приведите ,опираясь на знание курса,личный социальный опыт или социальную практику два
Почему на космодроме Байконур понедельники являются «днем тишины» и старта ракет в этот день не бывает?
Какого учёного называли «вулканом сумасшедших идей»? Назовите его
Чем важны мировоззрение и самовоспитание?
Что общего между сиденьем космонавта и современным матрасом для кровати?
Какое качество характеризует человека как социальное существо? Выберите один ответ: внешнее сходство с родителями: овал лица, цвет глаз и др. способно … сть говорить понимание что такое хорошо и что такое плохо желание пить, есть, спать Выберите основные сферы жизни общества: Выберите один ответ: психология, философия, этика экономика, политика, социальная сфера, духовная сфера психология, политология, культура математика, история, география Ниже перечислены отличия человека от животного. Найдите признак, «выпадающий» из общего ряда. Выберите один ответ: прямохождение способность добывать средства пропитания способность к творчеству способность действовать по плану
Найдите в приведенном списке действия, совершение которых возможно физическим лицом лишь при обретении им полной дееспособности. Выберите один или не … сколько ответов: А. покупка билетов в театр B. дарение книги C. получение наследства D. покупка автомобиля E. получение водительских прав. F. продажа собственной квартиры
Что из названного характеризует и человека, и животное? Выберите один ответ: a. способность к творчеству b. умение играть c. способность осознавать са … мого себя d. способность планировать свою деятельность Какие действия не относятся к инстинктам животных? Выберите один ответ: a. способность защищаться b. способность ухаживать за потомством c. способность запасать на зиму корм d. способность изготавливать орудия труда Ниже перечислены отличия человека от животного. Найдите признак, «выпадающий» из общего ряда. Выберите один ответ: a. прямохождение b. способность действовать по плану c. способность к творчеству d. способность добывать средства пропитания
Кто автор высказывания: «Чем больше человек даёт людям и меньше требует себе, тем он лучше; чем меньше даёт другим и больше себе требует, тем он хуже» … . Выберите один ответ: a. И.С. Тургенев b. В.Г. Короленко c. Л. Н. Толстой d. А.П. Чехов Какое качество характеризует человека как социальное существо? Выберите один ответ: внешнее сходство с родителями: овал лица, цвет глаз и др. желание пить, есть, спать способность говорить понимание, что такое хорошо и что такое плохо Какое качество характеризует человека как биологическое существо? Выберите один ответ: a. отношение к себе и другим людям b. познание мира c. нравственные ценности d. наследование от родителей способности воспринимать окружающий мир, мыслить, говорить
Социальная общность, выделяемая на основе отношения к собственности и общнственного разделения труда — это 1) класс 2) каста 3) племя 4) этнос прошуу … ууу
К факторам интенсивного экономического роста относится 1) рост сельскохозяйственных площаде 2) рост требований к квалификации работников 3) внедрение … роботизации в производственный процесс 4) обновления основных фондов предприятия
что это такое, примеры формирования чувства ответственности за свое поведение и основа этикета
Появление и закрепление норм морали можно проследить с доисторических времен. Его эталоны и образцы зародились еще в далеком прошлом. Несмотря на то, что первобытный человек действовал, в первую очередь, из эгоистических побуждений, стремясь найти еду, захватить выгодные территории, выжить в нелегких природных условиях, уже тогда очевидным является стремление к социальному сотрудничеству.
Как результат – зарождение и утверждение гуманистической стратегии поведения, выработанной в результате активного межличностного сотрудничества с членами группы.
Особенности
Конечно, на заре зарождения мотивов, определяющих поведение индивида, являлись все же приземленные жизненные и материальные выгоды. Однако сообщество, а вслед за ним и нравы быстро прогрессировали, подталкивая любого из участников к полной адаптации в коллективе, построению долгосрочных гуманистических отношений.
Моральные нормы поведения закрепляются в сознании людей настолько, что являются уже не вынужденной тактикой выживания, а общепризнанными мотивами человеческого поведения, эмоциональной потребностью. Нормой становится:
- морально-эмоциональное сочувствие к ближнему;
- сострадание;
- готовность всегда прийти на помощь попавшему в беду.
Человек, духовно и физически поддерживающий участников своего сообщества, и сам мог рассчитывать на такое же отношение, благодаря чему крепли общинные узы, а также повышалась устойчивость группы к различным негативным воздействиям.
Формирование нравственного поведения в наши дни
Если внимательно присмотреться к техническим тонкостям воспитания современного человека, можно увидеть отголоски первых шагов человечества на стезе формирования морали. Уже в дошкольном учреждении дети стремительно овладевают элементарными нормами поведения в группе, на основе проб и ошибок обучаются следовать им в разнообразных ситуациях. В условиях начальной школы нравственному воспитанию уделяется первостепенное внимание.
Длительное нахождение в группе себе подобных, строгая дисциплина усиливают содержательную сторону такого понятия как «внутренняя позиция».
Школьник, ежедневно контактирующий с большим числом сверстников и педагогов, выходит на новый уровень контроля своего поведения, когда каждое ошибочное действие начинает представляться неприемлемым, огорчающим учителей, друзей и товарищей.
- любви;
- свободы;
- добра;
- справедливости.
Коллектив мягко, но настойчиво приводит каждого из учеников к:
- неприятию безнравственного поведения;
- отрицанию ненависти и деструктивных поступков.
Высокий же волевой настрой, а также допустимый моральный уровень щедро вознаграждаются всеобщей симпатией, закрепляя духовные устремления.
Кто такой – нравственный человек?
Чем же является нравственное поведение в современном высококонкурентном обществе? Вряд ли нужно рассматривать это понятие как полный отказ от себя и собственных интересов. Но можно утверждать наверняка, что грубого эгоизма, высокомерия и жадности высоконравственный человек точно лишен. Такой индивидуум ищет пользы другим, думает о благе для всего общества. Проявляя альтруизм, этот человек лишает манипуляторов возможности управлять собой.
Добрые поступки, человечное отношение спасают жизни в буквальном смысле. Горячая совесть и высокие идеалы не позволяют злу затушить веру в светлое будущее человечества, присутствующую у каждого из людей с рождения.
Глядя на высокоморального «хорошего» человека, многим может показаться, что это некий дар свыше. Однако имеется множество примеров, когда целенаправленная работа над собой, своим мировоззрением и ошибками приводила к выдающимся результатам.
Совесть и мораль нужно развивать. Отказ от низменных побуждений, следование высоким идеалам неизменно трансформируют человека.
Удачный пример
Активное начало, мощная воля, стремящаяся преобразовать человека к лучшему – это составляющие, способны творить чудеса. Ярчайший пример – деятельность выдающегося педагога Макаренко, сумевшего в течение нескольких лет «выковать» из группы малолетних преступников и бродяг с определенным «воровским лицом» блестящий коллектив, строго удерживающий всех участников общины в рамках высокоморального поведения. Факторы, которые толкали их на плохие поступки – это регулятор поведения.
Вчерашний бандит, грабивший на дороге, попадая в этот коллектив, уже через несколько дней преображался и внешне, и внутренне, всеми клетками ощущая «магическое» воздействие дисциплины, устремлений к лучшей жизни, высоких моральных принципов и воли к победе над нищетой, разложением и низменными инстинктами.
Чувство ответственности, духовность и нравственность должны воспитываться в человеке с детства. В это время прививается и основа этикета. Структура и методы воспитания личности у каждого родителя свои, но недопустимо насильственное навязывание этих понятий. Основные критерии вы узнали из данной статьи.
О проблемах духовно-нравственного воспитания смотрите в следующем видео.
Нравственное воспитание детей старшего дошкольного возраста в играх детского фольклора
%PDF-1.5 % 1 0 obj > /Metadata 4 0 R >> endobj 5 0 obj /Title >> endobj 2 0 obj > endobj 3 0 obj > endobj 4 0 obj > stream
изучение отношения к браку и к воспитанию детей в русской деревне.
Отношение к браку и к воспитанию детей в русской деревне, пример того, как общественное мнение может отличаться от общепринятых норм права.
Бреус Елена Михайловна.
Кандидат исторических наук,
научный сотрудник, Центр азиатских и тихоокеанских исследований Института этнологии и антропологии РАН
Правовая культура как предмет исследования может рассматриваться разными науками, причем в последнее время и сами юристы не склонны к узурпации тем, связанных с изучением правовых вопросов, хотя зачастую имеют свой, профессиональный взгляд на эти проблемы. Данная статья — это попытка рассмотрения семейных отношений в сельской местности как одной из составляющих правовой культуры XX в. Собранные в «поле» материалы должны продемонстрировать «правовой образ жизни» и те основания, на которых он базируется. Был осуществлен ряд экспедиционных выездов для сбора материала среди русского населения в сельские районы Омской области в 2002–2003 гг.: с. Усть-Тара, с. Нагорное Тарского района, д. Слобода Саргатского района, рабочий пос. Русская Поляна Русско-Полянского района.
На мой взгляд, существует симбиоз семьи и общества, причем в данном случае имеется в виду не общество в глобальном смысле, а скорее тот коллектив, который непосредственно влияет на создание, функционирование, а иногда и распад конкретной семьи. Несомненно, что этот коллектив, который может включать родственников, соседей, жителей одного или нескольких населенных пунктов, также является частью гражданского общества, а потому неизбежно является выразителем идей, разделяемых всеми членами общества. С другой стороны, именно мнение «знакомых» людей оказывает определенное влияние на поступки того или иного человека.
Вряд ли стоит относить сходные черты семейных отношений в разных временных периодах лишь к устойчивости традиций и относительной консервативности семьи как социальной ячейки общества. В связи с этим следует обратить внимание на факт существования общественного мнения и его роли в функционировании семьи.
Особенностью нравственных норм является то, что они складываются и функционируют в непосредственной практике поведения людей, в процессе их общения, будучи отражением и закреплением их совместного жизненного опыта. Общественное мнение представляется одним из компонентов нравственных норм, а также является определенным транслятором бытующих в обществе правовых традиций.
Основной задачей ставилось не столько выяснение конкретных обычно-правовых норм, сколько отношение к тем или иным правовым ситуациям, описание существовавшей практики. Несмотря на собранные полевые материалы, рассмотрение правовой культуры невозможно без учета норм официального законодательства, поскольку правовая культура включает в себя не только выработанную народом правовую практику, но и функционирование государственной правовой системы. Имеющиеся полевые данные я попытался сопоставить с нормами официального законодательства для определения той роли, которую играла народная правовая практика в сфере семейных отношений.
Во всех населенных пунктах, где производился сбор материалов, информаторы говорили о том, что вопросы воспитания детей были прерогативой не только родителей, особенно в условиях, когда они были вынуждены большую часть своего времени проводить на колхозных работах. Определенную роль в воспитании играли не только родственники, но и соседи, односельчане, особенно пожилого возраста. Об участии односельчан старшего возраста в воспитании подрастающего поколения информаторы говорили как о естественном процессе:
«Когда мы маленькие были, то стариков уважали, в их присутствии старались не безобразничать. Можно было и по шее получить, и родителям еще скажут» (с. Усть-Тара Тарского района). «За непотребное поведение любой взрослый мог подзатыльник отвесить и никто не считал это неправильным»
Можно выделить несколько вариантов, посредством которых происходило усвоение принятых в обществе норм.
Стихийно действующее влияние окружающей среды играло не последнюю роль в этом процессе, прежде всего через наглядные примеры поведения окружающих людей. В тесной связи со стихийным усвоением норм, правил поведения находилось целенаправленное, сознательное воспитание детей. Эта связь проявлялась в тех оценках, которые родители, являвшиеся для ребенка авторитетом, давали тем или иным поступкам, которые ребенок мог наблюдать. Наибольшее же влияние оказывал личный пример родителей, поэтому, будучи уже взрослым, человек пусть и несознательно реализовал именно родительскую модель семьи.
Для ребенка несомненными авторитетом также являлись бабушка и дедушка, которые могли принимать и принимали свое участие в воспитании внуков. Нормы законодательства не только гарантировали права деда и бабушки на общение с внуками, но и обязывали их участвовать в их материальном содержании, если такового не могли в полной мере обеспечить родители.
Сельская школа в России
Имеющиеся материалы позволяют говорить, что деды и бабушки не только пользовались правом на общение со своими внуками, но в некоторых ситуациях брали практически на полное содержание одного из них. Такая ситуация характерна была в основном для военного и послевоенного периода.
«Когда отца забрали в армию, в 1941 году, мне было четыре года. Сразу после этого меня забрали к себе дед с бабкой, а три моих брата жили с матерью. Дома стояли рядом, и я часто бегала к братьям, чтобы поиграть с ними. Дед и бабка полностью обо мне заботились: кормили, одевали, как могли, учили всему, что знали. Домой вернулась жить, только когда отец с армии пришел».
Рассказ информатора свидетельствует о том, что законодательство фактически санкционировало бытовавшие отношения, особенно если учесть тот факт, что описанная информатором практика имела место в 1940-х годах, а соответствующие статьи закона появились в Кодексе о браке и семье 1969 года.
Как отмечали сельские жители, чем старше становился ребенок, тем строже было к нему отношение и со стороны родителей, и со стороны общества, поскольку теперь оценивались не только совершаемые поступки, но и общие качества как взрослого члена общества в скором времени. С определенного времени (14–15 лет) подростки должны были обладать не только качествами будущего хозяина и хозяйки, но и соответствующими правовыми взглядами и навыками. Этот возраст был близок к моменту совершеннолетия, а соответственно, к тому моменту, когда каждый член общества становился полноправным гражданином, обладающим всей полнотой как прав, так и обязанностей. Одним из таких прав являлось право на заключение брака. Важность брака как такового обусловлена рядом причин. Если для людей заключение брака было во многом естественным результатом принятых в обществе норм, которые таким образом санкционировали отношения между людьми, то перед государством и законодателем стояла необходимость нормативного оформлении целого комплекса возникающих правовых отношений. Несмотря на то что законы о браке и семье регулировали многие вопросы, такие как заключение и прекращение брака, усыновление, опека и др., все же определенная часть отношений подвергалась регуляции со стороны общества.
Особенно это касалось вопроса выбора будущей жены, которая должна была обладать определенными качествами. Но прежде чем стать невестой, девушка должна была какое-то время «дружить» с парнем. Уже в этот период родители и окружающие (прежде всего друзья) высказывали о ней свое мнение. Зачастую это мнение основывалось не на личном опыте, а на репутации девушки:
«Для девушки очень важным было то, что о ней думали окружающие, особенно когда она начинала дружить с парнями. Если ее поведение считали неправильным, например, когда она гуляла со многими парнями, многие не считали ее подходящей невестой».
Несмотря на то что правовыми основаниями для вступления в брак являлось достижение определенного возраста (по Кодексу 1918 г. для мужчин — 18 лет, для женщин — 16; по Кодексу 1926 г. — 18 лет для обоих полов) и согласие сторон (то есть самих вступающих в брак), правовая традиция вносила свои дополнения, зачастую существенные. Прежде всего это касалось той роли, которую играли родители. В ряде случаев к их мнению не только прислушивались, но оно было определяющим при выборе партнера. Сами родители руководствовались определенными представлениями в этом вопросе, например, репутацией жениха (невесты) и его (ее) семьи, члены которой не должны были быть «лодырями», «распутниками».
Местные жители на лавочке в деревне
Родители не только могли препятствовать заключению брака, но также активно способствовать этому, особенно в тех случаях, когда не могли позволить себе потерять свое лицо в обществе из-за неблаговидного поступка своего сына, например, когда он отказывался вдруг от женитьбы с девушкой, с которой на протяжении долгого времени встречался, и она оказывалась беременной. Хотя сама беременность с точки зрения официальных норм не являлась причиной для женитьбы, и при установлении отцовства через суд родителей могли связывать лишь алиментные отношения, с точки зрения традиционных правовых норм сам факт беременности мог иметь разные последствия. В одних случаях осуждению подвергалась девушка, про которую говорили, что она «нагуляла ребенка», а в других случаях винили конкретного молодого человека и его родителей, если не удавалось заставить его жениться. Одна из информаторов так рассказывала о причинах вмешательства родителей в дела молодых:
«Мой брат встречался долгое время со своей будущей женой, но после того, как она забеременела, не только отказался жениться на ней, но и уехал в другую деревню. К нам приходили родители его невесты, разговаривали с мамой и папой, вместе они думали, как поступить. Наши родители начали искать его по всем родственникам. Когда нашли, долго стыдили, заставляли жениться, так как им стыдно перед людьми было, и он не решился пойти против них».
Таким образом, общественное мнение обладало определенной гибкостью. Разобраться в этом представляется необходимым, поскольку общественное мнение в некотором смысле выступает регулятором, а потому интерес вызывают причины, которые лежат в его основании и позволяют проявлять гибкость к похожим, на первый взгляд, ситуациям.
Обозначенная гибкость еще не является доказательством большей объективности, к которой ближе понятие формализованности, тогда как отвлечение от конкретных фактов, напротив, свидетельствует о предвзятости. Если официальное право зачастую связывают с принципом «формального равенства как специфическим принципом социального регулирования», который должен быть общим для всех людей и поддерживаться принудительно, то общественное мнение видело прежде всего человека, причем человека, обладающего определенной репутацией в глазах окружающих. А в ситуациях, где действующими лицами выступали люди еще молодые, за них говорила репутация их родителей. А потому часто только из этих соображений виновной признавалась та или другая сторона. Сложнее дело обстояло в случаях, когда молодой человек и девушка принадлежали к семьям благополучным в глазах общества. Тогда основным критерием были отношения молодых, а поскольку в условиях сельской местности происходило «все на виду», то виновным считался обычно молодой человек, так как «продолжительные отношения являлись доказательством серьезных намерений».
Согласно полученной информации, заключению брака предшествовало не только сватовство, но и обязательный договор с родителями невесты, который зачастую совершался еще до сватовства. Предметом договора была материальная сторона предстоящей свадьбы и расходы на ее проведение. В данном случае речь может идти об определенном виде сделки, которая заключается между представителями брачующихся сторон. В XX в. брачный договор утрачивает некоторые элементы, которые позволяли бы говорить о нем как о чисто правовом элементе брачно-семейных отношений. Прежде всего это касается возможности обращения в судебные инстанции с требованием компенсации издержек при отказе от заключения брака одной из сторон. С другой стороны, такой договор считался обязательным в соответствии с традиционным правом.
Одна из информаторов так рассказала о начале своей будущей замужней жизни:
«В один из вечеров, когда я пришла после работы домой, я увидела за столом отца и незнакомого мужчину. Оба были навеселе. Отец, увидев меня, расплакался и стал говорить, что вот и его единственная дочь стала взрослой и выходит замуж. Я сначала не поняла, о чем идет речь, а потом, когда мужчина ушел, отец сказал, что этот человек приходил спрашивать разрешения жениться на мне и отец разрешил».
Эта история затрагивает несколько важных составляющих процедуры заключения брака, которые были характерны для того периода в целом. Первым моментом является факт решения родителями такого вопроса, как замужество, без учета мнения своей дочери. Данное решение по большому счету не только было связано с традиционными нормами, но и не противоречило нормам официального законодательства, когда вся ответственность за своих детей лежит на родителях. В данном случае родители посчитали возможным предопределить замужество своей дочери с конкретным человеком на основании «рекомендаций», данных его родственниками, проживавшими в одной деревне с невестой. Второй важный момент существенно менял всю картину, поскольку девушка не достигла возраста, необходимого для регистрации брака. Мать невесты по каким-то причинам отсутствовала при договоре с женихом. Тем не менее она не могла, по словам информатора, повлиять на ситуацию, так как согласие на брак было дано главой семьи при свидетелях и соответствующим образом «обмыто» участниками. Информатор, когда говорила о дате женитьбы, называла день проведения свадьбы, так как зарегистрирован брак был уже после рождения первого ребенка. Родители невесты также давали согласие на свадьбу, зная, что законно брак оформлен не будет, следовательно, в этом ничего зазорного не было, поскольку в сельской местности довольно щепетильно относились к тому, «что скажут люди». Об этом говорил и другой информатор:
«К тем, кто не расписывался, нормально относились в деревне. Главное, чтобы по-людски все было: к родителям жених сватов заслал да разрешение получил, чтобы свадьба была как у всех. Тогда никто ничего и не скажет».
Таким образом, большее значение имела общественная санкция, нежели законодательное оформление брачных отношений.
Из рассказов информаторов можно сделать вывод о том, что даже после заключения брака таким образом мужчина и женщина приобретали новый социальный статус, который был связан не только с женитьбой как таковой, но и с новыми правами и обязанностями. В повседневной жизни это лишь отчасти связывалось с официально действующими нормами права, особенно в тех случаях, когда брак не был оформлен официально. Вместе с тем жизнь вышедшей замуж женщины претерпевала серьезные изменения, поскольку в большинстве случаев она входила в другую семью не только в переносном, но и в прямом смысле, так как молодые чаще всего некоторое время жили вместе с родителями мужа. Объективные причины этого крылись, скорее всего, не столько в установках общества, сколько в невозможности отдельного проживания по материальным причинам. Однако на вопрос о том, почему после свадьбы молодые жили с родителями мужа, информаторы отвечали: «Так заведено было», «Такой закон был». Восприятие такого положения вещей как данности вполне адекватно было отношению к тем правилам, которые устанавливались в доме.
Главным вектором, в соответствии с которым строились отношения, было подчинение домочадцев, младших по возрасту, старшим. Как правило, в домашнем хозяйстве было два главных человека — старшая в семье женщина руководила делами, которые выполнялись женской половиной семьи, а старший мужчина — мужскими.
«Свекровь моя была как главком, она говорила, чем мы должны заниматься. И я, и вторая сноха — мы ее слушались и даже боялись»
«У нас с мужем уже дети были, но хозяином был дедушка. Он никогда не ругался, но муж и его старший брат и подумать не могли, чтобы не сделать того, о чем он говорил».
Перечень этих работ мог различаться в зависимости от имеющегося хозяйства, природных условий и т. п., однако в целом был довольно похож.
«Мама (мать мужа) занималась готовкой, уборкой, шила и чинила одежду для всех. На мне была скотина: кормила, поила, убирала в сарае. Летом вместе занимались огородом».
Распределение обязанностей в семье не подлежало влиянию норм законодательства, тогда как традиционные нормы закрепляли за каждым членом семьи определенный объем работ, который мог варьироваться как в соответствии с объективными причинами, так и субъективными, например, с желанием главы семьи.
