Разное

Не сделаю: 4аян family — Я не сделаю тебе девочка больно текст песни, слова

«Не убегай! Я ничего плохого тебе не сделаю…» — Журнальный зал

«Не убегай! Я ничего плохого тебе не сделаю…»

Рубрику ведет Лев Аннинский

Рубрику ведет Лев Аннинский

Рубрику ведет Лев Аннинский

«Не убегай! Я ничего плохого тебе не сделаю…»


Картинка из проклятого прошлого:
«Глава коммунистов Украины Никита Хрущев развалился в обкомовской “чайке”…»
Что-то сомнительно. Когда в обкомах появились «чайки», Никита Хрущев был главой коммунистов уже не Украины, а всего Советского Союза. А когда он был главой коммунистов Украины, то разваливался, скорее всего, в эмке или в ЗИСе, если представить себе высший уровень. Но дело не в точности фактуры, каковой я и сам не знаток. Дело в тональности, в установке: раз «глава», значит, барин, хам, самодур, деспот…
«Издалека» у нас власть только так и видят, а в силу российских масштабов власть у нас всегда «далека».
Еще один вариант начальства. «Шеф, прихрамывающий знаменитый глазник и организатор… был в жизни вздорнейший мужлан…»

Может, и был. Но совершенно непонятно, за что его в данном-то случае пнули. Причем не по делу. По делу-то он был — неукротимый работник. Пишу это под впечатлением его гибели (полетел по делам на вертолете и разбился). Впрочем, фамилия не названа. Так, один начальник своих «многочисленных жен устраивал». К слову пришлось.
Еще одна попутная фигура: «Длинный дядя-поэт, любимец советских детей и покойного отца народов, нацепивший Звезду Героя на больничный халат». И тоже без фамилии. Картинка-загадка. Современный либерально-демократический стандарт: попутный пинок.
А главное — совершенно же не о том речь. Отмечаю эти попутности по долгу литературного критика — на случай, если читатель на подобные места наткнется. Если, конечно, к нему попадет в руки тоненькая книжка очерков и рассказов Эрнеста Коробчинского, тысяча экземпляров которой отпечатана в Питере в издательстве Фонда русской поэзии, при участии альманаха «Петрополь» и еще дюжины уважаемых людей, коим издатели выражают признательность за содействие (похоже, не складчину).

