Лоботомия для чего делается: Фотографии пациентов до и после лоботомии — ШПИЛЬКИ

Содержание

«К счастью, аутистам лоботомию не делают»

May 18, 2018 3:09pm

Что исследует один из лекторов фестиваля Pint of Science

В России проходит первый научно-популярный фестиваль Pint of Science. Наука пришла в бары, где за кружкой пива ведущие ученые рассказывают о своих достижениях и о науке в целом. Indicator.Ru встретился с одним из лекторов фестиваля, профессором Сколтеха Филиппом Хайтовичем, и поговорил с ним о пиве, мозге, макаках и шизофрении.

— Поскольку мы говорим о Pint of Science, первый вопрос: пиво-то любите?

— (смеется) Нет, не люблю. И поэтому пью что-нибудь другое.

— Как вы готовили лекцию для такой, прямо скажем, нестандартной обстановки?

— Это всегда сложно — сделать лекцию, которая, с одной стороны, имела бы хорошее научное содержание, а с другой, была бы не полностью скучной и понятной, тем более люди с пивом приходят послушать не чисто научный доклад. Кстати, и чисто научную лекцию непросто сделать доходчивой, а чтобы она была еще и интересной — это уж совсем высокий уровень.

— Когда мы с вами встречались в прошлый раз, два года назад, на стене в кабинете висел список проектов, весьма обширный. Насколько все изменилось за это время?

— Вообще не изменилось, два года для нас не срок. Наш проект в среднем длится дольше.

Филипп Хайтович. Фото: пресс-служба Сколковского института науки и технологий.

— Тогда давайте подробнее. Один из ваших проектов был посвящен аутизму. Каких результатов вы смогли достичь в этой области?

— С изучением мозга пациентов с аутизмом результатов меньше, чем хотелось бы. Не так просто получать образцы мозга таких пациентов, даже плазму крови непросто получать. Мы сейчас работаем с большим количеством образцов пациентов с шизофренией, депрессией, биполярным расстройством, а вот с аутизмом почему-то сложнее.

Тем не менее мы сделали уже несколько пилотных работ на основе образцов мозга, которые мы получили от наших коллег из Америки, из Клиники Майо. И результаты очень интересные, потому что были попытки посмотреть на какие-то маркеры метаболических изменений, в основном в моче и частично в плазме крови, и всегда стоял вопрос, насколько это соответствует тому, что происходит в мозге, особенно при таком заболевании, как аутизм, ведь это не одно заболевание, а спектр, и там очень сложно разобраться.

Мы сделали пилотный проект, в котором посмотрели на метаболиты в посмертных тканях мозга: на водорастворимые низкомолекулярные соединения и на липиды. При этом по первой группе соединений работы были по моче и плазме крови, а по липидам вообще практически не было. Интересно, что мы нашли очень хорошее соответствие того, что происходит в мозге, тому, что видно в моче и крови.

— А в мозге вы смотрите сплошной спектр, анализируя ткань целиком, без сортировки по клеткам?

— Да, без сортировки, «сплошняком», «рассортировать» постмортальные образцы по клеткам технически крайне сложно.

— Вы работаете только с посмертными образцами мозга?

— К счастью, аутистам лоботомию не делают…

— Я скорее про нейрохирургические образцы.

— А, если в этом смысле, то да, такой вариант возможен, но опять же, аутистам крайне редко выполняют нейрохирургические операции с извлечением здоровых тканей мозга. Если удаляют опухоль, то там сложно выделить здоровые клетки от некротизированных и опухолевых, а эпилепсия и аутизм крайне редко бывают одновременно.

— Вернемся на два года назад. Тогда у вас здесь был только кабинет и не было лаборатории…

— Теперь есть — отличная лаборатория!

— …и в связи с этим вопрос. Молекулы вы определяете масс-спектрометрически. А эксперименты с клеточными культурами у вас бывают?

