Феминистки вступились за свое движение: «Радикализма нет»
Общество 1656
Поделиться
Теракт в Санкт-Петербурге, повлекший смерть военкора Владлена Татарского, привел к неожиданным последствиям. Подозреваемая в убийстве Татарского Дарья Трепова раньше состояла в фем-сообществе Санкт-Петербурга.
Трепова была «активной феминисткой», напомнил депутат. А сам феминизм – «паутина, заброшенная в Россию Западом, которая разрушает традиционные ценности». «Сейчас нужно проверить, на какие деньги они (фем-движения) сейчас там живут, и часть из них сейчас иноагентами являются».
Олег Матвейчев заявил, что уже подал в думскую комиссию по расследованию фактов вмешательства иностранных государств во внутренние дела России законопроект о признании феминизма в России экстремистской идеологией.
Писатель, драматург и общественный деятель Мария Арбатова в разговоре с «МК» высказала свою точку зрения.
— Феминистки занимаются борьбой за право принимать решения во властных структурах и на трудовом рынке, борьбой против бытового насилия и т.
д. Матвейчев считает традиционными ценностями униженное положение женщин, легитимность насилия по отношению к ним? Не начнет ли он по этому поводу с увольнения Набиуллиной, Памфиловой, Москальковой и т.д. по половому признаку?
А тот факт, что Трепова позиционировала себя радикальной феминисткой, не имеет ни малейшего отношения к деятельности женского движения. Радикалами могут быть кто угодно, а феминистками в России являются все женщины, поскольку хотят получать равную с мужчинами оплату труда, равные права и возможности.
Судя по соцсетям, активным членом фемдвижения в организации, примыкавшей в РФО «ОНА», Трепова не была. Нет фотографий с акций, встреч или протестов.
— У современного фем-движения есть программа, – рассказывает историк фем-движения, преподаватель университета Валерия. – Но в политических требованиях российских феминисток нет ничего радикального или даже нового. Равенство, противодействие домашнему насилию, харассменту, ужесточение ответственности за вовлечение в порнографию, борьба со сталкингом (преследованием), защита пострадавших от домашнего насилия и др.
Хочу также заметить, что феминизм в нашей стране появился не в СССР. В конце XIX века женщины в России уже начали бороться за свои права. Одной из первых была организация ЖОР («Женское общество равноправия»), основанная в 1905 году. На Западе сейчас сегодня есть разные направления фем-движения. Однако за все годы борьбы и протестов было лишь одно, пожалуй, ответвление, которое можно увязать с терроризмом. В США в 1970-х годах действовал «Феминистский террористический отряд» (The Feminist Terrorist Cell), который был ответственен за ряд взрывов и других насильственных акций. Эти действия были осуждены большинством феминисток и не представляют общую позицию борьбы за равноправие полов. Для сравнения, экоактивисты или борцы за свободу разных народов совершили куда больше террористических атак. К России, подчеркиваю, все это никак не относится.
Подписаться
Авторы:
org/Person»>
Станислава ОдоевцеваРоссия Санкт-Петербург США
Что еще почитать
Что почитать:Ещё материалы
В регионах
Севастополь снова атаковали дроны утром 24 апреля
33104
Крымфото: МК в Крыму
В США представили снаряд, который поможет Украине бить по Крыму
27641
КрымПодоляк заявил, что Украина может уничтожить Крым и Донбасс
25813
Крымcrimea.
mk.ruБлагоприятны лишь 7 городов: кому в Псковской области жить хорошо, рассказал Минстрой
Светлана Пикалёва
В мае в Крым приедут народные дипломаты из Германии
14707
КрымДепутат Думы Ивдельского городского округа Сергей Быков рассказал на заседании о коррупции в полиции
Фото 6710
ЕкатеринбургДенис Стрельцов
mk.ruВ регионах:Ещё материалы
«Лучше быть плохой феминисткой, чем никакой»: почему равноправие касается всех
Когда о гендерном равенстве рассуждают представители корпораций, не является ли это циничной эксплуатацией модной темы? За что феминистки критикуют мужчин, которые пытаются помогать женщинам? На эти и другие острые вопросы ответили фем-активистки в рамках Forbes Woman Day
29 сентября в Москве прошел первый саммит о гендерном равенстве в бизнесе, политике и обществе Forbes Woman Day.
Одна из сессий форума называлась «Сложные вопросы о феминизме для простой жизни». Участники говорили о тех, кто прокладывает дорогу равноправию, о провальных попытках поддержать женщин (и об уроках, которые из этих провалов можно извлечь) и о том, почему феминизм — синоним здравого смысла. Дискуссию модерировал журналист Григорий Туманов. Участники:
Ирина Изотова — основательница фестиваля о гендерной грамотности Moscow FemFest;
unsudden·InstagramНастя Красильникова — журналист, фем-активистка, авторка Telegram-каналов «Вашу мать» и «Дочь разбойника»;
Лёля Нордик — экофеминистка, активистка, художница, соорганизаторка акции «Не виновата» в поддержку переживших домашнее насилие;
Дарья Серенко — политическая и феминистская активистка, художница, писательница, соосновательница проекта «Фемдача»;
juliataratuta·InstagramЮлия Таратута — главный редактор издания Wonderzine;
Марина Ментусова — феминистка, основательница проектов «День Независимости.
