Халберда, который не участвовал в исследовании, но написал сопроводительный анализ в Science о новой статье.«Я думаю, многие люди скажут, что большинство их рассуждений происходит, когда они молча разговаривают сами с собой в своей голове. Это новое исследование показывает, что довербальные младенцы также работают с таким же типом последовательного рассуждения, и делают это до того, как будут освоены устойчивые языковые способности ».

Чезана-Арлотти признает, что его открытия не отрицают важность языка и символической коммуникации для развития человеческого мозга и нашей эволюционной предыстории. Тем не менее, новое исследование предполагает, что, возможно, не совсем необходимо формировать способности мозга к логическому мышлению.Он планирует дальнейшую работу по изучению того, как довербальная логика может по-прежнему отличаться от способностей к рассуждению, которые появляются, когда появляется язык, поскольку язык может открыть дополнительные способности к рассуждению, недоступные для безмолвного мозга. Он также надеется более глубоко изучить умственное развитие маленьких детей. «Наше исследование направлено на изучение самых ранних основ нашей способности рассуждать логически», — говорит он, — «важной основы для обучения, творчества и гибкости человеческого разума».

«Насколько нам известно, никто никогда раньше напрямую не документировал логические рассуждения у 12-месячных младенцев», — добавляет он.«Исследование исходного состояния логики в уме — очень увлекательное занятие».

Новорожденные могут быть более развитыми, чем мы думаем | Неврология

Мой ребенок не мог больше походить на испытуемого в лабораторном эксперименте. В мягкой белой тюбетейке, прикрепленной длинными проводами к аппарату ЭЭГ, измеряющему его мозговую активность, он также окружен компьютерным оборудованием и суетливыми исследователями из Университетского колледжа Лондона. «Надеюсь, вы внесете свой вклад в мощную науку!» кто-то ворковал на него.

Прежде чем меня сочтут плохой матерью, я должен объяснить: это лондонская Babylab, часть исследовательской группы по когнитивному развитию UCL, которая изучает, как младенцы воспринимают окружающий мир. Тесты не вызывают дискомфорта и должны приносить удовольствие. Для меня это также редкий шанс заглянуть в сознание моего ребенка. Ученые заставляют его, здорового 15-недельного ребенка, смотреть на фигуры и героев мультфильмов, пока они отслеживают его взгляд и реакцию мозга. Он сидит у меня на коленях, смотрит на экран и думает.

Я часами гадаю, о чем он думает. Проблема в том, что проникнуть в голову ребенка — все равно что расшифровать мысли котенка. И извивающийся трехмесячный ребенок, которого так же интересуют потолочные плитки, как и то, что на экране, не всегда является лучшим объектом исследования. «Многим людям не нравится работать с младенцами, потому что это очень сложно. Со взрослыми вы можете просто задавать им вопросы. С животными вы можете заставить их что-то делать. Только не с младенцами», — говорит исследователь UCL Зита Патай.

Но с помощью творческих, узконаправленных экспериментов (ключ, как известно любому родителю, — превратить все в игру) ученые начинают понимать мозг ребенка. В то же время это растущее количество исследований добавляет веса популярной теории о том, что наши маленькие сгустки радости намного умнее, чем мы предполагали.

Непосредственной мотивацией этого конкретного исследования в UCL является сравнение мозга здоровых младенцев с теми, кто, возможно, страдал от недостатка кислорода в новорожденных из-за болезни.

«Мы хотим увидеть, сможем ли мы обнаружить какие-либо ранние признаки поведения, которые предполагают, что у ребенка будут проблемы в дальнейшей жизни», — говорит Патай.

«Идея состоит в том, что вы показываете на экране два типа стимулов, в данном случае разные звуки и изображения — один, который появляется часто, другой — нечасто, — а затем смотрите, как они реагируют. Между ними должна быть значительная разница. два ответа, даже у маленьких детей », — добавляет она. Ожидается, что младенцы с повреждением головного мозга могут быть не такими сложными в своих реакциях.

«Люди не любят работать с младенцами, потому что это очень сложно»: исследователь UCL Зита Патай. Фотография: Соня Хорсман

Такие исследования также меняют наши представления о развитии ребенка. Лаура Шульц, доцент когнитивных наук Массачусетского технологического института, описывает это как «младенческую революцию» в науке. Отчасти она объясняет это изменением статуса женщин в исследованиях, которые помогли более серьезно относиться к матерям и детям как к испытуемым.

Популярность этой области также растет по мере того, как появляются неожиданные результаты. «Младенцы знают о мире гораздо больше, чем мы думали ранее. У них много предварительных знаний с самого рождения. Они очень искушенные ученики», — говорит он. Шульц.