— Мы же все хотим получить кусочек информации, недоступный другим. И то, что у нас сейчас есть, — это хорошо отработанная масс-спектрометрическая технология измерения концентраций низкомолекулярных соединений. На самом-то деле, технология эта очень старая, масс-спектрометрии более ста лет. Проблема в том, что эти измерения достаточно шумные (лучше сказать, очень шумные), и распознать соединения среди всего этого шума довольно сложно. Поэтому многие лаборатории обращают внимание не на все многообразие данных, которое есть, а на какие-то определенные пики, известные заранее, но это все равно, как раньше в генетике смотрели на какой-то конкретный ген или несколько генов…

Проблема в том, что, когда мы говорим об аутизме, мы не всегда знаем, какие именно соединения смотреть. И здесь мы пытаемся вычищать шум в масс-спектре и оставлять сигналы биологически значимых молекул. И у нас начинает получаться. Более того, мы уже научились более-менее правильно идентифицировать эти соединения, особенно для липидов. Это немногие умеют, таких лабораторий в мире очень мало, и мы хотим использовать это преимущество, чтобы посмотреть на этот аспект. А если мы будем работать с клеточными культурами, у нас нет никакого преимущества. Более того, у нас сейчас нет клеточной лаборатории. Ее можно было бы сделать, но мы сфокусировались именно на том, что умеем хорошо.

Даже не по аутистическому мозгу, по здоровому известно очень мало: как изменяется состав метаболитов мозга при взрослении, при старении, как различаются различные регионы мозга. Атласов нейронов достаточно много, а вот то, что происходит в этих нейронах, например, с точки зрения состава мембраны…

Представьте себе синаптическое соединение. С какой частотой там проходит сигнал? До сотен раз в секунду, это же громадная частота.

И каждый раз работа синапса связана с мембранными процессами. Пузырьки с нейромедиаторами выбрасываются, синтезируются… Эти мембраны невероятно пластичны.

Разные типы синапсов

BruceBlaus/Wikimedia Commons

Обычно, когда мы представляем себе нейроны, мы представляем себе статичные амебообразные создания. Но ведь амебы тоже движутся. Нейроны, конечно, не ползают по мозгу, но тем не менее у них на мембранах постоянно идут разные процессы. И то, из чего эти мембраны сделаны, как эти процессы поддерживаются с точки зрения биохимии, — это очень важно. Но это как раз очень мало изучено. Я бы даже сказал, что на том уровне, на котором мы пытаемся это сделать, это не изучено вообще. Поэтому мы и движемся в этом направлении.

— Кроме аутизма, у вас был очень интересный проект, связанный с молоком. Расскажите о нем.

— Идея там достаточно простая: мы сравнивали метаболический состав префронтальной коры ребенка человека и других приматов: шимпанзе, макак, бонобо. Мозг в первые годы жизни растет, и было интересно понять, насколько это зависит от того, что ребенок ест. Тем более что в первые годы жизни гематоэнцефалического барьера между кровью и мозгом еще нет.

Модель гематоэнцефалического барьера. Астроциты первого типа (на изображении — лиловые клетки, окружающие сосуд снаружи) не дают клеткам крови (красные диски внутри сосуда) попасть за пределы сосуда

Ben Brahim Mohammed/Wikimedia Commons

Теоретически ребенок должен питаться грудным молоком. Сравнительно недавно хороших альтернатив не было, а сейчас, когда появились адекватные замены, пошли самые разнообразные мифы: то ребенку надо давать много DHA (докозагексановая кислота, из класса Омега-3 полиненасыщенных жирных кислот, — прим. Indicator.Ru), то не нужно ее давать…

Понятно, что с точки зрения эволюции грудное молоко должно быть оптимизировано для развития мозга, но неизвестно, насколько это реально влияет и как то, насколько мозг человеческого ребенка отличается от мозга шимпанзенка или детеныша макаки, зависит от состава молока.

Сейчас все больше и больше становятся популярны молочные смеси, их по каким-то веществам, конечно, пытаются оптимизировать, но никто не смотрел отличия метаболические между мозгом ребенка и обезьяны. И мы пока не знаем, что является критическим, что обязательно нужно добавлять в коровье молоко, чтобы получить идеальную смесь для нормального развития мозга человека. Та же DHA, критична или нет? Может быть, без какого-то другого вещества она не будет полезна и не будет действовать?

Так вот, наше исследование от того, чтобы просто посмотреть различие коровьего молока и молока человека, отличает то, что мы параллельно смотрим на растущий мозг, сравниваем не просто с коровами, но и с обезьянами. Нас интересует, что уникально именно для человека, у нас есть образцы обезьяньего молока, человеческого…

— Сложно было получить обезьянье молоко?

— Очень сложно! Но мы справились с этой задачей.

Nilanjan Bhattacharya/Getty Images

— У вас же есть, кроме аутизма и молока, еще проекты? Какие?