Альтернативное 8 марта» и keks-prosvet.ru, соосновательница движения «Женщины в белом»;
Кирилл Мартынов — кандидат философских наук, редактор отдела политики «Новой газеты», сооснователь Свободного университета, специалист по политической философии.
О тех, чьи голоса не слышны
Лёля Нордик:
Мне бы хотелось, чтобы в будущем в их репрезентации был достигнут баланс. Дарья Серенко: Здесь не так много зрителей, как на параллельной сессии, где выступает, например, Татьяна Бакальчук. Она входит в список богатейших предпринимателей, но я сейчас думаю о тех женщинах, которые работают в ее компании и подвергались трудовой дискриминации.
Политические активистки подвергаются преследованиям, полицейскому насилию, сейчас в нашей стране много женщин-политзаключенных. А красивые, приятные мероприятия проходят без их участия, без дискуссий о политике. Я бы хотела, чтобы на этих дискуссиях уважаемые владелицы корпораций не только учили нас, как бороться за гендерное равенство, репрезентацию и так далее, но и сами бы учились, например, тому, как не дискриминировать сотрудниц на низовых позициях, как обеспечивать равные права в своих корпорациях.
Материал по теме
О «корпоративном» феминизме
Юлия Таратута: Может ли идеологически правая площадка рассуждать о феминизме? Нужно ли помещать на глянцевые обложки активистские идеи? Если ты за все хорошее и против всего плохого, не является ли это способом ухода от налогов и способом понравиться аудитории? Наша редакция путем проб и ошибок пришла к выводу, что активизм, даже в каком-то смысле притворный, лучше, чем его отсутствие.
Наличие дискуссии лучше, чем отсутствие разговора как такового. Если кто-то притворяется лучшим, он в какой-то момент становится лучше.
Меня за последнее время пригласили на несколько конференций с абсолютно «правым» образом мыслей, но почему-то крупным бизнесам стало прикольно про это говорить. Я считаю, что это позитивно. Даже если выбирать какие-то удобные темы — pay gap, стеклянный потолок, харассмент, — это уже неплохо.
Марина Ментусова: Лучше быть плохой феминисткой, чем никакой. Я даже с «клятыми корпорациями» люблю сотрудничать и верю, что они могут принести больше пользы, чем вреда, что их нужно делать союзникам. У нас есть цели. Какими инструментами мы будем их добиваться? Конечно, хотелось бы, чтобы максимально прозрачными и этичными. Но если мы можем свои задачи решить в том числе благодаря корпорациям, благодаря селебрити, — давайте их привлекать на свою сторону, завоевывать больше сторонников и сторонниц.
Дарья Серенко: Я хочу напомнить про кейс «ВкусВилла» (рекламную кампанию с участием ЛГБТ-семьи: вскоре после публикации ролик был удален, компания принесла за него извинения, а героини ролика столкнулись с травлей и были вынуждены уехать из страны. — Forbes Woman). Я думаю, очень долго всем [в компании] пришлось обивать пороги, чтобы этот кейс состоялся. А потом из-за него семья была вынуждена эмигрировать. Поэтому компаниям стоит быть очень аккуратными и консультироваться с активистками в тот момент, когда они реализуют социальную повестку.
Материал по теме
Лёля Нордик: Совершать ошибки — нормально: никто из нас не рождается идеальными феминистками с правильным представлением о социальной справедливости. Нас этому не учат в школе, по крайней мере, в России. Люди проходят долгий путь от «я не такая, как все эти феминистки».
Я против того, чтобы кэнселить всех, кто оступился и свернул куда-то не туда. Но нужно делать работу над этими ошибками. Если вы действительно разделяете все эти ценности, то важно реагировать на фидбэк и давать прозрачный ответ: да, мы могли сделать что-то не так, но мы готовы меняться к лучшему.
О позиции «против феминизма»
Настя Красильникова: У меня есть Telegram-канал «Дочь разбойника», и там я анализирую женоненавистнические тексты в современных российских медиа и рекламе. На прошлой неделе в Санкт-Петербурге произошло очередное убийство. Муж убил жену. Он нанес ей 10 ножевых ранений, а потом, когда она была еще жива, выбросил ее с балкона. Девушку эту звали Александра Мурсалова, она была секс-блогером. В какой-то момент она стала довольно популярна и начала зарабатывать, как подчеркивают разнообразные российские медиа, гораздо больше своего мужа.
Как об этом пишут СМИ? Сайт НТВ сообщил, что Александра специально провоцировала мужа смелыми публикациями в сети, таким образом подводя читателей к тому, что она напросилась на то, чтобы муж ее убил. Сайт петербургского «Пятого канала» пригласил в качестве экспертки тренера по отношениям Юлию Печерскую, которая сказала буквально следующее: «Нас с детства учат: кто платит, тот и музыку заказывает. Когда женщина в паре начинает зарабатывать больше, она считает себя вправе быть более главным в отношениях. Женщина совершает ошибку, пытаясь менять внутри отношений форму доминации. И странно, что убитая, будучи сексологом, могла попасть в эту историю. Это очень грустно, она должна была такие вещи знать». По этим новостям мы видим, что наши коллеги ненавидят женщин. [Они считают, что] девушка, у которой осталось двое детей, виновата в том, что зарабатывала больше, чем муж, и из-за этого он ее убил.