Мишель Де Хаан, когнитивный нейробиолог из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, добавляет: «До недавнего времени младенцы не считались активными избирателями информации. Теперь мы знаем, что это неправда».

Младенцы не взаимодействуют с окружающим миром случайным образом.У них есть предпочтения, о которых говорит то, как долго они смотрят на одно поверх другого. Исследования времени взгляда, которые отслеживают, что удерживает взгляд младенца, позволили ученым лучше понять то, что младенцы действительно знают.

Когда-то считалось, например, что маленькие дети имеют ограниченное представление о физических свойствах, таких как гравитация и твердость предметов. Но временные исследования показали, что они дольше смотрят на игрушечную машинку, которая, кажется, движется сквозь твердую стену, чем на действия, не нарушающие законы физики, подразумевая, что они находят странным, когда эти универсальные правила нарушаются.Это не ограничивается человеческими младенцами. «Сейчас есть доказательства того, что это могут делать даже новорожденные цыплята и многие другие животные», — говорит Шульц.

Еще одно открытие — младенцы, кажется, понимают рациональные действия. В 1997 году венгерские исследователи показали младенцам младше года анимацию прыжка круга через прямоугольный блок. Когда блок убрали, но круг по-прежнему совершал прыжок, чтобы отстать от блока, младенцы были больше удивлены, чем когда круг двигался по прямой линии, чтобы достичь другой стороны.Исследователи пришли к выводу, что это свидетельство того, что младенцы ожидали, что круг будет вести себя с некоторой долей здравого смысла.

Совсем недавно было высказано предположение, что у младенцев есть врожденное чувство числа прямо в утробе матери. Американское и французское исследование, опубликованное в 2009 году, воспроизводило новорожденным последовательности из четырех звуков и 12 звуков, за которыми следовали изображения с таким же количеством объектов. Результаты показали, что младенцы дольше смотрели на изображения, которые соответствовали количеству звуков.

В статье, опубликованной в этом году психологами из Калифорнийского университета в Беркли, утверждается, что дети в возрасте шести месяцев могут рассуждать, используя вероятности.Когда им показали коробку, наполненную цветными шариками, почти все розовые, а остальные желтые, младенцы дольше наблюдали, когда кто-то начал вытаскивать из коробки больше желтых шариков, чем розовых. Эксперимент показал, что младенцы знали, что им следует ожидать больше розовых шариков, и были удивлены, когда этого не произошло.

Шульц считает, что научный энтузиазм в отношении младенцев во многом объясняется тем фактом, что они могут многому научить нас в вопросах интеллекта. Исследователи пытались изучать интеллект искусственно, с помощью компьютеров, но это оказалось непросто, объясняет она.«Вы не можете заставить компьютеры рассуждать о намерениях других, например. Если вы хотите понять, как работает человеческий интеллект и обучение, есть ровно один организм, который решает все эти проблемы: младенцы», — говорит она. «Так же, как если вы действительно хотите понять полет, вы должны смотреть на птиц».

Передовые технологии еще больше раздвигают границы детских исследований. «Ранняя работа с младенцами основывалась на исследованиях времени взгляда, но наши технологии усовершенствовались, поэтому мы можем дополнять их изображениями мозга и отслеживанием глаз», — говорит Виктория Саутгейт, когнитивный нейробиолог из Birkbeck Babylab в Лондоне.

Используя нейровизуализацию, например, исследователи из Биркбека и Университета Падуи обнаружили, что однодневные дети могут отличать социальные взаимодействия от несоциальных действий, таких как бросание мячом рукой.

Исследования Саутгейта сосредоточены на моторной коре головного мозга — области мозга, ответственной за планирование и выполнение движений, — которая, как было обнаружено, активируется, когда взрослые смотрят на людей, выполняющих физические действия, например, тянущиеся к объекту. Ее результаты указывают на возможность того, что ребенок тоже, хотя он физически не способен делать большинство из этих вещей самостоятельно.

Анджела Шайни и ее сын в лондонской Вавилонской лаборатории. Фотография: Соня Хорсман

Все это обещает ответить на вопрос, насколько развиты мы, люди, когда рождаемся. Приходят ли новорожденные заранее запрограммированными или это чистые листы? «Мы знаем, что мозг взрослого человека разделен на отдельные функции, с разными областями для разных вещей. Но до сих пор существуют разногласия по поводу того, как это происходит», — говорит Де Хаан. Ученые по-прежнему разделены на тех, кто думает, что наш мозг развивает это с течением времени, на основе опыта, и тех, кто думает, что наш мозг попадает в мир таким образом.