Верховенство старших в семье было обусловлено не только воспитанием, которое во многом строилось на уважении к ним, но и реальными знаниями, которыми они обладали, и благодаря чему механизм функционирования семьи был устойчив:
«Я совсем молодая была, когда замуж вышла, и несмотря на то что дома (у своих родителей) все вроде бы делала по хозяйству, но после свадьбы оказалось, что многого не знала, особенно когда ребенок родился. Свекровь иногда смеялась, когда я что-нибудь неправильно делала, но никогда не переделывала, а мне было стыдно».
В результате бесед с информаторами складывалось впечатление, что вся работа в домашнем хозяйстве велась исключительно женщинами, и это отчасти так и было по причине занятости мужчин в колхозе. Женщины также работали в колхозе, но не все и не всегда, прежде всего по причине ухода за детьми, кроме тех случаев, когда отдельные виды общественных работ выполняли на дому, например, выпекали хлеб, шили спецодежду. На мужчин приходилось выполнение работ, с которыми не могли управиться женщины, а также основной объем сезонных заготовок кормов, пиломатериалов, строительство.
Информаторы не скрывали, что в семьях не обходилось без конфликтных ситуаций, особенно когда под одной крышей фактически проживало несколько самостоятельных семей. Согласно информации, полученной в с. Усть-Тара и рабочем пос. Русская Поляна, вне зависимости от того, чьи интересы были затронуты, своеобразным арбитром выступал самый старший член семьи.
Если оба родителя мужа были живы, то это был отец, а если только мать, то она. Причем главенство матери касалось и тех ситуаций, когда старший сын распределял мужские обязанности по хозяйству, то есть являлся старшим мужчиной в семье: «Однажды, когда свекровь была весь день занята, мне выпало готовить ужин. За ужином старший брат мужа постоянно делал мне замечания: это не так, то не так. Довел меня до слез. Мать (свекровь) не выдержала и позвала его в другую комнату. Не знаю, о чем они говорили, но пришел он тихий и больше никогда меня не задевал». Данный конфликт касался так или иначе разных семей в составе одной, а когда происходили ссоры между мужем и женой, то обычно такие ситуации разрешались самими конфликтующими сторонами без постороннего вмешательства, в том числе и правоохранительных органов, если дело не доходило до подачи официального заявления.
Ночь в деревне
Восприятие семейных отношений как дела исключительно внутрисемейного создавало ситуацию, когда семейные неурядицы старались не делать достоянием общественности, что подтверждает бытование такой фразы, как «не выносить сор из избы». Именно это обстоятельство, а также признание существовавших норм допускало нередкие случаи жестокого обращения мужа по отношению к жене. Причиной этого зачастую становилось употребление спиртных напитков. Однако в большинстве подобных случаев не следовало никакой реакции ни со стороны домочадцев, ни со стороны соседей, односельчан, которые, несмотря на нежелание распространяться о неурядицах, знали о положении дел в той или иной семье. Причина невмешательства посторонних была связана с нежеланием вмешиваться в жизнь чужой семьи:
«Некоторые в деревне били жен, и все это знали. Но такое случалось нечасто, в основном по пьянке. Никто в это не вмешивался, их семья — сами разберутся, к тому же еще неизвестно, кто там больше виноват был». «Родственник мой, бывало, иногда гонял свою жену, но только когда нетрезвый был. Про него вообще никто плохого подумать не мог: работящий был, спокойный, помогал всегда всем. Видимо, только когда выпивал, мог жене отпор давать, а то она в основном кричала, над ним даже мужики смеялись».
Тем более не происходило вмешательства общества в дела семьи, когда была известна причина конфликта и, согласно традиционным нормам, она считалась веской. Так, пьянство одного из супругов считалось достаточным основанием для проведения «силовых воспитательных мер». Чаще всего пили мужья, и случалось так, что не каждая жена была готова мириться с таким положением дел: «Сосед наш часто домой пьяный приходил, мог и зарплату всю пропить. Трезвый он спокойный был, да и выпивший тоже. Жена его частенько колотила за пьянки, потому что он хоть сам и не дрался, так и дома ничего не делал — придет пьяный и спит». Часто причиной для домашних скандалов было недопустимое поведение жены, и тогда претензии мужа считались обоснованными, а наказание жены считалось справедливым: «Он бил ее несколько раз, причем за дело. Все знали, что она при случае и гульнуть могла».
Можно объяснить невмешательство односельчан в дела другой семьи тем, что традиционное право оставляло разрешение семейных конфликтов на усмотрение членов конкретной семьи. Этим же можно объяснить и нежелание жен, которые подвергались побоям со стороны мужей и считали себя невиновными, предпринимать какие-либо действия для защиты своих прав в судебном порядке. Можно, конечно, предположить, что многие не знали, куда обратиться за помощью, и, возможно, в этом будет доля истины. Но такая ситуация, когда женщина, работавшая в районном суде и знавшая нормы действующего законодательства, сносила побои мужа, заставляет говорить о прерогативе традиционных норм в сфере семейных отношений: «Муж мой был работящий, хозяйство все на нем было. На работе его ценили как хорошего работника, но когда выпивал, то мне и дочкам из дома, бывало, приходилось уходить ночевать к родителям».
Таким образом, можно сделать вывод, что сфера семейных отношений в большей мере была подвержена влиянию традиционных правовых норм, выработанных обществом. Причина этого крылась не только в устойчивости этих норм и в недостаточной осведомленности широких масс населения относительно положений официального законодательства, но также и сам характер законов, касающихся брака и семьи. Несмотря на достаточную проработку вопросов, связанных с правами супругов, их детей, возможностью расторжения брака через суд и получения материального содержания в определенных ситуациях, все же значительная часть официальных норм вступала в силу, когда исчерпывались все возможности для решения проблем внутри семьи. Это подтверждалось применением санкций только в случаях отсутствия взаимного согласия участников в спорных вопросах. В этом существенно сближались традиционные и официальные нормы права. Что касалось действия традиционных норм, то они в своей основе не столько противоречили, сколько дополняли официальные и обеспечивали определенный процедурный механизм, который оставался за рамками закона.
Моральные эмоции и нравственное поведение
Подавляющее большинство исследований моральных эмоций сосредоточено на двух негативно оцененных, застенчивых эмоциях — стыде и вине. Многие люди, включая врачей, исследователей и простых людей, используют термин «стыд» и «вина» — синонимы. Тем не менее, на протяжении многих лет было предпринято несколько попыток провести различие между стыдом и виной.
В чем разница между стыдом и виной?
Попытки провести различие между стыдом и виной делятся на три категории: ( a ) различие, основанное на типах вызывающих событий, ( b ) различие, основанное на публичном и частном характере нарушения, и ( c ) различие, основанное на степени, в которой человек истолковывает вызывающее эмоции событие как неудачу в себе или поведении.
Исследования показывают, что тип событий на удивление мало связан с различием между стыдом и виной. Анализ личного опыта стыда и вины, предоставленный детьми и взрослыми, выявил несколько, если вообще имелись, «классических» ситуаций, вызывающих стыд или вину (Keltner & Buswell 1996, Tangney 1992, Tangney et al. 1994, Tracy & Robins 2006). Большинство типов событий (например, ложь, обман, воровство, отказ помочь другому, непослушание родителям) цитируются одними людьми в связи с чувством стыда, а другие — в связи с чувством вины.Некоторые исследователи утверждают, что стыд вызывается более широким кругом ситуаций, включая как моральные, так и неморальные неудачи и проступки, тогда как вина более конкретно связана с проступками в моральной сфере (Ferguson et al.1991, Sabini & Silver 1997, Smith et al. 2002). На наш взгляд (Tangney et al., 2006b), как и вина его брата и сестры, стыд квалифицируется как преимущественно моральная эмоция, если вы выйдете за рамки узкой концептуализации области морали с точки зрения этики автономии (Shweder et al.1997). Из этики морали «большой тройки» — автономии, сообщества и божественности (Shweder et al. 1997) — стыд может быть более тесно связан с нарушениями этики сообщества (например, нарушения общественного порядка) и божественности (например, , действия, которые напоминают нам о нашей животной природе), но нарушения определенной этики не имеют однозначного соответствия конкретным ситуациям или событиям. Как показали Shweder et al. (1997), большинство неудач и нарушений воспринимаются как относящиеся к сочетанию моральной этики.Короче говоря, с этой более широкой культурной точки зрения стыд и вина — это эмоции, каждая из которых в первую очередь вызвана моральными упущениями.
Другое часто упоминаемое различие между стыдом и виной сосредоточено на публичном и частном характере нарушений (например, Benedict 1946). С этой точки зрения стыд рассматривается как более «публичная» эмоция, возникающая в результате публичного разоблачения и неодобрения некоторых недостатков или нарушений. С другой стороны, вина понимается как более «личный» опыт, возникающий из самопроизвольных угрызений совести.Как оказалось, эмпирические исследования не смогли подтвердить это различие между общественным и частным с точки зрения фактической структуры ситуации, вызывающей эмоции (Tangney et al. 1994, 1996a). Например, систематический анализ социального контекста личных событий, вызывающих стыд и чувство вины, описанных несколькими сотнями детей и взрослых (Tangney et al. 1994), показал, что стыд и вина с одинаковой вероятностью могут испытываться в присутствии других. Одиночные переживания стыда были столь же обычны, как и переживания одиночной вины.Более того, частота, с которой другие узнавали о поведении респондентов, не менялась в зависимости от стыда и вины, что прямо противоречит различию между общественным и частным. Точно так же, изучая личные эмоциональные рассказы, Трейси и Робинс (2006) обнаружили, что по сравнению с чувством вины стыд несколько чаще вызывался событиями достижений и личными событиями, каждое из которых является более частным, чем события в отношениях и в семье.
Откуда взялось представление о том, что стыд — это более публичная эмоция? Хотя ситуации, вызывающие стыд и чувство вины, одинаково публичны (с точки зрения вероятности того, что другие присутствуют и знают о неудаче или проступке) и в равной степени могут включать межличностные проблемы, по всей видимости, существуют систематические различия в природе этих межличностных проблем. .Tangney et al. (1994) обнаружили, что при описании ситуаций, вызывающих стыд, респонденты больше беспокоились о том, как другие оценивают себя. Напротив, при описании переживаний вины респондентов больше беспокоило их влияние на других. Это различие между «эгоцентрическими» и «ориентированными на других» проблемами неудивительно, учитывая, что стыд предполагает сосредоточение на себе, тогда как вина относится к определенному поведению. Опозоренный человек, который сосредоточен на отрицательной самооценке, естественно, будет обеспокоен оценками других.Это небольшой прыжок от размышлений о том, какой ты ужасный человек, к размышлениям о том, как тебя могут оценивать другие. С другой стороны, человек, испытывающий чувство вины, уже относительно «децентрализован» — сосредотачивается на негативном поведении, в некотором роде отдельно от себя. Сосредоточившись на плохом поведении, а не на плохом себе, человек, переживающий переживание вины, с большей вероятностью осознает (и будет беспокоиться) о влиянии этого поведения на других, а не на их оценки. В нескольких последующих исследованиях (Smith et al.2002) предоставляют достаточно доказательств того, что стыд связан с такими опасениями. Например, участники, призванные сосредоточиться на публичном разоблачении морального проступка, приписывали равные уровни стыда и вины главным героям рассказов, но когда публичное и личное измерение не выделялось, участники приписывали меньше стыда (вина была одинаково высокой в зависимости от условий). Однако вместе взятые выводы Смита и др. Согласуются с представлением о том, что люди сосредотачиваются на оценках других, потому что они чувствуют стыд, а не наоборот.Когда участников попросили подумать о ситуации, в которой они чувствовали себя плохо из-за того, что их подчиненный аспект « был раскрыт или публично раскрыл другому человеку или другим людям» (стр. 154; курсив мой), большинство описали спонтанно. возникшее в результате чувство стыда — только 6,7% определили это чувство как стыд (вдвое больше опрошенных определили это чувство как вину). Точно так же и в моральном состоянии (плохое самочувствие из-за того, что «что-то не так», что они сделали, было разоблачено) модальным эмоциональным термином было смущение — в три раза чаще, чем стыд (который был не чаще, чем вина).Короче говоря, испытывая стыд, люди могут чувствовать себя более уязвимыми — лучше осознавать неодобрение других — но в действительности ситуации, вызывающие как стыд, так и чувство вины, обычно носят социальный характер. Чаще всего наши ошибки и проступки не ускользают от внимания других.
В настоящее время наиболее доминирующая основа для различения стыда и вины — сосредоточение внимания на себе и на поведении — была впервые предложена Хелен Блок Льюис (1971), а позднее разработана оценочной моделью самосознательных эмоций Трейси и Робинс (2004a). .Согласно Льюису (1971), стыд предполагает негативную оценку глобального «я»; вина предполагает отрицательную оценку конкретного поведения. Хотя это различие на первый взгляд может показаться довольно тонким, эмпирические исследования подтверждают, что этот дифференцированный акцент на себя (« Я сделал эту ужасную вещь») по сравнению с поведением («Я сделал , что ужасная вещь ») устанавливает сцена для очень разных эмоциональных переживаний и очень разных моделей мотивации и последующего поведения.
И стыд, и вина являются отрицательными эмоциями и, как таковые, могут вызывать интрапсихическую боль. Тем не менее стыд считается более болезненной эмоцией, потому что на карту поставлено не просто поведение, а сущность человека. Чувство стыда обычно сопровождается ощущением сжатия или «маленького размера», а также чувством никчемности и беспомощности. Опозоренные люди тоже чувствуют себя незащищенными. Хотя стыд не обязательно подразумевает реальную наблюдающую аудиторию, присутствующую для того, чтобы засвидетельствовать свои недостатки, часто возникают образы того, как неполноценное «я» могло бы показаться другим.Льюис (1971) описал раскол в самофункционировании, при котором «я» является одновременно агентом и объектом наблюдения и неодобрения. С другой стороны, вина, как правило, является менее разрушительным и менее болезненным переживанием, потому что объектом осуждения является конкретное поведение, а не все я. Вместо того, чтобы защищать обнаженную суть своей личности, люди, испытывающие муки вины, вынуждены задуматься о своем поведении и его последствиях. Эта сосредоточенность приводит к напряжению, угрызениям совести и сожалениям о «плохом поступке».
Эмпирическое подтверждение разграничения стыда и вины Льюисом (1971) исходит из ряда экспериментальных и корреляционных исследований с использованием ряда методов, включая качественный анализ конкретных случаев, анализ содержания рассказов о стыде и вине, количественные оценки личного стыда участниками. и переживания вины, анализ атрибуции, связанной со стыдом и виной, и анализ контрфактического мышления участников (обзор см. в Tangney & Dearing 2002).Например, совсем недавно Трейси и Робинс (2006) использовали как экспериментальные, так и корреляционные методы, показывающие, что внутренние, стабильные, неконтролируемые приписывания неудач положительно связаны со стыдом, тогда как внутренние, нестабильные, контролируемые приписывания неудач положительно связаны с чувством вины.
Стыд и вина — это не одинаково «моральные» эмоции
Одна из постоянных тем, вытекающих из эмпирических исследований, заключается в том, что стыд и вина не являются в равной степени «моральными» эмоциями.В целом вина кажется более адаптивной эмоцией, приносящей пользу отдельным людям и их отношениям различными способами (Baumeister et al.1994, 1995a, b; Tangney 1991, 1995a, b), но появляется все больше свидетельств того, что стыд — это моральные эмоции, которые легко могут пойти наперекосяк (Tangney 1991, 1995a, b; Tangney et al. 1996b).
В этом разделе мы суммируем исследования в пяти областях, которые иллюстрируют адаптивные функции вины в отличие от скрытых издержек стыда. В частности, мы сосредотачиваемся на дифференциальной взаимосвязи стыда и вины с мотивацией (сокрытие или исправление), сопереживания, ориентированного на других, гнева и агрессии, психологических симптомов и сдерживания проступка и другого рискованного, социально нежелательного поведения.
Сокрытие и исправление
Исследования неизменно показывают, что стыд и вина приводят к противоположным мотивам или «склонностям к действию» (Ketelaar & Au 2003, Lewis 1971, Lindsay-Hartz 1984, Tangney 1993, Tangney et al. 1996a, Wallbott & Scherer 1995 , Wicker et al., 1983). С одной стороны, стыд соответствует попыткам отрицать, скрыть или избежать вызывающей стыд ситуации. Физиологические исследования связывают переживание стыда с повышенным уровнем провоспалительных цитокинов и кортизола (Dickerson et al.2004a), которые могут вызывать постуральные признаки почтения и самопрятности (см. Новые направления в исследованиях стыда и вины: физиологические корреляты стыда). С другой стороны, вина соотносится с репаративными действиями, включая признания, извинения и устранение последствий поведения. В целом, эмпирические данные, оценивающие склонность к действиям людей, испытывающих стыд и вину, предполагают, что чувство вины способствует конструктивным, проактивным занятиям, тогда как стыд способствует защите, межличностному разделению и дистанцированию.
Сочувствие, ориентированное на других, против самоориентированного дистресса
Во-вторых, стыд и вина по-разному связаны с сочувствием. В частности, вина идет рука об руку с сочувствием, ориентированным на других. Напротив, чувство стыда, по-видимому, нарушает способность людей формировать эмпатические связи с другими. Это различное отношение стыда и вины к сочувствию проявляется как на уровне эмоциональной предрасположенности, так и на уровне эмоционального состояния. Исследования эмоциональных предрасположенностей (Joireman 2004; Leith & Baumeister 1998; Tangney 1991, 1995b; Tangney & Dearing 2002) показывают, что предрасположенность к вине постоянно коррелирует с показателями перспективного взгляда и эмпатического беспокойства.Напротив, предрасположенность к стыду (в зависимости от метода оценки) отрицательно или пренебрежимо коррелирует с эмпатией, ориентированной на других, и положительно связана со склонностью эгоцентрически сосредотачиваться на собственном бедствии. Подобные результаты возникают при исследовании эмоциональных состояний — чувства стыда и вины «в данный момент». При описании личного опыта вины люди выражают большее сочувствие другим, чем при описании опыта стыда (Leith & Baumeister 1998, Tangney et al. 1994). Маршалл (1996) обнаружил, что люди, испытывающие чувство стыда, впоследствии меньше сочувствовали учащимся-инвалидам, особенно среди людей с низкой склонностью к стыду.
Почему стыд, но не вина, может мешать сочувствию, ориентированному на других? По сути своей эгоцентрическая направленность стыда на «плохое я» (в отличие от плохого поведения) подрывает эмпатический процесс. Люди, находящиеся в агонии стыда, плотно обращаются внутрь и, таким образом, менее способны сосредоточить когнитивные и эмоциональные ресурсы на пострадавшем другом (Tangney et al. 1994). Напротив, люди, испытывающие чувство вины, специально сосредоточены на плохом поведении, которое, в свою очередь, подчеркивает негативные последствия, испытываемые другими, тем самым стимулируя эмпатическую реакцию и мотивируя людей «исправить ошибку».
Конструктивная и деструктивная реакции на гнев
В-третьих, исследования указывают на прочную связь между стыдом и гневом, которая снова наблюдается как на уровне предрасположенности, так и на уровне государства. В своих более ранних клинических исследованиях Хелен Блок Льюис (1971) наблюдала особую динамику между стыдом и гневом (или униженной яростью), отметив, что чувство стыда клиентов часто предшествовало проявлениям гнева и враждебности в терапевтической комнате. Более поздние эмпирические исследования подтвердили ее утверждение.У людей всех возрастов склонность к стыду положительно коррелирует с гневом, враждебностью и склонностью винить в своих несчастьях факторы, не связанные с самим собой (Andrews et al.2000, Bennett et al.2005, Harper & Arias 2004, Paulhus et al. al.2004, Tangney & Dearing 2002).
Фактически, по сравнению с теми, кто не склонен к стыду, склонные к стыду люди с большей вероятностью будут участвовать в экстернализации вины, испытывать сильный гнев и выражать этот гнев деструктивными способами, включая прямую физическую, словесную и символическую агрессию. , косвенная агрессия (напр.g., причинение вреда чему-то важному для цели, разговор за спиной цели), всевозможные вытесненные агрессии, самонаправленная агрессия и сдерживаемый гнев (невыраженный гнев в задумчивости). Наконец, склонные к стыду люди сообщают о том, что их гнев обычно приводит к негативным долгосрочным последствиям как для них самих, так и для их отношений с другими.
Склонность к вине, напротив, постоянно ассоциируется с более конструктивным сочетанием эмоций, познаний и поведения.Например, предрасположенность к «свободному от стыда» чувству вины положительно коррелирует с конструктивными намерениями после проступка и последующим конструктивным поведением (например, без враждебного обсуждения, прямого корректирующего действия). По сравнению со своими сверстниками, склонными к вине, люди с меньшей вероятностью будут проявлять прямую, косвенную или вытесненную агрессию, когда злятся. И они сообщают о положительных долгосрочных последствиях своего гнева (Tangney et al. 1996a). В соответствии с этими выводами, Harper et al.(2005) недавно оценили связь между склонностью к стыду и совершением психологического насилия в отношениях на свиданиях гетеросексуальными мужчинами из колледжа. Склонность к стыду в значительной степени коррелировала с совершением психологического насилия, а мужской гнев опосредовал эти отношения.
Стыд и гнев также связаны на уровне ситуации (Tangney et al. 1996a, Wicker et al. 1983). Например, в исследовании эпизодов гнева среди романтически вовлеченных пар, опозоренные партнеры были значительно более злыми, с большей вероятностью участвовали в агрессивном поведении и с меньшей вероятностью вызывали примирительное поведение со стороны совершившего преступление второй половинки (Tangney 1995b).Взятые вместе, результаты представляют собой мощный эмпирический пример спирали стыда и гнева, описанной Льюисом (1971) и Шеффом (1987), с ( a ) стыда партнера, ведущего к чувству гнева ( b ) и деструктивному возмездию. , ( c ), который затем вызывает гнев и негодование в преступнике ( d ), а также выражения вины и ответного возмездия ( e ), которые затем, вероятно, еще больше опозорят первоначально опозоренного партнера. и т. д. — без конструктивного решения.