Я считаю, что можно не называть себя феминисткой, но важно признать, что женоненавистничество, которым пропитано все вокруг, — это ужасно.
Юлия Таратута: Я недавно читала интервью какого-то известного режиссера. Он спрашивал, почему все влюбились в феминизм, ведь в сегодняшнем обществе нужно защищать не женщин, а мужчин, потому что никто не думает о том, как им тяжело приходится, особенно когда они неконвенциональные. Но только феминизм и интересуется этим вопросом! Другого места, в котором кого-то интересовали бы социальные роли, вопросы власти и иерархий, конвенциональности, неконвенциональности, просто нет. Именно феминистские ресурсы поднимают вопросы о несоразмерности нагрузок [мужчин и женщин], функций, ролей. Мы говорим о том, что важно для всех.
Мужчины боятся почувствовать вину, и начинается слепое отторжение феминизма
Кирилл Мартынов: Если какой-то мужчина заявляет, что он про-феминист, это ровным счетом ничего не говорит о том, хороший ли он человек, — он может быть полным мерзавцем, подонком, идиотом.
Но если мужчина этого не заявляет, то это совсем какой-то абсолютный ноль, абсолютная бесчувственность, неготовность чисто номинально соответствовать какому-то здравому смыслу. Говорить, что ты не феминист или не про-феминист, — все равно, что говорить, что ты сторонник крепостного права. Что мир, в котором одни люди эксплуатируют других, не дают им развиваться и жить так, как те хотят, — нормальный.
Я удивлен, насколько маленькую роль тема гендерного равенства играет в российской демократической повестке до сих пор. Множество активисток и множество ребят поняли, что гендер — достаточно фундаментальная вещь и что довольно трудно бороться с политической диктатурой, если ты занимаешься харассментом на работе. К сожалению, до более широкого круга прогрессивно мыслящих представителей среднего класса эта мысль все еще не доходит. Они могут быть оппозиционерами, но при этом не видят никакой гендерной перспективы и либо позитивно, либо нейтрально относятся к патриархальным практикам.
Мне кажется, стоит более интенсивно говорить о том, какую большую роль дискуссия про гендерное неравенство играет в большой политике.
Ирина Изотова: Мы все застреваем в своих пузырях, в своих социальных кругах. Я часто слышу от женщин: «Я не подвергалась насилию», «Я не сталкивалась с сексизмом». Это прекрасно. Но нельзя отрицать существование проблем. Если не хотите участвовать в чем-то, реально что-то делать, то хотя бы не мешайте. Это обращение в том числе и к женщинам, которые не особо ассоциируют себя с фем-повесткой.
О мужчинах-союзниках
Кирилл Мартынов: Я много рефлексирую о гендерном равенстве, о своей собственной жизни, о своих собственных отношениях. И прихожу к выводу, что во многих ситуациях самое простое, естественное, ленивое и безопасное для окружающих, что ты можешь сделать, — это сыграть роль этакого патриархального мужика.
Упыри, которые считают, что если женщина зарабатывает больше, чем мужчина, то это повод убить, — они существуют в определенной культуре, и эта культура на нас всех оказывает огромное давление, несмотря на все попытки ее преодолеть.
Многие мужчины, кажется, боятся, что феминистки отнимут у них их образ жизни. В этой логике мир представляет из себя пирог, который мы делим. Условно говоря, до феминизма 90% пирога принадлежала мужчинам, а всё остальное делили между собой домохозяйки. Если пирог будет поделен иначе, у мужчин будет всего меньше. Это в теории игр называется игрой с нулевой суммой: кто-то всегда выигрывает, а кто-то проигрывает. Но не все игры так устроены, и я надеюсь, что в той социальной игре, в которую мы играем, могут выигрывать многие люди, многие движения. И если женщины станут счастливее и свободнее, от этого выиграют мужчины, потому что общество в целом станет и счастливее, и богаче.
Лёля Нордик: Главная ошибка, которую совершают мужчины, считающие себя союзниками феминистского движения, — они начинают учить женщин «правильному» феминизму.
Или начинают критиковать фем-активисток за «неправильный» фем-активизм. Но самая первостепенная задача мужчин-союзников заключается в том, чтобы вести диалог с другими мужчинами, теми, кто проявляет харассмент, шутит сексистские шутки, нарушает трудовые права женщин в своих компаниях. Поскольку в нашем патриархальном обществе мужчины скорее прислушаются к другому мужчине.
Вторая часть работы — помогать женщинам с ресурсами, давать им платформу. Не выходить на первый план, а помогать настраивать социальный лифт, который позволит женщинам, у которых нет достаточных ресурсов, получить какие-то возможности.
Модератор дискуссии — журналист Григорий ТумановНастя Красильникова: Чем мужчины могут помочь фем-активисткам? Вот мой муж сегодня будет укладывать нашего сына спать. А перед этим он приготовит ему обед и ужин. Еще я попросила его помыть пол, а утром он по собственной инициативе помыл посуду.