Книжка честная, пронизанная благородными чувствами; тираноборческих выплесков, подобных процитированным, в ней раз-два и обчелся; увиденное «издалека» почти всегда попадает в стандарт, в данном случае — стандарт, лесковски говоря, «потрясовательный», когда интеллигент о власти без отвращения говорить не может, но и промолчать не в силах…
Живет автор далеко от России — в Гамбурге. И родился семьдесят лет назад далеко от России — в Браиле. Жизнь же, считай, всю провел в России, то есть в Советском Союзе, куда попал мальчишкой, не по своей воле, а потому, что семья переехала на Буковину, точнее, вернулась в те места, откуда происходили родители: в 1940 году люди бежали кто куда, пытаясь спрятаться от надвигавшейся войны.
Не спрятался. Угодил в концлагерь, где и просидел до 1944 года, то есть до освобождения. Концлагерь был румынский, отвечать за него должен не Сталин, а Антонеску («охрану несет местная украинская полиция, румынские жандармы наведываются время от времени, но избивают нас и те и другие»).
При сталинском режиме тоже пришлось помыкаться и много чего выслушать, хотя и не в лагере. От красноармейского ржания («Евреи? Они все в Ташкенте воюют») до лапидарного «Отк.», начертанного университетским ректором на заявлении еврея в аспирантуру («тратить полное слово «Отказать» казалось антисемиту слишком жирным»).
Перед нами бесхитростная исповедь человека, попавшего в межлагерную зону: советского школьника, потом студента, потом сельского учителя, инспектора-методиста на курсах медсестер, снова школьного учителя, которого на первом же уроке окружили десятиклассники:
— Скажите честно, вы работали в университете? И вас за что-то выгнали? Если надо кому-нибудь морду набить, только заикнитесь — устроим.
Конечно, шкраб, «не пропущенный» в аспирантуру, не заикнулся «мускулистым юношам» про свои обиды. Диссертацию написать — не морду набить. Диссертацию он таки написал, и в университете защитил, и не в провинциальном, а в столичном, московском.
И преподавал потом не в школе, а в вузе. Много лет. Пока не отбыл в 1993 году в Гамбург. Откуда и взглянул на Россию издалека. И вспомнил пережитое. Откуда «выгоняли», куда «не пропускали» и какие «морды» следовало бы набить.
Вывод:
— Злобой ничего не исправишь, только вызовешь ответную злобу.
Эта мысль — нерв повествования. Элементарная в абстрактном варианте, она становится предельно или, лучше сказать, запредельно трудной в тех конкретных ситуациях, из которых составляется реальная жизнь.
«Жизнь неимоверно сложна…»
Это — если определять ее опять-таки с максимальной философской отрешенностью. Во плоти она смертельно, безнадежно проста: «Убей его!»
Смертельно — жить по законам войны. Смертельно — идти против них.
У Коробчинского человек все-таки идет против. В военное время — против писаных и неписаных законов военного времени. В ситуации тотальной ненавис-
ти — поступает по любви. Риск смертельный. Офицер вермахта пробирается в местечко и предупреждает евреев об эсэсовской облаве — те успевают уйти в лес. Или так: офицер вермахта в открытую ухаживает за русской девушкой. Коробчинский из неимоверно сложной реальности выбирает сюжеты, где этой сложности противостоит простой человеческий импульс, поэтому слово любви или жалости граничит с самопожертвованием. Поэтому офицер вермахта, спасший евреев, хранит о своем поступке гробовое молчание, он, можно сказать, уносит свою тайну в могилу, и дети спасенных евреев через много лет ловят из уст детей того офицера только тихий отзвук семейного предания: «Дедушка умер… я от мамы слышала эту легенду…»
«Легенду»…
Ее и при внуках предпочитают скрывать — в обстановке «холодной войны», когда ненависть и тотальная подозрительность тлеют на дне душ и за любой контакт с «местным населением» можно угодить под допрос.
Что уж говорить о времени военном: если офицер оккупационных войск переспит разок-другой с русской девушкой, это можно понять, но крутить такой роман открыто!.. За несанкционированное открытое сожительство с русской, то есть за поведение, недостойное германского офицера, последует наказание: немца упекут на Восточный фронт.
Русской же достанется еще более тяжкий крест: клеймо «германской шлюхи», «подстилки» и по гроб жизни — «ненависть и презрение трудящихся».
А потом еще от этих преступных связей рождаются дети. Их жребий — всю жизнь носить в душе необъяснимую тревогу, странную и гибельную тягу к «другой стороне». И если каким-то чудом, по невероятному стечению обстоятельств старик, живущий в Германии, признает сына в советском гражданине, не подозревающем, от кого он родился, — чья-то душа будет сломана: или душа советского гражданина, который рванется на «ту сторону», или душа старика, которому будет сухо сказано: «Я верю вам, но у меня нет времени».
Какая сила может заставить людей любить в этом космосе вражды?
Коробчинский говорит: судьба. Природа. Естество. «Говор глаз, говор рук, говор дыхания — безмолвный язык, не требующий перевода, чистая теплая струя добра» в этом кровавом океане.
— Я люблю тебя…
Опять-таки, это хорошо звучит, когда находится Шекспир, который пишет такое в стихах поверх воинственных криков Капулетти и Монтекки.
Но в реальности, в нашей реальности?..
Я процитирую лучший рассказ Коробчинского, давший название всей его книге: «Лореляй с черной косой», — лучший, потому что здесь не чувствуется ни малейшего налета «литературной обработки», и, читая, вы верите, что все случилось точно так: на двадцатый день войны девушка Ксана решилась наконец искупаться в Днестре, — до этого она пряталась от немцев, расквартированных в селе. И тут она услышала пение. «Босой, в серых военных брюках, очень худой юноша вытирался большим полотенцем и пел незнакомую ей мелодию. Немец! Один из тех, кого она еще в глаза не видела и о ком рассказывали неслыханные, страшные вещи. Бежать! Если бы ей не пришла эта мысль, так бы незаметно и пролежала бы в траве сколько угодно. Но когда она поднялась, юноша уже был одет, пустился наперерез и на смеси из русских, польских и украинских слов тихо сказал:
— Лореляй с черной косой, не убегай, я ничего плохого тебе не сделаю. Я Клаус, аэропланный техник. Не бойся!
О Господи. Он, конечно же, хочет хорошего! Но кто ему позволит? Кто ему, Клаусу, даст тут, в захваченном селе, делать «хорошее»? Да если его не угробят летчики в первой же бомбежке, то подстрелят партизаны, которых, в свою очередь, будут вешать такие же, как он, добрые Клаусы.
«…Подняла глаза и оцепенела. В нескольких десятках шагов от нее висел человек. Взглянуть на его лицо она боялась, но не могла не прочесть фанерную табличку: “Так будет со всеми, кто помогает партизанам”. Пересилила себя, посмотрела: перед ней было еле узнаваемое лицо Лешки, самого тихого из ее одноклассников. В тот же миг ее обожгла острая боль в плече. Из-за дерева летели камни.
— Курва немецкая!»
Знаете, какое слово главное в этом эпизоде?
Нет, не «курва».
Главное слово: тихий.
Самый тихий будет убивать. Судьба… «Говор глаз, говор рук, говор дыхания…» — все стреляет. Война.
Еще мета времени: этот немец так и остался в жизни Ксаны единственной любовью. Большего не дала судьба. Вернулись наши. «Ни суда, ни следствия… Телячий вагон с решеткой»… Колыма. Возвращение в родное село десять лет спустя. Заброшенная хатка над оврагом. Еще несколько лет работы в колхозе. Пенсия. Одиночество. Жизнь кончена.
— Adieu, meine Kleiner Gardeoffizier!..
А знаете, кто выдал Ксану нашим особистам? Думаете, какой-нибудь изверг, профессиональный стукач, «сталинский прихвостень»?
Нет. Ксану узнала на ярмарке в райцентре бывшая односельчанка, торговавшая в магазине.
Горе гнездится не в «злых людях». Злые могут использовать ситуацию, но гнездится горе — в «тихих», нормальных, всегдашних, обыкновенных, добрых.
— Не убегай, я ничего плохого тебе не сделаю!..
Это — самый пронзительный мотив исповеди еврея, родившегося в Румынии, прожившего в Советском Союзе жизнь и оглянувшегося на нее из тихого немецкого Гамбурга.