Недавно Stuewig et al. (2006) исследовали посредников связи между моральными эмоциями и агрессией на четырех выборках. Мы предположили, что негативные чувства, связанные со стыдом, приводят к экстернализации вины, что, в свою очередь, заставляет склонных к стыду людей реагировать агрессивно. С другой стороны, чувство вины должно способствовать эмпатическим процессам, уменьшая, таким образом, агрессию, направленную вовне. Как и ожидалось, мы обнаружили, что во всех выборках экстернализация вины опосредовала отношения между склонностью к стыду и вербальной и физической агрессией.С другой стороны, предрасположенность к вине продолжала демонстрировать прямую обратную связь с агрессией в трех из четырех выборок. Кроме того, связь между виной и низкой агрессией была частично опосредована через ориентированное на других сочувствие и склонность брать на себя ответственность.
Короче говоря, стыд и гнев идут рука об руку. Отчаявшись избежать болезненного чувства стыда, опозоренные люди склонны перевернуть стол в оборонительном порядке, выдавая вину и гнев извне на удобного козла отпущения.Обвинение других может помочь людям вернуть чувство контроля и превосходства в своей жизни, но в долгосрочной перспективе это часто обходится дорого. Друзья, коллеги и близкие склонны отчуждаться из-за стиля межличностного общения, характеризующегося иррациональными вспышками гнева.
Психологические симптомы
При рассмотрении области социального поведения и межличностной адаптации эмпирические исследования показывают, что вина, в целом, является более нравственной или адаптивной эмоцией. Похоже, что чувство вины побуждает к репаративным действиям, способствует сочувствию, ориентированному на других, и способствует конструктивным стратегиям совладания с гневом.Но есть ли внутриличностные или внутрипсихические издержки для тех людей, которые склонны испытывать чувство вины? Приводит ли склонность к вине к тревоге, депрессии и / или потере самооценки? И наоборот, разве стыд, возможно, менее проблематичен для внутриличностной адаптации, чем для межличностной адаптации?
В случае стыда ответ ясен. Исследования последних двух десятилетий неизменно показывают, что склонность к стыду связана с широким спектром психологических симптомов. Они варьируются от низкой самооценки, депрессии и беспокойства до симптомов расстройства пищевого поведения, посттравматического стрессового расстройства (ПТСР) и суицидальных мыслей (Andrews et al.2000, Эшби и др. 2006 г., Брюин и др. 2000, Crossley & Rockett 2005, Feiring & Taska 2005, Feiring et al. 2002 г., Фергюсон и др. 2000, Ghatavi et al. 2002, Харпер и Ариас 2004, Хендерсон и Зимбардо 2001, Лескела и др. 2002, Mills 2003, Murray et al. 2000, Орсилло и др. 1996 г., Sanftner et al. 1995 г., Стювиг и Макклоски, 2005 г .; см. также обзор в Tangney & Dearing 2002). Негативные психологические последствия стыда очевидны для разных методов измерения, разных возрастных групп и групп населения.Как клиническая литература, так и эмпирические исследования согласны с тем, что люди, часто испытывающие чувство стыда за себя, соответственно, более уязвимы перед целым рядом психологических проблем.
Хотя традиционная точка зрения состоит в том, что вина играет важную роль в психологических симптомах, эмпирические результаты были более двусмысленными. Клиническая теория и тематические исследования часто ссылаются на неадаптивную вину, характеризующуюся хроническим самообвинением и навязчивыми размышлениями о своих проступках (Blatt 1974, Ellis 1962, Freud 1924/1961, Hartmann & Loewenstein 1962, Rodin et al.1984, Weiss 1993). Однако недавно теоретики и исследователи подчеркнули адаптивные функции вины, особенно в отношении межличностного поведения (Baumeister et al. 1994, 1995a; Hoffman 1982; Tangney 1991, 1994, 1995b; Tangney et al. 1992; Tangney & Dearing 2002).
Пытаясь согласовать эти точки зрения, Тангни (1996) утверждал, что более ранние работы не учитывали различие между виной и стыдом. Как только человек воспринимает вину как негативную эмоцию в ответ на конкретную неудачу или проступок, нет веских причин ожидать, что вина будет связана с плохой психологической адаптацией.Напротив, чувство вины, скорее всего, будет дезадаптивным, когда оно сольется со стыдом. Преимущества вины теряются, когда переживание вины человека («О, посмотрите, что за ужасная вещь , , я сделал , ») усиливается и обобщается на его личность («… , а я ужасный »). человек ”). В конечном счете, проблема заключается в компоненте стыда, а не в компоненте вины, поскольку человек испытывает чувство презрения и отвращения к плохому, дефектному «я».
Более того, такое болезненное чувство стыда трудно преодолеть. Стыд — и смешанная со стыдом вина — предлагают мало возможностей для искупления. Преобразовать «я», дефектное по своей сути, — непростая задача. Таким образом, чувство вины с наложением стыда, скорее всего, является источником болезненного самобичевания и размышлений, так часто описываемых в клинической литературе. Напротив, обычно существует множество путей к искуплению в случае несложного чувства вины, сосредоточенного на конкретном поведении.Человек ( на ) часто имеет возможность изменить нежелательное поведение; ( b ) или, что еще лучше, имеет возможность устранить негативные последствия; ( c ) или, по крайней мере, может принести искренние извинения. И когда невозможно внести эти внешние поправки, можно решить поступить лучше в будущем.
В соответствии с этим концептуальным анализом, эмпирические исследования, которые не принимают во внимание различие между стыдом и виной или которые используют прилагательные контрольный список (и другие глобальные формулировки) меры, которые плохо подходят для различия между стыдом и виной, сообщают что предрасположенность к вине связана с психологическими симптомами (Boye et al.2002, Fontana & Rosenbeck 2004, Ghatavi et al. 2002, Harder 1995, Jones & Kugler 1993, Meehan et al. 1996). Например, используя опросник межличностной вины (O’Connor et al. 1997), Бергольд и Локк (2002) обнаружили, что только шкала вины «ненависти к себе» различает контрольную группу и подростков с диагнозом нервной анорексии. (Авторы пришли к выводу, что на самом деле стыд, а не вина, более важен для клинического понимания этого расстройства пищевого поведения.) конкретное поведение (например,g., основанные на сценариях методы оценки стыда и вины по отношению к конкретным ситуациям) показывают, что склонность испытывать «свободную от стыда» вину по существу не связана с психологическими симптомами. Многочисленные независимые исследования сходятся во мнении: склонные к вине дети, подростки и взрослые не подвержены повышенному риску депрессии, беспокойства, низкой самооценки и т. Д. (Gramzow & Tangney 1992; Leskela et al. 2002; McLaughlin 2002; Quiles & Bybee 1997 ; Schaefer 2000; Stuewig & McCloskey 2005; Tangney 1994; Tangney & Dearing 2002; Tangney et al.1991, 1992, 1995).
Тем не менее, стоит отметить, что в большинстве сценариев оценки стыда и вины (включая Тест на самосознание, или TOSCA), большинство ситуаций относительно неоднозначны в отношении ответственности или виновности. Для ситуаций с отрицательной валентностью (но не с положительной валентностью) респондентов просят представить события, в которых они явно потерпели неудачу или каким-то образом нарушили их. Проблемы могут возникать, когда у людей развивается преувеличенное или искаженное чувство ответственности за события, которые они не могут контролировать или к которым они не имеют личного участия (Ferguson et al.2000, Tangney & Dearing 2002, Zahn-Waxler & Robinson 1995). Вина пережившего — яркий пример такой проблемной реакции вины, которая постоянно связана с психологической дезадаптацией (Кубани и др., 1995, 2004; О’Коннор и др., 2002). В экспериментальном исследовании детей младшего школьного возраста Ferguson et al. (2000) варьировали степень неоднозначности ситуаций в рамках сценарной меры в отношении ответственности. Они обнаружили положительную взаимосвязь между интернализирующими симптомами (например,ж., депрессия) и склонность к вине особенно в ситуациях, когда ответственность была неоднозначной.
Короче говоря, преимущества вины очевидны, когда люди признают свои неудачи и проступки и берут на себя соответствующую ответственность за свои проступки. В таких ситуациях межличностная выгода от чувства вины, по-видимому, не обходится человеку дорого. Склонность испытывать «свободную от стыда» вину в ответ на явные проступки, как правило, не связана с психологическими проблемами, тогда как стыд неизменно ассоциируется с дезадаптивными процессами и результатами на нескольких уровнях.
Связь моральных эмоций с рискованным, незаконным и нежелательным поведением
Поскольку стыд и вина являются болезненными эмоциями, часто предполагается, что они побуждают людей избегать неправильных поступков. С этой точки зрения ожидаемые стыд и вина должны снизить вероятность проступка и нарушения правил поведения. Но что именно показывают данные?
Эмпирические исследования различных выборок с использованием ряда критериев ясно показывают, что предрасположенность к вине обратно пропорциональна антиобщественному и рискованному поведению.В исследовании студентов колледжей (Tangney, 1994) предрасположенность к вине ассоциировалась с одобрением таких вещей, как «Я бы не украл то, что мне было нужно, даже если бы я был уверен, что мне это сойдет с рук». Точно так же Тиббетс (2003) обнаружил, что предрасположенность студентов колледжа к вине обратно пропорциональна их преступной деятельности, о которой они сообщают сами. Среди подростков склонность к свободному от стыда чувству вины отрицательно коррелировала с правонарушением (Merisca & Bybee 1994, Stuewig & McCloskey 2005; хотя Ferguson et al.1999 обнаружил отрицательную взаимосвязь между предрасположенностью к вине и проявлением симптомов у мальчиков, противоположное верно для девочек). Моральные эмоции, по-видимому, прочно укоренились в среднем детстве и будут влиять на моральное поведение на долгие годы (Tangney & Dearing 2002). Дети, склонные к бесстыдному чувству вины в пятом классе, в подростковом возрасте реже подвергались аресту, осуждению и тюремному заключению. Они с большей вероятностью практиковали безопасный секс и реже злоупотребляли наркотиками.Важно отметить, что эти результаты действовали при контроле семейного дохода и образования матерей. Учащиеся колледжей, склонные к чувству вины, также реже злоупотребляют наркотиками и алкоголем (Dearing et al. 2005). Даже среди взрослых, уже находящихся в группе высокого риска, чувство вины, по-видимому, выполняет защитную функцию. В продольном исследовании заключенных тюрьмы, предрасположенность к вине, оцененная вскоре после заключения, негативно предсказывала рецидивизм и злоупотребление психоактивными веществами в течение первого года после освобождения (Tangney et al. 2006).
Картина результатов для стыда совершенно иная, практически нет доказательств, подтверждающих предполагаемую адаптивную природу стыда.В исследованиях детей, подростков, студентов колледжей и сокамерников стыд, по-видимому, не выполняет те же тормозящие функции, что и вина (Dearing et al. 2005, Stuewig & McCloskey 2005, Tangney et al. 1996b). Напротив, исследования показывают, что стыд может даже ухудшить положение. В исследовании детей Ferguson et al. (1999) обнаружили, что предрасположенность к стыду положительно коррелирует с внешними симптомами в Контрольном списке поведения детей. На выборке студентов колледжа Тиббетс (1997) обнаружил положительную взаимосвязь между склонностью к стыду и намерениями противозаконного поведения.Предрасположенность к стыду, оцененная в пятом классе, предсказывала более позднее рискованное поведение при вождении, более раннее начало употребления наркотиков и алкоголя и более низкую вероятность практики безопасного секса (Tangney & Dearing 2002). Точно так же склонность к проблемному чувству стыда была положительно связана с употреблением психоактивных веществ и злоупотреблением ими в зрелом возрасте (Dearing et al. 2005, Meehan et al. 1996, O’Connor et al. 1994, Tangney et al. 2006).
Дифференциальная связь стыда и вины с моральным поведением не может распространяться на все группы населения по отношению ко всем видам поведения.Харрис (2003) оценил опыт стыда и вины среди лиц, управляющих транспортным средством в нетрезвом виде, после их появления в суде или на конференции по восстановительному правосудию. В отличие от большинства дошедших до нас исследований, Харрис не нашел доказательств того, что стыд и вина являются отдельными факторами. Важно отметить, что это исследование было сосредоточено на уникальной однородной выборке (осужденные водители в нетрезвом виде, многие из которых имеют проблемы со злоупотреблением психоактивными веществами) и на одном типе правонарушений. Открытия Харриса поднимают интригующую возможность того, что люди с проблемами злоупотребления психоактивными веществами могут не иметь четко дифференцированных переживаний стыда и вины.С другой стороны, чувство вины и сопутствующее ей эмпатическое сосредоточение на пострадавшем другом могут быть менее значимыми для проступков, таких как вождение в нетрезвом виде, которые обычно не приводят к объективному физическому ущербу для других. (То есть масштабы последствий автомобильной аварии потенциально огромны, тогда как вероятность ее возникновения в каждом конкретном случае довольно мала. Большинство преступников, управляющих автомобилем в нетрезвом виде, арестовываются за неуравновешенное вождение, а не на месте аварии с фактическим участием причинение вреда другому человеку.)
В итоге, эмпирические результаты сходятся, показывая, что чувство вины, но не стыда, является наиболее эффективным средством мотивации людей к выбору нравственного пути в жизни. Способность чувствовать вину более склонна к формированию модели морального поведения на протяжении всей жизни, мотивируя людей брать на себя ответственность и принимать меры по исправлению положения после случайных неудач или проступков. Напротив, исследования связывают стыд с целым рядом незаконных, рискованных или других проблемных видов поведения. Таким образом, при рассмотрении благополучия человека, его или ее близких отношений или общества чувство вины представляет собой нравственную эмоцию выбора.
Моральное обучение: концептуальные основы и нормативная значимость
Аннотация
Что отличает привнесение точки зрения обучения в моральную психологию? Частично ответ заключается в замечательных трансформациях, произошедших в теории обучения за последние два десятилетия, которые показали, насколько мощным может быть обучение, основанное на опыте, в получении абстрактных причинно-следственных и оценочных представлений, включая генеративные модели , способные к . настройка восприятия, познания, аффекта и действия в соответствии с физической и социальной средой.В сочетании с развитием нейробиологии эти достижения в теории обучения позволяют переосмыслить фундаментальные вопросы о приобретении морального понимания и его роли в управлении поведением. Например, недавнее исследование показывает, что пространственное обучение и навигация включают формирование неперспективных, а также эгоцентрических моделей физической среды, и что пространственные представления сочетаются с усвоенной информацией о риске и вознаграждении, чтобы направлять выбор и стимулировать дальнейшее обучение. .Исследования на младенцах свидетельствуют о том, что они также формируют неперспективные представления об ожидаемых значениях агентов и действий, которые помогают им ориентироваться в среде обитания человека. Такие представления могут быть сформированы с помощью очень общих психических процессов, таких как каузальное и эмпатическое моделирование, и, таким образом, обеспечить основу для спонтанного морального обучения и действий, которые не требуют врожденных моральных способностей и могут демонстрировать существенную автономию по отношению к нормам сообщества. Если нравственное обучение действительно является неотъемлемой частью приобретения и обновления случайных и оценочных моделей, это дает новый способ понимания хорошо известных, но, казалось бы, загадочных моделей интуитивного морального суждения, включая пресловутые «проблемы с тележкой».”
Ключевые слова
Моральное суждение
Моральное развитие
Причинно-следственная модель
Оценка
Моделирование
Эмпатия
Байесовский
Обучение с подкреплением
Двухпроцессное обучение и управление на основе модели
Проблема с тележкой
Рекомендуемые статьиЦитирующие статьи (0)
© 2016 Автор. Опубликовано Elsevier B.V.
Рекомендуемые статьи
Цитирование статей
Как меняется мораль? | Природа
Такие эмоции, как сочувствие и отвращение могут лежать в основе морали, но психологи должны также изучить роль размышлений и дебатов в том, как наши мнения меняются с течением времени, — утверждает Пол Блум.
Откуда взялась мораль? Современный консенсус по этому вопросу близок к позиции, изложенной шотландским философом восемнадцатого века Дэвидом Юмом. Он считал моральный разум «рабом страстей». Точка зрения Юма подтверждается исследованиями, которые предполагают, что на наши суждения о добре и зле влияют эмоциональные реакции, такие как сочувствие и отвращение.И это хорошо согласуется с открытием, что элементарное моральное чувство универсально и рано проявляется. Младенцы в возрасте шести месяцев судят людей по тому, как они относятся к другим, и даже годовалые дети проявляют спонтанный альтруизм.
Все это оставляет мало места для рациональных размышлений при формировании нашего морального мировоззрения. Действительно, многие психологи думают, что аргументированные аргументы, которые мы приводим о том, почему у нас есть определенные убеждения, в основном являются апостериорным оправданием инстинктивных реакций. Как говорит социальный психолог Джонатан Хайдт, хотя нам нравится думать о себе как о судьях, рассуждающих по делам в соответствии с глубоко укоренившимися принципами, в действительности мы больше похожи на юристов, приводящих аргументы в пользу уже утвержденных позиций.Это означает, что у нас мало сознательного контроля над нашим пониманием правильного и неправильного.
Предоставлено: MATTHERRING.COM
. Я предсказываю, что эта теория морали окажется ошибочной из-за ее полного отрицания разума. Сами по себе эмоциональные реакции не могут объяснить один из самых интересных аспектов человеческой натуры: эволюцию морали. Степень симпатий среднего человека существенно выросла и продолжает расти. Современные читатели, например, Nature, , имеют разные представления о правах женщин, расовых меньшинств и гомосексуалистов по сравнению с читателями конца 1800-х годов и разные интуитивные представления о морали таких обычаев, как рабство, детский труд и жестокое обращение с животными. для общественного развлечения.Рациональное обсуждение и дебаты сыграли большую роль в этом развитии.
Эмоциональные и нерациональные процессы явно имеют отношение к моральным изменениям. Действительно, одним из главных двигателей нравственных изменений является человеческий контакт. Когда мы общаемся с другими людьми и разделяем общие цели, мы проявляем к ним свою привязанность. Увеличение количества поездок и доступа к информации, а также политическая и экономическая взаимозависимость означают, что мы общаемся с гораздо большим количеством людей, чем наши бабушки и дедушки и даже наши родители.По мере того как наш круг общения расширяется, увеличивается и наш «моральный круг».
Но это объяснение «контактной гипотезы» ограничено. Это не объясняет сдвигов во мнениях по таким вопросам, как рабство и права животных. Контакт не может объяснить рождение новых моральных идей, таких как безнравственность сексизма или ценность демократии. Он не учитывает, как может измениться наше моральное отношение к тем, с кем мы никогда не общаемся напрямую — например, почему некоторые из нас жертвуют деньги и даже кровь людям, с которыми у нас нет контактов и мало общего.Были попытки объяснить такую благотворительность на расстоянии с помощью таких механизмов, как косвенная взаимность и половой отбор, которые предполагают, что люди получают репродуктивную выгоду от создания репутации хороших или полезных. Но возникает вопрос, почему такие действия сейчас считаются хорошими, а в прошлом их не было.
Я считаю, что не хватает понимания роли преднамеренного убеждения. Язык — эффективный инструмент для мотивации сочувствия к другим.Например, роман Харриет Бичер-Стоу 1852 года Хижина дяди Тома помог положить конец рабству в Соединенных Штатах, а описания страданий животных в книге Питера Сингера «Освобождение животных» (1975) и других местах стали мощными катализаторами движения за права животных. Истории также могут быть разрушительными с моральной точки зрения: если нас поощряют представлять людей, делающих вещи, которые вызывают у нас гнев или отвращение, мы быстро изгоняем их из нашего морального круга. Примеры этого слишком хорошо известны, например, пропаганда Адольфа Гитлера против евреев в нацистской Германии или негативное изображение гомосексуалистов, выставляемое активистами против геев сегодня во многих странах.
Истории возникают потому, что люди приходят к определенным взглядам и стремятся передать их другим. Именно эту порождающую способность современные психологи обычно игнорируют. В частности, моральная психология фокусируется почти исключительно на исследованиях, в которых добровольцы сталкиваются с искусственными моральными дилеммами, придуманными другими людьми, например, с ситуациями, в которых нужно решить, убить ли одного человека, чтобы спасти пятерых.
Сторонники точки зрения, согласно которой мы являемся пленниками своих эмоций, могут утверждать, что нравственные размышления и творчество редки, возможно, ограничиваются людьми, которые проводят свою жизнь, размышляя об этих проблемах, например теологами и философами.Тем не менее, большинство людей регулярно вынуждены размышлять о таких дилеммах, как правильный баланс работы и семьи. Несмотря на то, что немногие из нас пишут романы или снимают фильмы, люди прирожденные рассказчики и используют повествование, чтобы влиять на других, особенно на своих собственных детей.
Было бы ошибкой как ученые — и как политически и социально заинтересованные граждане — отвергать важность этого рефлексивного процесса в формировании нашей морали и, следовательно, мира, в котором мы живем. Исследования могут быть больше сосредоточены на том, как дети и взрослые справляются с повседневными моральными проблемами, внимательно изучая случаи, в которых их суждения расходятся с суждениями людей вокруг них.Примеры работы в этой области включают исследования Роберта Коулза, детского психиатра из Гарвардского университета в Кембридже, Массачусетс, о том, как черные и белые дети справлялись с расовой десегрегацией и принудительной школьной интеграцией во время движения за гражданские права США, а также текущие исследования психологов Карен Хусар и Пола Харриса из Гарвардской высшей школы образования о том, почему некоторые дети, выросшие в невегетарианских семьях, предпочитают не есть мясо.
Психологи правильно подчеркнули, что моральные взгляды оказывают свое влияние, переводя их в эмоции.Полная теория должна объяснить, откуда взялись эти взгляды.
Коулз Р. Нравственная жизнь детей (Atlantic Monthly Press, 1986).
Блум, стр. Младенец Декарта: как наука о детском развитии объясняет, что делает нас людьми (Basic Books, 2004).
Haidt, J. Psychol. Ред. 108 , 814–834 (2001).
Хэмлин, Дж. К., Винн, К. и Блум, П. Nature 450 , 557–559 (2007).
Пинкер, С.«История насилия» Новая республика (19 марта 2007 г.).
Pizarro, D. & Bloom, P. Psychol. Ред. , , 110, , 193–196 (2003).
Сингер, стр. Расширяющийся круг: этика и социобиология (Фаррар Штраус Жиру, 1981).