Мне кажется, что это очень важный уровень взаимодействия мужчин и женщин. Потому что когда изо дня в день женщина приходит домой, и на ней после рабочего дня еще четыре часа домашнего труда, это невыносимо. Невозможно заниматься никакой борьбой, никакой работой и вообще быть здоровым, полноценным человеком, если на тебе несколько рабочих смен.
Ира Изотова: Я не согласна с тезисом, что мужчины, которые не называются про-феминистами, — плохие люди. Они могут просто не понимать, что это такое, не касаться этой темы никогда в своей жизни, но краем уха слышать какие-то стереотипы. Я заметила, что люди не хотят изучать эту тему потому, что мешает не интеллектуальный барьер, а эмоциональный. Мужчины боятся почувствовать вину, и начинается слепое отторжение феминизма. Проработать этот момент можно только через тщательное изучение темы.
Дарья Серенко: Мне кажется, чтобы быть союзником или союзницей в любых движениях за равные права, можно просто взять за правило спрашивать, задавать вопросы: как я могу помочь? чем я могу быть полезен или полезна? чего не хватает в данном контексте? что я могу добавить? Как я могу использовать свой ресурс или свою платформу? Для этого не нужно читать учебники по гендерным исследованиям, достаточно элементарной эмпатии.
Мне кажется, что иногда это даже более конструктивная стартовая позиция, чем какие-то интеллектуальные конструкции.
Герой-феминистка, ставшая активисткой за права мужчин
Global
Почему Эрин Пиззи, когда-то пионер женского движения, была вычеркнута из его истории?
Хелен Льюис Эрин Пиззи, влиятельная активистка 1970-х годов, была вычеркнута из истории движения беженцев. (Коллекция Hulton-Deutsch / Corbis / Getty)
Сохраненные истории
Эрин Пиззи должна быть героем-феминисткой. В 1971 году она основала первый приют для женщин в Британии, не имея ни денег, ни официальной поддержки, кроме использования ветхого общественного дома с четырьмя комнатами, кухней и туалетом. В этом доме в Чизвике, Западный Лондон, сотни женщин получили помощь, чтобы сбежать от жестокого партнера и восстановить свою жизнь.
Это также был общественный центр, где женщины могли получить помощь в получении социальных пособий, возбуждении бракоразводного процесса и борьбе со злоупотреблением алкоголем и наркотиками.
К 2017 году в Англии насчитывалось 276 таких центров на 3798 коек. Работа Пиззи в Чизвике привела к созданию Refuge, которая сейчас является крупнейшей благотворительной организацией такого рода в Англии. Его годовой доход составляет 13,3 миллиона фунтов стерлингов (17 миллионов долларов США), в нем работает более 200 человек.
Этот пост был выдержкой из будущей книги Льюиса. Движение за убежище — одно из величайших достижений второй волны феминизма, не только обеспечивающее практическую поддержку, но и изменяющее язык, который мы используем для описания домашнего насилия, а вместе с ним и отношение общества к «домашнему насилию».
На протяжении веков считалось, что, поскольку брак является формой собственности, мужчина может «дисциплинировать» или «исправлять» свою жену так, как считает нужным. Если он убил ее в процессе, возможно, она его спровоцировала, гласило расхожее мнение. Может быть, она придиралась к нему, или флиртовала с другими мужчинами, или отказывала в сексе. Должно быть, у него были свои причины.
Пиззи хотел изменить это отношение. Первая из ее многочисленных книг о домашнем насилии, «Кричи тихо, или соседи услышат », послужила основой для телевизионного документального фильма. Она привлекала поклонников, таких как Бой Джордж и писательница Фэй Уэлдон, и богатых покровителей, таких как редактор газеты Дэвид Астор. Само убежище Чизвик стало знаменитым: в 1980 году его посетили Роджер Долтри и Кенни Джонс из The Who.
С самого начала ее отношение к женскому освободительному движению — разрозненной группе групп, проводивших ежегодную конференцию, начиная с 1970 — был капризным. Он быстро стал ядовитым: в отчете Анны Кут и Беатрикс Кэмпбелл о второй волне Sweet Freedom они отметили, что через четыре года после создания одинокого аванпоста Пиззи в Чизвике 28 других групп создали убежища, а 83 других работали. при этом. Но в 1975 году, писали они, Пиззи метафорически «вылетела» из движения и с тех пор «пошла своим путем».
«Она в одиночку сделала для женщин столько же, сколько и любая другая живая женщина», — писала Дебора Росс в The Independent в 1997 году.
Но к тому времени, когда Росс брал у нее интервью, Пиззи жила в общежитии для бездомных в Западном Лондоне, оставив после себя, в порядке вещей, второго мужа, карьеру писателя о разрывах лифов. романы и солидные долги. Ей было 58 лет.
Четыре года спустя Дина Рабинович из The Guardian обнаружила, что Пиззи готова выпустить онлайн книгу о женском насилии, но не смогла найти основного издателя. Теперь Пиззи полностью выпала из феминистского мейнстрима. Рабинович писал, что это стало «шоком для кого-то из моего поколения — мы выросли, слыша о работе, которую она делала для других женщин».