  • Скопировать ссылку

    Скопировано

Следующий материал

Summary

«Наркоз не сделаю, а укол при желании смогу»

Завершается работа над третьим сезоном сериала «Тест на беременность», в котором народный артист России Сергей Мигицко сыграл врача-анестезиолога. «Петербургскому дневнику» он рассказал о том, как готовился к этой роли

Фото: Юрий Белинский/ИТАР-ТАСС

В новом сезоне «Теста на беременность» зритель вновь увидит полюбившихся ему персонажей как в узнаваемых, так и в новых обстоятельствах. Но все они по-прежнему будут бороться за здоровье и жизни пациентов и собственное счастье, буквально из осколков собирая новую жизнь.

– Сергей Григорьевич как проходили съемки?

– У нас сложилась хорошая команда: никакой звездности, все готовы были работать сколько нужно. С моими партнерами – Кириллом Гребенщиковым, Светланой Ивановой, Анной Каменковой мы быстро нашли общий язык. А с Артуром Вахой мы и вовсе служим в одном театре. У нас прекрасные отношения и в жизни, и на экране.

В третьем сезоне в наш актерский ансамбль органично влилась Кристина Орбакайте. Она не требовала особого внимания, терпела, хотя снимали мы далеко не в пряничных условиях. Один раз ей вообще всю смену пришлось пролежать в операционной. Так что можно сказать, что у нас сложилась настоящая семья единомышленников. Мы все друг про друга знаем, у нас одно качество юмора. И мы смотрим, как говорил Экзюпери, в одном направлении.

– А каково это – играть врача-анестезиолога?

– В театре я играл врача несколько раз. В кино – только дважды, и это были небольшие роли. Поэтому хорошо, что на съемках рядом с нами все время был профессиональный врач, который не давал нам права ошибаться.