Райт Р. Ненулевое значение: логика человеческой судьбы (Vintage, 2001).
Информация об авторе
Принадлежности
Пол Блум работает на факультете психологии Йельского университета, Нью-Хейвен, Коннектикут 06520-8205, США[email protected]
Пол Блум
Об этой статье
Цитируйте эту статью
Блум, П. Как меняется мораль ?. Природа 464, 490 (2010). https://doi.org/10.1038/464490a
Ссылка для скачивания
Дополнительная литература
Асимметрия в склонности к наказанию может стимулировать процесс цивилизации
- Pontus Strimling
- , Mícheál de Barra
- и Kimmo Eriksson
Природа Человеческое поведение (2018)
Роль неявного понимания инженерной этики в обсуждениях студенческих команд
- Юн А Ли
- , Магдалена Громан
- , Николас Р.Ганс
- , Марко Такка
- и Мэтью Дж. Браун
Наука и инженерная этика (2017)
Какая польза от моральных рассуждений?
Разум и общество (2011)
Моральное развитие | Интернет-энциклопедия философии
Эта статья анализирует моральное развитие как вечный философский взгляд, дополненный современными программами эмпирических исследований.В двух начальных разделах кратко излагается, что такое моральное развитие и почему оно важно для этики и теории природы человека. Раздел «Корни» отмечает исторические версии естественного развития нравственности, затрагивая Конфуция, Аристотеля, Руссо и Ролза. В следующих четырех разделах оцениваются текущие эмпирические исследования в области моральной психологии с акцентом на когнитивно-развивающий подход Пиаже и Кольберга и его философскую теорию. В разделе «Критические особенности» разногласия обсуждаются в теориях стадии морального развития, в которых основное внимание уделяется главному соперничеству в моральной философии, критической и феминистской теории.«Другой голос заботы» посвящен конфликту между этикой справедливости и доброжелательности. Затем резюмируются «Педагогические последствия» исследований морального познания с акцентом на практику в классе. Наконец, «Связанные исследования» посвящены роли морального восприятия, идентичности, сочувствия, условностей / традиций, альтруизма и эгоизма, а также новых понятий морально-автоматности в когнитивной науке.
Содержание
- Что это такое
- Что это для
- Корни
- Эмпирическая философия (когнитивно-развивающий подход)
- Моральные этапы рассуждений
- Философский метод исследования
- Философская интерпретация результатов
- Критические особенности
- «Другой голос» Заботы
- Педагогические последствия
- Сопутствующие исследования
- Ссылки и дополнительная литература
1.Что это такое
Человеческая природа хороша от природы. По крайней мере, он решительно склоняется к осознанию добра и предпочтению его злу и несправедливости. Несмотря на внешность, человеческая природа по своей сути является самореализацией и самосовершенствованием, если в моральном понимании и устремлении больше, чем в практике. Нравственность растет в людях спонтанно вместе с физическими конечностями, основными умственными и социальными способностями. Как индивидуально, так и в социальном взаимодействии человеческий вид развивает зрелую моральную совесть и характер, несмотря на множество психологических и социальных препятствий, которые на время замедляют или сводят на нет этот процесс.
Это основные принципы нравственного развития в его наиболее важной, хотя и наивной исторической форме — доминирующей точке зрения в древней этике и традиционной религии. Изображая человеческую природу в этой в высшей степени возвышенной и достойной позе, видение нравственного развития обосновало окончательную надежду на человеческий прогресс. Они предсказывают расцвет самых гуманных и достойных восхищения возможностей нашего вида, оставив позади его беспокойное детство.
Под критическим вниманием концепции морального развития постепенно отказались от отождествления человеческой психологии с добродетелью.Но для немецкого идеализма, однако, их авторитет продолжал падать, достигнув самого низкого уровня в середине двадцатого века, когда казалось, что «естественность» человеческой морали сложнее всего согласовать с ошеломляющей бесчеловечностью, охватившей большую часть воюющего мира. С научной точки зрения, постоянно усиливающееся различие между фактами и ценностями также помещало «естественное» и «моральное» на противоположные стороны забора, в результате чего история нравственного развития и перфекционистские представления кажутся погрязшими в заблуждении.
Только в конце XIX века моральное развитие возродилось как оживленная область исследований в социальных науках, руководимая когнитивно-развивающим подходом Жана Пиаже и Лоуренса Кольберга.Вновь обретенное доверие к этим усилиям было получено путем отказа от традиционной позиции генетиков в отношении морального развития, которая изображала даже сложные моральные рассуждения как физиологически обусловленное возрастом явление. Вместо этого для специалистов по когнитивному развитию естественное развитие включает в себя сложные комбинации социального взаимодействия методом проб и ошибок, которое лишь косвенно управляется определенными импластическими сходствами в человеческой мотивации и базовыми межкультурными институтами социальной жизни. Хотя эти процессы допускают большие различия в моральной и квазиморальной социализации, их взаимодействие дает удивительно похожие модели совладания.Только определенные когнитивные стратегии кажутся способными успешно ориентироваться в базовом социальном взаимодействии. Исследования показывают, что подпитывающие их когнитивные компетенции и их упорядочение в определенной последовательности практически неизбежны для функционирования в человеческом обществе. И эти когнитивные способности явно моральны в ключевых и целостных аспектах.
2. Что это для
В теории (или аксиологии) человеческой природы понятия морального развития передают ощущение себя как динамичных и прогрессивных существ.Для нас нормально развиваться и стремиться превзойти самих себя даже за пределами зрелости. Будучи потенциально совершенными или самореализующимися, мы наследуем благородное естественное наследие, которое мы воплощаем в наших индивидуальных персонажах и через сообщество, которое раскрывает нашу скрытую, но потрясающую внутреннюю ценность. С этой точки зрения, мы обязаны не сидеть на месте и не томиться в чем-то меньшем, чем полное завершение и совершенствование всех наших потенциалов и сил.
С моральной точки зрения, достижение прогресса в этом в высшей степени возвышенном деле менее пугающе, чем можно было бы предположить из его высшей конечной точки.В конце концов, мы естественно к этому склонны. Мы обязаны делать то, что в глубине души кажется нам наиболее естественным. Физические и психологические законы, управляющие нашей фундаментальной природой, тянут за нас, предлагая стойкую и неослабную поддержку на нашем пути к идеалам. Для этического перфекционизма, поддерживаемого естественным развитием, трудное «зачем быть моральным?» была легкомысленно отброшена в ответ: «Потому что это то, кто мы есть, потому что это самореализация, потому что это то, кем мы должны быть.”
Но такие ответы вызывают серьезные вопросы. Если в глубине души мы настолько идеальны, почему мы так разочарованы повсюду? Почему нам так свойственно не соответствовать нашим персонажам и сообществам, проявляя всевозможные пороки и коррупцию и создавая жестокий и жестокий беспорядок в нашем мире?
Типичный ответ на такие убедительные наблюдения — это «теория отчуждения». Либо внешний мир развращает нас — мир, которым мы не можем хорошо управлять. Или внутренний мир нас развращает.Человеческая часть нашего стремления обременена и погрязла в похотливой, жадной, животной части нашего наследия, части, которую не только трудно контролировать, но и стремится вывести нас из-под контроля морально. Или, что наиболее иронично, мы развращаем себя, невольно вступая в сговор с этими другими развращающими влияниями из-за несовершенного состояния и функции наших слишком медленно развивающихся способностей. Наш устремленный святой внутри преследуется не только демонами снаружи и внутри, но и из-за естественного несовершенства необходимого времени.По большей части его разработка предоставляет нам только формирующие инструменты для борьбы с боевыми действиями, которые приветствуют нас полностью сформированными с самого начала, всегда на вершине своей игры. Наши постоянные недостатки закрепляются как привычки в личности и как социальные институты, направляющие социализацию, делая наш и без того тернистый путь еще более тернистым из-за нашей собственной ошибочной руки.
Гамбит отчуждения теряет свое преимущество перед конкурентами, разделяющими их недостатки. Принципы перфекционизма должны вовлекать нас в такие же мольбы и разглагольствования, чтобы заставить нас идти прямым и узким путем против жесткого ветра искушения.Наша задача развития играет двойную роль в этой борьбе. Развитие характера требует устранения препятствий на пути к самодисциплине и социальной справедливости. Мы должны бороться с ментальными отвлечениями, мотивационными похотями, предрассудками, ложными идеологиями, мириадами соблазнов ложной внешности и материалистической одержимостью. Имея в своем распоряжении эти искушения, мы должны ярко сиять из нашего естественного ядра, «полируя наши зеркала», чтобы раскрывающиеся способности достигли своего полного уровня расцвета. Это активное побуждение к нашему спонтанному развитию тоже естественно.Столкнувшись с перспективой такой потрясающей самореализации, мы не можем просто сидеть сложа руки, наблюдая, как это происходит в естественном темпе, но вместо этого предлагать импульс.
3. Корни
В древних философиях нравственное развитие обычно понималось «телеологически». Это означает определение неотъемлемой реальности или сущности морального феномена по ценной функции или цели, которой он в конечном итоге служит. Телеология — это сильная версия функционализма: x — это то, что x делает (хорошо).
Конфуцианские традиции приписывают человеческой личности «четыре начала», которые естественным образом раскрываются в определении человеческих добродетелей.Это были причина (которая становится моральным пониманием), аффилированность или сочувствие (которое трансформируется в сострадание), негодование (которое дает чувство справедливости) и чувства вины и стыда (которые становятся моральным сожалением о том, что сделали что-то неправильно). Такой прямой переход от первоначальных внутренних побуждений к отточенным добродетелям увеличивает правдоподобие. Это оставляет загадкой, как такие социально тонкие и искусные способности проистекают из таких психологически изолированных и внутренних корней, несмотря на все другие влияния, очевидно присутствующие в игре.Это контрастирует с конфуцианским взглядом на то, как ритуальные институты в обществе руководят тщательной выработкой искусного поведения.
Аристотель также уделяет внимание приучению к этическим добродетелям. Но нити естественного роста и моральной эволюции пронизывают его изображение человеческого процветания. Для него этическое счастье или процветание — это исполнение нашей естественной человеческой функции. «Принцип Аристотеля» когнитивной мотивации — одно из таких направлений, побуждающее нас предпочитать более сложные действия менее сложным.Это подталкивает нас к более серьезным вызовам и, как следствие, к когнитивному росту, позволяющему со временем их решать. Развитие интеллектуальных добродетелей — это в значительной степени процесс естественного роста к естественным функциям. И некоторые из них (особенно логотипы и sophrosune) играют необходимую роль в правильном выражении этических добродетелей.
Подход Аристотеля был более правдоподобным, потому что его естественный рост давал только инструменты и тенденции для способного поведения. Нет необходимости делать предположения о том, что человеческая природа явно моральна.При наличии этих общих способностей и восприятия социальный опыт может уловить развивающуюся историю, формируя соответствующие нормам черты характера и поведение. Очевидный психологический принцип умеренности склонил этот процесс к соблюдению норм в большей степени в сторону моральных норм, поскольку многие отчетливо моральные добродетели возникают на среднем уровне, недостаточном и переполнении неморальной мотивации.
В целом, чем более косвенным и морально не отличительным является взгляд, тем правдоподобнее он описывает нравственное развитие.Сами эволюционные взгляды на мораль значительно превосходят более ранние иннатистские точки зрения, которые с самого рождения находят в нашей душе полноценное моральное понимание и добродетель. Такие взгляды не могут объяснить ни аномалию моральной мудрости среди наивности всех других детских верований, ни то, что эта мудрость не проявляет себя на самом деле. Точно так же взгляды на прямое моральное развитие не могут объяснить весьма своеобразный выбор эволюцией такой сложной цивилизованной и культурно опосредованной формы социального мышления и сотрудничества.Они также не могут объяснить, почему специфически институционализированный социальный опыт кажется необходимым для достижения полного естественного назидания и характера.
В общем, логика истории нравственного развития говорит нам больше, чем ее авторство, предлагая стратегии философского развития этой концепции. Наша «врожденная добродетель» лучше всего рассматривать как сродни генетическим инструкциям по поиску социальной компетентности и компетентности в общем смысле. Основная инструкция состоит в том, чтобы распаковывать и повышать потенции личности в зависимости от того, какая среда будет приветствовать их дизайн.Некоторые части социальной среды будут приветствовать комбинированное выражение когнитивных и социальных талантов, обеспечивающих сотрудничество. Некоторые комбинации будут нацелены на практическую работу, некоторые — на благоразумную взаимность и взаимные ожидания в натуральной форме. Те, которые являются взаимовыгодными по этим параметрам, будут развиваться в общем смысле как полезные или ценные. Некоторые из них будут действовать, чтобы производить нормы и институционализировать их — нормы различного рода.
По мере того, как социальная организация и практика движутся к выгодному разделению труда, некоторые нормы порождают связь с традициями, другие порождают законы и правовые системы, а некоторые поощряют моральные принципы взаимной справедливости и уважения, взаимной уверенности и помощи.Опять же, каждая система норм действует прежде всего из-за соответствующих преимуществ, таких как чувство социальной преемственности, принадлежности, значения или ценности. Наши познавательные и социальные способности помогут сформировать эти различные практики и приспособить к ним их функции. Те, кто принимает моральную форму, тем самым осознают присущую нам моральную природу.
В той степени, в которой этот процесс неизбежен в моральной сфере и неизбежно прогрессирует, он естественен. Тем не менее, его отличительная моральная природа возникает естественным образом, по большей части, как результат его в основном неморального или морально недифференцированного пути.С этой косвенной точки зрения, прямолинейность не просто работает в мире, как наши конечности. Это то, что общие компетенции дифференцируются и взаимодействуют, приспосабливаясь и помогая формировать дифференцированную социальную среду, некоторые из которых принимают моральную форму и требуют от них моральных функций. Это объясняет, почему моральные склонности были бы привлекательными для биологического отбора и эволюции — почему наша «выживающая» человеческая психобиология повернулась к замечательной социальности в соответствии с прогрессивной временной линией, соответствующей возрасту.
Перфекционистское наследие таких разных писателей, как Августин и Ницше, все более и менее продвигало этот косвенный подход. Принципы перфекционизма побуждали нас развивать ряд неморальных качеств, которые служат определенным индивидуальным потребностям и функциям решения межличностных проблем. Когда они практикуются, отшлифованы и искусно выполняются вместе в искусно организованной социальной системе, они поднимаются до уровня добродетелей и находят свою моральную нишу.
С упадком телеологической метафизики и аксиологии «естественное развитие» морали приняло более чисто функционалистскую форму.(Развитие не было вызвано потенциальным телосом или конечной точкой; скорее, оно предвещает эту конечную точку, умело обращаясь с соответствующими средствами.) Можно спорить, это требует, чтобы моральное развитие было переосмыслено как распределенная собственность, пересекающая различные области. Одна может быть этикой перфекционизма, вторая — функциональной психологией, на которой она основана, и, в-третьих, адаптивными потребностями, каждая из которых служит индивидууму и обществу (Puka 1980). В таком сочетании нравственное развитие становится естественно мотивированным стремлением выполнять те предписания, которые побуждают нас воспитывать и выражать определенные добродетели.Это добродетели, которые, в свою очередь, создают эффективную личность и превосходный общий характер, способствуя процветанию прогрессивного общества.
Чтобы избежать замкнутости, такие натуралистические взгляды исторически стремились различать дескриптивно и нормативно «естественные» психологические процессы, то есть между нормальными и адаптивными. Они еще больше пытались отличить «адаптивный» от «морально подходящего или желаемого». И их перфекционистский этический компонент изо всех сил пытался представить переход от минимальных моральных способностей к высоким моральным превосходствам в виде плавного и однородного континуума.Это натянуто, потому что превосходство по своей замечательной природе кажется экстраординарным, а не «естественным»; для достижения этого требуются особые усилия, а не просто формирующий рост.
Там, где такое напряжение терпит неудачу, логика морального развития впадает в различные заблуждения, по-видимому, встраивая моральные нормы в социальные и психологические по указу, а затем пытается выдать попытку за описательную или фактическую. Попытки избежать такого исхода целесообразны, поскольку моральное развитие играет важную роль в этике.
Любая мораль сталкивается с так называемыми напряжениями приверженности. По сути, это напряжение мотивационной рациональности. Главный логический вопрос «Почему быть моральным» имеет реальные версии: зачем действовать так, как мне велят, когда это противоречит тому, чего я хочу, — тому, что меня мотивирует? Зачем бороться за целостную жизнь, когда детская склонность прятаться и плести обещает более легкий путь к веселой жизни? Этот вопрос поднимает перспективу того, что быть интеллектуально моральным является мотивационно неестественным, иррациональным или даже патологическим.То, что соответствует нашему разуму, скорее всего, не соответствует всему спектру наших мотивов (некоторые из которых сильнее разума), которые, чтобы быть разумными, следует принимать во внимание. Как уже отмечалось, наиболее убедительный психологический ответ таков. «Потому что поступать правильно — это то, что на самом деле приносит наибольшее удовлетворение в целом: нас спонтанно тянет к этому на всех уровнях потребностей, желаний и интересов, тем более, что мы растем. Моральная целостность дает большее чувство собственного достоинства и личное удовлетворение, чем материальные приобретения и социальный статус. Таким образом, с моральной точки зрения нам нужно следовать нашим постоянно растущим склонностям, чтобы делать то, что мы должны, прилагая небольшие дополнительные усилия, чтобы поддерживать и расширять эти склонности.Дополнительные усилия окупаются в десять раз, чтобы сделать нас лучше, чем мы есть ».
В этом отношении моральное развитие является для этического перфекционизма тем же, чем психологический эгоизм для этического эгоизма. Он делает превосходный характер и добродетели естественными, относительно легко достижимыми, удовлетворяющими и, следовательно, мотивационно рациональными. Безнравственность не кажется нам здесь настолько желанной, что ее нужно запрещать. Вместо этого он представляет собой лишь прохладное влечение, заметное ослабление и, следовательно, нежелательный слепок в целом.Однако естественное развитие нравственности может служить любому типу этики, перфекционистской или иной, обеспечивая необходимые психологические ресурсы для выполнения любых рекомендуемых ею обязательств и занятий. К сожалению, ни древние телеологические взгляды на моральное развитие, ни их функционалистские последователи не детализировали предполагаемые процессы психоморальной эволюции. Они также не прояснили отношение природы к вовлеченному воспитанию. Это указывало на необходимость обширных эмпирических исследований.
Недавняя философская история дала редкий намек на моральное развитие в книге Ролза (1972) «Теория справедливости ».Как и Кант до него, Ролз воздал должное видению Руссо морального сотрудничества. Такое сотрудничество — это естественный способ гуманизации и цивилизации человечества, а не просто институционализация цивилизационного намерения человечества стабилизировать и защитить его. Но мы видим, в руках Ролза, в какой степени поддержка этических предписаний с психологическими наклонностями отступила под угрозой, исходящей от натуралистической ошибки и других категорийных ошибок. Ролз признает только логическое требование, чтобы только социальные институты оставались совместимыми с фактами человеческой психологии и ее развития, так что социализация каждого последующего поколения в институтах правосудия будет осуществимым предприятием, гарантирующим соблюдение.Он не обращается к моральному развитию за моральной поддержкой, обосновывая ценностные рецепты на его фактах.
Ролз опирался на донаучное описание нравственного развития (Руссо Эмиль ), когда целая область социальных наук предоставляла эмпирически обоснованную альтернативу. (Это поле находилось в нескольких минутах ходьбы от офиса Ролза в Гарварде). Мы видим здесь нежелание философии основывать устойчивую теорию на текущем состоянии программ эмпирических исследований. (Куайн поплатился за то, что слишком сильно возложил эпистемологию Word и Объекта на скиннеровскую психологию оперантной обусловленности.) Но мы также видим скептицизм и противоречия, которые характерны для области исследований морального развития и его путеводной звезды, Лоуренса Кольберга. Философия с благодарностью приняла лестную роль руководства в разработке плана исследования Кольберга и интерпретации данных. Но предполагаемые предпочтения Кольберга одной конкурирующей философии перед всеми остальными имели привкус идеологической приверженности. Это также вызвало философские крики, когда кантианство получило эмпирическое подтверждение, в то время как утилитаризм, интуиционистская теория добродетели и тому подобное не получили подтверждения.Неужели эволюция действительно выбрала категорический императив Канта как нашу расовую судьбу? Название первой этической монографии Кольберга не смягчило философского гнева: «От сущего к будущему: как совершить натуралистическую ошибку в изучении нравственного развития и избавиться от этого».
4. Эмпирическая философия (когнитивно-развивающий подход)
Говоря современным языком, «нравственное развитие» — это исследовательская специальность когнитивной психологии и психологии развития с сопутствующими исследованиями в области антропологии, когнитивной науки, социальной и политической психологии, права и образования.Тесное исследовательское партнерство с теоретиками морали с самого начала ознаменовало развитие этой области. Исследователи отслеживают развитие систем компетентности в интерпретации, суждении и решении моральных проблем. Эти когнитивные системы включают в себя эмпатические и социальные способности к принятию ролей, которые способствуют межличностным переговорам, отношениям и сообществу (Селман, том 2, Хоффман, том 5, 7) [(Ссылки с номерами томов в тексте относятся к серии Моральное развитие: A Сборник)].
Но они не охватывают столько личности, социальности или характера, сколько первоначальные телеологические представления о человеческой природе.Попытки найти что-либо подобное естественному развитию в такой широте человеческой психологии и личности эмпирически не увенчались успехом.
Эмпирические исследования, которые так сильно полагаются на ведущие философские концепции, различия и методы анализа, не могут не интересовать философов. Его результаты имеют прямое отношение к философским дебатам, предполагая важную роль философии в научной практике. Пиажеское определение области морального развития плодотворно проводит различие между моралью, моралью, этикой (как в профессиональных кодексах), культурным этосом и этикой (как «достойная жизнь.»). Нормативное мышление и рефлексивное мета-познание также тщательно различаются в рамках самого познания здравого смысла. Исследования сосредотачиваются на явлениях, которые обладают достаточной внутренней стабильностью и связностью, чтобы можно было сказать, что они развиваются — претерпевают изменения, сохраняя при этом идентичность, и развиваются по своей собственной воле. (Это контрастирует с формированием внешнего вида, которое со временем вытесняет более раннюю версию с чем-то похожим преемником.) Большое внимание уделяется также демонстрации того, что моральные качества наблюдаемых явлений улучшаются, а не просто функциональная сложность психологического состояния. структура, в которую он встроен (Kohlberg 1981).