Тот факт, что младенцы демонстрируют, по крайней мере, некоторые из тех же различий между областями мозга, что и взрослые, как, похоже, доказывают до сих пор работы Саутгейта, придает большее доверие идее о том, что локализованная мозговая активность — это то, с чем мы рождаемся. «Если задуматься, это не удивительно, — говорит Саутгейт. «С самого начала должна быть определенная степень специализации, чтобы младенцы обращали внимание на то, что нужно».

Но в таком новом поле есть минные поля. Как ни заманчиво хотеть «увидеть», как выглядит мозг младенцев изнутри, визуализация мозга не обязательно дает гораздо больше информации.Знание того, как выглядит наше серое вещество, не дает ответа на важный вопрос о том, как мозг решает задачи.

Более фундаментально, однако, существует вероятность того, что исследователи-младенцы в целом слишком много прислушиваются к своим результатам. «Это спорный вопрос, — говорит Герт Вестерманн, профессор психологии в Ланкастерском университете, изучающий детей в возрасте до 18 месяцев. «Исследователи приписывают младенцам все более впечатляющие качества. Всем нравится слышать, что младенцы могут делать великие дела.Но когда вы проводите такие исследования, их можно интерпретировать по-разному ».

Например, по его словам, ребенок может долго смотреть на объект не потому, что у него глубокое понимание физики или математики, а потому, что просто это оказывается более интересным, чем то, что они видели раньше. Вестерманн не согласен с идеей, что младенцы рождаются со сложным, врожденным знанием мира. Более простое объяснение, по его словам, состоит в том, что новорожденные учатся в таких условиях. Молниеносно, что даже в момент изучения они хорошо понимают, что их окружает.

Исследования младенцев, однако, продолжают подпитывать приятную для родителей возможность того, что все мы порождаем маленьких Эйнштейнов. Хотя это правда, что младенцы умнее, чем считалось 50 лет назад, Саутгейт, как и Вестерманн, предостерегает от того, чтобы заходить слишком далеко. «Исследования умных детей публикуются в популярной прессе гораздо чаще, чем те, которые подтверждают кажущиеся глупыми поступки детей», — говорит она.

В одном исследовании, проведенном психологами из Университета Сент-Эндрюс в 2005 году, например, сравнивалось, как маленькие дети и шимпанзе копируют действия людей.Выяснилось, что дети подражают больше, чем им нужно, даже когда им должно быть ясно, что в этом нет никакого смысла. «Шимпанзе копируют только то, что полезно», — говорит Саутгейт. «Сделайте из этого что хочешь.»

«О чем думает мой ребенок?» Все о развитии мышления до года Кидадль

Когда вы приветствуете своего маленького человечка в этом мире, вы можете задаться вопросом, о чем именно думают новорожденные и как они начинают развивать мыслительные навыки, превращаясь в любопытных маленьких детей.

Что ж, многое происходит в раннем детстве новорожденного, когда он начинает понимать окружающий мир.В первый год обучения они начнут изучать язык, сделают свои первые шаги и разовьют многие навыки, которые потребуются нам во взрослом возрасте.

Есть также много вещей, которые вы можете сделать, чтобы помочь вашему ребенку развиваться в игре, от игрушек до чтения книг. Возможно, вы думаете о том, в каком возрасте начинать читать своему малышу, и ответ — никогда не рано! Чтение — отличный способ сблизиться, и, будучи новорожденным, они начнут узнавать ваш голос. По мере того, как ваш малыш развивает свой мозг и становится более общительным, он будет определять знакомые картинки и взаимодействовать с рассказами.Исследователи активно изучают область развития детского мышления, известную как когнитивное развитие у младенцев.

Давайте посмотрим, что происходит на каждом этапе первого года жизни вашего ребенка, и как вы можете помочь ему учиться. Если вы заинтересованы в развитии ребенка, не пропустите наши другие статьи о новорожденных, поведении детей и советы по воспитанию, например, что делать с 9-месячным ребенком, который не ползает, или что должно быть в 10-месячном расписании. выглядит как.

‍

Новорожденный — 3 месяца

С того момента, как ваш ребенок появляется на свет, и в ближайшие три месяца, разумеется, многое происходит с его ранним когнитивным развитием.Может показаться, что новорожденные дети много времени спят или плачут, но исследования показывают, что в их мозгу происходит гораздо больше. Мозг новорожденных очень занят обработкой окружающего мира. Ваш новорожденный ребенок слышит вас и может следить за вами глазами. Для новорожденных лица — вещь поистине завораживающая! Им также понравится рассматривать узоры и формы с контрастными цветами. Чтобы поддержать интеллектуальное развитие новорожденного, почему бы не поставить над его кроваткой яркий мобильный телефон? Это также поможет лучше понять движение и восприятие.