Вы знаете, когда снимаешься, никогда не знаешь, какая судьба будет у этой ленты. Но в какой бы город России я бы не приезжал, ко мне всегда подходили люди, причем даже мужчины, благодарили и говорили: «Здорово!» Хотя роль у меня не главная, а скорее второго плана.

В сериале «Тест на беременность» я сыграл не просто анестезиолога, а доктора, который работает в родильном доме, ведь наш фильм про акушеров, принимающих роды.

– И какой он, ваш герой-анестезиолог?

– Я очень люблю детей. И, как и мой герой Александр Анатольевич Донцов, люблю женщин. По сценарию я – этакий жизнерадостный доктор, который всем старается помочь. Он еще и бабник, который пять раз был женат и снова узаконил свои отношения с очередной молодой подругой. Мой герой приводит ее рожать. «Ну что, доигрался?» – смеялись мои «коллеги-врачи».

А если серьезно, наш фильм о самом прекрасном – о материнстве. На мой взгляд, пускай будет мам как можно больше. Мне нравится, когда у женщины много детей и при этом она не теряет своей привлекательности, обаяния и интеллекта.

Кстати, не могу не привести один очень показательный факт: во время первого и второго сезонов несколько актрис, которые играли в нашем сериале в разных ролях, стали мамами.

И наконец, я очень люблю медицину, точнее, докторов. Это чрезвычайно важная, очень нужная и тяжелая профессия.

– Но уважать и любить врачей – это одно. А воплощать их образ на экране – совсем другое.

– Еще в театральной мастерской нас учили подходить к профессии серьезно. Это значит, что человека любой профессии без консультации со специалистом не сыграть. Не зря же в театральных программках, а уж в титрах кино обязательно, пишут фамилии экспертов. Поэтому, когда режиссер и мой друг Михаил Вайнберг утвердил меня на роль анестезиолога, я первым делом попросил своего хорошего товарища, руководителя одной из клиник, познакомить меня с настоящим доктором. «О чем речь?! – сказал он. – Нет проблем!» И мы поехали в больницу.

– И какими были ваши впечатления не как пациента, а как артиста?

– Открытие у меня было только одно: в клиниках работают не какие-то специальные, а вполне живые люди, такие же, как и мы с вами. Им свойственно уставать, изматываться, влюбляться. Одним словом, им присуще все живое. Режиссеры картины говорили: «Не старайтесь передать технические моменты, ваша задача – создать характер». И надо было сыграть не просто врача, который берет в руки инструмент и начинает работать в операционной. А сыграть его душу, его ощущение, его сердце.

– Консультация настоящего доктора помогла вам?

– Когда мы приехали в клинику, то я увидел тогда очень усталого человека, абсолютно вымотанного и совсем не похожего на реаниматолога-анестезиолога, который проводит здесь по 18 часов, не меньше. Я вам клянусь! Так выглядит обычно артист перед премьерой. И вот такого человека мне и предстояло сыграть.

Мой товарищ попросил Андрея проконсультировать меня. Тот долго отказывался, ссылаясь на то, что у него много работы. А потом просто взял меня за руку и, ни слова не говоря, повел по палатам и реанимационным отделениям.

Актерский организм утроен так, что мы сразу начинаем ставить себя на место этих страждущих людей. И вот этот проход на меня очень сильно повлиял. После этого я есть не мог, я играть спектакль вечером не мог…

Знаете, после того случая я еще острее прочувствовал слова известного австрийского публициста и общественного деятеля Глязере Гуго, который в своей книге «Драматическая медицина. Опыты врачей на себе» очень точно сказал: «Медицина, которая служит человеку, слагается из искусства и науки, и над ними простирается чудесный покров героизма, без которого не может быть медицины».

– А вам самому приходилось подолгу лечиться, лежать в больнице?

– Случилось так, что чуть позже мой товарищ попал именно в эту клинику. Так доктор сидел возле него до половины первого ночи. А ведь ему еще надо было добраться до дома и в 7:30 опять быть на работе.

Интересно, что и меня самого через два месяца после этих съемок привезли на операцию. Лежу, заходит Андрей, а с юмором у врачей все в порядке, и говорит: «Здорово, коллега!» Вот такая история.