Нормативная теория морали помогает разработать основные инструменты исследования морального развития (постановка исследовательских дилемм и интерпретация результатов). Морально-философские концепции используются для определения категорий эмпирического кодирования (идентификации) и оценки (рейтинга) по проблеме, суждению, обоснованию или принципу. Успех этих категорий предполагает, что структурная адекватность моральной теории частично проистекает из функциональности ее логики в здравом смысле и на практике. Это делает те теоретические представления об этике, которые возникают из «взвешенных моральных суждений», больше, чем кабинетное доверие.Более того, это предполагает, что трудности, с которыми приходится сталкиваться при применении моральных принципов к социально-моральным вопросам, стоят усилий и должны оказаться преодолимыми с помощью усилий. От морального суждения к теории проложены пути, по которым следует идти в обратном направлении.
Очевидно, общие моральные принципы и их логическая прескриптивность сами по себе мало говорят о осуществимости этики. Таким образом, философ должен приветствовать любое эмпирическое объяснение, которое делает рассуждения мотивирующей и практически эффективной силой.Сторонники морального развития подробно описывают различные способы, которыми концептуальная компетентность сама по себе мотивирует принципиальный выбор и действие, а также взаимодействует с моральными эмоциями. Обнаружение эмпирических свидетельств отдельного принципа компетентности-мотивации является большим подспорьем для теорий практического разума и намерения в целом, учитывая, насколько важна концептуализация для человеческой компетентности и адаптивности. Демонстрация тесной взаимосвязи между причинами и эмоциями, мотивацией компетентности и принципами интереса (принцип удовольствия, закон эффекта или подкрепления) еще больше подкрепляет этот аргумент.
Но философская награда нравственного развития идет дальше. Стремление отличать факты от оценочных суждений оттолкнуло современную психологию от объяснения морали. Приняв грубо редукционистские позиции, бихевиористы изображали мораль как внешнее соответствие господствующему духу социальной среды человека. Фрейдисты, в свою очередь, изображали мораль как комбинацию иррациональных сил, порожденных биологическими влечениями, в сочетании с защитным эго-защитным сопротивлением перед лицом социальных угроз и давления.Эти изображения не только создают разрыв между моральной философией и психологией, на которой ее взгляды должны опираться на практике, но и между теорией морали и социальной наукой в целом.
Когнитивный подход к развитию восстановил роль разума и различающих эмоций в моральном выборе. Это обеспечило центральную роль самоопределению и, к тому же, отчетливой моральной автономии. Когнитивные исследования детально отслеживают психологические процессы, с помощью которых дети бессознательно, но самоконструктивно воссоздают свои собственные системы мышления и себя.Поступая таким образом, они сопротивляются принуждению унаследованных и социализированных влияний, достаточных для того, чтобы получить контроль над своим мышлением — фактически использовать эти силы в качестве сырья для структурирования своего мышления. Прослеживание этих процессов предоставляет эмпирические доказательства того глубокого, двухуровневого самоопределения, на котором может стоять даже самая рационалистическая и ориентированная на автономию философская этика кантианства. Более реалистичное и смешанное понятие «познание» в психологии также предлагает способы преодоления собственного доэмпирического разрыва философии между рационализмом и эмотивизмом или связанными с ним волюнтаризмом и детерминизмом.
Дальнейшие исследования мета-познания показывают, что даже здравый смысл различает заинтересованные ценности, моральные условности и автономную мораль. В нем первые изображены как просто заинтересованные и условные, как морально произвольные и относительные, похожие на вкусы и прихоти. Последнее, напротив, требует аргументированной поддержки и подтверждающих свидетельств (Туриэль, т. 2, 4). Здравый смысл идет дальше, приписывая людям отчетливую моральную ответственность за их самостоятельный выбор и автономное самовыражение (Blasi 2004).
Хотя древние философские взгляды ставили нашу психику на место водителя «естественного развития», они также обеспечивали руководящую роль окружающей среде. В этой модели адаптации социальная среда не только «поливала» наш внутренний рост, но и обеспечивала каналы, по которым он развивался должным образом. Если общество и природа не останутся в пределах «нормального», «гражданского» или даже доброжелательного диапазона, наш личный рост и характер станут чахлыми. С современной психологией, разделенной на защитников окружающей среды или генетиков по вопросам развития, когнитивистское возрождение социально-интеракционистской и моральной перспективы адаптации стало решающим нововведением.
5. Моральные этапы рассуждения
Жан Пиаже (том 1) признал достоинства попытки свести развитие к природе или воспитанию. Это испытанная и верная стратегия теоретических исследований в науке и философии, отражающая достоинства объяснительной экономности. Пиажецы приписывали роль социализации в развитии моральных идеологий и эмоций. Они увидели важность вины, стыда и гордости в укреплении преобладающих норм добра и зла, а также в развитии эго-идеалов и отрицательной системы совести, чтобы избежать порицания со стороны социальных властей.Но они признали, что даже самые оптимистичные прогнозы такого бихевиористского и фрейдистского потенциала далеки от того, чтобы уловить изощренное моральное обсуждение и решение проблем, не говоря уже о межличностных переговорах и отношениях
.Пиаже представил третий фактор, когнитивную схему или систему, которая опосредует взаимодействие биопсихологии и социализации. Он попросил детей описать свои намерения и поведение, свои цели и стремления, а также то, как они их понимают.Таким образом, сторонники Пиаже на протяжении десятилетий доказали, что дети конструируют свою моральную реальность во многом так же, как они конструируют свою физическую реальность и эпистемологию, организуя концепции как практические инструменты для эффективного взаимодействия с миром. Метафора «инструмента» была особенно привлекательна, когда мы наблюдали непрерывность между использованием наших конечностей и координацией наших телесных движений в младенчестве, а затем использовали наши концептуальные категоризации реальности и координировали их использование с помощью «логических» операций.Пиажеи также продемонстрировали, что постоянные улучшения этих операционных систем могут быть изображены структурно, используя законы логики высказываний. Это значительно улучшило практический взгляд на то, что казалось абстрактной и чрезмерно общей теорией.
Однако, прослеживая последовательности стадий в развитии логического и научного мышления, Пиаже обнаружил только две в некоторой степени взаимосвязанные системы естественно развивающегося морального мышления. «Гетерономная» фаза детства обусловливала право и ответственность конкретными интересами.Основное внимание уделялось соответствию утвержденным социальным соглашениям как средству их выполнения. Взрослая «автономная фаза» проявляла большую заинтересованность в правильных поступках как таковых в рамках общих целей. Эта фаза возникла по мере того, как дети стали критически и самокритично относиться к своим общепринятым моральным убеждениям и поддерживающим их социальным институтам, а также по мере того, как они начали сравнивать различные возможные моральные политики и практики друг с другом, интуитивно осознавая виды социальных целей, которым они должны были служить.Способность интуитивно понимать эти цели даже перед лицом скудной и вводящей в заблуждение информации — одно из наших великих естественных достижений. Он обеспечивает интригующую поддержку тем морально-политическим теоретикам, которые считают, что модель общественного договора этики и справедливого правительства — это что угодно, только не интеллектуальная выдумка, которую классические авторы считали. Тем не менее, с Пиаже неясно, была ли возвращена древняя философия нравственного развития и ее включение в естественное развитие человеческой личности.
Лоуренс Кольберг решил исследовать, есть ли гораздо больше деталей и изощренности в естественном развитии морального мышления. И он упорно продолжал это необычное расследование до своей смерти, примерно тридцать пять лет спустя. Привлекая сотни коллег к своей эмпирической и образовательной миссии по всему миру, он фактически утвердил нравственное развитие как область. Подход Колберга и по сей день занимает центральное место в поле, не имея сравнимых соперников, кроме скептицизма.Однако многие исследования проводятся с использованием более простого устройства (DIT), разработанного Рестом и его коллегами (2000), которое также дает результаты по большему количеству компонентов морального суждения, чем MJI Колберга. Продолжающаяся программа кольбергов и нео-кольбергов наиболее известна техникой собеседования с моральным суждением, которая привела к особой шестиэтапной теории морального суждения, а также к образовательным программам, разработанным для наставления городских студентов и заключенных из групп риска, и, в частности, за «противоречивость». Философы активно участвовали в дебатах о моральном развитии, что сделало работы Кольберга одновременно широко известными и печально известными с точки зрения этики.Возможно, он должен быть известен прежде всего тем, что его плохо понимают и критикуют.
Диапазон философской критики, которая, по мнению некоторых, дискредитирует Кольберга, страдает двумя основными недостатками. Они не учитывают вероятность того, что ключевые модели интерпретации и утверждения Кольберга необязательны в его теории развития. Они также не пробуют альтернативную позицию, которую предпочитают (позиция Колберга, как утверждается, предвзято), чтобы увидеть, имеет ли это существенное значение для соответствующих выводов.Это нарушает нормальную философскую политику меткого анализа. Эти недостатки предполагают пренебрежительное предубеждение к теории Кольберга, основанное, возможно, на преобладающих интеллектуальных идеологиях. Современное мышление не приемлет очевидного ограничения сложных систем или негибкого (иерархического) упорядочения сложных процессов. Удручающе случайное использование Колбергом философских методов и чрезмерное использование философских понятий подтверждают такое предвзятое суждение.
Даже беглое наблюдение предполагает, что философские самоописания Кольберга действительно необязательны, оставляя эмпирически обоснованное ядро его теории в действии, и что его оценка результатов может быть выполнена с использованием ряда объяснительных и метаэтических стандартов (Puka vol.4, Колби, Кольберг. et. al. 1987). Колбергу не нужно утверждать, что наблюдаемое развитие происходит на унифицированных стадиях, которые иерархически интегрированы и возникают в инвариантной последовательности, что они достигают высшей стадии определенного вида или что стадия развития и фиксируемая им мораль являются «естественными» или «универсальными». в любом межкультурном смысле. Ведущие теории когнитивного, эгоистического и социального развития не делают заявлений такого рода, и тем не менее считаются адекватными и ценными без них.Философы должны уметь отличать теорию развития, основанную на данных, от дальнейших теоретических утверждений относительно этического значения определенных открытий.
Наиболее сильное и наиболее критикуемое философское утверждение Колберга о том, что справедливость и права являются центральными понятиями морали, является наиболее очевидным. Многолетние сценические описания Кольберга сосредотачиваются на различных моральных концепциях или темах на каждой стадии, таких как благоразумие, доброжелательность или улучшение общественного благосостояния.Их даже так называют. Лишь на пятнадцатом году развития хорошо известной теории стадии Кольберг даже серьезно попытался найти «операции правосудия», работающие на каждой из стадий (Colby and Kohlberg 1987).
Еще более фундаментальное утверждение Кольберга о том, что моральное развитие может быть обеспечено только там, где мораль не относительна, кажется необязательным. Моральные суждения могут стать относительно развитыми, как и эстетические и кулинарные суждения. Ясно, что существуют более и менее развитые вкусы и вкусы, которые считались бы моральными, если бы это было главным образом вопросом вкуса.Возможно, самая ценная услуга, которую оказали Рест и его коллеги (2000) при подведении итогов своих двадцатилетних нео-кольбергских исследований, — это представление данных без смелых заявлений Колберга, показывающих, что последовательность этапов сохраняется.
6. Философский метод исследования
Основываясь на литературе по моральной философии, Кольберг выдвинул гипотезу о том, что справедливость как честность была центральной моральной концепцией, а также что разрешение конфликтов и содействие взаимному сотрудничеству были ее главными целями и признаками адекватности.Таким образом, Кольберг представил экспериментальным испытуемым сценарии моральных конфликтов и сотрудничества, записав их стратегии решения возникающих дилемм. (В первоначальном лонгитюдном исследовании 52 человека из частной школы для мальчиков в Чикаго опрашивались каждые 3-4 года в течение 35 лет (Colby and Kohlberg, 1987)). Вопросы опроса также бросили вызов этим стратегиям, чтобы выявить наивысший уровень способностей испытуемого по сравнению с текущими показателями. В дополнительных вопросах интервью испытуемым задавали вопросы о справедливости, праве, правах, ответственности, равенстве, вине, противопоставлении закона морали, ценностям и идеалам, соблюдению обещаний и лояльности, доброжелательности и любви в семейных отношениях и дружбе (Kohlberg 1984).Эти дилеммы и вопросы предоставили респондентам возможность сформулировать свои ответы с разных социальных точек зрения и в рамках разных социальных единиц, от первичных и интимных отношений до социально-институциональных и международных перспектив.
После кодирования записанных ответов на интервью (в логических, социальных и моральных категориях) Кольберг и его коллеги искали закономерности. Их особенно интересовало, можно ли сопоставить шаблон стадий Пиаже с логическими, социально-перспективными и моральными аспектами реагирования.Результаты показали шестиступенчатую последовательность таких стадий, начиная от (а) до условного уровня, на котором дети думают эгоистически или инструментально, используя друг друга, чтобы получить то, что они хотят, до (б) условного уровня, на котором соответствие институциональные практики группы сверстников и общества являются ключом к поддержанию групповой солидарности и стабильности для (c) пост-конвенционального уровня, на котором мораль рассматривается как взаимно созданный институт, служащий определенным общим и возвышенным целям — некоторые достигнуты, некоторые все еще преследуются .Пост-конвенциональный уровень демонстрирует здравый смысл, напоминающий обоснования взаимного уважения к людям, правила утилитаризма и либертарианских прав.
Неэмпирическое теоретизирование Колберга оскорбило философскую чувствительность, заявив, что эти открытия постконвенциональной морали особенно подтверждают адекватность ведущих моральных теорий. Философам казалось достаточно маловероятным, что естественный отбор позволил нам воспроизвести Канта, Милля и Локка, пытаясь иметь дело друг с другом.С другой стороны, казалось маловероятным, что только эти три человека открыли и изобразили наше универсальное моральное наследие. Утверждение, что таким образом удалось преодолеть натуралистическое заблуждение — через несколько десятков клинических интервью со школьниками из Чикаго, — тоже казалось немного смелым. Здесь упускается из виду очевидное. Вне внутренних дебатов философов-моралистов неясна целесообразность построения общих объяснительных теорий в такой практической области, как этика. Также неясно, могут ли такие теории служить полезными ориентирами для выбора и действий.Таким образом, убедительные доказательства того, что теории еще больше улучшают и развивают мышление, которое эффективно работает над реальными моральными проблемами, должны быть долгожданной новостью.
Менее известны философам наблюдения Колберга над процессом развития и его сверхъестественным сходством с построением интеллектуальной теории. Эти же наблюдения могут предложить взаимную поддержку здравому смыслу и интеллектуальному поиску «единых теорий» или понимания. Процесс развития, оставленный за рамками традиционных описаний, начинается с исследования методом проб и ошибок и экспериментального наблюдения, затем дифференциации элементов и наблюдаемых отношений между ними в поле наблюдения.Затем эти элементы и отношения интегрированы в посредством всеобъемлющих оснований или принципов, предназначенных для их объединения и достижения тесного соответствия между когнитивной структурой и структурой окружающей среды. Достигнутое соответствие оценивается функционально, проверяя прогностическую достоверность познания на практике. Такое тестирование является частью общей обработки или ассимиляции информации в рамках достигнутой ступенчатой структуры. Это выражает текущие уровни компетентности до тех пор, пока не будет замечена (дифференцирована) противоречивая информация.Такая информация затем редукционистски ассимилируется со структурой до тех пор, пока расхождения не станут слишком большими и многочисленными. Затем структура частично ослабляется или разбирается ( дисбаланс ), так что существующие обоснования могут работать более специальным образом, собирая вместе новые ответы там, где это необходимо. Также добавляются дополнительные специальные принципы работы до тех пор, пока не будет сформирована новая, более унифицированная и согласованная операционная структура. Когда это произойдет, мы завершим этап-переход.Затем снова начинается процесс дифференциации, аккомодации, интеграции и ассимиляционного равновесия.
Хотя все эти процессы являются самоконструкциями, все они происходят совершенно бессознательно. Это говорит кое-что замечательное о наших доинтеллектуальных способностях и распорядках, делая тренированный философский интеллект менее эффективным.
7. Философская интерпретация результатов
Вооружившись этими наблюдениями за стадиями и процессами развития, Кольберг сделал ряд общих выводов.Они считали свое неизменное моральное и психологическое развитие, их спонтанность (необразованность) и самоконструктивность, а также их универсальность. Помимо запуска программы межкультурных исследований, Кольберг снова обратился к философской литературе на предмет стандартов логической, нормативной и метаэтической адекватности. Оценивая многовековые дебаты, Кольберг пришел к выводу, что формальные кантовские критерии менее проблематичны, чем альтернативы. И он установил их в качестве меры морального прогресса в развитии, описывая, как каждая стадия более точно соответствует им (Kohlberg 1981).
Множество комментаторов позже обвинили методологию Кольберга в формалистическом, кантианском и либерально-эгалитарном уклоне. В таких обвинениях есть смысл. В конце концов, Кольберг не экспериментировал с использованием других метакритериев для оценки морального прогресса. Он не проявлял осторожности со стороны других социологов, которые заимствовали предпочтительные теории из других дисциплин, используя их более гипотетически и экспериментально. Тем не менее, такая критика игнорирует более сильную и обобщаемую оценку, предложенную Колбергом: поэтапные сравнения, в которых возрастающая полнота и инклюзивность отмечают моральную адекватность.Здесь каждый новый этап рассуждений, каждая операционная система, как было показано, добавляет основной тип принципиальной операции, которая выполняет жизненно важную функцию решения проблем . При этом на каждой сохранились наименее проблемные конструкции и операции всех предыдущих этапов. Здесь задействована в основном восходящая оценка, измеряющая прогресс от базовой неадекватности и незавершенности как психологической, так и моральной обработки. Примеры могут включать не рассмотрение социального или межличностного измерения проблемы, не рассмотрение роли ключевых ценностей, добродетелей или обязанностей, которые любой концептуальный анализ сочтет уместными.
Применительно к более поздним стадиям рассуждений такие оценки привлекают очень основные и общие критерии адекватности среди конкурирующих этических взглядов. По сути, они соответствуют подходу Пиаже к измерению зрелого логического мышления. Такое «формально-операциональное» мышление демонстрирует способность рассматривать все соответствующие причинные возможности с наиболее релевантных точек зрения, необходимых для решения широкого круга научных проблем.
Стоит отметить, что последовательность этапов Кольберга, вероятно, соответствует конкурирующим метаэтическим показателям, например.ж., по рутинно-утилитарным критериям квазителеологической, квазиинтуиционистской формы. Это верно, по крайней мере, до тех пор, пока взвешенные полезности или правила делают упор на справедливость и права, как у Милля или Бентама с оговоркой «каждый должен засчитываться за одного». Есть веская причина предпочесть такой утилитарный подход; вечный список критики утилитаризма призывает к этому. Утилитаризм не в состоянии обеспечить минимальную справедливость и равенство, рассматривать такие и другие соображения как морально неотъемлемые и не подлежащие обмену, создавать моральные разногласия, которые устанавливают верхние пределы обязательств и нижние пределы приличия, чтобы обеспечить надлежащее место и защиту индивидуальной автономии и как.Хотя Кольберг никогда не пытался провести такой анализ, те, кто критиковал его отсутствие, даже не предложили, почему его сложно выполнить.
В то время как Кольберг изначально заявлял о шестой и высшей ступени морального развития, которая ставила кантианское уважение и права личности на первое место. Но его исследовательская программа в конечном итоге отказалась от этого открытия. Текущие всемирные исследования в сочетании со статистическим повторным анализом существующих данных лишили легитимности значимости многих наблюдений на этапе 6, оставив слишком мало надежных данных для заявлений на этапе 6.Это помещает высшую эмпирическую стадию теории Кольберга в то же место, где после двух столетий споров оказалась основная моральная философия — с двумя главными конкурирующими наборами принципов, один из которых способствует развитию общественного благосостояния и добродетели, а другой — взаимному уважению. личная свобода. Они сопровождаются рядом интуитивных обоснований, касающихся благ общества, межличностной ответственности и лояльности, равных экономических возможностей и терпимости, а также различных добродетелей дружбы.Такое этическое положение приближается к квазиинтуиционистским критериям утилитаризма правил, по крайней мере, так же, как оно приближается к кантианским, деонтологическим критериям.
Присутствие оснований для межличностных отношений и добродетели в более позднем моральном развитии часто упускается из виду. В самом деле, собственные сценические описания Кольберга преуменьшают их значение, сосредотачиваясь на том, что является новым и отличительным на каждой более поздней стадии развития, а не на том, что в целом сохранилось от более ранних стадий. Общие этические принципы являются нововведением на более поздних стадиях, поскольку они отражают более широкую социальную перспективу.Этот вводящий в заблуждение акцент на сценических изображениях считался необходимым из-за истории сценической системы оценки в исследованиях. Счетчики постоянно путали схожие моральные доводы, выраженные в смежных сценических терминах. Таким образом, на каждом этапе нужно было подчеркивать отличительные сценические качества. Философские критики, которые не погружаются в эмпирический исследовательский проект и его требования, полностью упускают из виду вопросы такого рода, не обращая внимания на способы, которыми эмпирически основанная теория не может быть изменена просто для достижения концептуальных целей, таких как нейтральность или элегантность.
8. Критические особенности
Критики справедливо винят в чрезмерной интерпретации первоначального исследования Кольберга, а также в преувеличении его утверждений относительно достоверных данных. Качественное исследование, как правило, плохо защищает от специфических интерпретационных предпочтений автора, помогая формировать само содержание наблюдательных «данных». Осознавая это, Кольберг со временем пригласил еретиков и критиков его взглядов в свою центральную исследовательскую группу. Его концептуальные интерпретации были радикально повторно проанализированы в 1980-х годах в поисках консенсуса между дюжиной идеологически конфликтующих кодировщиков и счетчиков, согласованно работающих вместе.