Родители и опекуны часто задаются вопросом: «О чем мой ребенок думает в месячный возраст?» К этому возрасту они уже будут знать ваш голос и отвечать на него. Вы можете сделать несколько вещей, чтобы помочь раннему развитию ребенка в этом возрасте, например, пора на животик. На две-пять минут в день осторожно кладите ребенка на животик, пока он полностью бодрствует и всегда находится под вашим присмотром. Вы можете начать это занятие, как только принесете домой своего новорожденного ребенка, возможно, осторожно положив его себе на колени, а затем медленно увеличивая время.В конце концов, вы можете положить их на мягкий игровой коврик. Время живота помогает новорожденным детям вырастить сильную шею и мышцы, необходимые для ползания. Это также предотвращает появление у вашего ребенка плоского пятна на затылке.

Игры — важная часть когнитивного развития ребенка. Попробуйте поднести ребенку мягкую игрушку, когда он будет отдыхать на животе. Это помогает поддерживать навыки мышления ребенка, поскольку малыши постепенно начнут узнавать знакомые лица и предметы. Помните, что около восьми 12 дюймов — это диапазон зрения для малышей в этом возрасте, поэтому обязательно подходите к ним поближе и лицом к лицу.

Еще одна отличная идея для поддержки обучения новорожденных — это всегда говорить и петь своему ребенку. По мере развития младенцы начинают различать голоса и звуки вокруг себя.

3–6 месяцев

К настоящему времени младенцы обычно спят и едят более регулярно, чем новорожденные. Они также будут более активно реагировать на воспитателей. В период от трех до шести месяцев вы узнаете все о предпочтениях вашего ребенка, о том, как он любит спать, есть и играть. Ваш ребенок будет учиться управлять своим телом и смотреть ему в глаза, и вы можете поддерживать его, размещая ребенка в разных положениях, чтобы помочь развить новые навыки, такие как катание и ползание.

К настоящему времени младенцы также научатся пользоваться руками и пальцами, исследуя мир и предметы вокруг них. Примерно в 3-6 месяцев у вашего ребенка также начинает проявляться зрительно-моторная координация. Дайте им побольше игрушек для изучения. Они будут издавать много звуков и лепетать, а также много выражать лица. Эти воркующие звуки и лепет являются строительными блоками для развития языка. Наблюдайте за сигналами ребенка и реагируйте на них. Ваш ребенок также будет привыкать к окружающему миру, поэтому начните придумывать распорядок, когда сможете.

Большинство детей начинают прорезать свой первый зуб примерно в этом возрасте, поэтому не забудьте купить много игрушек для прорезывания зубов, и примерно в 5-6 месяцев младенцы впервые ощутят вкус еды. Новое исследование показывает, что младенцы также начинают думать и проявлять признаки памяти и сознания примерно в это время (точнее, в возрасте пяти месяцев). Хорошие детские игрушки для этого возраста включают тренажерные залы, так как теперь ваш малыш будет бодрствовать и проявлять внимание гораздо лучше, чем раньше; это отличное время, чтобы узнать, как работают детские коврики и детские тренажерные залы.Почему бы не подумать о Jumperoo, чтобы занять их, и не говоря уже о том, что он даст вашим рукам заслуженный отдых!

6–9 месяцев

В этом возрасте у вашего ребенка разовьется чувство восприятия и он начнет подражать вам и вашим действиям. Собирая игрушки, которые способствуют развитию мышления ребенка, помните о пяти чувствах. По общему признанию, обоняние и вкус могут быть немного сложными для восприятия младенцами, но существует так много игрушек, способствующих зрению, слуху и чувству.Комбинируйте текстуры и цвета и старайтесь не покупать набор со всем одинаковым, чтобы ваш ребенок мог исследовать самые разные материалы и не забывать играть в воде. Игрушки, которые гремят и звенят, прекрасны для исследования и внимания. Тканевые книжки также отлично подходят для детей этого возраста, так как их можно толкать, тянуть, стирать и выдерживать изрядное количество жеваний!

9 — 12 месяцев

Просто невероятно, насколько ваш ребенок развился почти за год! К настоящему времени они могут кормить себя и делать свои первые шаги.Важной вехой в развитии навыков мышления у 12-месячного ребенка является концепция постоянства объекта. Исследователи определили, что это означает, что ваш ребенок начнет верить, что что-то существует, даже после того, как оно исчезнет из поля зрения. Вы можете увидеть, есть ли у вашего ребенка этот навык, спрятав предмет под чашкой и посмотрев, пойдут ли они его искать.

В этом возрасте дети очень любят зеркала. Хотя исследователи утверждают, что младенцы узнают себя намного позже, все же очень весело смотреть на этого младенца в зеркало и гадать, кто это!