Кстати, после того, как прошел первый сезон сериала, получившего, кстати очень высокий рейтинг, ко мне на спектакль пришел Андрей с супругой. Сидим, пьем в антракте кофе, он смотрит на меня и говорит: «Какие же вы молодцы! Вы сняли классное кино!» И вот это мнение профессионала, удивительного труженика, – для меня лучшая награда.

– Вы же и коронавирусом переболели?

– Да, пандемия коснулась и моей семьи. Я перенес болезнь дома. А вот жена, к сожалению, переболела в очень тяжелой форме. И я очень благодарен всему медперсоналу Боткинской больницы за высочайший профессионализм и прекрасное отношение к пациентам. Могу сказать, что мы победили болезнь вместе с моими близкими и докторами, которые каждый день спасают чьи-то жизни.

И еще я хотел бы поблагодарить коллектив второй городской клиники, врачи которой несколько лет провели в красной зоне. Им от меня низкий поклон.

– Ну а здоровьем своим вы сейчас занимаетесь?

– Здоровьем нужно заниматься смолоду. К сожалению, я это не сразу понял. Но когда все осознал, то стал поддерживать себя в необходимой форме.

Я люблю активный отдых – плавать, бегать, ходить… Стараюсь заниматься спортом – играю с мячом, хожу в бассейн и в баню. Продолжаю это делать, потому что знаю: без здоровья ничего не получится. Артист должен быть все время в форме.

– Скажите, после «уроков» у настоящих врачей помощь оказать сможете?

– Наркоз не сделаю, а укол при желании смогу.

MercyMe — «Скажи, что я не буду» (Официальное музыкальное видео) | 95.5 Рыба

Музыка
Группа MercyMe , номинированная на премию

GRAMMY®, обладательница премии Dove Award, выпустила свой новый мощный сингл «Say I Won’t». Fox News представила эксклюзивную премьеру видеоклипа на трек.

Родом из альбома MercyMe, выпущенного весной 2021 года, песня «Say I Won’t» была вдохновлена ​​историей Гэри Миракла, который много лет работал с группой в дороге. Чудо потерял обе руки и ноги в январе 2020 года после септического шока. Его история — это история силы и глубокой веры, частично рассказанная им самим и с помощью образов в видео.

Режиссеры Броди Харпер, Райан Слотер и продюсеры TwoSevenTwo, видео фиксирует моменты уязвимости и победы, включая наблюдение за тем, как Гэри впервые надевает протезы рук, заново учится писать и заявляет, что он будет ходить. снова! Текст песни, смешанный с изображениями в видео, полностью передает всю глубину страданий Чудо, проливая свет на способность Бога превратить любую трагедию в ошеломляющую победу благодаря настойчивости.

Say I Won’t Lyrics – MercyMe

Сегодня все начинается
Я впервые смотрю на свою жизнь
Через другую линзу Вчера
Я не не понимаю
Вождение 35 с ракетой внутри
Не знал, что у меня было

Пока я ждал, чтобы жить
Моя жизнь ждала меня 90 007

Я собираюсь запустить
Нет, я буду летать
Я узнаю, что значит жить
И не просто быть живым
Мир услышит
Потому что я собираюсь крик
И Я буду танцевать, когда обстоятельства заглушат музыку
Скажи, что я не буду

Недостаточно
Это то, что мне сказали
Но это должно быть ложь
9 0021 Потому что Дух внутри говорит, что я гораздо больше
Так что пусть говорят, что хотят
О, я позволю им попробовать

Я собираюсь бежать буду знать, что значит жить
И не просто быть живым
Мир услышит
Потому что я буду кричать
И я буду танцевать, когда обстоятельства заглушат музыку
Скажи, что я выиграл
Скажи не буду
Скажи, что я не буду
Скажи, что я не буду

Я могу все
Через Христа, Который дает мне силу
Так что продолжай говорить, что я не буду 900 22
И я’

Я буду бежать
Нет, я буду летать
Я узнаю, что значит жить
И не просто быть живым 9002 3 Этот мир услышать
Потому что я буду кричать
И я буду танцевать, когда обстоятельства заглушат музыку
Скажи, что я не буду
Скажи, что я не буду
Скажи, что не буду

Музыка Новости музыки Видеоклипы

 

Определение

в кембриджском словаре английского языка

Как произносится не будет ?