Ей оставалось только гадать, «будет ли человек, который так много сделал, таким одиноким». К 2009 г., разрыв был полным. Пиззи написала для Daily Mail , что она осознала, что феминизм был «ложью» и что «женщины и мужчины оба способны на необычайную жестокость… Мы должны прекратить демонизировать мужчин и начать залечивать раскол, созданный феминизмом между мужчинами и женщинами. ”
Пиззи в настоящее время является защитником движения за права мужчин, работая главным редактором антифеминистского веб-сайта «Голос для мужчин». (Редактор сайта Пол Элам однажды поклялся, что никогда не вынесет обвинительный вердикт в качестве присяжного по делу об изнасиловании, какими бы ни были доказательства, потому что судебная система коррумпирована нашей «культурой ложного изнасилования».
) Ее автобиография 2011 г., This Way to the Revolution , в душераздирающих подробностях рассказывает о женщинах, жестоко избитых своими партнерами. Она знала нескольких человек, которые вернулись к жестокому партнеру и в результате были убиты. Так как же женщина прошла путь от основания первого в Англии приюта для жертв домашнего насилия до общения с активистами за права мужчин?
Пиззи сейчас живет в квартире на верхнем этаже в Твикенхеме, Западный Лондон. Я думал, что она может быть раздражительной и настороженной, видя во мне эмиссара политического движения, которое она теперь считает своим врагом. Правда сложнее. Родился в Китае в 1939-летняя Пиззи говорит, что на нее глубоко повлияло детство. Карьера ее отца в качестве дипломата привела семью в путешествие по миру, и она посещала школы-интернаты — как она сказала мне, облегчение по сравнению с жизнью с ее «неблагополучными и жестокими» родителями.
Этот путь к революции изображает Пиззи как прямолинейную домохозяйку, у которой нет никаких претензий к идеологам, которых она нашла в женском освободительном движении. Она не интересовалась теорией и чувствовала себя отделенной от феминистского движения классом, образованием и устремлениями. Читая книгу, я почувствовал знакомую канавку споров о феминистках и «обычных женщинах». Уже давно существует тенденция изображать феминизм как элитарный проект, и женщины с университетским образованием чаще называют себя феминистками.
Я узнал еще кое-что: желание Пиззи противопоставить себя самым абсурдным и экстремистским элементам движения, маоисткам и лесбиянкам-сепаратистам.
Я узнал это, потому что тоже чувствовал это желание. Посторонним удобно определять феминизм по его крайностям — с ними легче спорить или их игнорировать, — и поэтому инсайдеры чувствуют постоянное давление, чтобы отвергнуть их. Никто не «владеет» феминизмом, и ни одна женщина не устанавливает его правила. Это и освобождает, и беспокоит. В отличие от политической партии, здесь нет механизма, позволяющего исключить людей из феминизма. С этой безграничностью трудно договориться.
Однако в 1970-х годах существовало формальных структур, которые Пиззи должным образом отверг. С самого начала ей не нравились женщины, которых она встречала в более широком движении. «Они не были домохозяйками, как мы, — сказала она мне. «Они были сильно политизированы».
По ее мнению, большинство феминисток, работавших в университетах, политике или СМИ, были троцкистками, марксистками, сталинистками или маоистками. «Но я просто продолжал говорить маоистам: «Как вы можете стоять и говорить нам, что китайская революция имеет огромный успех, когда женщин тащат и [их зародыши] абортируют?» И как могут русские группы, Троты а ленинцы и все остальные, особенно сталинисты, отрицают тот факт, что Сталин убил миллионы, миллионы и миллионы людей? А женщин в Политбюро никогда не было. О, здорово, тебе разрешено водить тракторы. Но это не то, во что мы, обычные женщины, верим».
С самого начала она беспокоилась о том, что феминизм поощряет женщин считать себя жертвами, и что политическое лесбиянство — идея о том, что женщины должны отказаться спать с мужчинами, независимо от их личной сексуальной ориентации — использовалось в качестве теста на чистоту.
«Мы все — моя маленькая группа — просто посмотрели друг на друга и подумали: К чёрту этого ».
Политика чистоты, мелкие диктаторы, пучеглазие — все это казалось мне очень знакомым. За исключением того, что мои сверстницы не были радикальными феминистками 19-го века.70-х, а интернет-феминистки 2010-х. Когда в июне 2011 года была опубликована книга Кейтлин Моран «Как быть женщиной », я работал помощником редактора в New Statesman , британском еженедельном журнале левого толка; когда вышло издание в мягкой обложке, меня только что назначили заместителем редактора в возрасте 28 лет.
Это было большое продвижение по службе, которое удивило и меня, и старших мужчин в офисе, и оно включало в себя управление веб-сайтом журнала, а также Интернет-трафик через британские СМИ резко вырос.
Книга Моран вызвала огромный интерес к феминизму и, в свою очередь, что-то вроде гражданской войны. Справедливая и несправедливая критика смешалась в одну гигантскую кричащую массу, подпитываемую Твиттером, и всех разозлила и обидела. Возникли постоянные темы: X была слишком привилегированной, и ее феминизм был ограничен; Y использовал «проблемное» слово или понятие, и ему нужно было извиниться; Z была трансфобом, «белой феминисткой» или недостаточно «интерсекциональной», словом, которое редко можно было услышать несколько лет назад, но которое внезапно стало повсюду, без особого отношения к первоначальному значению, как оно было определено американским ученым-юристом Кимберле Уильямс Креншоу.