— Вот сейчас мы заняты поиском метаболических изменений в плазме крови больных шизофренией, депрессией, биполярным расстройством. Это делается на образцах, которые собраны и хорошо охарактеризованы, половина из них собрана в Германии.

Их достаточно много, больше тысячи. Еще половина собрана в Китае, правда, не по всей стране, а только в одном городе — Чунцине. Но в этом городе живет почти 30 миллионов человек.

Так что у нас есть китайская когорта, есть немецкая когорта, и по крайней мере для шизофрении мы нашли изменения. Самое главное то, что обе когорты коррелируют в этих изменениях, несмотря на все отличия между китайцами и немцами.

— А российская когорта будет?

— Будет! Мы уже ведем переговоры с российскими партнерами. Но в России проблема не с образцами пациентов, а с контрольными образцами. Не потому, что их нет (смеется), а потому, что у людей, которые работают с шизофренией или другими расстройствами, нет прямого доступа к людям без нарушений. Так что нужно будет решить некоторые логистические вопросы.

Поэтому российская группа будет, но, учитывая то, что Германия и Китай показывают схожие отличия, нет оснований считать, что российские шизофреники окажутся особенными, скорее, они займут подобающее место посередине.

— Есть ли у вас другие проекты?

— Да, есть еще один большой проект, который мы начали достаточно давно. Это липидная карта мозга. Конечно, мозг, как и остальное тело, в основном состоит из воды, но в отличие от других тканей в сухом остатке он процентов на 60 состоит из жира (в остальных органах преобладает белок). В мозге очень много мембран, есть сигнальные жирорастворимые молекулы. И это очень важно: жесткость мембран влияет на их динамику, на то, как в них плавают рецепторы, ведь рецепторы в мембранах нервных клеток похожи на корабли. И иногда, чтобы передать сигнал, им надо собраться вместе, образовать комплекс, к ним иногда присоединяются другие компоненты — снаружи или внутри. Если мембраны очень жесткие, то диффузия у них будет одна, если мембраны очень пластичные, жидкие, неорганизованные, — другая. Это очень сильно будет влиять на передачу сигнала в нейронах.

Так вот, для установления липидного состава разных участков мозга вообще ничего не было сделано. Мы сделали это, липидную карту разных участков мозга не только человека, но и различных приматов: шимпанзе, макак и бонобо (карликовые шимпанзе, отделившиеся от шимпанзе более миллиона лет назад). Так что мы строим не только липидную, но и эволюционную карту мозга. Кроме этого, мы еще и строим карту экспрессии генов в разных участках мозга. Нас интересует и то, насколько есть корреляция между экспрессией генов и свойствами мембран в разных функциональных регионах мозга. И эту корреляцию мы уже обнаружили.

Еще один интересный факт: мы изучили отличия в липидном составе регионов, которые формируют разные функциональные сети, например, сеть внимания. И те функции, которые более присущи именно человеку, более всего изменили липидный состав «своих» регионов по сравнению с мозгом бонобо, если брать за отправную точку мозг макаки. А более общие для всех сети примерно одинаково изменились у бонобо и человека по сравнению с макакой.

Но тут, конечно, нужно понимать, что мы пока что не знаем даже, какие липиды характерны именно для нейронов, а не для, скажем, астроцитов, не говоря уже про определенные типы нейронов. Так что еще очень много работы. В любом случае, карта уже почти готова, мы ею очень довольны, и она будет потом отдельным ресурсом выложена в сеть, подобно другим картам мозга. Карт мозга существует немало, но липидных пока нет.

Источник: indicator.ru

Режиссер Юрий Хащеватский — о своем новом фильме

Белорусский режиссер Юрий Хащеватский, известный остропублицистическими документальными фильмами на политические и социальные темы, завершил работу над новой лентой. Полуторачасовая картина «Лоботомия» посвящена деятельности российских средств массовой информации во время и после военного конфликта вокруг Южной Осетии. Хащеватский – автор трех десятков документальных лент, лауреат нескольких международных фестивалей, в том числе фестивалей правозащитного кино. О новой работе режиссер рассказал в интервью РС:

– Уже давно появилось информационное оружие, которое власти используют против общества. Это абсолютно очевидно, скажем, на белорусском информационном поле – исчезли практически все независимые источники средств массовой информации, особенно электронные, и по информационным каналам идет неприкрытая ложь. Потом стало заметно, что и Россия переняла этот опыт белорусских властей: идет очень серьезный обман, я бы сказал, «промывка мозгов».