К настоящему моменту вы, возможно, уже произнесете несколько первых слов, поскольку они начнут понимать комментарии и отвечать на них.Ваш ребенок также может указывать на знакомые предметы, книги и людей и начинает связывать животных с их звуками. Игра необходима для развития когнитивных навыков, так как именно с ее помощью ваш ребенок научится понимать и познавать мир. Некоторые отличные игрушки для детей в этом возрасте включают блоки, и если вы готовы к дополнительным развлечениям, приготовьтесь к беспорядочной игре!

Многие люди спрашивают, на каком языке думают младенцы, но в этом возрасте младенцы на самом деле не думают ни на каком языке или у них нет того «внутреннего голоса», с которым вы могли быть знакомы во взрослом возрасте.Для них все еще довольно абстрактно, поскольку они растут и исследуют окружающий мир. Младенцы любят причину и следствие, а это означает, что игрушка, которая вызывает реакцию (вспомните всплывающие игрушки), всегда популярна, или, возможно, они постоянно роняют объект, чтобы посмотреть, что происходит! Хотя эта привычка может быть утомительной для родителей, думать о ней как о признаке детского интеллекта и их постоянного интеллектуального развития может сделать «игру» немного более приятной! Вы также можете поддержать умственное развитие ребенка, прочитав много книг, так как в этом возрасте его мозг начинает связывать слова с картинками.

Если вы нашли эту статью полезной, то почему бы не взглянуть на наши советы по выживанию при 12-месячной регрессии сна или на наше краткое изложение основных этапов 14-месячной давности?

О чем на самом деле думают новорожденные

Гордые родители часто утверждают, что их новорожденные малыши умные и отзывчивые практически с самого момента рождения. И последние исследования, похоже, подтверждают это.

Теперь выясняется, что младенцы делают гораздо больше, чем просто спят, едят и плачут.Исследователи говорят, что новорожденные усердно работают, даже в утробе матери, учатся у своего окружения.

Чтобы подробнее рассказать об этих открытиях, Александра Кеннеди, редакторский директор нового журнала Wondertime, присоединилась к The Early Show в понедельник. Она говорит, что хотя первые недели с новорожденным могут быть утомительными, родители должны понимать, что за этой детской хандрой скрывается нечто большее, чем можно было ожидать.

Кеннеди говорит, что исследования показывают, что младенцы рождаются с упором на выживание и уже обладают некоторыми навыками обучения.Она принесла список некоторых открытий своего журнала, чтобы поделиться со зрителями.

Младенцы предпочитают свой родной язык

«С трех месяцев в утробе они слушают свою маму. Этот звук передается через легкие, и они получают невероятное образование в том, как звучит их родной язык. «сказал Кеннеди. «Таким образом, они могут отличить его от других языков. Что также интересно, они обладают своего рода универсальной языковой подготовкой. Так что в течение этого первого года они невероятно способны изучать второй и третий языки.Но примерно к 1 годам они начинают оттачивать свой родной язык. Но именно поэтому малышу легче выучить второй язык, чем мне ».

Актуальные новости

Младенцы рождаются для подражания

Для этого эксперимента, по словам Кеннеди, тестировщики высовывали язык, чтобы посмотреть, будут ли младенцы имитировать, и они это сделали, даже младенцы в возрасте 42 минут. Это «говорит не только о том, что ребенок может имитировать, что, конечно, будет невероятным навыком выживания, но и многие люди думают, что это указывает на то, что они признают себя людьми, что этот человек, на которого они смотрят, такой же человек, как и они. что они рождаются с чувством этого », — сказал Кеннеди.

Младенцы знают и предпочитают человеческое лицо

Младенцы любят смотреть на контрасты, и человеческое лицо предлагает многое, от волос до лица, от белков глаз до зрачков. Но «младенцы больше всего предпочтут лицо матери», — сказал Кеннеди. «Это навык выживания». Она добавляет, что если им предоставляется выбор смотреть в шахматную доску, в яблочко или на другие высококонтрастные предметы, они всегда предпочитают лица.

Эксперты могут измерить предпочтения ребенка с помощью соски.«Когда детям скучно и они мечтают, они сосут соску», — объяснил Кеннеди. «Как только они видят что-то захватывающее, что действительно вызывает их интерес, они останавливаются».

Младенцы могут сочетать чувства

Это означает, что новорожденный может сочетать зрение и осязание. Чтобы продемонстрировать это, каждому ребенку давали соску для сосания, но младенцы не видели соску, пока она не вошла в их рот. Соски имели разную консистенцию, от пухлой до гладкой.Позже, когда им позволяли выбирать, младенцы всегда выбирали соску, которую использовали раньше, но не видели.