. Часто критика была обоснованной: вначале две чернокожие феминистки попросили меня выпить с ними кофе и объяснили, что мой блиц-блиц не учитывал цветных женщин. Ошарашенный миллионом спамов в Твиттере, я занял оборонительную позицию, хотя должен был проявить любезность и выслушать их. Однако в других случаях критика была вызвана завистью или той пьянящей смесью садизма и самодовольства, которая характеризует моральный крестовый поход.
Оглядываясь назад, можно сказать, что тот период был настолько напряженным, потому что это была золотая лихорадка. После того, как книга Моран была выпущена, несколько других писателей-феминисток заказали книги, но бенефициариями издательского бума были непропорционально белые, представители среднего класса и с университетским образованием. Конечно, это была не их — наша — вина, и никому не нравится быть метафорической боксерской грушей.
Все это уже случалось. В 1976 году, через несколько лет после того, как Пиззи основала свой приют, американская феминистка Джо Фриман написала статью в журнале 9.0075 Мисс журнал под названием «Трешинг: темная сторона сестринства». Это вызвало поток писем от других женщин, которые чувствовали, что они также подвергались этой практике. Помойка, как объяснил Фримен, не была критикой или несогласием, которые были здоровой и нормальной частью любого движения. «Трэшинг — это особенно жестокая форма убийства репутации, которая равносильна психологическому изнасилованию», — написала она. «Это манипулятивно, нечестно и чрезмерно. Иногда это маскируется риторикой честного конфликта или прикрывается отрицанием того, что какое-либо неодобрение вообще существует. Но это делается не для того, чтобы выявить разногласия или разрешить разногласия. Это делается для того, чтобы унизить и уничтожить».
Негативный опыт Фримена и Пиззи имел место в коллективах реального мира. Интернет-феминизм 2010-х добавил новое измерение, потому что можно было стать мишенью для разгрома нескольких сотен человек одновременно в режиме реального времени. Гнев — великий двигатель перемен, и власть имущие часто отвергают активистов как «слишком радикальных» или «слишком агрессивных» в своих требованиях, но возмущение стало цениться само по себе, и онлайн-феминистки утратили способность различать праведное негодование и простая злоба. Хуже того, самозваные «союзники» пошли на полную Горнило , перформативно осуждая своих сверстников.
Быть разгромленным — травматический опыт.
Меня обвинили в том, что я подвергаю жизнь опасности, потому что моя риторика была настолько наполнена ненавистью, что люди, читающие ее, наверняка покончили бы с собой. Я был расистом. Я был трансфобом. Меня обвиняли в том, что я вел черный список писателей и использовал свою огромную власть, чтобы не допустить их к британской журналистике. Я был вне связи, потому что был среднего возраста. (Забавно: мне еще не было и 30.) Я отказался от двуствольного имени, чтобы скрыть свои аристократические корни. (Больно: мой развод был совсем недавно.) Возникла карикатура, тень Хелен, которая преследовала меня по Интернету: нелепо шикарная, забывчивая, безжалостная карьеристка и озабоченная только пустяками.
Все, что я делал, делало только хуже. Мои возражения были «слезами белых женщин». Защищать себя было издевательством. Когда я на несколько дней покинул Твиттер, меня упомянули в статье Evening Standard о феномене «воланы в Твиттере».
Больше всего паники вызывали попытки изолировать меня: считалось, что любой контакт со мной делает других феминисток нечистыми. Само мое существование и мой успех были провокацией. Я занимал место, которое могла бы занять другая, более достойная женщина.
Это было, как писал Фримен, убийство репутации. Любая добросовестная — и заслуженная — критика тонет в море зависти, негодования и возмездия. Я был далеко не безупречен: я возненавидел своих новых врагов. Я не был добр к ним. Я позволил своим личным чувствам затуманить мое профессиональное суждение, и я защищал свое собственное сочинение и сочинения моих друзей скорее по партийным соображениям, чем по существу. Купорос утих только тогда, когда я заблокировал всех причастных и перестал отвечать на критику.
Пиззи не поссорилась с феминизмом только потому, что не любила других феминисток.
Было также фундаментальное политическое разногласие: она считала, что основное женское движение относилось к мужчинам как к врагам, что собственная способность женщин к насилию недооценивалась и что в дисфункциональных отношениях обе стороны создают порочный круг, который приводит к «пристрастию к насилию». ». (Это был ее способ объяснить, почему женщины так часто возвращаются к мужчинам, которые их бьют и унижают; исследования, проведенные с тех пор, как она основала приют Чизвик, вместо этого изучали, как жертвы принуждаются и контролируются обидчиками, подрывая их дружбу, чувство собственного достоинства и независимость. .)
Вы можете понять, почему остальная часть движения — и преемники Пиззи в Refuge — так срочно хотели убрать ее с дороги. Сегодня на веб-сайте благотворительной организации есть страница под названием «Наша история», в которой говорится, что она «открыла первый в мире приют для женщин и детей, спасающихся от домашнего насилия, в Чизвике, Западный Лондон, в 1971 году».