Изначально Кольберг не контролировал ни свой качественный метод исследования, ни процесс построения теории на предмет предвзятости. Сложнее всего оказалось укротить идеологические (либеральные) и гендерные (мужские) предубеждения. Программу Кольберга нельзя законно винить просто за то, что она имеет конкретную направленность: она не обязана затрагивать все разнообразие актуальных тем моральной психологии. Но он явно не смог рассмотреть явления, которые сильно взаимодействуют с исследуемыми, изменяя их природу.Следует исследовать определенные моральные эмоции, которые помогают установить когнитивную ориентацию, собрать важную информацию (Блюм, 1980) или способствовать моральному самовыражению и отношениям (Гиллиган, том 6). Сочувствие и сострадание следовало исследовать наряду с когнитивным восприятием ролей и перспективным подходом, поскольку как моральные компетенции они вряд ли будут действовать по отдельности (Хоффман, том 7). То же самое можно сказать и об отношении морального познания и мета-познания на более высоких уровнях развития (Гиббс, т.4, 5). Кольберг следовал за Пиаже в понимании морального развития лично и психологически, не исследуя серьезно этот феномен как межличностный или реляционный процесс, прежде всего, или как процесс, относящийся в первую очередь к небольшим сообществам. Такие очевидные недостатки возглавляют виртуальный каталог заряженных недостатков, некоторые из которых представляют особый философский интерес.
Методологический : (1) Эмпирические исследователи должны искать собственное мнение своих испытуемых о том, что включает в себя мораль и когда она прогрессирует или опускается.Моральная значимость и адекватность не должны определяться «опытными» теоретиками исключительно на теоретических основаниях, интеллектуально ограничивая объем и определяя акцент исследования. (2) По крайней мере, один опрос (Гиллиган и Мерфи, том 4) показывает, что испытуемые спонтанно воспринимают мораль как установление ценностных приоритетов или стремление к идеалам при понимании морали, а также как определение того, кем они являются. Тестирование способностей субъектов разрешать конфликты интересов не затрагивает эти (телеологические) моральные чувства.(3) Использование мужской выборки в первоначальном, центральном и продолжающемся исследовании нравственного развития Кольберга не только неприемлемо с точки зрения современных исследовательских стандартов. Вместо этого, учитывая накопленные данные о гендерных различиях, результаты следует радикально переосмыслить как прослеживание прежде всего нравственного развития мужчин, а не естественного или человеческого развития. (4) Системно-стадионная модель нравственного развития подвергает насилию данные, которые показывают, что большинство испытуемых получают баллы на двух, а иногда даже на трех смежных «стадиях» (из пяти).Это говорит о том, что люди остаются распределенными по всему диапазону своего развития на протяжении большей части своей жизни в рыхлой конфедерации рациональных оснований и убеждений. (5) Просьба к испытуемым сначала разрешить моральную дилемму, а затем обосновать свой выбор не сосредотачивается на моральном мышлении или умении решать проблемы, а на способности объяснять или оправдывать суждения. Такой подход не может даже отличить оправдание от самообманчивой рационализации.
Концептуальный : (1) Из-за множества культурных и эпохальных влияний на познание, должны были существовать концептуальные гарантии, чтобы гарантировать, что американские исследования морального развития не будут чрезмерно отражать западную идеологию.Это включает в себя наследие англо-американской идеологии «общественный договор» или «естественные права» (Салливан, том 4). (2) Определение адекватных моральных суждений как решающего разрешения конфликтующих интересов или обязанностей не позволяет исследовать нерешающие, неконфликтные моральные компетенции и их адекватность. Сюда могут входить попытки избежать или обойти моральные дилеммы из-за вреда, причиненного некоторым сторонам путем их решения, или попытка упредить моральные дилеммы посредством диалога и переговоров, направленных на изменение предшествующих интересов вовлеченных сторон (Gilligan and Murphy vol.6). (3) Интерпретация моральных реакций в исключительно структурных или системных терминах, организованных по общим принципам, игнорирует интуиционистские и плюралистические этические соображения. Он также игнорирует эмоциональную чувствительность и интеллект, тем самым сильно искажая профиль нравственного развития. (4) Сосредоточение исследований морального развития на рассуждениях, а не на чертах, вызывающих экспрессивное поведение, упускает из виду то, что является адекватностью морального развития. Наблюдаемый разрыв между суждением и действием позволяет рассудителю высшей ступени быть лицемером высокого уровня, самообманом и негодяем (Straughan vol.4). (5) Большое смешение моральных и политических взглядов, а также сходных моральных и политических концепций, по-видимому, происходит на более поздних стадиях развития, как в некоторых философских теориях. Интерпретируем ли мы это как естественную развивающуюся компетентность или некомпетентность? Он терпит неудачу в когнитивной дифференциации, но, по-видимому, разделяет тенденцию, обнаруженную в экспертных этических теориях.
Кольбергианцы часто проверяли и приспосабливали арсенал критики в их адрес. Таким образом, они пришли к выводу, что диалектика дебатов является центральным естественным ходом своей исследовательской программы.То, что они поглощают многих критиков своей исследовательской группой, добавляет правдоподобия этому изображению. Однако некоторые критические замечания еще не были рассмотрены и должны быть рассмотрены. Однако, поскольку философы, похоже, не знают, на более поздних этапах исследовательской программы Кольберга, возможно, возникла наиболее сложная с психометрической точки зрения система кодирования и оценки, известная качественным исследованиям (Colby and Kohlberg 1987). Эта система предлагает наиболее сложную доступную интеграцию концептуальных и эмпирических оценок для интерпретации данных и вывода из них выводов, и, возможно, дала самые впечатляющие результаты из любой исследовательской программы в области когнитивного развития или моральной психологии, значительно победив основных оппонентов (Kurtines и горе об.4).
Кроме того, первоначальное 30-летнее исследование Кольберга, начатое с наименее сложной методологии и наименьшего количества средств контроля смещения, недавно было подвергнуто тщательному эмпирическому повторному анализу Эдельштейном и Келлером (том 5), который неожиданно подтвердил большинство оригинальных выводов Кольберга. Как уже отмечалось, двадцатилетние параллельные исследования с использованием совершенно иных исследовательских мер, чем у Кольберга, также подтвердили основные выводы (Rest, Narvaez et al, 2000). Сторонники этого нео-кольбргианского подхода подробно описали роль моральной структуры в восприятии и интерпретации моральных проблем, а также функцию моральных концепций и обоснований среднего размера, которые приближают сценическую логику к реальным случаям, чем универсальные принципы (Rest, Narvaez, Бебо и Тома 2000).Каждый год сообщается о нескольких крупномасштабных кросс-культурных исследованиях, проверяющих как утверждения Колберга, так и выдвинутые против них обвинения в предвзятости. Базовая последовательность нравственного развития проверяется в каждом (см. Новые исследования в области нравственного развития ).
В свете таких открытий философские критики должны ответить на вопрос, который слишком долго откладывался. Если теория стадий Кольберга ошибочна и неверна по основным пунктам, как мы можем объяснить массивные данные, накопленные за полвека, которые постоянно и неожиданно подтверждают ее утверждения? После десятилетий методологической и концептуальной критики, почему изображение нравственного развития не приблизилось к тому, чтобы быть опровергнутым?
Критическая теория может быть использована для ответа, рассматривая исследования Кольберга как повторение социализированных идеологий западных (индивидуалистических, доминирующих мужчин, индустриально-капиталистических) обществ, обнаруженных у его социально промытых мозгов субъектов.Но это говорит о концептуальной возможности. Никаких конкурирующих аккаунтов не предлагается. Более того, он страдает от гораздо большего количества эмпирических недостатков и концептуальных скачков, приписываемых Кольбергу критиками, осуждающими его по его собственным стандартам. Тем не менее, Кольберг часто предупреждал последователей не воспринимать «эти этапы» слишком серьезно. Как ученый он предполагал, что будущие исследования изменят текущие открытия. Изображение нравственного развития изменится и дальше, когда каждая область естественного когнитивного развития будет в конечном итоге интегрирована в общую теорию когнитивного развития эго.
9. «Другой голос» Заботы
Из более конкретных критических замечаний, исходящих от критической и культурной теории, одна дружественная к феминисткам версия получила наибольшее внимание, особенно за пределами исследовательской психологии. Более примечателен редкий и богатый альтернативный взгляд на моральное развитие, сопровождавший его: забота против справедливости. Действительно, тема заботы предлагает особенно многообещающий портрет того, как этика доброжелательности выглядит на практическом уровне, в повседневной жизни. Как таковая, она представляет собой гораздо более сильного поборника традиции доброжелательности, чем чрезмерные воззрения, такие как утилитаризм или устаревшие интуиционистские теории добродетели.Феминизм смотрит на теорию добродетели на свой страх и риск, поскольку, среди прочего, традиционная теория черт характера получила очень слабую эмпирическую поддержку. И концептуализация традиционных добродетелей предшествовала как исследовательской психологии, так и тщательной интроспективной или глубинной психологии, которая ей предшествовала. Тема заботы исследуется как набор интерпретирующих навыков и чувств, склонностей и привычек, которые легко наблюдаются и проверяются. Кроме того, забота не только более реалистична, чем ее главная альтернатива добродетели, агапе, но и проявляет такую безусловную любовь как своего рода доброту-мачизм.
Кэрол Гиллиган (1982) утверждала, что исследования Колберга, как и исследования Пиаже и Фрейда, отражают мужской взгляд на развитие. Находясь на теоретическом уровне, он также сильно заразил методологию исследования Кольберга, сделав качественные наблюдения выполнением предшествующего идеологического пророчества. Возникший в результате взгляд на моральное мышление и развитие — «ориентация на справедливость и права» — чрезмерно абстрагирован, чрезмерно обобщен и эссенциалистичен. Он фокусируется только на основополагающих моральных концепциях и на универсальных законах, а не на морали социальной практики и взаимодействия, которые, как утверждают его исследования, измеряются.. Моральная ориентация, изображаемая на стадиях Кольберга, жесткая, шаблонная или расчетливая и законническая. В личной жизни он холоден, отчужден и безличен, если не манипулировать и карать. Его индивидуализм побуждает к раздору с неясной угрозой насилия. Эти неблаговидные качества проявляются в личном суждении и обвинении, как в социальном порицании, так и в судебном наказании. Но они также проявляются в востребованности конфликтующих прав и в нашем упорном сопротивлении обременительным обязанностям. Здесь обязательства прямо выставляются как моральное бремя, которое нужно нести, так же как права выставляются как требования и «претензии против» товарищей.Ответственность рассматривается как ограничение свободы самовыражения, когда забота — это возможность для искусных отношений и взаимного удовлетворения.
Эти наблюдения о принудительных аспектах справедливости должны вызвать отклик у специалистов по этике, особенно у кантианцев, которые высоко ценят свободу добровольных моральных законов. Бдительность против морализма в среде морали — постоянная составляющая беспристрастной этики. Критически-феминистские этики могут только приветствовать представление о правах и обязанностях как о дубинах и щитах в битве конфликтующих интересов.Что лучше подходит для военной модели человеческих отношений, отраженной в маскулинном «естественном состоянии» и мифе о социальном контракте, лежащем в основе западной идеологии? Нужна ли этика для удаленного сотрудничества против недоверчивых и угрожающих незнакомцев? Должно ли оно образовывать искусственный мост отношений, когда естественные родственные связи слабые, а реляционные ноу-хау неполноценны? Или он может в равной степени служить потребностям улучшения первичных отношений и расширения их охвата как выражение естественной «воли к заботе»? (Кивает 1985).
Гиллиган (и Ноддингс) выступали за непризнанную подтему в нравственном развитии мужчин и в пользу предпочтительной и сравнительно актуальной темы среди женщин, исключенной из исходной исследовательской выборки Колберга. Эта тема «заботы» фокусирует мораль на навыках взаимоотношений — на поддержке, воспитании и помощи, а не на требовании, защите, требовании и принуждении. Зрелая забота показывает большую компетентность в том, чтобы проявлять внимание к другим, выслушивать других и чутко реагировать на них посредством диалога, направленного на достижение консенсуса.Врожденные силы взаимоотношений объединяются для решения моральных трудностей, а не силы индивидуальной изобретательности в решении проблем или совещательной аргументации. В качестве этики добродетели забота также подчеркивает разделение стремлений, радостей, достижений и друг друга.
По сравнению с уникальной продолжительностью существования программы Кольберга, исследования по уходу остаются в зачаточном состоянии, как и ее методология исследования (Lyons, Brown, Argyris et. Al. Vol. 6). Но даже в качестве концептуального постулата (гипотеза другого голоса) забота оказалась чрезвычайно влиятельной во множестве областей, охватывающих литературу, домашнее насилие, консультирование по вопросам лидерства и теорию права.Он собрал множество серьезных критиков в области исследовательской психологии и теории (Уокер, Маккоби и Грино, Лурия, Бребек и Наннер-Винклер, Николс, Тронто, Пука, т. 6), а также лояльных приверженцев и защитников (Баумринд, Браун, Лайонс). Attanucci, том 6). Само отношение заботы к моральному развитию остается неясным, поскольку почти ни одно из значительных лонгитюдных исследований изначально не отражало эту точку зрения, и с тех пор не было добавлено ничего. Три уровня развития точно совпадают с тем, что сама Гиллиган изображает как стратегии выживания — особые стратегические реакции на определенные виды личных кризисов (Gilligan 1982, ch 4).Такие явления сильно отличаются от общих систем компетенций, разработанных для решения моральных проблем в целом. Гиллиган также изображает уровни заботы в формате метапознания Перриана, имеющего больше сходства с этическим и межличностным мета-познанием, чем с моральным суждением первого порядка Пиаже. (Исследования не показывают естественного метакогнитивного развития, по-видимому, в какой-либо области, например, эпистемологической, онтологической, научной, социальной, самооценки). Гиллиган также называет уровни ухода когнитивными ориентациями, а не системами компетенций, что, как показывают исследования, также являются совершенно разными когнитивными явлениями (Perry 1968).
Действительно, «уровни» заботы защищались как явления, полностью отличные от колберговских уровней или стадий, несмотря на то, что в течение двух десятилетий они изображались как составляющие сопоставимый и параллельный путь развития (Brown and Tappan vol. 6). Гиллиган, по-видимому, с самого начала отдает предпочтение изображению «разных реальностей», отмечая, что ориентация на уход, вероятно, представляет собой некую неопределенную смесь биологии, социализации, опыта, рефлексии и когнитивного конструирования. В самом деле, они являются признанной функцией маскулинистской, частично сексистской социализации (Gilligan 1982, Intro, chs.1 и 3). Более того, после их первоначального описания уровни развития заботы редко упоминались в литературе по уходу.
Для философов, однако, размещение изображений заботливого познания рядом со стадиями Кольберга указывает на прогрессивную последовательность, которую может принять такая этика доброжелательности, независимо от того, развивается она естественным образом или нет. Таким образом, он предлагает образовательную программу, которая будет способствовать текущему общественному интересу и междисциплинарному феминизму. Этика заботы имеет исключительную полезность в классе, доказывая, что она гораздо более применима для решения реальных моральных проблем, чем любая так называемая прикладная этика, основанная на моральной философии или сценической структуре.Безусловно, зрелая забота может быть применена к моральным вопросам легче, чем описание пост-конвенционального морального мышления Кольбергом. Учащиеся поражены тем, что осторожность предпочитает откладывать суждения или делать предварительные и скрытые суждения о моральных трудностях, которые со временем требуют межличностной борьбы и переговоров. Многим этика кажется слишком туманной, а этические проблемы — слишком скудной информацией, чтобы позволить принимать решительные, дизъюнктивные решения правильного-неправильного или просто-несправедливого разнообразия.
10.Педагогические последствия
Любой развивающий подход к образованию начинается с этого признания: учителя показывают способы мышления учащимся, у которых уже есть свои собственные очень компетентные способы мышления. И учащиеся будут использовать эти способы мышления для обработки предложений учителя. Более того, многие из представленных взглядов являются интеллектуально усовершенствованными версиями точек зрения, которые студентка разработала в более рудиментарных формах. Таким образом, презентации в классе должны соответствовать существующей системе когнитивных компетенций учащихся.Их дизайн должен привлекать взгляды студентов, даже когда они пытаются улучшить и оспорить эти взгляды, а не стремиться заполнить пустое пространство или реорганизовать плохо заполненное пространство чем-то новым или лучшим.
Учителя, которые преподают материал, не соответствующий приобретенному уровню компетентности каждого ученика, в некоторой степени «бьются головой об стену». Хуже того, их уроки «отскакивают» — их отвергают как непонятные или радикально противоречащие здравому смыслу. Или они искажаются и неверно воспринимаются, чтобы соответствовать операционной системе учащегося.Повышение способности учащегося понимать должно иметь противоположный эффект, побуждая термины понимания учащегося приспособиться к структуре материала, расширяя его категории, добавляя отдельные категории и связывая их друг с другом. Для специалистов по когнитивно-нравственному развитию это означает представление материала, который нарушит текущие условия понимания, побуждая студентов создавать новые. Здесь учитель может только заставить учеников учиться и развивать свои собственные навыки, как предписывают и психология, и этика.
Понятие стадии или унифицированной системы больше всего демонстрирует свою мощь и полезность в этом контексте. Когда философы представляют в классе ряд пост-конвенциональных этических или политических теорий, многие студенты обрабатывают их на общепринятом уровне, систематически искажая их. Они не неправильно понимают эти взгляды в «фактическом» смысле, но понимают их в других терминах. Это искажение еще больше, когда менее образованная часть американской общественности сталкивается с такими учениями, как демократическая терпимость, равенство перед законом, отделение церкви от государства и другие конституционные принципы.
Поскольку сценические структуры тесно интегрированы и охватывают, представляя основную смысловую систему каждого ученика, в ходе обсуждения в классе также многие ученики будут разговаривать друг с другом в одном и том же систематическом смысле. Аргументы, выигранные одной стороной, или консенсус, достигнутый двумя сторонами, могут вовсе не быть тем, чем кажется. Здесь правилом может быть взаимное недопонимание, а не общее понимание. То же самое относится к гражданам или избирателям, участвующим в публичных обсуждениях. Те части обсуждения, которые заканчиваются неразберихой, разногласиями и взаимной неудовлетворенностью, могут быть наиболее продуктивными с точки зрения обучения.И это не просто потому, что они дают пищу для размышлений. Скорее, на более глубоком уровне они могут помочь инициировать или усугубить существующее когнитивное неравновесие. И это продвинет ученика к «аккомодационной реинтеграции» своих идей на более высоком уровне понимания.
Аналогичным образом, студент, чья работа представляет собой «беспорядок» из почти противоречащих друг другу линий мысли, специальных обоснований и тому подобного, может демонстрировать гораздо большую степень обучения, чем тот, кто представляет гладкую и последовательную передачу идей.Бывший студент с тревогой признается, что он / она перепутал ее или себя, связал узлами, ехал туда-сюда. «Я подошел к тому моменту, когда я понял материал намного лучше, когда только начал». Скорее всего, он ошибается. Если учителя каким-то образом не подталкивают и не проверяют такое замешательство и беспокойство — скорее на неуравновешенное, чем уравновешенное письмо — они, вероятно, не смогут улучшить фундаментальное понимание учащимися. То же самое верно, если они не требуют реконструкции исходных и текущих идей каждого учащегося перед лицом стоящих перед ними проблем.
Многие инструкторы, вероятно, узнают вышеупомянутые явления в своем обучении, найдя эту картину частично проясняющей, частично подтверждающей. Большинство преподавателей этики поражены своей способностью раскрыть здравый смысл Аристотеля, Джона Стюарта Миллса, Канта, Юмса и Локка в своих классах, просто задавая моральные вопросы. Выводы о нравственном развитии дают глубокое и систематическое частичное объяснение этого феномена. Многие преподаватели признают, что некоторые студенты, которые «понимают правильные взгляды», не очень рефлексивно их понимают.Другие, которые, кажется, часто ошибаются, на самом деле борются со взглядами на гораздо более глубоком уровне. И большинство инструкторов могут сказать, когда некоторые лекции или обсуждения в классе не имеют никакой надежды на успех. «Умы студентов не кажутся открытыми для такого мышления». Да, именно это и предсказывают теория развития и единство стадий.
Уильям Перри (1968) предлагает квазиразвитие мета-когнитивного мышления в годы учебы в колледже, включая этическое размышление.Преподаватели считают его полезным для понимания особых проблем, с которыми студенты сталкиваются, когда сталкиваются с противоположными концепциями фактов и ценностей в рамках учебной программы. Для философа такие столкновения часто происходят в рамках каждого курса. Подход Перри объясняет конкретные интеллектуальные стратегии, которые студенты используют при преодолении противоречивых фундаментальных теорий. Но это также указывает на серьезные сдвиги в студенческих эпистемологических перспективах, начиная от первоначального абсолютизма и кончая своего рода релятивистским функционализмом.Поскольку это описание является столь же клиническим, сколь и эмпирическим в исследовательском смысле, оно предлагает проницательные размышления об эмоциях, мотивациях и тревогах, которые испытывают студенты, применяя философию здравого смысла и этику в своем образовательном опыте.
Нел Ноддингс (1995) предлагает взрослую заботу как модель для реорганизации государственных школ. Учащимся можно научить проявлять заботу по всем направлениям — от выращивания растений в классе, посредством своего рода диалога и достижения консенсуса с математическими концепциями до создания дружеских отношений в классе.Но более того, учащиеся могут усвоить эти уроки, если школьный персонал действительно заботится о них, а не просто уважает или оценивает их по справедливости. Поскольку больница стремится быть учреждением по уходу, школа может таким образом понимать свою общую миссию, не просто передавая образование или развивая навыки учащихся и т. Д., Но поддерживая, воспитывая и сотрудничая с учениками во всех аспектах школьной жизни. . То, что многие школьные работники ошибочно полагают, что они уже делают это, указывает на то, насколько важно зачать уход на более высоких уровнях развития, со многими дифференциациями и интеграциями, оттенками и текстурами ухода за взрослыми, получившими особое значение.Традиционный и посттрадиционный уход — это разные вещи. Представьте, как такая забота в целом будет выглядеть в обычно анонимной обстановке курса этики в колледже.
11. Сопутствующие исследования
Колбергский подход к моральному развитию привел к множеству кросс-культурных исследований, в которых были применены более развитые культурные методы исследования социальных антропологов и возникли некоторые противоречия по вопросу культурного релятивизма и универсальности (Sweder vol.4, 7, Colby and Kohlberg 1987). Исследования нравственного воспитания с использованием исследований и теории Кольберга приняли несколько форм. Некоторые измеряют эффект от обсуждения острых моральных дилемм с учащимися в классе, некоторые измеряют эффект от создания «справедливых сообществ», в которых учащиеся могут реструктурировать свою среду, делая ее более благоприятной для морально чувствительных рассуждений.