«Они получили представление о том, как это может выглядеть, и когда они увидели это, они узнали это», — сказал Кеннеди. «Так они объединили осязание и зрение».

Младенцы вспоминают то, что слышат

В качестве примера исследователи попросили матерей читать своим младенцам «Кошку в шляпе» во время внутриутробного развития. Затем, после рождения, младенцы всегда отдавали предпочтение той книге, которую они уже слышали и с которой были знакомы.Эксперты говорят, что это также относится к музыке и является важным свидетельством того, как много младенцы учатся в утробе матери. Кеннеди говорит, что они не просто болтаются, они принимают столько, сколько могут.

20 способов развить умственные способности вашего ребенка | Scholastic

При рождении мозг вашего ребенка содержит 100 миллиардов нейронов (столько же, сколько звезд в Млечном Пути!). В первые годы его жизни у него вырастут триллионы связей между мозгом и клетками, которые называются нейронными синапсами.Впечатляет, правда?

Но вот в чем дело: правило мозговой проводки — использовать ее или потерять. Синапсы, которые не связаны друг с другом посредством стимуляции, обрезаются и теряются в школьные годы ребенка. Хотя мозг младенца имеет некоторые неврологические механизмы, такие как способность изучать любой язык, он более податлив и уязвим, чем мозг взрослого. И, что удивительно, мозг малыша имеет в два раза больше нейронных связей, чем мозг взрослого.

Когда вы доставляете своему ребенку любовные переживания, обогащенные речью, вы даете нервным связям и проводящим путям его мозга больше возможностей соединиться друг с другом.В свою очередь, он приобретет богатые языковые навыки, навыки рассуждения и планирования. Эти простые советы, вдохновляющие книги и контролируемые интерактивные занятия помогут убедиться, что мозг вашего маленького ребенка настроен на долгие годы обучения.

Хотите еще больше книг и идей для чтения? Подпишитесь на нашу рассылку Scholastic Parents.

1. Дайте ребенку хорошее начало до рождения. Сохраняйте здоровье во время беременности и помните, что некоторые лекарства могут быть разрушительными для мозга вашего ребенка в утробе матери.Многие дети, подвергшиеся злоупотреблению наркотиками еще в утробе матери, сталкиваются с серьезными проблемами в обучении и внезапно проявляют неспровоцированное агрессивное поведение. Исследования также показали, что курение сигарет во время беременности связано с более низкими оценками по чтению в четвертом классе.

2. Включите детский лепет. Отвечайте на младенческое воркование восторженными голосами и медленно извлекайте слоги высоким голосом, восклицая фразы вроде «милый ребенок». Такой способ разговора называется парентесом, а преувеличенные выражения лица и вытянутые гласные помогают вашему ребенку усваивать все звуки нашего языка.Помните: области мозга, отвечающие за понимание речи и выработку языка, нуждаются в вашем обширном вводе.

Book Pick : Baby Shark Этот глупый рассказ, основанный на любимой песне, можно легко прочитать на парентеральном языке. Ваш ребенок впитает множество звуков английского языка, когда вы будете говорить о маленькой акуле, маме-акуле и дедушке-акуле и поете мелодию «Ду-ду-ду!» стихи между ними.

3. Играйте в игры с руками .Такие занятия, как пирожное, пикабу, эта маленькая поросенок или даже куклы, привлекают вашего ребенка и привлекают его внимание. Используя свои руки, вы покажете маленьким детям, как мы физически взаимодействуем с нашим миром. Кроме того, практические занятия доставляют больше удовольствия вам обоим!

Toy Pick : Пара марионеток Narwhal & Jelly Finger Сделайте время игры практическим с этим забавным, динамичным дуэтом кукол, которые пробуждают воображение вашего ребенка, обеспечивая веселую интерактивную игру.

4. Будьте внимательны. Когда ваш маленький ребенок указывает, обязательно проследите за своим взглядом и отметьте предметы или события, которые его интересуют. Это «совместное внимание» подтверждает, насколько важны для вас ее интересы и наблюдения.

Toy Pick : Набор из 3 указателей для рук Для маленьких учеников в возрасте от 3 лет эти указатели для рук позволяют вам и вашему ребенку еще проще общаться на интересующие темы, а также они отлично подходят для творческой игры, например, притворяться школа!

5. Развивайте раннюю страсть к книгам. Выберите книги с большими и красочными картинками и поделитесь с малышом радостью, когда он показывает на определенные изображения или даже издает звуки, которые соответствуют книге — например, glub glub , когда вы видите рыбу. Изменяйте тон своего голоса, упрощайте или уточняйте сюжетные линии и поощряйте малышей говорить о книгах (вот несколько хороших вариантов звуков и игры слов). Помните, что формирование восприимчивого языка вашего ребенка (понимание произносимых слов) более важно, чем развитие его выразительного языка (говорение) в младенчестве.