Когда я решил сделать фильм обо всем этом, началась война между Россией и Грузией. И я увидел совершенно замечательный пример того, как реализуется подобная ложь и ради чего все это делается. На нынешней цивилизационной точке подобная ситуация очень опасна, потому что управлять средствами массовой информации – очень аппетитное для любой власти дело.

– О чем все-таки больше ваш фильм получился? О войне? О пропаганде? О людях? Как бы вы охарактеризовали основной предмет вашего исследования?

– Я бы сказал – о пропаганде, о людях, которые осуществляют эту пропаганду, о сервильной части российской журналистики и о тех людях, конечно же, которые всему этому противостоят. В моем фильме очень много реальной информации о том, что в действительности происходило тогда в Грузии, и о том, как это подавалось в российских средствах массовой информации, и плюс к этому общая ситуация в России. Красной нитью проходит формирование национальной идеи России, которую я сейчас трактую таким образом: соединение патриархального «воруют», о котором говорил еще Карамзин, с вечно советским «одобряем» и путинским «мочить в сортире».

– В фильме идет речь о грузинской пропаганде или вы сосредотачиваетесь только на вопросе российских средств идеологического обеспечения этой военной кампании?

– Нет, о грузинской пропаганде у меня нет ни слова, потому что таковой я просто не вижу, не слышу и не знаю. Хотя, безусловно, там можно наблюдать те же самые процессы. Как сказала одна из выступающих в этом фильме, Юлия Латынина, война – это путь обмана и очевидно, что грузинские власти тоже идут этим путем. Но я этого не слышал, поэтому это трудно назвать пропагандой лично для меня – я нахожусь вне этого поля. Любая информация субъективна, я исхожу из этого. Любая. Пропагандой она становится тогда, когда она всеобщая, перманентно действует на мозги.

– Когда ваш фильм будут называть антирусским, как вы будете возражать?

– Я буду возражать следующим образом: антирусскость для меня значит, что я должен не любить свою мать, русскую женщину Анну Ивановну Банову. А я не могу, как вы понимаете, не любить свою мать, я не могу не любить ее родню, я не могу не любить огромное количество своих русских друзей. А вот власть российскую я могу не любить. И я думаю, что очень многие люди в России тоже не любят эту власть. Аморальные решения российской власти, которые я критикую в этом фильме, – это ни в коем случае не антирусский мотив. Это протест против бездарной, подловатой и криминальной власти, которая на сегодняшний день в России делает все, что она хочет. Не надо путать, потому что подобные размышления – в интересах власти: когда на нее «наезжают», она сразу же говорит, что это наехали на весь российский народ. Ни в коем случае. А тех людей, которые меня могут обвинить в «антирусских» настроениях, я бы спросил: «Ребята, а вам нравится ваша власть? Если вы ее критикуете, то вы тоже, наверное, занимаетесь антирусскими делами».

– Какова прокатная судьба вашего фильма? У кого есть шансы его посмотреть?

– Фильм только-только закончен, в первой редакции. Я еще буду над ним работать, потому что он длинноват. 2 мая по немецкому каналу ARD выйдет огромный сюжет об этом фильме. Многие фестивали проявляют к фильму интерес. Сейчас мы начинаем работать с каналами. Возможно, придется поделить его на серии – где-то из двух серий будет, где-то из трех. Буду как-то ужимать его, чтобы каналы могли взять. Что же касается России, то у меня нет никаких иллюзий – я понимаю, что здесь этот фильм в ближайшие лет пять, как минимум, не покажут.

Андрей Шарый
Директор Русской службы Радио Свобода
Андрей Шарый в FaceBook
[email protected]

Что такое лоботомия? Риски, история и почему сейчас это редкость

Немногие медицинские процедуры в истории вызвали столько споров, как лоботомия. В середине 1900-х годов в Соединенных Штатах были проведены десятки тысяч лоботомий, часто приводивших к разрушительным последствиям.

Лоботомия, также называемая лейкотомией, представляет собой тип психохирургии, который использовался для лечения психических заболеваний, таких как расстройства настроения и шизофрения. Психохирургия — это процедуры, которые включают физическое удаление или изменение части мозга.