Ее имя не появляется.
Анализ Пиззи не означал, что она думала, что женщин, «пристрастившихся к насилию», следует оставить умирать. Наоборот, это были женщины, которым она больше всего хотела помочь, используя свои неортодоксальные методы. Ее убежище управлялось как коммуна, но со своими правилами. Деструктивных женщин и детей нельзя было потакать из-за пережитой ими травмы. Они могут быть отвергнуты другими жителями. Жесткая любовь: таков был подход Пиззи.
Тем не менее, ее диагноз понравился движению за права мужчин. Его активисты считают несправедливым предполагать, что женщина должна быть «жертвой», если спор гетеросексуальной пары перерастает в насилие, потому что этот статус вызывает сочувствие (и государственное финансирование).
Если нет подавляющей динамики мужского насилия в отношении женщин, а есть только масса неблагополучных пар, значит, феминистская борьба с «мужским насилием» причиняет вред мужчинам. Но статистика ясна: данные самоотчетов из Обзора преступности в Англии и Уэльсе за 2018 год показывают, что почти в два раза больше женщин, чем мужчин, сообщили о том, что в том году они стали жертвами домашнего насилия (7,9).% женщин по сравнению с 4,2 % мужчин), хотя пол преступников и их отношение к жертве не фиксировались. Полиция установила, что 75 процентов жертв домашнего насилия были женщинами, в то время как в отношении конкретно сексуальных преступлений 96 процентов были женщинами.
Масштабы мужского насилия и его влияние на жизнь женщин в настоящее время воспринимаются большинством феминисток как нечто само собой разумеющееся. За пределами «маносферы» мало кто не согласится с тем, что существует нечто, называемое «домашним насилием», и что женщины являются его основными жертвами.
Это проблема сама по себе. Когда идея становится ортодоксальной, активисты теряют мышечную память, накопленную при отстаивании своих доводов. Это, в свою очередь, дает оппонентам возможность оспаривать факты.
Мой собственный треш не оттолкнул меня от феминизма и уж точно не отдал в объятия борцов за права мужчин. Но я понимаю, как это могло быть. Возможно, не должно вызывать удивления то, что феминизм пережил так много разногласий. Сюрприз должен состоять в том, что мы удивлены. Когда человечество (во главе с мужчинами) оспаривало распределение скудных ресурсов, или видело столкновение между сильными личностями, или по-разному интерпретировало священную истину, это часто приводило к полномасштабной войне. Несколько злобных постов в блоге внезапно перестали казаться такими уж плохими.
Ближе к концу моего разговора с Пиззи я предположил, что ее вычеркнули из истории движения за убежище, потому что она была слишком сложной, слишком неортодоксальной, слишком противоречивой, слишком неудобной для доминирующего повествования.
Она согласилась. «Я не думаю, что кто-то больше знает, кто я такой; просто все пропало, — сказала она, когда слабое зимнее солнце залило ее квартиру на верхнем этаже. «Это не имеет значения. Я просто спокойно продолжаю. Я все еще вижу всех, кто хочет меня видеть, и… это нормально».
Этот пост был взят из готовящейся книги Льюиса « трудных женщин: несовершенная история феминизма».
Интерсекционный феминизм: что это значит и почему это важно прямо сейчас Medium.com/@UN_Women
От разрозненных воздействий от кризиса COVID-19 в сообществах по всему миру до международных протестов против расизма и дискриминации, текущие события показали, что мы далеки от достижения равенства.
Попытка интерпретировать и бороться с множеством несправедливостей прямо сейчас может показаться непосильной. Как мы беремся за все эти вопросы и почему мы должны? Интерсекционный феминизм предлагает линзу, через которую мы можем лучше понять друг друга и стремиться к более справедливому будущему для всех.
Кимберле Креншоу, американский профессор права, которая ввела этот термин в 1989 году, объяснила интерсекционный феминизм как «призму, позволяющую увидеть, как различные формы неравенства часто действуют вместе и усугубляют друг друга», в недавнем интервью Time.
«Не все неравенства созданы равными», — говорит она. Межсекционный подход показывает, как социальная идентичность людей может пересекаться, создавая усугубляющий опыт дискриминации.
«Мы склонны говорить о расовом неравенстве отдельно от неравенства по признаку пола, класса, сексуальной ориентации или статуса иммигранта. Чего часто не хватает, так это того, как некоторые люди подвержены всему этому, и опыт — это не просто сумма его частей», — сказал Креншоу.
Интерсекциональный феминизм сосредотачивает голоса тех, кто испытывает перекрывающиеся, одновременные формы угнетения, чтобы понять глубину неравенства и отношения между ними в любом данном контексте.
Вальдецир Насименто. Фото: Структура «ООН-женщины»/Райан Браун
В Бразилии Вальдесир Насименту, известная активистка за права женщин, говорит, что «диалог по защите прав чернокожих женщин должен ставить их в центр». В течение 40 лет Насименто борется за равные права. «Черные женщины из Бразилии никогда не прекращали борьбу», — говорит она, отмечая, что чернокожие женщины были частью феминистского движения, черного движения и других прогрессивных движений. «Мы не хотим, чтобы другие говорили от имени черных феминисток — ни белые феминистки, ни черные мужчины. Для молодых чернокожих женщин необходимо принять участие в этой борьбе. Мы — решение в Бразилии, а не проблема», — говорит она.