Book Pick : 1, 2, 3 in the Sea Красочные морские существа, включая китов и рыбную звезду, в этой яркой настольной книге с разворотами и гигантским всплывающим окном, чтобы показать детям, насколько увлекательным может быть чтение.

6. Развивайте у ребенка любовь к собственному телу. Поглаживает ее живот и волосы, когда читает, играет или даже пеленает пеленку. Исследования показали, что у детей, которых не часто трогают, мозг меньше обычного для их возраста, и взаимодействие с ней крупным планом также помогает направить ее внимание на вашу речь.

Book Pick : Я люблю тебя насквозь Сделайте время чтения еще более приятным и нежным с этой классической книгой, в которой рассказывается сладкая сюжетная линия о безусловной любви. Бонус: в комплекте идет мягкий, уютный мишка, который ваш ребенок может обнять!

7. Выбирайте игрушки, которые позволят малышам исследовать и взаимодействовать. Такие игрушки, как заводной домкрат или штабелируемые блоки, помогают вашему ребенку изучать причинно-следственные связи и рассуждать «если — то».Например, если ребенок складывает слишком много блоков, не выпрямляя их, они падают. Если он успешно складывает блоки друг на друга, он «подключает» эту информацию.

Выбор игрушек: Блоки деятельности Сделайте блоки еще более интересными для вашего ребенка с помощью этого набора головоломки из 32 блоков. На каждом из них напечатаны прописные буквы и знаки препинания, два стиля строчных букв при печати и шрифте, а также изображения животных и мозаичные узоры.

8. Оперативно реагируйте, когда ваш ребенок плачет. Успокаивайте, лелейте, обнимайте и успокаивайте ее, чтобы выстроить позитивные мозговые цепи в лимбической области мозга, которая участвует в эмоциях. Ваши спокойные объятия и объятия, а также повседневное общение с ребенком сигнализируют об эмоциональной безопасности для мозга.

Toy Pick: Детский стих 11 ”Музыкальный гусь Успокойте взъерошенные перья с помощью этого очаровательного мягкого плюша, который играет« Мерцай, Мерцай, маленькая звездочка », чтобы успокоить расстроенного малыша.

9. Укрепляйте доверие, проявляя внимательность и сосредоточенность. Когда ваш ребенок играет, не поддавайтесь искушению проверить Instagram. Вместо этого ложитесь на землю и общайтесь с ним. Младенцы, которые прочно привязаны к вам эмоционально, смогут вкладывать больше энергии в удовольствия исследования, обучения и открытий.

10. Сделайте ей массаж тела . Это может снизить уровень стресса вашего ребенка и повысить его чувство благополучия и эмоциональной безопасности.Прикосновения любви даже способствуют росту маленьких детей: исследования показали, что недоношенные дети, которым делают массаж три раза в день, готовы выписаться из больницы на несколько дней раньше, чем дети, которым массаж не проводится.

Подбор книги: The Kissing Hand Передайте идею нежного прикосновения Честеру из The Kissing Hand . В книге мать Честера показывает ему, что она может поцеловать его руку по утрам, и он почувствует тепло, когда вы прочтете этот классик вслух.

11. Заручитесь помощью вашего малыша во время уборки. Это прекрасный способ попрактиковаться в категоризации. Малыши узнают, что у мягких игрушек есть одно место, куда можно пойти «ночь-ночь»; легковые, грузовые и другие транспортные средства также имеют свое специальное место для хранения. Детям необходимо научиться сортировке по категориям и сериализации (расположению вещей по порядку; например, от меньшего к большему) в рамках своего познавательного прогресса в дошкольном учреждении.

Book Pick : Как динозавры убирают свои комнаты? Эта милая история о веселом динозавре, которому поручено убирать, способствует развитию организационных навыков и ответственности за счет множества смеха и положительного подкрепления.

12. Создайте безопасную среду для ползания вашего малыша. Ваш мобильный ребенок начнет понимать пространственные параметры и словарный запас, такие как нижний, верхний, большой, маленький, близкий и дальний, а также отношения между объектами разных форм и размеров (например, большие и маленькие). Он начнет создавать мысленные карты своего окружения и комфортных отношений с миром, в котором он живет.

Book Pick : Три рыбки и большая плохая акула Подводный пересказ «Трех поросят» подарит красочную историю и повеселит вашего ребенка, одновременно поддерживая развитие пространственные навыки и словарный запас.