Подход Колберга также возник на основе программ еретических исследований, сфокусированных на очевидном развитии моральных условностей и традиций, независимо от развития пост-конвенционального мышления (Turiel vol.2, 5), моральная рефлексия, которая возникает в рамках кажущегося морального суждения первого порядка, не переходящего на метакогнитивный уровень (Гиббс, т. 2), моральной и политической идеологии, которая часто засоряет и маскирует моральные рассуждения в рамках схем отношения, которые искажают его работы (Emler 1983), развитие веры, которое удивительным образом отражает моральное познание в его концептуализации божественности и религиозной преданности (Fowler 1981, Oser 1980), и моральное восприятие, один из нескольких навыков, которые позволяют начать моральное размышление, переговоры и рассуждение ( Rest, Narvaez, Bebeau & Thoma, 2000).
Группа «Остальные» предлагает «четырехкомпонентную» модель этического суждения, которая исследует многие ключевые компоненты истинного морального рассуждения или решения проблем, которые четко не выделяются и не исследуются в моральном суждении Кольберга. Нарваэс перенес моральное восприятие компонента этого исследования в класс, оценивая стратегии, позволяющие сделать учащихся более восприимчивыми к возникновению морально заряженных проблем в повседневной жизни. Она также возглавляла попытки объединить исследования нравственного развития с соответствующими исследованиями в области когнитивных наук по решению проблем.Важный новый акцент делается на неделеративных аспектах морального суждения и «рассуждения», которые показывают немедленное или автоматическое «поспешное суждение». Эти процессы отмечают типичный, привычный способ, которым мы принимаем рутинные моральные решения в повседневной жизни (Narvaez and Lapsley 2004).
Большое внимание в исследованиях было уделено извечной проблеме акразии, или слабости воли, которую когнитивные психологи назвали пробелом в суждении и действии. Наибольший прогресс в этой области был достигнут сторонниками эго-развития (Blasi 2004, Youniss & Damon vols.2, 5). Они подозревают, что наши самоопределения — рассматриваем ли мы свое чувство ответственности и характер как центральные для того, кем мы являемся — в большей степени определяют, практикуем ли мы то, что мы проповедуем моралью. Но, похоже, задействованы многие другие факторы, вероятно, связанные с моральными эмоциями и установками, а также с только что отмеченным феноменом автоматизма. Эмпирически оказалось труднее всего понять важные области моральной мотивации и эмоций.
Не являясь частью исследований или теории развития, другие специальности в области психологии и философии создают проблемы, связанные с нравственным развитием.Таким образом можно рассматривать исследования по уходу и феминистский анализ, а также метакогнитивные исследования Перри, приведенные выше. Психоаналитики провели множество интересных клинических исследований моральных эмоций и их мотивационных эффектов, сосредоточив внимание на функциях суперэго (вина, страх, стыд, сожаление) и эго-идеале (гордость, подражание, стремление, интернализация). Энрайт (том 7) провел удивительно устойчивую и прогрессивную программу исследований прощения и его последствий. Как уже отмечалось, Хоффман наиболее широко исследовал эмпатию.
На протяжении десятилетий социальные психологи, такие как Адорно и Шериф, изучали вопросы сотрудничества и конкуренции, авторитаризма и демократии в различных типах организаций и групп. Они разработали целую область исследований, просоциальное развитие, которое в основном аморально или неморально рассматривает все формы социально согласованного и способствующего поведению. Формирующее, но в значительной степени заброшенное исследовательское движение в этой области изучало условия, при которых сторонние наблюдатели могут помочь или не помочь незнакомцам, принимая при этом различные затраты или уровни риска (Bickman vol.7). Промышленная отрасль социальной психологии изучает вопросы справедливости на рабочем месте и последствия большего или меньшего контроля со стороны сотрудников там. Дэймон провел бесчисленное количество исследований справедливости суждений в раннем детстве, которые указывают на многие факторы, не учитываемые системами когнитивной компетенции их развития. Смежные области психологии личности изучают мотивы, лежащие в основе форм морального альтруизма, особенно пытаясь понять концепцию самопожертвования и творить добро ради самого себя (Staub vol.7). Очень интересная программа исследования альтруизма возникает непосредственно из философских представлений об эгоизме, как психологическом, так и этическом (Batson vol. 7).
Некоторые из наиболее вдохновляющих исследований в области нравственного развития показывают развитие и рефлексивные мотивации повседневных моральных образцов и героев. Лоуренс Блюм (1988) предложил важные различия между типами чрезвычайно моральных личностей, которые были включены в исследования и теорию интервью Колби и Дэймоном в книге Some Do Care.Лоуренс Уокер также начал долгосрочную исследовательскую программу в этой области, которая, вероятно, поможет связать когнитивно-нравственное развитие в образовании с известными движениями за воспитание характера и моральную грамотность. Воспитание характера сосредоточено на воспитании замечательных черт, взглядов, взглядов и ценностей. Без более обширных психологических исследований, подтверждающих его традиционалистские акценты на основных американских ценностях, традиционных добродетелях и соблюдении кодексов и верований, этот подход заигрывает с дискредитированными подходами раннего англо-американского образования в государственных школах, изобилующими моралистическими критиками и националистической идеологической обработкой.
12. Ссылки и дополнительная литература
Указанные выше ссылки на эмпирические исследования можно найти в серии из семи томов:
- Нравственное развитие: Справочник . (1995). Б. Пука (ред.), Издательство Garland Press.
- Классические исследования Пиаже и Кольберга содержатся в томах. 1 & 2 Определение перспектив нравственного развития и Классические исследования нравственного развития . Кросс-культурные и обновленные лонгитюдные исследования содержатся в томе.5: Новые исследования в области нравственного развития . Критика Кольберга освещена в т. 4: Великие дебаты о справедливости . Исследование ухода, проведенное Гиллиганом и его коллегами, освещено в т. 6: Заботливые голоса и женские моральные устои . Исследования альтруизма, вмешательства сторонних наблюдателей, эгоизма и просоциального развития сосредоточены в т. 7: Обращение к .
Дополнительные ссылки:
- Blasi, A (2004). «Нравственное функционирование: моральное понимание и личность» В Д.К. Лэпсли и Д. Нарваез (ред.), Нравственность, личность и идентичность Махва, Нью-Джерси: Эрлбаум.
- Блюм, Л. (1988) «Образцы морали: размышления о Шиндлере, Трокме и других». Изучение философии на Среднем Западе. XII .
- Блюм, Л. (1980) Дружба, альтруизм и мораль . Бостон: Рутледж Кеган-Пол.
- Колби, А., Кольберг, Л., Спайхер-Дубин, Б., Хевер, А., Кэнди, Д., Гиббс, и Пауэр, К. (1987) Измерение морального суждения .
- Колби, А. И Дэймон, В. (1993) Некоторые заботятся . Нью-Йорк: Свободная пресса.
- Конфуций. (1979). Аналитики . Нью-Йорк: классика пингвинов.
- Эмлер Н., Резник С. и Мэлоун Б. (1982). «Взаимосвязь между моральным разгромом и политической ориентацией». Журнал личности и социальной психологии, 45 1073-1080.
- Фаулер Дж. (1981). Этапы веры . Сан-Франциско: Харпер и Роу.
- Гиллиган, К.(1982). Другим голосом . Кембридж, Массачусетс: Издательство Гарвардского университета.
- Кольберг, Л. (1981). Очерки нравственного развития: философия нравственного развития . (1984). Психология нравственного развития . Нью-Йорк: Харпер и Роу.
- Нарваэс, Д. и Лэпсли, Д. (2004, в печати) С. Бенд, Индиана: Издательство Университета Нотр-Дам.
- Ноддингс, Н. (1985). Забота: женский подход к этике и нравственному воспитанию .Лос-Анджелес: Пресса Калифорнийского университета.
- Ноддингс, Н. (1995). Проблема оказания помощи в школах . Лос-Анджелес: Калифорнийский университет Press.
- Озер, Ф. (1980). Этапы религиозного суждения. В Дж. Фаулере и А. Верготе (ред.) К моральной и религиозной зрелости . Морристон, Нью-Джерси: Сильвер Бёрдетт.
- Perry, W. (1968). Формы интеллектуального и этического развития в учебе .Нью-Йорк: Райнхарт и Уинстон.
- Пука, Б. (1980). К нравственному перфекционизму . NY: Garland Press.
- Ролз, Дж. (1971). Теория справедливости . Кембридж, Массачусетс: Издательство Гарвардского университета. Остальные. Дж. Нарваез, Д., Тома, С. и Бебо, М. Пост-конвенциональное моральное обоснование: нео-кольбергский подход (2000). Махуэй, Нью-Джерси: Erlbaum Press ..
- Саловей П. и Майер Дж. Д. (1990). «Эмоциональный интеллект», Воображение, познание и личность 9 185-211.
Информация об авторе
Уильям Пука
Эл. Почта: [email protected]
Политехнический институт Ренсселера
США
Рефлексивные, интерактивные, спонтанные, сложные и постоянно развивающиеся
4
, которые используются при принятии решений, что включает в себя социальные заботы о групповом функционировании,
традициях и условностях, а также психологические проблемы об автономии, личном выборе и
индивидуальных прерогативах.Наша модель является социальной наукой, опираясь на философские категории
, определяя мораль как предписывающие нормы о том, как другие должны относиться друг к другу в отношении
справедливости, справедливости, благополучия, равенства и прав других. Однако эти нормы не закодированы в ДНК,
, не передаются исключительно взрослыми и не усваиваются исключительно посредством явного обучения.
Вместо этого большое количество исследований в области науки о развитии задокументировало, как оценки
моральных проступков (нарушений справедливого и равного обращения с другими) развиваются на протяжении всего детства по мере того, как
детей становятся более способными делать выводы о своем социальном опыте и опыте других людей. ,
чтение эмоциональных сигналов других людей и определение того, что делает поступок неправильным.
В целом, результаты показали, что дети, начиная примерно с 3-4 лет, и
становятся более систематичными в течение следующих 7-8 лет, используют такие критерии, как беспристрастность, обобщаемость,
и независимость от власти, при оценке решений о справедливости, равенстве и правах и отнесите
к альтернативному набору критериев, таким как случайность правила, возможность изменения и групповые нормы при оценке
решений, касающихся культурных традиций, обычаев и условностей (Killen & Smetana, 2015; Malti &
Ongley, 2014; Nucci, 2001; Smetana, Jambon, & Ball, 2014; Turiel, 2006).В качестве одного краткого примера, когда
спрашивали о правиле «Не бей других», дети считали неспровоцированное нанесение ударов неправильным, даже когда им говорили, что
учитель сказал, что все в порядке («Это все равно неправильно, потому что это было бы подло, и вы могли получить синяк
, который повредит »), передав их понимание того, что действие не зависит от предписаний властей
(например, автономия от властей).
Более того, во всем мире дети и подростки формулируют обязательные требования, которые
применяются к отдельным лицам и группам, например, касающиеся права на справедливое обращение,
защиты благосостояния и равенства (Helwig, Ruck, & Петерсон-Бадали, 2014; Wainryb, Shaw, & Maianu,
1998).Акты неспровоцированного вреда, лишение ресурсов, разрушение собственности и отсутствие свободы слова
рассматриваются как нарушения моральных принципов справедливости и защиты благополучия других, которые требуют
беспристрастного взгляда, независимости от юрисдикции властей и применение в разных контекстах.
Изучение причин добра и зла
Марио Микулинсер, доктор философии, — профессор психологии и декан Новой школы психологии Междисциплинарного центра в Герцлии, Израиль.Он опубликовал пять книг — «Человеческая беспомощность: перспектива преодоления трудностей» ; Динамика романтической любви: привязанность, забота и секс ; Привязанность в зрелом возрасте: структура, динамика и изменения ; Человеческая агрессия и насилие: причины, проявления и последствия ; и Просоциальные мотивы, эмоции и поведение: лучшие ангелы нашей природы — и более 280 статей в научных журналах и глав в книгах.
Основные исследовательские интересы доктора Микулинсера — теория привязанности, теория управления террором, личностные процессы в межличностных отношениях, преодоление стресса и травмы, процессы, связанные с горем, а также просоциальные мотивы и поведение.
Он является членом редакционных коллегий нескольких научных журналов, в том числе Journal of Personality and Social Psychology , Psychological Inquiry и Personality and Social Psychology Review , а также работал младшим редактором двух журналов, Журнал личности и социальной психологии и Личные отношения . Недавно он был избран главным редактором журнала Journal of Social and Personal Relationships .
Он является членом Общества психологии личности и социальной психологии и Ассоциации психологических наук. Он получил премию EMET в области социальных наук за свой вклад в психологию и премию Бершайда-Хэтфилда за выдающиеся достижения в середине карьеры от Международной ассоциации исследований взаимоотношений.
Филлип Р. Шейвер, доктор философии, социальный и личностный психолог, заслуженный профессор психологии Калифорнийского университета в Дэвисе.До переезда туда он работал на факультетах Колумбийского университета, Нью-Йоркского университета, Денверского университета и Государственного университета Нью-Йорка в Буффало.
Он был соавтором и соавтором множества книг, в том числе В поисках близости ; Меры личности и социально-психологических установок ; Меры политического отношения ; Справочник по привязанности: теория, исследования и клиническое применение и Привязанность в зрелом возрасте: структура, динамика и изменения ; Человеческая агрессия и насилие: причины, проявления и последствия ; и Просоциальные мотивы, эмоции и поведение: лучшие ангелы нашей природы , и он опубликовал более 200 статей в научных журналах и глав книг.
Исследование доктора Шейвера сосредоточено на привязанности, человеческой мотивации и эмоциях, близких отношениях, развитии личности и влиянии медитации на поведение и мозг.
Он является членом редакционных коллегий Attachment and Human Development , Personal Relationships , Journal of Personality and Social Psychology и Emotion , а также входил в комиссии по рассмотрению грантов в Национальных институтах здравоохранения. и Национальный научный фонд.
Он был исполнительным директором Общества экспериментальной социальной психологии и является членом APA и Ассоциации психологических наук. Доктор Шейвер получил награду за выдающуюся карьеру Международной ассоциации исследований взаимоотношений и был президентом этой организации.
Нравственность животных: что это значит и почему это важно
Эндрюс, Кристин и Лори Груэн. 2014. Сочувствие другим обезьянам. В Сочувствие и нравственность , изд.Хайди Майбон, 193–209. Нью-Йорк: Издательство Оксфордского университета.
Google Scholar
Эндрюс, Кристин и Сусана Монсо. В подготовке. «Моральная психология животных». Появиться в The Oxford Handbook of Moral Psychology , ed. Джон Дорис и Мануэль Варгас. Нью-Йорк: Издательство Оксфордского университета.
Анил, М.Халук, Джастин Л. МакКинстри, М. Филд и Ричард Г. Родвей. 1997. Отсутствие доказательств того, что у свиней был стресс, когда они были свидетелями убоя сородичей. Защита животных 6 (1): 3–8.
Google Scholar
Анил, М.Халук, Джон Престон, Джастин Л. МакКинстри, Ричард Г. Родуэйл и Стивен Н. Браун. 1996. Оценка стресса, вызванного у овец, наблюдая за убой других овец. Защита животных 5 (4): 435–441.
Google Scholar
Арлинг, Гэри Л. и Гарри Ф. Харлоу. 1967. Влияние социальной депривации на материнское поведение макак-резусов. Журнал сравнительной и физиологической психологии 64 (3): 371–377.
Google Scholar
Атсак, Пирай, Мари Орре, Петра Баккер, Леонардо Черлиани, Бенно Роозендал, Валерия Газзола, Марта Мойта и Кристиан Кейзерс. 2011. Опыт модулирует викарное замораживание у крыс: модель сочувствия. PLoS ONE 6 (7): e21855.
Google Scholar
Айдинонат, Дениз, Дастин Дж.Пенн, Стив Смит, Йошан Мудли, Франц Хельцль, Феликс Кнауэр и Франц Шварценбергер. 2014. Социальная изоляция укорачивает теломеры у африканских серых попугаев (Psittacus Erithacus Erithacus). PLoS ONE 9 (4): e93839.
Google Scholar
Балкомб, Джонатан П., Нил Д. Барнард и Чад Сандаски. 2004. Лабораторные процедуры вызывают стресс у животных. Журнал Американской ассоциации лабораторных животных 43 (6): 42–51.
Google Scholar
Бартал, Бен-Ами, Джин Десети Инбал и Пегги Мейсон. 2011. Сочувствие и просоциальное поведение у крыс. Наука 334 (6061): 1427–1430.
Google Scholar
Бартал, Бен-Ами, Хаожэ Шан Инбал, Нора М.Р. Моласки, Тереза М. Мюррей, Джаспер З. Уильямс, Джин Десети и Пегги Мейсон. 2016. Анксиолитическое лечение ухудшает вспомогательное поведение у крыс. Границы в психологии . https://doi.org/10.3389/fpsyg.2016.00850.
Артикул Google Scholar
Бекофф, Марк и Джессика Пирс. 2009. Дикая справедливость: нравственный образ жизни животных . Чикаго: Издательство Чикагского университета.
Google Scholar
Бен-Ами Бартал, Инбал, Дэвид А. Роджерс, Мария Соль Бернардес Саррия, Джин Десети и Пегги Мейсон.2014. Просоциальное поведение крыс определяется социальным опытом. eLife . https://doi.org/10.7554/eLife.01385.001.
Артикул Google Scholar
Бенц-Шварцбург, Юдифь. 2012. Verwandte Im Geiste — Fremde im Recht: Sozio-Kognitive Fähigkeiten bei Tieren und ihre Relevanz für Tierethik und Tierschutz. Tierrechte — Menschenpflichten , т. 16. Эрланген: Харальд Фишер Верлаг.
Google Scholar
Бенц-Шварцбург, Джудит и Эндрю Найт.2011. Познавательные родственники, но моральные незнакомцы? Журнал этики животных 1 (1): 9–36.
Google Scholar
Блюм, Дебора. 2004. Любовь в Гун-парке: Гарри Харлоу и наука о привязанности . Нью-Йорк: Беркли Букс.
Google Scholar
Бойвин, Грегори П., Майкл А. Боттомли и Надя Гроб. 2016. Ответы самцов мышей C57BL / 6 N на наблюдение за эвтаназией других мышей. Журнал Американской ассоциации лабораторных животных: JAALAS 55 (4): 406–411.
Google Scholar
Брум, Дональд М. 1991. Благополучие животных: концепции и измерения. Журнал зоотехники 69 (10): 4167–4175.
Google Scholar
Броснан, Сара Ф. и Франс Б.М. де Ваал. 2003. Обезьяны отвергают неравную оплату труда. Nature 425 (6955): 297–299.
Google Scholar
Броснан, Сара Ф., Хиллари К. Шифф и Франс Б.М. де Ваал. 2005. Терпимость к несправедливости у шимпанзе может возрасти с увеличением социальной близости. Труды Королевского общества B: Биологические науки 272 (1560): 253–258.
Google Scholar
Броснан, Сара Ф., Кэтрин Талбот, Меган Альгрен, Сьюзан П. Ламбет и Стивен Дж.Шапиро. 2010. Механизмы, лежащие в основе реакции на несправедливые последствия у шимпанзе, Pan Troglodytes. Поведение животных 79 (6): 1229–1237.
Google Scholar
Буркарт, Джудит М., Эрнст Фер, Чарльз Эфферсон и Карел П. ван Шайк. 2007. Прочие предпочтения в отношении нечеловеческих приматов: обыкновенные мартышки обеспечивают еду альтернативно. Proceedings of the National Academy of Sciences 104 (50): 19762–19766.
Google Scholar
Беркетт, Джеймс П., Элиссар Андари, Захари В. Джонсон, Дэниел К. Карри, Франс Б.М. де Ваал и Ларри Дж. Янг. 2016. Окситоцин-зависимое успокаивающее поведение у грызунов. Наука 351 (6271): 375–378.
Google Scholar
Каррон, Пол. 2018. Воображение обезьяны? Сентименталистская критика градуалистической теории человеческой морали Франса де Ваала. Биология и философия 33 (3-4): 22.
Google Scholar
Черч, Рассел М. 1959. Эмоциональные реакции крыс на чужую боль. Журнал сравнительной и физиологической психологии 52 (2): 132–134.
Google Scholar
Клэй, Занна и Франс Б.М. де Ваал. 2013. Бонобо реагируют на страдания в других: утешение для всех возрастных категорий. PLoS ONE 8 (1): e55206.
Google Scholar
Cools, Annemieke K.A., Alain J.-M. Ван Хаут и Марк Нелиссен. 2008. Собачье примирение и постконфликтное присоединение, инициированное третьей стороной: конкурируют ли социальные механизмы миротворчества у собак с механизмами высших приматов? Этология 114 (1): 53–63.
Google Scholar
Кордони, Джиада, Элизабетта Паладжи и Сильвана Боргоньини Тарли.2006. Примирение и утешение в неволе западных горилл. Международный журнал приматологии 27 (5): 1365–1382.
Google Scholar
Коррейя, Педро, Эрика Барон и Фернанду Морейра да Силва. 2015. Селекционные черты крупного рогатого скота Lidia для азорской уличной корриды. Archivos de Zootecnia 64 (245): 27–34.
Google Scholar
Cozzi, Alessandro, Claudio Sighieri, Angelo Gazzano, Christine J.Николь и Паоло Барагли. 2010. Постконфликтное дружеское воссоединение в постоянной группе лошадей (Equus Caballus). Поведенческие процессы 85 (2): 185–190.
Google Scholar
Крейри, Алиса. 2010. Помня о том, что уже имеет значение: критика морального индивидуализма. Философские темы 38 (1): 17–49.
Google Scholar
Кронин, Кэтрин А.2012. Просоциальное поведение животных: влияние социальных отношений, общения и вознаграждения. Поведение животных 84 (5): 1085–1093.
Google Scholar
Кронин, Кэтрин А., Кори К.Э. Шредер и Чарльз Т. Сноудон. 2010. Просоциальное поведение возникает независимо от взаимности у хлопковых тамаринов. Proceedings Biological Sciences / The Royal Society 277 (1701): 3845–3851.