Использование интерсекциональной линзы также означает признание исторического контекста, окружающего проблему.
Долгие истории насилия и систематической дискриминации привели к глубокому неравенству, которое с самого начала поставило некоторых в невыгодное положение. Эти неравенства пересекаются друг с другом, например, бедность, кастовые системы, расизм и сексизм, отрицание людьми их прав и равных возможностей. Последствия распространяются на поколения.
Соня Марибель Сонтей Эррера — представительница коренных народов и правозащитница из Гватемалы, где на протяжении десятилетий существует систематическая дискриминация женщин из числа коренных народов. Эррера ощутила на себе последствия этой исторической несправедливости еще в детстве.
Соня Марибель Сонтей Эррера. Фото: Структура «ООН-женщины»/Райан Браун
В возрасте десяти лет она переехала в город, чтобы ходить в школу. Однако Эррера была вынуждена отказаться от своего родного языка, киче, и выучить испанский язык, который она считала несправедливым бременем для женщины из числа коренного населения, поскольку это был язык колонизаторов.
После окончания учебы, когда Эррера искала профессиональную работу, она сразу же столкнулась с расизмом и сексистскими стереотипами. Поскольку она была коренной женщиной, некоторые говорили, что у них есть для нее работа только по дому.
«Они считают нас домашней прислугой; когда они видят женщину из числа коренного населения, они предполагают, что это все, что мы можем сделать», — объясняет она, обрисовывая в общих чертах, как она сталкивается с комплексными формами дискриминации, основанными на ее идентичности.
«Те, кто больше всего страдает от гендерного насилия и гендерного неравенства, также являются наиболее бедными и маргинализованными: чернокожие и темнокожие женщины, женщины из числа коренных народов, женщины в сельской местности, молодые девушки, девочки, живущие с ограниченными возможностями, транс-молодежь и гендерно неконформная молодежь», — объясняет Махандра Родригес Ача, молодежный лидер и борец за климатическую справедливость из Лимы, Перу. Она подчеркивает, что маргинализированные сообщества больше всего страдают от стихийных бедствий и разрушительных последствий изменения климата.
Caption Text
В то время как вопросы, варьирующиеся от дискриминации по признаку гендерной идентичности до несоизмеримого экологического бремени, на первый взгляд могут показаться отдельными, интерсекциональный феминизм проливает свет на связь между всеми видами борьбы за справедливость и освобождение. Это показывает нам, что борьба за равенство означает не только борьбу с гендерной несправедливостью, но и искоренение всех форм угнетения. Он служит основой для создания инклюзивных, надежных движений, которые одновременно работают над решением пересекающихся форм дискриминации.
По мере того, как сегодня по всему миру разворачиваются одновременные непрекращающиеся кризисы, мы можем использовать интерсекциональную феминистскую линзу, чтобы понять их связи и лучше восстанавливать.
Интерсекциональный феминизм имеет значение сегодня, потому что:
Влияние кризисов неоднородно.
Страны и сообщества во всем мире сталкиваются с многочисленными комплексными угрозами.
Хотя наборы вопросов варьируются от места к месту, они имеют общий эффект увеличения ранее существовавших потребностей, таких как жилье, еда, образование, уход, занятость и защита.
Тем не менее, меры реагирования на кризисы часто не могут защитить наиболее уязвимых. «Если вы незаметны в повседневной жизни, о ваших потребностях не будут думать, не говоря уже о том, чтобы удовлетворять их в кризисной ситуации», — говорит Матча Форн-Ин, лесбиянка-феминистка-правозащитник из Таиланда, которая работает над удовлетворением уникальных потребностей ЛГБТИК+ люди, многие из которых являются коренными жителями, в условиях кризиса.
В контексте пандемии коронавируса вызовы вируса усугубили давнее неравенство и десятилетия дискриминационной практики, что привело к неравным траекториям.
Вместо того, чтобы разделять наши бои, опыт и трудности, с которыми сталкиваются разные группы, объединяет их; мы лучше понимаем имеющиеся проблемы и, следовательно, находим решения, которые работают для всех.
Несправедливость не должна оставаться безымянной или безоговорочной.
Глядя через призму интерсекциональных феминисток, мы видим, как разные сообщества одновременно борются с различными взаимосвязанными проблемами. Солидарен друг с другом, подвергая сомнению властные структуры и выступая против коренных причин неравенства, — это важные действия для построения будущего, в котором никто не будет забыт.
«Если вы считаете неравенство проблемой «их» или «других несчастных», это проблема, — говорит Креншоу. «Мы должны быть открыты для рассмотрения всех способов, которыми наши системы воспроизводят это неравенство, включая как привилегии, так и вред».
Новая «нормальность» должна быть справедливой для всех.
Поскольку кризисы обнажают структурное неравенство, которое формирует нашу жизнь, они также являются моментами большой перезагрузки — катализаторами перестройки общества, предлагающего всем справедливость и безопасность. Они дают шанс пересмотреть «нормальное», а не вернуться к обычному бизнесу.