13. Спойте детские песенки, которые вы помните . По возможности добавляйте движения тела и игры пальцами (например, размахивайте руками во время «You Are My Sunshine» или имитируйте падающий дождь во время «Rain, Rain, Go Away»). Это поможет вашему ребенку связать звуки с крупными и мелкими двигательными движениями. Песни также улучшают усвоение ребенком ритмов, рифм и языковых паттернов.

Book Pick : Мы любим петь вместе! С помощью этой веселой настольной книги вы и ваш ребенок можете подпевать четырем классическим песням: «You Are My Sunshine», «The More We Get Together», «Rain, Rain, Go Away» и «Twinkle, Twinkle Little». Звезда.”

14. Подбирайте темп в соответствии с темпераментом вашего ребенка. Некоторые дети легко приспосабливаются к странным ситуациям — некоторые смелы и импульсивны, а некоторые довольно застенчивы. Идите по течению, пытаясь повысить уровень смелости и комфорта застенчивого ребенка или помочь очень активному ребенку безопасно использовать свою фантастическую энергию, обучаясь контролю над импульсами. Ваше согласие даст ей комфорт, в котором она нуждается, чтобы экспериментировать и свободно учиться.

Выбор книги: Я люблю тебя, потому что ты — ты Чувствует ли ребенок себя застенчивым или смелым, игривым или грустным, материнская любовь не знает границ в этой теплой книге о разных темпераментах и ​​настроениях детей.

15. Делайте пищу позитивной. Произносите названия продуктов вслух во время еды. Выражайте удовольствие, когда он учится есть, независимо от того, насколько беспорядочными могут быть первые попытки. Это создаст приятные ассоциации с едой и едой. С другой стороны, ссоры и ворчание из-за еды могут привести к негативным моделям мозга.

Выбор книги: Моя самая первая книга о еде Сохраняйте оптимальное время приема пищи, показывая ребенку, что животные тоже любят жевать еду! В этой книге с разделенными страницами дети могут сопоставить каждое животное — от льва до белки — с вкусной едой, которую они едят, например, с молоком или орехами.

16. Четко реагируйте на действия ребенка. Молодой, развивающийся мозг учится понимать мир, если вы реагируете на поведение ребенка предсказуемым, обнадеживающим и подходящим образом. Будьте максимально последовательны.

Выбор книги: Детские лица: объятия и поцелуи Кроме того, покажите своему ребенку множество выражений лица через книги! Младенцы заинтригованы другими младенцами, и эта коллекция фотографий хихикающих, зевающих, смеющихся и улыбающихся младенцев привлечет их внимание, когда они узнают о нормальных эмоциональных реакциях.

17. Используйте позитивную дисциплину. Создавайте ясные последствия, не пугая и не стыдя вашего ребенка. Если ваш малыш ведет себя ненадлежащим образом, например, ударив другого ребенка, опуститесь на уровень его глаз, говорите низким серьезным тоном и четко сформулируйте правило. Правила должны быть простыми, последовательными и разумными для возраста вашего ребенка. Ожидать, что малыш не будет касаться стеклянной вазы на журнальном столике, неразумно, но просить малыша не бросать песок за пределы песочницы — разумно.

Выбор мероприятия : Флэш-карточки «Хорошее гражданство» Эти иллюстрированные карточки демонстрируют позитивный и дружелюбный подход к обучению вашего ребенка тому, что мы все являемся частью большого сообщества и что с этим связаны определенные обязанности — от того, чтобы никогда никого не называть по имени, до утилизации.

18. Моделируйте сочувствие к другим. Используйте обучающие моменты, когда кто-то кажется грустным или расстроенным, чтобы помочь вашему малышу узнать о своих чувствах, заботе, общении и доброте. Чем больше мозговых связей вы создадите для эмпатических реакций и нежных вежливостей, тем больше будут подключены эти мозговые цепи.Это помогает не только в изучении языка и когнитивных способностей, но и в формировании положительных эмоциональных навыков!

Подбор книги: Попробуй немного доброты Каждая страница этой милой книжки с картинками иллюстрирует важность доброты. Ваш ребенок поймет, как много значит для других, когда вы скажете им, что они особенные, поделитесь угощением и многое другое.

19. Устройте контролируемую игру с грязными материалами . Это может быть вода, песок и даже слизь или жижа! Это научит вашего ребенка свойствам жидкостей, твердых тел и смесей — сенсорному опыту, который имеет решающее значение для обучающегося мозга.

Выбор задания : Волшебный школьный автобус, ныряющий в слизь, гель и набор для науки Пусть ваш молодой ученый исследует слизистую вязкую смесь текстур и материалов с помощью этого набора невероятных экспериментов.