Google Scholar
Кронин, Кэтрин А.и Чарльз Т. Сноудон. 2008. Влияние неравного распределения вознаграждения на совместное решение проблем Тамаринами Коттонтопом, Сагином Эдипом. Поведение животных 75 (1): 245–257.
Google Scholar
Кастанс, Дебора и Дженнифер Майер. 2012. Подобная эмпатии реакция домашних собак (Canis Familiaris) на стресс у людей: исследовательское исследование. Познание животных 15 (5): 851–859.
Google Scholar
Докинз, Мэриан С.2006. Глазами животных: что нам говорит поведение. Прикладная наука о поведении животных 100 (1–2): 4–10.
Google Scholar
ДеГразиа, Дэвид. 1996. Серьезное отношение к животным: психическая жизнь и моральный статус . Кембридж: Издательство Кембриджского университета.
Google Scholar
ДеГразиа, Дэвид. 2005. О последнем рубеже фанатизма. Логотипы 4 (2).http://www.logosjournal.com/issue_4.2/degrazia.htm. По состоянию на 2 февраля 2017 г.
Duncan, Ian J.H. 1993. Благополучие связано с тем, что чувствуют животные. Журнал сельскохозяйственной и экологической этики 6 (2): 8–14.
Google Scholar
Дункан, Ян Дж. Х. 2004. Концепция благосостояния, основанная на чувствах. В Благополучие сельскохозяйственных животных: проблемы и решения , изд. Дж. Джон Бенсон и Бернард Э.Роллин, 85–102., Вопросы биоэтики животных, Оксфорд: Блэквелл.
Google Scholar
Дюпьян, Сандра, Армин Тухшерер, Ян Лангбейн, Петер-Кристиан Шен, Герхард Мантейфель и Биргер Пуппе. 2011. Поведенческие и сердечные реакции на конкретные сигналы бедствия у домашних свиней (Sus Scrofa). Физиология и поведение 103 (5): 445–452.
Google Scholar
Эдгар, Джоан Л., Джон С. Лоу, Элизабет С. Пол и Кристин Дж. Никол. 2011. Реакция матери птицы на дистресс цыплят. Труды Лондонского королевского общества B: Биологические науки Март: rspb20102701.
Эдгар, Джоан Л., Кристин Дж. Николь, C.C.A. Кларк и Элизабет С. Пол. 2012. Измерение эмпатических реакций у животных. Прикладная наука о поведении животных 138 (3–4): 182–193.
Google Scholar
Эпикур. Кириай Доксай (Основные доктрины). Перевод Питера Сен-Андре (2008). Доступно по адресу http://monadnock.net/epicurus/principal-doctrines.html. По состоянию на 27 сентября 2017 г.
European Food Safety Authority (EFSA). 2007. Аспекты здоровья и благополучия животных в различных системах содержания и содержания взрослых племенных хряков, беременных, опоросных свиноматок и не отъемных поросят — научное заключение Группы по здоровью и благополучию животных. Журнал EFSA . https: // doi.org / 10.2903 / j.efsa.2007.572.
Артикул Google Scholar
Эванс, Валери Э. и Уильям Г. Брауд. 1969. Избегание обеспокоенного сородича. Психономическая наука 15 (3): 166.
Google Scholar
Феррари, Арианна. 2012. Уменьшение качества животных для благополучия животных: очевидные философские загадки и реальная эксплуатация животных.Ответ Томпсону и Палмеру. Наноэтика 6: 65–76.
Google Scholar
Фицпатрик, Саймон. 2017. Мораль животных: о чем идут споры? Биология и философия 32 (6): 1151–1183.
Google Scholar
Фрейзер, Орлайт Н. и Томас Бугняр. 2010. Выказывают ли вороны утешение? Ответы окружающим, находящимся в затруднительном положении. PLoS ONE 5 (5): e10605.
Google Scholar
Фрейзер, Орлайт Н., Даниэль Шталь и Филиппо Аурели. 2008. Снижение стресса через утешение у шимпанзе. Proceedings of the National Academy of Sciences 105 (25): 8557–8562.
Google Scholar
Гумон, Себастьен и Марек Шпинка. 2016. Эмоциональное распространение дистресса у молодых свиней усиливается предыдущим воздействием того же стрессора. Познание животных 19 (3): 501–511.
Google Scholar
Грин, Джеймс Т. 1969. Альтруистическое поведение крысы-альбиноса. Психономическая наука 14 (1): 47–48.
Google Scholar
Го, Син, Ци Фанг, Чендун Ма, Бангуань Чжоу, И Ван и Руншен Цзян. 2016. Полногеномное ресеквенирование боевых цыплят Сишуанбаньна для идентификации селекционных сигнатур. Genetics Selection Evolution 48: 62.
Google Scholar
Гутманн, Анке К., Марек Шпинка и Кристоф Винклер. 2015. Долгосрочное знакомство создает у дойных коров предпочтительных социальных партнеров. Прикладная наука о поведении животных 169: 1–8.
Google Scholar
Харлоу, Гарри Ф. 1958. Природа любви. Американский психолог 13: 673–685.
Google Scholar
Харлоу, Гарри Ф., Роберт О. Додсворт и Маргарет К. Харлоу. 1965. Полная социальная изоляция обезьян. Proceedings of the National Academy of Sciences of the United States of America 54 (1): 90–97.
Google Scholar
Харлоу Х. и Стивен Дж. Суоми. 1971. Социальное восстановление с помощью обезьян, выращенных в изоляции. Proceedings of the National Academy of Sciences of the United States of America 68 (7): 1534–1538.
Google Scholar
Эрнандес-Лаллемент, Юлен, Марин ван Вингерден и Тобиас Каленшер. 2018. К животной модели бессердечия. Обзоры неврологии и биоповеденческих исследований 91: 121–129.
Google Scholar
Эрнандес-Лаллемент, Юлен, Марин ван Вингерден, Сандра Шебле и Тобиас Каленшер. 2016. Поражение базолатеральной миндалины отменяет предпочтения в отношении взаимного вознаграждения у крыс. Нейробиология обучения и памяти 127: 1–9.
Google Scholar
Херскин, Метте С., Карин Х. Йенсен и Карен Тодберг. 1998. Влияние экологических стимулов на материнское поведение, связанное со склеиванием, реактивностью и раздавливанием поросят у домашних свиноматок. Прикладная наука о поведении животных 58 (3): 241–254.
Google Scholar
Хорнер, Виктория, Дж.Девин Картер, Малини Сучак и Франс Б.М. де Ваал. 2011. Спонтанный просоциальный выбор шимпанзе. Труды Национальной академии наук , август.
Хубер, Анника, Анжули Л.А. Барбер, Тамаш Фараго, Корсин А. Мюллер и Людвиг Хубер. 2017. Исследование эмоционального заражения собак (Canis Familiaris) эмоциональными звуками людей и особей. Познание животных 20 (4): 703–715.
Google Scholar
Иккатай, Юко, Сигеру Ватанабэ и Эй-Ити Идзава.2016. Сверка и сторонняя принадлежность попугаев попугаев с парными связями ( Melopsittacus Undulatus ). Поведение 153 (9–11): 1173–1193.
Google Scholar
Чон, Дэчжон, Сангу Ким, Матту Четана, Х. Дэуунг Джо, Эрл Рули, Ши-Яо Линь, Дания Рабах, Жан-Пьер Кине и Хи-Суп Шин. 2010. Изучение страха при наблюдении вовлекает систему аффективной боли и каналы Ca2 + Cav1.2 в ACC. Nature Neuroscience 13 (4): 482–488.
Google Scholar
Калоф, Линда и Мария Андромахи Илиопулу. 2011. Злоупотребление связью человека и животного: создание бойцовых собак. В Психология связи человека и животного , изд. Кристофер Блазина, Гюлер Бойраз и Дэвид Шен-Миллер, 321–332. Нью-Йорк: Спрингер.
Google Scholar
Кикусуи, Такефуми, Шу Такигами, Юкари Такеучи и Юдзи Мори.2001. Сигнальный феромон усиливает вызванную стрессом гипертермию у крыс. Физиология и поведение 72 (1-2): 45-50.
Google Scholar
Ким, Сон У, Александра К. Уивер, Ян Бин Шен и Ян Чжао. 2013. Повышение эффективности продуктивности свиноматок: питание и здоровье. Журнал зоотехники и биотехнологии 4 (1): 26.
Google Scholar
Кнапска, Эвелина, Евгений Николаев, Павел Богушевский, Гражина Валасек, Януш Блащик, Лешек Качмарек и Томаш Верка.2006. Межсубъектная передача эмоциональной информации вызывает особый паттерн активации миндалины. Proceedings of the National Academy of Sciences of the United States of America 103 (10): 3858–3862.
Google Scholar
Корсгаард, Кристин М. 2006. Мораль и особенности человеческой деятельности. In Primates and Philosophers: How Morality Evolved , ed. Стивен Маседо и Иосия Обер, 98–119.Принстон: Издательство Принстонского университета.
Google Scholar
Замки Куцукаке, Нобуюки и Дункан Л. 2004. Примирение и постконфликтная принадлежность к третьей стороне среди диких шимпанзе в горах Махале, Танзания. Приматы; Журнал приматологии 45 (3): 157–165.
Google Scholar
Лакшминараянан, Венкат Р. и Лори Р. Сантос.2008. Обезьяны капуцины чувствительны к благополучию других. Current Biology 18 (21): R999 – R1000.
Google Scholar
Лэнгфорд, Дейл Дж., Сара Э. Крейджер, Заррар Шехзад, Шад Б. Смит, Сюзана Г. Соточинал, Джереми С. Левенштадт, Мона Лиза Чанда, Дэниел Дж. Левитин и Джеффри С. Могил. 2006. Социальная модуляция боли как свидетельство сочувствия у мышей. Наука 312 (5782): 1967–1970.
Google Scholar
Лэнгфорд, Дейл Дж., Александр Х. Таттл, Кара Браун, Соня Дешен, Дэвид Б. Фишер, Амелия Муцо, Кэтлин С. Рут, Сюзана Г. Сотоцинал, Мэтью А. Стерн, Джеффри С. Могил и Венди Ф. Стернберг. 2010. Социальный подход к боли у лабораторных мышей. Социальная неврология 5 (2): 163–170.
Google Scholar
Линзи, Эндрю и Дэн Кон-Шербок. 1997. После Ноя: Животные и освобождение теологии . Лондон: Моубрей.
Google Scholar
Мачан, Тибор Р. 2002. Почему люди могут использовать животных. Journal of Value Inquiry 36: 9–14.
Google Scholar
Массен, Йорг Дж. М., Лизетт М. Ван Ден Берг, Берри М. Спруайт и Элизабет Х. М. Стерк. 2012. Отвращение к неравенству в отношении усилий и качества взаимоотношений у длиннохвостых макак (Macaca Fascicularis). Американский журнал приматологии 74 (2): 145–156.
Google Scholar
Массерман, Джулс, Стэнли Вечкин и Уильям Террис. 1964. «Альтруистическое» поведение у макак-резусов. Американский журнал психиатрии 121 (6): 584–585.
Google Scholar
Макклоски, Х.Дж. 1987. Моральные аргументы в пользу экспериментов на животных. Монист 70 (1): 64–82.
Google Scholar
Комитет модернизации медицинских исследований. 2017. Критика экспериментов по материнской депривации на приматах. http://www.mrmcmed.org/mom.html. По состоянию на 16 января 2017 г.
Monsó, Susana. 2017. Нравственность без чтения мыслей. Разум и язык 32 (3): 338–357.
Google Scholar
Новак, Бриджитт. 2014. Исследования на животных в лаборатории NIH оспариваются членами Конгресса.Reuters U.S., 24 декабря 2014 г. http://www.reuters.com/article/us-nih-ethics-baby-monkeys-idUSKBN0K300120141225. По состоянию на 16 января 2017 г.
Нозик, Роберт. 1974. Анархия, государство и утопия . Нью-Йорк: Основные книги.
Google Scholar
Нуссбаум, Марта К. 2007. Границы правосудия: инвалидность, национальность, видовая принадлежность . Кембридж: Издательство Гарвардского университета.
Google Scholar
Нуссбаум, Марта К.2004. Помимо «Сострадания и человечности»: Справедливость для нечеловеческих животных. В Права животных: текущие дебаты и новые направления , изд. Касс Р. Санштейн и Марта К. Нуссбаум, 299–320. Нью-Йорк: Издательство Оксфордского университета.
Google Scholar
Оберлиссен, Лина, Хулен Эрнандес-Лаллемент, Сандра Шебле, Марин ван Вингерден, Майке Сейнстра и Тобиас Каленшер. 2016. Отвращение к несправедливости у крыс, Rattus Norvegicus. Поведение животных 115: 157–166.
Google Scholar
Палаги, Элизабетта и Джада Кордони. 2009. Постконфликтная принадлежность к третьей стороне в Canis Lupus: разделяют ли волки сходство с большими обезьянами? Поведение животных 78 (4): 979–986.
Google Scholar
Палаги, Элизабетта, Стефания Далл’Олио, Элиза Демуру и Роско Станьон. 2014. Изучение эволюционных основ сочувствия: утешение в обезьянах. Эволюция и поведение человека 35 (4): 341–349.
Google Scholar
Пак, Кюм Дж., Хосон Сон, Ён Р. Ан, Дэ Ю. Мун, Сок Г. Чой и Х. Ан. Ду. 2012. Необычный случай заботливого поведения диких длинноклювых обыкновенных дельфинов (Delphinus Capensis) в Восточном море. Наука о морских млекопитающих 29 (4): E508 – E514.
Google Scholar
Парр, Лиза А.2001. Когнитивные и физиологические маркеры эмоциональной осведомленности у шимпанзе (Pan Troglodytes). Познание животных 4 (3–4): 223–229.
Google Scholar
Пенн, Дерек К., Кейт Дж. Холиоук и Дэниел Дж. Повинелли. 2008. Ошибка Дарвина: объяснение разрыва между человеческим и нечеловеческим разумом. Поведенческие науки и науки о мозге 31 (2): 109–130.
Google Scholar
Плотник, Джошуа М., и Франс Б. де Ваал. 2014. Азиатские слоны (Elephas Maximus) успокаивают других в беде. ПирДж . https://doi.org/10.7717/peerj.278.
Артикул Google Scholar
Плухар, Эвелин Б. 1995. Вне предрассудков: моральное значение человека и животных . Дарем: издательство Duke University Press.
Google Scholar
Пурвес, Дункан и Николас Делон.2018. Значение в жизни людей и других животных. Философские исследования 175 (2): 317–338.
Google Scholar
Range, Friederike, Lisa Horn, Zsófia Viranyi и Ludwig Huber. 2008. Отсутствие вознаграждения вызывает у собак отвращение к неравенству. Труды Национальной академии наук декабрь.
Ролз, Джон. 1971. Теория правосудия . Кембридж: Издательство Гарвардского университета.
Google Scholar
Реймерт, Инонге, Дж. Элизабет Болхуис, Бас Кемп и Т. Бас Роденбург. 2013. Индикаторы положительных и отрицательных эмоций и эмоционального заражения свиней. Физиология и поведение 109: 42–50.
Google Scholar
Реймерт, Инонге, Дж. Элизабет Болхуис, Бас Кемп и Т. Бас Роденбург. 2015. Эмоции на свободе: эмоциональное заражение и роль окситоцина у свиней. Познание животных 18 (2): 517–532.
Google Scholar
Райс, Кристофер М. 2013. Защита теории благополучия с помощью объективного списка. Соотношение 26 (2): 196–211.
Google Scholar
Райс, Джордж Э. и Присцилла Гейнер. 1962. «Альтруизм» у крысы-альбиноса. Журнал сравнительной и физиологической психологии 55: 123–125.
Google Scholar
Роллин, Бернард Э. 2003. Благополучие сельскохозяйственных животных: социальные, биоэтические и исследовательские вопросы . Эймс: Вили-Блэквелл.
Google Scholar
Роллин, Бернар Э. 2011. Ставить лошадь перед Декартом. Работа моей жизни от имени животных . Филадельфия: издательство Temple University Press.
Google Scholar
Роллин, Бернард Э.2004. Этический императив контроля боли и страданий сельскохозяйственных животных. В Колодец — Бытие сельскохозяйственных животных: проблемы и решения , изд. Дж. Джон Бенсон и Роллин, Бернард Э., 3–20. Проблемы биоэтики животных. Оксфорд: Блэквелл.
Роулендс, Марк. 2002. Животные, похожие на нас . Лондон: Verso.
Google Scholar
Роулендс, Марк. 2011. Животные, которые действуют по моральным причинам.В Оксфордский справочник по этике животных , изд. Т. Бошан, Р.Г. Фрей, 519–546. Нью-Йорк: Издательство Оксфордского университета.
Google Scholar
Роулендс, Марк. 2012. Могут ли животные быть нравственными? . Нью-Йорк: Издательство Оксфордского университета.
Google Scholar
Роулендс, Марк. 2017. Моральные предметы. В The Routledge Handbook of Philosophy of Animal Mind , ed.К. Эндрюс и Дж. Бек, 469–474. Оксон: Рутледж.
Google Scholar
RSPCA. 2016. Благополучие свиней — купирование хвоста, скрежетание зубами, кастрация, стойла для свиноматок. https://www.rspca.org.uk:443/adviceandwelfare/farm/pigs/keyissues. По состоянию на 28 ноября 2016 г.
Rutgers, Bart, and Robert Heeger. 1999. Врожденная ценность и уважение к целостности животных. В Признание внутренней ценности животных: помимо благополучия животных , изд.Марсель Дол и др. Ассен: Ван Горкум.
Google Scholar
Райдер, Ричард Д. 1999. Пейнтизм: некоторые моральные правила для цивилизованного экспериментатора. Cambridge Quarterly of Healthcare Ethics 8 (1): 35–42.
Google Scholar
Сапонцис, С.Ф. 1987. Мораль, разум и животные . Филадельфия: издательство Temple University Press.
Google Scholar
Сато, Нобуя, Линг Тан, Казуши Тейт и Майя Окада.2015. Крысы демонстрируют полезное поведение по отношению к замоченному сородичу. Познание животных 18 (5): 1039–1047.
Google Scholar
Шмельц, Мартин, Себастьян Грунейзен, Алихан Кабалак, Юрген Йост и Майкл Томаселло. 2017. Шимпанзе расплачиваются за услугу. Proceedings of the National Academy of Sciences 114 (28): 7462–7467.
Google Scholar
Шмидт, Кирстен.2011. Концепции благополучия животных по отношению к положениям в этике животных. Acta Biotheoretica 59 (2): 153–171.
Google Scholar
Шварц, Линдси П., Алан Силберберг, Анна Х. Кейси, Дэвид Н. Кернс и Бертон Слотник. 2017. Выпускает ли крыса промокшего сородича из-за сочувствия? Познание животных 20 (2): 299–308.
Google Scholar
Сид, Аманда М., Никола С. Клейтон и Натан Дж. Эмери. 2007. Постконфликтное присоединение к третьей стороне в Rooks, Corvus Frugilegus. Текущая биология: CB 17 (2): 152–158.
Google Scholar
Сен, Амартия. 1987. По этике и экономике . Оксфорд: Блэквелл.
Google Scholar
Шапиро, Пол. 2006. Моральное поведение в других животных. Теоретическая медицина и биоэтика 27 (4): 357–373.
Google Scholar
Шарп, Джоди, Заммит Тимоти, Азар Тони и Лоусон Дэвид. 2003. Влияют ли на самок крыс Sprague-Dawley самок крыс Sprague-Dawley экспериментальные процедуры? Современные темы лабораторных зоотехник 42 (1): 19–27.
Google Scholar
Сильва, Беатрис, Ана Гонсало и Хавьер Каньон. 2006. Генетические параметры агрессивности, свирепости и подвижности у породы боевых быков. Исследования на животных 55 (1): 65–70.
Google Scholar
Смит, Адам С. и Цзосинь Ван. 2014. Гипоталамический окситоцин опосредует социальную буферизацию стрессовой реакции. Биологическая психиатрия 76 (4): 281–288.
Google Scholar
Sumner, L.W. 1996. Благополучие, счастье и этика . Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.
Google Scholar
Томпсон, Пол Б.2008. Противоположность улучшения человека: нанотехнологии и проблема слепой курицы. Наноэтика 2: 305–316.
Google Scholar
Тулогди, Арон, Мате Тот, Бета Барсвари, Ласло Биро, Ива Микич и Йожеф Халлер. 2014. Влияние ресоциализации на вызванную социальной изоляцией аномальную агрессию и социальный дефицит у крыс после отъема. Психобиология развития 56 (1): 49–57.
Google Scholar
Ваал, Де и Б.М. Франс. 2008. Возвращение альтруизма в альтруизм: эволюция эмпатии. Ежегодный обзор психологии 59: 279–300.
Google Scholar
Waal, De, B.M. Франс и Анджелина ван Русмален. 1979. Примирение и утешение среди шимпанзе. Поведенческая экология и социобиология 5 (1): 55–66.
Google Scholar
Варнекен, Феликс, Брайан Хейр, Алисия П.Мелис, Даниэль Ханус и Майкл Томаселло. 2007. Спонтанный альтруизм шимпанзе и маленьких детей. PLoS Biology 5 (7): e184.
Google Scholar
Варнекен, Феликс и Майкл Томаселло. 2006. Альтруистическая помощь младенцам и молодым шимпанзе. Наука 311 (5765): 1301–1303.
Google Scholar
Вашер, Клаудиа А.Ф., Изабелла Б. Шайбер и Курт Котршал. 2008. Модуляция сердечного ритма при наблюдении за гусями социальных и необщественных событий. Труды Лондонского королевского общества B: Биологические науки 275 (1643): 1653–1659.
Google Scholar
Ватанабэ, Сигеру и Кунихико Оно. 1986. Экспериментальный анализ «эмпатической» реакции: влияние болевых реакций голубя на оперантное поведение других голубей. Поведенческие процессы 13 (3): 269–277.
Google Scholar
Вебстер, Джон. 2005. Защита животных: хромая к раю . Оксфорд: Блэквелл.
Google Scholar
Вечкин, Стэнли, Жюль Массерман и Уильям Террис. 1964. Шок для сородича как отвращающий стимул. Психономическая наука 1: 17–18.