Лоботомия включала разделение ткани в области, называемой префронтальной корой, одним из двух основных способов:

Фронтальная лоботомия. Хирург просверлил отверстие в каждой стороне черепа и прорезал мозговую ткань с помощью инструмента, напоминающего ледоруб, называемого лейкотомом.
Трансорбитальная лоботомия . Хирург вставил лейкотом через глазницу и с помощью молотка провел его через тонкий слой кости, чтобы получить доступ к мозгу.

Эти процедуры больше не выполняются в Соединенных Штатах, но некоторые другие виды психохирургии все еще выполняются, когда другие методы лечения не дали результата. Читайте дальше, чтобы узнать больше о том, почему традиционно выполнялась лоботомия и почему психохирургия используется сегодня.

Лоботомии больше не проводятся в Соединенных Штатах. Они начали терять популярность в 1950-х и 1960-х годах с появлением антипсихотических препаратов. Последняя зарегистрированная лоботомия в Соединенных Штатах была проведена доктором Уолтером Фриманом в 1967 и закончилось смертью человека, над которым оно было совершено.

В Европе Советский Союз запретил лоботомию в 1950 году, через год после того, как изобретатель доктор Эгаш Мониш получил Нобелевскую премию по медицине. Они сохранялись до 1970-х годов в остальной Европе и до 1980-х годов в Скандинавии.

Некоторые другие виды психохирургических вмешательств все еще используются сегодня, например:

цингулотомия
передняя капсулотомия
субкаудальная трактотомия
лимбическая лейкотомия
каллозотомия тела

С развитием медицины психохирургические операции проводятся редко. Хирургия обычно используется только тогда, когда все другие варианты лечения не помогли. Хирургические методы, используемые до сих пор, включают:

Цингулотомия

Цингулотомия — наиболее часто выполняемая психохирургия в Северной Америке. Это тип операции, который включает изменение ткани в передней поясной области, что связано с ощущением хронической боли. Иногда его используют для лечения симптомов:

хронические и тяжелые тревожные расстройства, такие как обсессивно-компульсивное расстройство (ОКР)
тяжелые расстройства настроения, такие как резистентная к лечению депрессия или биполярное расстройство
героиновая зависимость
хронические болевые синдромы, которые не реагируют на другие виды лечения
тяжелая шизофрения с агрессивным поведением

Передняя капсулотомия

Передняя капсулотомия является потенциальным методом лечения тяжелого обсессивно-компульсивного расстройства, которое не поддается психотерапии и лекарствам. Он включает в себя изменение части мозга, которая передает информацию от таламуса и ствола мозга в префронтальную область.

В обзоре 2019 года исследователи обнаружили, что из 512 человек, получавших лечение с 1961 по 2018 год, 73 процента отреагировали на операцию, а у 24 процентов симптомы исчезли.

Субкаудальная трактотомия

Субкаудальная трактотомия может использоваться для лечения бреда и галлюцинаций у людей с тяжелой шизофренией с агрессивными симптомами. Он включает в себя разрыв связей между лимбической системой и частью префронтальной доли, называемой орбитофронтальной корой.

Лимбическая лейкотомия

Лимбическая лейкотомия представляет собой сочетание субкаудальной трактотомии и цингулотомии. Его проводят с 1970-х годов для лечения расстройств настроения и ОКР.

Мозолистотомия тела

Мозолистотомия тела включает рассечение мозолистого тела, пучка нервов, соединяющих левое и правое полушария мозга. В исследовании 2017 года исследователи обнаружили, что каллозотомия тела является потенциально эффективным методом лечения генерализованной эпилепсии у людей с лекарственно-устойчивой эпилепсией.

Лоботомии считались экспериментальными даже на пике их популярности. Хотя у некоторых людей действительно наблюдались улучшения в их состоянии, многие другие люди испытывали побочные эффекты, изменяющие жизнь, или даже умирали.

Один из самых громких случаев неудачной лоботомии произошел с Розмари Кеннеди, младшей сестрой Джона Ф. Кеннеди. После лоботомии в 1941 году для лечения судорог и резких перепадов настроения она потеряла способность ходить и говорить. Ее личность навсегда изменилась, и она осталась инвалидом.

Риски психохирургических вмешательств включают риск смерти и:

судорог
потерю контроля над мочевым пузырем или опорожнением кишечника
изменения аппетита
слабость
изменения речи
головной мозг инфекция
когнитивные нарушения
изменения в личности и эмоциях

Антонио Эгас Мониш и его коллега Алмейда Лима приписывают разработку лоботомии в 1935 году. Они продвигали свою процедуру фронтальной лоботомии по всей Европе, несмотря на плохие записи пациентов и отсутствие доказательств эффективности. Процедура быстро завоевала популярность, несмотря на то, что тысячи людей столкнулись с серьезными побочными эффектами и последствиями, такими как судороги, инфекции и смерть.

Американский невролог Уолтер Фримен и хирург Джеймс Уоттс отстаивали эту процедуру в Америке. Под влиянием итальянского коллеги Фриман в конечном итоге переключился на трансорбитальный метод, при котором инструмент, похожий на ледоруб, вставлялся через глазницу, чтобы добраться до мозга. Он страстно распространял хирургию по всей Северной Америке, несмотря на бессистемные операции без надлежащей стерилизации.

Десятки тысяч лоботомий были проведены в Соединенных Штатах между 1930-х и 1960-х годов, часто без информированного согласия. В конце концов, отсутствие доказательств, подтверждающих эту процедуру, наконец, настигло ее, и от нее в значительной степени отказались после того, как был разработан препарат хлорпромазин.

Несмотря на риск серьезных побочных эффектов и последствий, лоботомии когда-то использовались для лечения многих психических заболеваний, включая шизофрению, депрессию и биполярное расстройство. В настоящее время лечение психических заболеваний в основном состоит из лекарств и психотерапии.

Нейролептики и другие лекарства

Нейролептики часто являются начальным лечением острых шизофренических эпизодов. Они блокируют воздействие нейротрансмиттера дофамина на мозг, чтобы уменьшить чувство тревоги или агрессии, а также галлюцинации и бредовые мысли.

Многие другие типы лекарств также используются для лечения психических расстройств, в том числе:

антидепрессанты
успокаивающие препараты
стимуляторы
стабилизаторы настроения

Психотерапия

Психотерапия, также называемая разговорной терапией, является распространенным методом лечения психических расстройств. Его можно вводить отдельно или в сочетании с лекарствами. Существует множество видов психотерапии, используемых для лечения психических заболеваний. К ним относятся:

когнитивно-поведенческая терапия
диалектическая поведенческая терапия
межличностная терапия
психодинамическая терапия
психоанализ

Госпитализация

Некоторым людям с тяжелыми психическими заболеваниями может потребоваться госпитализация в медицинское учреждение. Законы различаются в зависимости от штата, но в большинстве штатов человек может быть принудительно заключен в тюрьму, если он представляет опасность для себя или других.

Лоботомии представляли собой операции, в ходе которых изменялась часть мозга, называемая префронтальной корой. Иногда эти операции проводились без согласия и без надлежащей стерилизации, несмотря на отсутствие доказательств их эффективности.

Лоботомии больше не проводятся и в значительной степени заменены лекарствами. Некоторые другие виды психохирургических вмешательств выполняются в очень редких случаях для лечения таких состояний, как тяжелая депрессия или обсессивно-компульсивное расстройство, которые не реагируют на другие виды лечения. Эти операции считаются крайними средствами.

Что такое лоботомия? Риски, история и почему сейчас это редкость

Немногие медицинские процедуры в истории вызвали столько споров, как лоботомия. Десятки тысяч лоботомий были проведены в США в середине 19 века.00-х годов, что часто приводит к разрушительным последствиям.

Лоботомии включали разделение ткани в области, называемой префронтальной корой, одним из двух основных способов:

Фронтальная лоботомия. Хирург просверлил отверстие в каждой стороне черепа и прорезал мозговую ткань с помощью инструмента, напоминающего ледоруб, называемого лейкотомом.
Трансорбитальная лоботомия . Хирург вставил лейкотом через глазницу и с помощью молотка провел его через тонкий слой кости, чтобы получить доступ к мозгу.

Лоботомии больше не проводятся в Соединенных Штатах. Они начали терять популярность в 1950-х и 1960-х годов с разработкой антипсихотических препаратов. Последняя зарегистрированная лоботомия в США была проведена доктором Уолтером Фрименом в 1967 году и закончилась смертью человека, которому она была выполнена.

Некоторые другие виды психохирургии все еще используются сегодня, например:

цингулотомия
передняя капсулотомия
субкаудальная трактотомия
лимбическая лейкотомия
каллозотомия тела

С достижениями в области медицины, психохирургические операции проводятся редко. Хирургия обычно используется только тогда, когда все другие варианты лечения не помогли. Хирургические методы, используемые до сих пор, включают: