Смерть ребенка. Пережить. Понять. Принять
Детская смерть – огромная трагедия и шок для семьи. Для родителей непостижимо, как после такого жизнь может продолжаться. Как не утратить веру? Где найти силы? Для каждого ответы будут разными. А находить их можно в таинствах Церкви, беседах с духовником, обращению к событиям Священной истории и ее христианским смыслам.
Споря с абсурдом
С утратой ребенка, особенно новорожденного, мировоззрение его близких рушится, никуда не спрятаться от боли и острого переживания абсурдности бытия, а любые слова сочувствия причиняют еще большее страдание.
Особенно маме, которая ближе к малышу телесно – девять месяцев вынашивала свое чадо, в муках произвела на свет, остро испытала радость рождения, первого прикосновения, кормления, взгляда.
Пуповина с рождением не обрывается, это ведь пожизненная связь. Но только вынырнул маленький человек из околоплодного пространства, вошел в новое измерение, вдохнул воздуха, начал жить, и вдруг – нет. А ведь был, состоялся – улыбался, щурился на свет, держал за палец, имел свой особенный цвет глаз, был на кого-то похож.
Родителям умершего малыша кажется, что они оказались в вакууме, в черной дыре, в предельном одиночестве, и вокруг ни души. Редкий друг, не каждый священник и далеко не всякий православный психолог способен в этой ситуации на уместное и мудрое слово соболезнования и сопереживания.
Утешить и утешиться
Сочувствуя родителям, важно подходить к этому с рассуждением. Активно и эмоционально утешать – значит, пробуждать новые слезы и жалость к себе, а это не снимет душевного разлада и напряжения. Приводить в чувство хлесткими фразами маму или папу, потерявших ребенка, и вместе с ним и важные жизненные смыслы – тоже не выход. Все равно, что бить лежачего больного за то, что он не может встать. Психотерапевтический эффект от уговоров, упреков, увещеваний вернуться к нормальной повседневности, взывания к совести и разуму – тоже весьма сомнительный.
Попробуйте хотя бы отчасти понять это состояние – почти древнегреческое ощущение ужаса от неумолимости судьбы. Горе затмевает сознание, вызывает сопротивление, протест, вопль библейского Иова к небесам. В горьких событиях потерявшему ребенка видится не Промысл Божий, а демоническое слепое существо с повязкой на глазах. А все правильные в любое другое время аргументы – «у Бога все живы», «однажды мы встретимся», предложения позвать знакомого священника домой или пойти вместе причаститься и исповедоваться звучат почти что саркастически.
Что же делать? Размышляет священник Сергий Круглов: «Маме не надо особо проповедовать и пропагандировать о детях. Она все знает сама. Сердцем, нутром своим. Спасите лучше в первую очередь не детей – маму. Вот ее. Вот эту Рахиль. Дайте ей отдышаться. И она заплачет. В голос. И плачем расскажет всё и обо всём…»
Словом, пожалеем мам (и отцов) молчаливым своим сочувствием, позволим им отрыдать своё. И попробуем дать надежду.
Ветхозаветные люди считали рождение ребенка благословением, а бездетность – наказанием, поэтому потеря детей была для них страшным и оглушительным горем. Пророк Иеремия восклицал: «Глас слышен в Раме, плач и рыдание и вопль; Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться, ибо их нет» (Иер.31:15). Внуки и правнуки нашей праматери Рахили символически оплаканы ею за 17 веков, прошедших от ее плача и до Рождества Христова. Но родился Христос – и все изменилось. У земной жизни открылось окошко, а в нем обозначилась вечная перспектива.
Несбывшиеся надежды
«За что мне это? Почему он появился на свет и его забрали обратно? Что я делала не так? Отчего так невыносимо плохо? Как дальше жить?» – вот те отчаянные материнские вопросы, перед которыми съеживается и цепенеет душа. И в основе всех этих горестных вопрошаний, как бы жестко это не прозвучало – в первую очередь, тревога и забота о себе.
Да, это естественно – наше эгоистическое стремление удержать то, что мы получили в подарок от Бога, мысленно присвоили и не готовы вернуть обратно. И можем ли мы рассуждать по-другому, если житейская психология диктует нам свои представления о счастье и несчастье – сожаления о сыне или дочери, так и не вкусивших благ сада земного? Будем же откровенны сами с собой. Оплакивая ребенка, на самом деле мы оплакиваем самих себя и собственные несбывшиеся мечты в его ожидании. Не пригодившиеся вещи и игрушки, школьные праздники с букетами, выпускные с лентами и шампанским, студенчество, первую запись в трудовой книжке, первый заработок, свадьбу, внуков, путешествия, дачную идиллию, семейные будни и быт, – все то, что могло бы быть и не состоялось. Все пошло не по нашему сценарию, не так, как мы себе запланировали. И поэтому наш мир рушится.
Почему так? Отчасти потому, что та же обывательская житейская психология представляет нам смерть как наказание и катастрофу, а земную жизнь как некую бесконечность, где главными ценностями остаются здоровье и долголетие, а дни еще долго продолжают «мотать колесо». И после них маячат туманные перспективы – вроде бы что-то там есть, но это будет не скоро, можно подумать об этом потом.
Христианство иначе расставляет акценты: происходящее здесь и сейчас важно постольку, поскольку касается жизни будущего века, личной встречи со Христом и возможности нашего спасения в Царствии Небесном. И если центр тяжести наших стремлений и упований смещается от повседневности в Вечность, то и взгляд наш на жизнь и смерть тоже в корне меняется. В результате этой духовной метаморфозы мы иначе видим привычные вещи. В том числе и то, что составляет истинное благо для нас и наших детей.
Обитатели чистой земли
Именно такой, отличный от общепринятого, взгляд на детскую смерть предлагают святые отцы Церкви.
Самым поэтичным и утешительным языком говорит о ней свт. Иоанн Златоуст: «… Итак, не будем предаваться печали, когда увидим, что наших детей постигает та участь, которой мы не желали бы и для себя. Ведь это только для нас чаша смерти исполнена опасности, для детей же она спасительна, и то, что во всех возбуждает ужас, желанно для них, что для нас является началом имеющего постигнуть нас там наказания, становится для них источником спасения.
За что, в самом деле, потребовали бы отчета у тех, которые совершенно не испытали греха? За что подверглись бы наказанию те, которые не имели познания ни добра, ни зла? О, блаженная смерть счастливых детей! О, смерть невинных! Ты поистине начало новой вечной жизни. О, конец, становящийся началом бесконечной радости!»
А вот что утверждает Ефрем Сирин: «Хвала Тебе, Боже наш, из уст грудных младенцев и детей, которые, как чистые агнцы в Едеме, упитываются в Царстве!
По сказанному Духом Святым (см.: Иез. 34, 14), пасутся они среди деревьев, и архангел Гавриил – пастырь сих стад. Выше и прекраснее степень их, нежели девственников и святых; они – чада Божии, питомцы Духа Святаго. Они – сообщники горних, друзья сынов света, обитатели чистой земли, далекие от земли проклятий.
В тот день, когда услышат они глас Сына Божия, возрадуются и возвеселятся кости их, преклонит главу свою свобода, которая не успела еще возмутить дух их.
Кратки были дни их на земле, но блюдется жизнь их в Едеме; и родителям их всего желательнее приблизиться к их обителям.
Залогом у Тебя, <Господи>, да будут дети <умершие>, да вкушают они блаженство горе на небесах, да предстоят там молитвенниками за всех нас, потому что детская молитва чиста. Благословен Дарующий детям блаженство в чертоге Своем!
Восприял некогда Спаситель наш детей на руки Свои, благословляя их перед сонмами народа, а тем показал, что любит Он детство, потому что чисто оно и далеко от всякой скверны. Благословен Вселяющий детей в чертоге Своем! Праведный видит, что лукавство умножилось на земле, и над всеми владычествует грех; потому посылает Ангела Своего поять отселе сонм прекрасных детей и призывает их в чертог радостей.
Как лилии в поле, пересаженные в рай дети и, как жемчужины в венце, переселенные в царство младенцы неумолчную воспевают там хвалу.
Кто не будет радоваться, видя детей, отводимых в брачный чертог? Кто станет оплакивать юность, если избегает она греховных сетей? И нас, Господи, вместе с ними возвесели в брачном чертоге! Хвала Тому, Кто изводит отселе юность и переселяет ее в рай! Хвала Тому, Кто поемлет детей и оставляет их в чертоге блаженств! Безопасно там радуются они».
«В раю нужны цветочные бутоны»
Не далекий от нас по времени духовный авторитет – старец Паисий Святогорец в беседах с приходящими к нему не раз высказывался по поводу смерти детей. Вот фрагменты из некоторых бесед.
– Геронда, одна мать девять лет назад потеряла ребёнка. Сейчас она просит Вас помолиться, чтобы она увидела его хотя бы во сне и утешилась.
– А сколько лет было ребёнку? Он был маленьким? Это имеет значение. Если ребёнок был маленький и если мать находится в состоянии таком, что когда он явится, она не потеряет душевного покоя, то он ей явится. Причина того, что ребёнок не является, находится в ней самой.
– Геронда, а может ли ребёнок явиться не своей матери, которая об этом просит, а кому-то ещё?
– Как же не может! Ведь Бог устраивает всё в соответствии [с нашей пользой]. Когда мне говорят о том, что какой-то юноша умер, я скорблю, но скорблю по-человечески. Ведь, исследовав вещи глубже, мы увидим, что, чем взрослее становится человек, тем больше ему надо бороться и тем больше у него накапливается грехов. Особенно люди мира сего: чем дольше они живут, тем больше – своими попечениями, несправедливостями и тому подобным – они ухудшают свое состояние, вместо того чтобы его улучшить. Поэтому человек, которого Бог забирает из этой жизни в детстве или в юности, больше приобретает, чем теряет.
– Геронда, почему Бог попускает, чтобы умирало так много молодых?
– Никто еще не подписывал с Богом контракт о том, когда ему умереть. Бог забирает каждого человека в наиболее подходящий момент его жизни, забирает особым, только для него пригодным образом – так, чтобы спасти его душу. Если Бог видит, что человек станет лучше, Он оставляет его жить. Однако, видя, что человек станет хуже, Он забирает его, чтобы его спасти. А других – тех, что ведут греховную жизнь, но имеют расположение сделать добро, Он забирает к Себе до того, как они успевают это добро сделать. Бог поступает так, потому что знает, что эти люди сделали бы добро, если бы им представилась для этого благоприятная возможность. То есть Бог всё равно что говорит им: «Не трудитесь: хватит и того доброго расположения, которое у вас есть». А кого-то еще – очень хорошего, Бог забирает к Себе, потому что в Раю нужны и цветочные бутоны.
Наши молитвенники
Авва Паисий говорит нам и следующее: «Конечно, родителям и родственникам умершего ребёнка всё это понять нелегко. Посмотри: когда умирает малыш, Христос берёт его к Себе словно маленького Ангела, а его родители рыдают и бьют себя в грудь, тогда как им следовало бы радоваться. Ведь откуда они знают, кем бы он стал, когда вырос? Смог бы он спастись?
Когда в 1924 году мы уезжали из Малой Азии на корабле, я был младенцем. На корабле было полно беженцев. Я лежал на палубе, закутанный матерью в пелёнки. Один матрос случайно на меня наступил. Мать подумала, что я умер, и начала плакать. Одна женщина из нашей деревни размотала пелёнки и убедилась, что со мной ничего не произошло. Но если бы я умер тогда, то точно был бы в Раю. А сейчас мне уже столько лет, я столько подвизался, но в том, окажусь я там или нет, всё равно ещё не уверен.
Но, кроме того, смерть детей помогает и их родителям. Родители должны знать, что с того момента, как у них умирает ребёнок – у них появляется молитвенник в Раю. Когда родители умрут, их дети… придут к двери Рая, чтобы встретить души отца и матери. А это ведь немалое дело! Кроме того, маленьким детям, которые были измучены болезнями или увечьем, Христос скажет: «Придите в Рай и выберите в нём самое лучшее место«. А дети ответят Христу так: «Здесь прекрасно, Христе, но мы хотим, чтобы вместе с нами была и наша мамочка», и Христос, услышав прошение детей, найдет способ, чтобы спасти их мать».
Опасная прелесть
По словам отца Паисия, родителей в горе подстерегают искушения. «Конечно, матери не должны бросаться и в другую крайность. Некоторые матери верят, что их умерший ребёнок стал святым, и от этого впадают в прелесть. Одна такая мать хотела дать мне что-то из вещей своего умершего сына – в благословение, потому что верила, что он стал святым. «Благословите, – спросила она меня, – давать людям его вещи в благословение?» – «Нет, – сказал я ей, – лучше не надо». А другая такая мать в Великий Четверг прикрепила к стоящему посреди храма Распятию фотографию своего ребёнка, которого убили немцы. Она говорила: «И мой сын пострадал так же, как Христос». Женщины, которые оставались в храме на ночь перед Распятием, не стали ей мешать, оставили её в покое, чтобы её не ранить. А что ей было говорить? Ведь её душа была травмирована».
Действительно, случаи, описанные аввой Паисием, не редки.
Один из примеров произошел в современной нам России и отражен в псевдоправославной литературе. Будьте осторожны! Сочинения об отроке Вячеславе, мальчике, умершем и затем, можно сказать, «канонизированном» его мамой в Тульской области, содержат откровенный оккультизм. Как рассказывает в брошюрках мама мальчика, объявившая его «святым» – когда ребенок был жив, она заподозрила в нем необычайные пророческие свойства и повезла в Троице-Сергиеву Лавру, чтобы там его «посмотрели» и признали духовные дары. Но этого не произошло – ничего не признали, и после Лавры вместе со Славиком они отправились прямиком к какому-то экстрасенсу, который и подтвердил у мальчика наличие «дара пророчества».
Вскоре Славик умер, и мама превратила память о нем в религию. В соцсетях есть видеоролик (а ведь это документ!), где бедная женщина серьезно говорит: «Вячеслав нас учил, что Земля плоская». В интернете существует сообщество, которое выстраивает «паломнические» маршруты, согласовывает размещение «верующих» на месте – словом, организует поездки к могилке Славика, куда «верующие» приносят записочки, «заряжают» воду и откуда берут «святую» землю. Так мамино горе, возведенное в степень, отвращает от православной христианской веры, сбивает с истинного пути, а значит, приносит духовный вред.
Горе находит выход
Хотелось бы упомянуть тот факт, что отношение к детской смерти в позапрошлом и начале прошлого века в нашей стране было совсем иным. Да, личное горе также остро причиняло боль, но его легче переносили и смиреннее принимали, потому что почти в каждой семье детей было много – в младенческом возрасте часто умирали.
Картина известного художника-передвижника Ивана Крамского «Неутешное горе» передает его личную драму, когда умерли сразу двое его маленьких сыновей. На лице героини полотна, по мнению современников, очень похожей на жену живописца, отражается глубокое и сильное переживание утраты. Горе ее – на душевной глубине, но у зрителей оно пробуждает не ужас, а раздумья о смысле жизни, и воспринимается как напоминание иметь память смертную. Здесь нет ни трагических жестов, ни заломленных рук, ни глаз, полных отчаяния и безнадежности. Это горе, которое находит выход и может быть излечено.
Случались такие трагедии не только в обычной, но и в царской семье. Причин множество – низкий уровень медицины, сложные условия быта и прочее. Прот. Александр Ильяшенко, обращаясь к истории России, говорит в одном из своих последних интервью, что в начале ХХ века были «высокие темпы прироста населения, но при этом и очень высокие показатели смертности, особенно детской. В царское время детская смертность была такова, что умирал каждый четвертый младенец до года. Я смотрел статистику, в Англии и Германии смертность была в те годы ниже, чем в России».
Преображающее свойство
Для мам и пап одинаковой трагедией бывает и сидром внезапной детской смерти, когда ребенок уходит бессимптомно, а его переходу в мир иной ничто не предшествует, как говорится, ни что не предвещает. И многомесячные мытарства и томления в детской гематологии и онкологии, когда тихий конец ребенка во сне кажется им единственным и желанным выходом и освобождением. Такова наша природа – расставание всегда горестно, даже если понимаешь, что оно исцеляет от всех болезней и что оно не навсегда.
Время лечит. Боль переживается. Приходит и понимание, и принятие. И желание пойти в храм на литургию, исповедоваться и причаститься. И подойти к батюшке, с которым можно поделиться и попросить совета. И поплакать перед иконой Вифлеемских младенцев-мучеников, и молитвенно обратиться к ним. Все это будет, когда придет нужный момент и назреет душевная потребность.
Детская смерть обладает свойством менять нас изнутри. Она способна преображать не только тех, кто теряет свое чадо. Она преображает всех окружающих.
Иногда увидишь короткую новость в СМИ, а за ней проглядывает целая маленькая жизнь. Прочтешь, что в областной больнице от ожогов рано утром Страстной недели умерла двухлетняя девочка, и эта новость обжигает душу. Изучаешь другие газеты и сайты, а потом от знакомых вроде бы случайно узнаешь имя девочки, ее печальную историю, все детали ее болезни и перехода в мир иной. И видишь как наяву горячий чайник на плите, случайно задетый в игре. Обожженые руки и тело, болевой шок, полные страха глаза мамы. Слышишь сирену «скорой» и как переговариваются врачи в приемном. И понимаешь, что недаром узнала всю эту скорбную историю. Возможно, об этом младенце некому помолиться, и эта важная миссия почему-то поручена именно тебе.
Молитесь о своих чадах, где бы они ни были. Именно это, а не слезы и рыдания, будет лучшим проявлением вашей любви. И она обязательно будет иметь продолжение.
Пепельный ангел
Приснился пепельный ангел
И девочка на руках…
Не праздничный Исаакий —
Узкой комнаты страх.
Легкую плоть Посыльный
Принял из моих рук.
Жизни ее светильник
Гаснул, как на ветру…
В личике полусонном
Не дал он мне читать.
Ангел испепеленный,
Бережнее взлетай!
Завтра прочту: в больнице
Двух с половиной лет
Утром Страстной Седмицы
Чадо покинуло свет.
Небо сгустит потемки,
Парк, ожоговый центр…
Как Рахиль о ребенке,
Плачет пепельный цвет.
Ведаешь ее имя,
Знаю, что это – та.
Выйди встречать невинных.
Много их нынче… там?
Мария Солунь
Фото из открытых источников
azbyka.ru
«Мой ребёнок умер, и я пытаюсь с этим жить». Две истории матерей, которые потеряли своих детей
Потерять ребёнка — кажется, самое страшное, что может случиться с родителями. Наталья Ремиш записала истории двух женщин, которые потеряли своих детей. Дочь Евгении умерла полтора года назад. Сын Натальи — полтора месяца назад. Обе они до сих пор пытаются принять случившееся и найти в себе силы жить дальше.
Рассылка «Мела»
Мы отправляем нашу интересную и очень полезную рассылку два раза в неделю: во вторник и пятницу
«Я думала о смерти всех вокруг, но не думала, что моя дочь уйдёт раньше меня»
Евгения Старченко, полтора года назад у неё умерла дочь Ника (4 года 8 месяцев)
Ника умерла полтора года назад. Всё это время я живу одна. После похорон тоже пошла домой одна. Сестра предложила пойти к ним, но я сказала, что пойду домой, и никто не настоял.
О том, что случилось
1 января 2017 года у Ники поднялась высокая температура. Приехала «скорая», сбила температуру и уехала. Дочь жаловалась на головную боль. На следующий день она уже ничего не ела, хотя температура была в норме. Её неожиданно начало рвать. Я снова вызвала «скорую», нас увезли в больницу. В ночь со 2 на 3 января случился приступ эпилепсии, дочь поместили в искусственную кому. Врачи не понимали, что происходит. В итоге — отёк головного мозга. И нас просто отправили домой.
Я странно всё это переживала. Дочь умерла 9 января, через неделю я сидела в театре, через две — улетела в Германию на десять дней работать на выставку переводчиком. Оттуда улетела к бывшему мужу. Мы с ним расстались до смерти дочери. Когда она попала в больницу, он меня поддерживал и был рядом. Её смерть нас ненадолго объединила, а потом разъединила снова.
О принятии
Мне кажется, я всё ещё прохожу какие-то этапы принятия, всё это напоминает карусель с эффектом спирали. Все эмоции видоизменяются, какие-то усиливаются, какие-то становятся слабее, но всё идёт спиралью наверх. Иногда сижу на работе, резко встаю, убегаю, рыдаю в туалете и возвращаюсь. Я всегда «недосчастлива». Могу засмеяться, могу даже пошутить на тему смерти, но не могу сказать, что нашла какой-то рецепт. Просто стараюсь не думать. Вообще ни о чём. Зачем дышу, зачем режу хлеб. Пустота в голове.
О реакции людей
Чаще всего мне советовали «забеременеть ещё раз». Но ребёнка нельзя заменить. Есть мало людей, которым я могу позвонить и поговорить про Нику. Мои родственники избегают разговоров о ней, сестра начинает сразу нервничать. Многие люди, которых я считала близкими, просто отвалились. Перестали звонить, исчезли.
О правильной поддержке
Не было таких слов, которые облегчили моё существование, но я очень благодарна людям, которые были искренними со мной в то время. Одна моя подруга, у которой трое детей, подошла и сказала: «Жень, прости, но я очень рада, что это не мои дети». Это было для меня гораздо более понятно, чем попытки объяснить, как такое может произойти.
Один мой друг, с которым мы последние годы поздравляли друг друга только с днём рождения, когда узнал о случившемся, начал присылать мне простые сообщения: «Ты сегодня завтрак поела?», «Иди погуляй, только шапку надень, там холодно сегодня». Меня это очень поддерживало.
Другая подруга кидала сообщения «Выставка тогда-то, жду тебя во столько». Я, как на автомате, шла туда. Она суперзанятой человек, я не понимаю вообще, как она находила время. После выставок, театров и спектаклей мы с ней еще полтора часа пили чай и просто разговаривали обо всём
Чего не стоит говорить
Ничего не надо говорить. Просто спросите «Что ты делаешь? Дома? Всё, я еду». Будьте рядом, и этого достаточно. Я каждый раз была благодарна, когда кто-то приезжал просто попить кофе.
Пожалуйста, не задавайте этот ужасный вопрос «Как дела?». Я до сих пор не знаю, как на него отвечать
Впадала в ступор: «Знаешь, всё нормально, только у меня больше нет Ники». Вопрос «Как ты себя чувствуешь?» такой же. И не надо говорить «Если что, звони». Скорее всего, человек, переживающий сильное горе, не позвонит. Ещё меня веселили фразы «Только глупостей никаких не делай».
О воспоминаниях
Однажды я обратилась к психологу, и она задала мне очень хороший вопрос: «Что бы ты хотела оставить себе от общения со своей дочерью?». Я хочу оставить себе возможность смотреть на мир её глазами, потому что она научила меня смотреть на этот мир.
1 января мы с дочерью открыли подарки, собирали лего, она построила дом и сказала: «Мама, я не успела поставить двери и лестницу». После её смерти я поставила за неё эти двери и лестницу. Это единственная игрушка, которая осталась дома. Всё остальное я вынесла из дома, даже фотографий почти не осталось. Есть только одна, чёрно-белая.
Помню, Ника выступала на празднике в саду, и я сказала Вадиму, её отцу: «Приходи, больше таких моментов не будет». После её смерти я очень переживала, что так сказала. Хотя понимаю, что это всего лишь слова.
О том, как жить после
Иногда я могу разговаривать с друзьями про их детей, а иногда меня клинит. Я заворачиваюсь в «креветочку», как я это называю, и просто молчу.
Я не представляла, сколько во мне силы, пока это не случилось. Мне кажется, что мне дали третью жизнь. Первая моя — «официальная» на работе, вторая — жизнь с ребёнком, а третья — жизнь без неё. Смерть — это очень страшный трамплин во что-то новое. Смерть — одна из возможностей видеть мир. Если я осталась жива, значит, мне надо что-то ещё хорошее сделать. Как бы то ни было, я понимаю, что жизнь не закончилась. И мне хочется жить дальше.
«Я до сих пор виню себя за то, что продолжаю жить дальше, без него»
Наталья Малыхина, полтора месяца назад у неё умер сын Гриша (4,5 года)
О том, что случилось
14 мая был отличным днём. Мы с коллегой начали съёмки курса для мам по развитию детской речи. Вечером мы вместе сидели на кухне и обсуждали, как здорово прошёл день. Дети были с нами. Гриша выбежал из кухни, как я думала, в детскую. Через несколько минут — стук в дверь. Стучали соседи с криками, что ребёнок выпал из окна. Мы ничего не видели и не слышали. Я до сих пор не понимаю, как это случилось. Зачем он полез на это окно. Но это факт: наш очень осторожный ребёнок выпал из окна и разбился.
Скорая и детская реанимация приехали быстро, их вызвали соседи. Гришу подключили к искусственной вентиляции лёгких и отвезли в реанимацию. Это был второй раз, когда мы оказались с ним в больнице: первый раз, когда он родился, и вот в тот день. Гришу оперировали пять часов. Нейрохирург вышел к нам и сказал, что повреждения сильнее, чем он думал. Шансов не было: мозг погиб при падении, кровоснабжение восстановить не удалось.
О чувстве вины
Чувство вины и сейчас накрывает. В первую очередь за то, что мы продолжаем жить без него. Как будто бы он не был для нас важен. Но он до сих пор важен. Очень важен!
Ещё чувство вины, что мы не уберегли его. Я всегда считала нашу квартиру безопасной. В детской мы поставили вторые рамы. Поэтому за окно в детской я была спокойна. В спальне на подоконнике стоят цветы в больших цветочных горшках. Он вылетел прямо с москитной сеткой.
О втором сыне
У нас есть второй ребёнок, ему два года. О том, что его брат умер, я смогла сказать только спустя неделю после похорон. Просто произнесла это слово. Не объясняя. Понимаю, что эта тема будет расти вместе с ним. И мы будем возвращаться к ней всё время. Он всю свою жизнь жил с Гришей, ни дня без него не был. Конечно, он скучает. Я говорю, что тоже скучаю и понимаю, что он хотел бы играть с Гришей, вместе купаться в ванной, играть.
О поддержке
Мы провели с Гришей в реанимации шесть дней. Все врачи и медсёстры были очень корректны и внимательны. Родные и друзья тоже очень поддерживали.
Я пишу про Гришу в инстаграме. Меня поддерживает много людей, которых я даже не знаю лично. И для меня это неожиданный ресурс. Меня зовут в гости, чтобы отвлечь, предлагают вместе погулять в парке, сходить в храм, пишут много тёплых и важных слов.
Есть люди, которые вроде бы были близки, а сейчас делают вид, что не знают о трагедии или что ничего не случилось. Я понимаю, что нужно огромное мужество, чтобы быть рядом в таком горе. У всех своя жизнь. Я вообще поняла, что делиться горем куда сложнее, чем счастьем. Как-то стыдно, что ли. У человека всё хорошо, и тут ты со своим горем. Это неправильно. Я благодарна всем, кто пишет и спрашивает, как мы. Значит, они готовы услышать и значит я могу поделиться. И вместе поплакать.
О горе и потере
Важно проговаривать и делиться горем. Говорить с профессионалом, на мой взгляд, правильнее. Мы сразу искали с мужем терапевта. Я сама встретилась с шестью. Это оказалось довольно тяжело.
Два терапевта откровенно плакали на нашей встрече, а я понимала, что я не готова сидеть и утешать врача
Я поняла, что потеря и травма — разные процессы. Сначала надо учиться жить с потерей, а потом уже работать с травмой (самой трагедией). Сейчас важно восстановить более или менее привычный режим дня, проанализировать окружение (людей и события). Чтобы проживать горе, нужно много сил. Важно обеспечить себе эти силы — для начала сон и еду.
О поддержке мужа
Мы вместе, и это самая большая поддержка для меня. Муж тоже занимается с терапевтом. Если для меня ресурс — поплакать с подружкой, то для него — сходить на спорт. Это не значит, что ему меньше больно. Просто мы переживаем своё горе по-разному.
О принятии
Принятие — это не одобрение или смирение. Это просто осознание, что ребёнка больше нет. Когда перестаёшь покупать игрушки и новую одежду. Когда не заказываешь в кафе еду для него, ставишь на стол три тарелки вместо четырёх, не ходишь на занятия, на которые ходили с ним. Ты это принимаешь. С бесконечными слезами, но принимаешь. Но будущего пока нет. Совсем. И неизвестно, когда оно наступит.
Забытье приходит только, когда максимально погружаешься в бытовую реальность, делаешь что-то здесь и сейчас: общаешься с ребёнком, с мужем, что-то читаешь, пишешь, разговариваешь с кем-то.
Я поняла, что важно заниматься телом, так как тело мгновенно превращается в панцирь. Плавание, массаж, йога, зарядка дома — всё что угодно.
О жизни после
Благодарна Грише за то счастье, которым он наполнил нашу жизнь. Это было замечательное время. Я понимаю, что плачу не только по нему, но и по своим «планам» жизни с ним. Мне очень бы хотелось жить с ним. Повести его в школу, смотреть, какую профессию он выберет, как создаст семью и каким будет в этом. Это безумно интересно. Я хотела, чтобы было так.
Всё больше думаю, что окно — просто способ. Но возможно, это как раз способ уйти от чувства вины. Но я точно знаю, что, если бы на окне были замки, — всё было бы по-другому.
Фото: Shutterstock (Dan Race, Kishivan)
mel.fm
горе может разрушить, а может помочь обрести смысл жизни»
Когда горе приходит в дом, не можешь поверить, что все это происходит с тобой. Мир становится хрупким, почва уходит из-под ног, тебя оглушает, и ты словно проваливаешься в яму. Сначала — мрак, потом — ярость и беспомощность. Пустота. Все становится неважным. Планы, цели, стремления — их больше нет. Только дикая ярость от несправедливости. Зачем жизнь наказывает меня? Разве я мало страдала? Ради чего жить дальше? Эти вопросы не давали мне покоя.
Все случилось в декабре 2006 года. Муж с сыном привезли меня на работу, а сами поехали в поликлинику за справкой. Через час к нам в офис зашли двое мужчин в форме.
— Вы Алевтина Марьясова? — спросил один. — Мы сотрудники ДПС, вам нужно проехать с нами. Можете взять с собой кого-то из коллег?
— А что случилось?
— По дороге расскажем. Нужно ваше присутствие.
Попросила коллегу поехать со мной. Дорога оказалась короткой — всего пять минут от моей работы. Остановились на оживленном повороте.
А дальше — как в замедленной съемке. Я сразу увидела нашу разбитую серую тойоту. Рядом, на обочине, — другие машины и замершие прохожие. Навстречу мне шел муж: на лице кровь, в глазах ужас. Его трясло.
— Хотите сесть в машину? — раздался голос откуда-то сбоку. Я интуитивно подчинилась, села с мужем в скорую.
— Что случилось? Где сын?
Я безутешно плакала, врачи дали мне нашатырь, предложили сделать укол успокоительного
Муж еле слышно ответил:
— Мы попали в аварию. Платоша погиб.
— Где он?! —закричала я, выскакивая из машины. — Где мой сын?
Полицейский или врач скорой помощи ответили, что сын умер на месте, его увезли в морг.
— Кто в нас врезался?!
Оказалось, какая-то девушка. Ее уже увезли в больницу, хоть она почти не пострадала: спасли подушки безопасности. Она просто сбежала с места аварии.
Я безутешно плакала, врачи дали мне нашатырь, предложили сделать укол успокоительного.
— Не хочу быть в тумане от лекарств, хочу знать, где та, из-за которой погиб мой сын!
Поехали в больницу: мужу надо было зашить рану на голове. Туда же приехал наш родственник с женой. Я говорила, плакала, а они обнимали и успокаивали. Не знаю, как бы я пережила эти первые часы без них.
— За что?! — кричала я. — Не надо было нам сюда ехать — в большой город за лучшей жизнью! Если бы не это, Платоша был бы жив…
Я вдруг подумала, что всему виной — моя зацикленность на деньгах. Я ставила во главу угла материальное, много работала, последним забирала Платона из садика. И вместо того, чтобы уделить ему внимание, садилась изучать техники продаж, чтобы продвинуться на работе.
Дождались мужа и поехали домой. Остаток того страшного дня я помню частями. Оборвалась жизнь Платоши и моя душевная жизнь — тоже, осталась одна пустота.
Мы вернулись из больницы, и вскоре в дверь позвонили. На пороге стояла хрупкая женщина лет сорока, Татьяна. Оказалось, наш родственник позвонил по телефону экстренной психологической помощи и попросил специалиста приехать. Сели на диван, я начала рассказывать. Говорила, плакала, муж молча сидел рядом. Татьяна обратилась к нему:
— Важно, чтобы ваши эмоции не оставались запертыми внутри. Берите пример с жены, она все проживает.
Муж лишь кивнул.
— Не знаю, как смогу пережить это. Очень боюсь, что не справлюсь, — поделилась я. — Уже давно не чувствую себя устойчивой. Два года страдаю от панических атак, мне страшно и тревожно. Боюсь, что психика не выдержит и я не выберусь из этой «ямы».
Татьяна сидела рядом, не сводила с меня глаз. Я чувствовала, что меня понимают.
— У горя есть разные этапы. Проживая их, вы шаг за шагом будете возвращаться к жизни, — объяснила психолог и рассказала о каждой стадии подробно.
Как же мне нужны были эти слова! Я ухватилась за них, чтобы не провалиться в окутывающий меня туман.
Через два дня я пришла к Татьяне на консультацию, почти весь сеанс проплакала. Так и проходили первые месяцы терапии. Мы встречались три-четыре раза в неделю, и эти встречи были как маленький островок жизни, где я получала сочувствие, тепло, поддержку и понимание.
Поддержка психотерапевта поможет многое преодолеть. Главное — не замыкаться в себе и найти силы обратиться за помощью
Полтора года длилась интенсивная психотерапия. Я проживала те самые стадии утраты. Шок и отрицание, поиск и надежда, гнев и обида, вина, депрессия, смирение. Помощь моего психолога, Татьяны Королевой, была колоссальной, и я бесконечно ей благодарна. Не представляю, как бы я справилась сама. Без таблеток, благодаря проговариванию, поддержке, сочувствию, терапевтическому пространству мне постепенно удалось пережить горе — насколько его вообще можно пережить.
Как только пелена горя немного спала, я увидела, как ранена была жизнью. Еле держалась и до трагедии. Хроническая тревога, страхи, фобии, сложный переезд в другой город. Потеря сына обернулась потерей себя и всего, что было понято о жизни. Я бродила по улицам и смотрела под ноги. Мне казалось, что земля дала трещину и в любую секунду я могу провалиться.
В процессе терапии я пересматривала свои ценности, искала новые смыслы. Когда осознала, в каком плену была от материального, стало не по себе. Я поняла, что откладывала жизнь на потом — сначала нужно было заработать. Казалось, это самое важное, остальное может подождать. Как же я ошибалась! Увы, поняла я это только после гибели сына.
Интенсивная терапия закончилась, но еще пять лет я оставалась клиентом психолога и искала себя. Успешной опыт терапии привел меня в новую профессию.
Сегодня я работаю психотерапевтом и помогаю людям преодолевать трудные периоды в жизни, находить смысл, познавать себя. На личном опыте я знаю, что горе может либо разрушить, либо вернуть тебя к жизни. Поддержка психотерапевта поможет многое преодолеть. Главное — не замыкаться в себе и найти силы обратиться за помощью.
Об авторе
Алевтина Марьясова — психолог, коуч, сертифицированный тренер. Ее сайт.
Читайте также
www.psychologies.ru
О смерти детей | Православие и мир
Источник журнал «Фома»
Конечно, на такие вопросы ТАК – через журнал – не ответишь… любой священник подтвердит: надо видеть глаза человека, слышать его голос, надо брать его рук в свои, и, — даже если нет на это сил – утешать, как заповедано Христом… (Помните слова о. Алексия Мечёва: «Утешайте, утешайте народ Божий !…» — а разве, по совести говоря, кто-то из нас нуждается в чем-то другом?…)
Так что всё, сказанное ниже, — не утешение. Это – размышление. Горькое – ведь мне, как и всякому батюшке в наше время в нашем месте, не раз приходилось хоронить детей (в маленьком, на немногим более 80 000 жителей, Минусинске – в год около полутора тысяч похорон, и стариков-то мало умирает, всё больше – зрелых и молодых…и, увы, немало детей), — стоишь на кладбище, ёжишься от пронизывающего ветра, выглядываешь: и где она, похоронная процессия, где катафалк? – ан нету катафалка: подъезжает скромная «шестерка», и под мышкой несут маленький ящичек, вроде того, что используют для помидорной рассады… И вот – отпевание, и полные упования слова из Чина отпевания младенцев не особо радуют и обнадёживают, и дым из кадила, как бы ни был хорош ладан, — горек и невыносим…
Горькие мои мысли и тревожные. Тревожные – ведь и у меня трое детей. Старшая – совсем взрослая, младшие – еще младшеклассники… Честно говорю: потеряй я одного из них – не знаю, как я смог бы это перенести. Ни за что не ручаюсь, правда.
Но если я за себя не ручаюсь – как жить-то?! Опереться-то – на что, на кого?! И вот оно и есть, последнее отчаяние: «Господи! вот служу я у Тебя священником десять лет, — а вера-то моя слаба! Я верую, — но Ты, Ты Сам, помоги моему неверию! Сам, своими силами, — ну как я выдюжу?! Ты, только Ты!…» (и прочие, как в молитвословах речется, «безумные глаголы»…)
Дети, дети, куда вас дети…
Младенец, коему – нет и года…Венчик бумажный – слишком тяжел для маленького лобика, и к чему всунуто в прозрачные пальчики «рукописание» — молитва о прощении грехов?… и как ответить на немой вопрос родителей –«за что?!» — молодые папа и мама, хорошие, добрые христиане, несколько лет просящие у Бога для них, бездетных (по чьей тоже вине?!) – ребенка; и – вот…
Девочка, около трех лет, — цирроз печени (ну откуда бы?!..) Мама спохватилась, — крестил я ее на дому, как раз на Рождество Христово…(Помню, были со мной и сотрудники социальной службы, привезли подарки рождественские, — но девочка, раздувшаяся от водянки, не в силах даже стонать, не то что плакать, почти и не глянула на яркие китайские игрушки, на шоколадки и мандарины…) А через два дня – уже ее хоронили.
Парень 17 лет: саркома…Сгорел быстро, родные не успели понять, что к чему…
Девушка, единственная, любимая дочь у матери, — уехала учиться в большой город… Убили ее там . Мама – замкнулась в себе, закаменела в своем неизбывном горе. Мама ходит в храм, исповедуется, причащается даже. – но из обыденной жизни выпала совершенно. Устроив на могиле дочери мавзолей, все дни проводит там, забросила работу, повседневные дела, вся – в служении умершей дочери… Кормит белок на ее могиле, белки – сытые, разжиревшие…
Мальчик-дошкольник сгорел в доме, по неосторожности матери… Она была на похоронах, но не смогла выйти из машины. И я – не смог подойти близко, такие чёрные волны горя рвались оттуда; благословил издали…
Дети, невинно страдающие и умирающие – сорбент мира. Они собирают в себя его грех, его грязь. Если бы не их страдания, мир бы, наверное, погиб в страшных мучениях… Невинные жертвы – как невинной жертвой стал и Сам Христос , великий Ребенок, мудро и по-детски никому не солгавший, мудро и по-детски любящий и учивший любви, мудро и по-детски дарующий чудо исцеления больным и убогим, мудро и по-детски звавший всех вспомнить детство –Царство Небесное, мудро и по-детски просивший Папу пронести муку мимо, но если уж никак – то пускай, мудро и по-детски простивший глупое зло Своим мучителям : «Не ведают, что творят…»
Нет горя на земле горше, чем горе матери, потерявшей ребенка . «Плачет Рахиль о чадах своих и не хочет утешиться, ибо их нет».
Как быть, если это произошло? Как быть – священнику, к которому мать пришла и с этим горем, и со страшными, отчаянными вопросами, на которые нет ответа ( а какого труда ей подчас стоит совершить такой приход в храм!…)?
Самое последнее дело – что-то ДОКАЗЫВАТЬ страдающей матери. Логически объяснять и надеяться, что раненое сердце её будет внимать логике… Думается, что священнику, назидающему : «Радуйся! Хорошо, что умер – а то бы вырос и стал безбожником или наркоманом!…», лучше бы подумать, не в осуждение ли себе носит он крест… «Нет, не хорошо, что умер!» – закричит сердце матери – и будет право. Потому что – поверх всех резонов мира сего – живое чувство материнства в ее сердце вложил Сам Бог. Всякая мать ( не говорю о крайних случаях, о патологиях, когда мать равнодушна к судьбе ребенка, — пусть кто-то скажет, что ныне в обществе таким случаям несть числа, но все же они – страшное исключение…) – желает счастья, радости, здоровья своему чаду, а главное – ЖИЗНИ.
И вот тут – вспомнить бы о Христе, о котором только что мы поминали: что Он, мудро и по-детски пойдя на смерть – воскрес.
Не смог умереть.
И нам – не даст, если будем с Ним…
Желает мама чаду, осознанно или подспудно — той самой вечной жизни, которую и нам даровал, воскреснув, Христос, которую мы, худые чада Церкви, должны бы, по Символу веры, «чаять», но память о которой подчас едва теплится в ожиревшем нашем сердце, полном чаяний совсем о другом, о сиюминутном….
Поэтому – что сказать матери, потерявшей ребенка? Да, сказать правду: он сейчас – на ступень ближе к вечной жизни, чем вы сами. Вряд ли надо говорить, что «ему сейчас хорошо» — как может мама согласиться, что чаду хорошо – без неё? – но что есть реальность, в которой живем мы все, и взрослые, и дети. Разлука тяжела – но она не вечна. Если вы любите свое дитя – то все равно будете с ним, ведь любовь притягивает, как магнит – железо, по выражению одного из персонажей небезызвестного фильма «Матрица», «любовь – не эмоция, любовь – это связь между объектами»….
«Быть вместе с ним», надев петлю на шею? – даже не думайте. Вот в этом случае точно с ним не будете. И боль свою – не утешите, только усугубите.
Но если вы хотите быть вместе с ребенком – а он – у Бога, — то Бога вам не миновать. Употребите жизнь не только на то, чтобы горевать об утрате – но и на то, чтобы измениться самой, войти в эту вечную жизнь и тоже быть с Богом. Только возле Него вы встретитесь с утраченным чадом.
Смерть – это не смерть. Это еще одни роды. Ребенку, пока он девять месяцев плавает в утробе мамы, тоже кажется, что ЭТО – весь его мир, что никакого другого нет… И вдруг – приходит страшное испытание: начинают его рвать-тянуть-лишать привычной среды обитания… «Ну все, конец!» — думает ребенок, ан глядь – а выходит он в новый мир.
Новый? Насколько наш мир – иной по отношению к чреву беременной женщины?…иной – но тот же самый. Вот так и «тот свет» — тот же самый, хотя и иной…
Мама воскликнет : «А чем ДОКАЖЕТЕ?!»
Вот тут я, правда, не знаю, что сказать… Чем же я докажу. Правда, не знаю. Могу только одно сказать: «Ну так а что ж делать-то нам с вами, родные вы мои?! ну что?! Ну давайте потерпим, поверим Богу на слово!… доживем – а там видно будет!»
Наверное, больше и ничего, уж простите… Страшная она штука, жизнь. Рискованная. Но надо её жить, эту жизнь, надо идти вперед, — ради тех, которых мы любим…
Ещё раз оговорюсь: всё это можно сказать тому родителю, кто расположен СЛЫШАТЬ (а такое устроение человека – уже половина его исцеления от душевной раны). Но – одно предупреждение: ежели ты, иерее, будешь это все говорить ИЗДАЛЕКА, с высоты своего сана, без искреннего сострадания к человеку, — толку не будет. Видишь ли, исцеляет только любовь Христова. А она подается не иначе, как через нашу любовь, как вода к растению поступает не просто так, а по системе капилляров, нарушь которую – и самый щедрый полив пропадет туне, растение погибнет… Бери этого человека на себя, говори, или молчи, или плачь вместе с ним, или просто молись о нем, — как тебе твоя пастырская любовь подскажет… А нет этой любви – кайся. Кричи: «Христе, ну нету любви у меня, сделай что-нибудь! Не оставь нас, грешных! Верую, Господи, помоги моему неверию!» Вера, видишь ли, через которую Господь творит чудеса, — это не просто «нечто и туманна даль», не мифический флогистон, витающий в пространствах, не умозрение, — это орган, мускул внутри человека. А его надо как-то тренировать, прилагать усилия к его шевелению… И, призывая страдающего родителя : «Веруй!» — надо учиться веровать самому, работать атрофированным мускулом. Иначе – ежели не можешь сам плавать, как же утопающего спасёшь?..
www.pravmir.ru
«Когда малыш умер, его мама кричала вечность». Что чувствуют медики, которые сообщают родителям о смерти детей
Потеря беременности, смерть ребенка внутриутробно или после родов – страшное испытание для родителей. Но именно врачам приходится говорить, что беременность может завершиться на раннем сроке, объявлять, что у малыша не бьется сердечко… Как медики переживают перинатальные потери своих пациентов, рассказывают те, кто работает в женской консультации, принимает роды и борется за жизнь в реанимации новорожденных.
Мы должны уважать решение женщины
Лилия Афанасьева, заведующая женской консультацией, Сургут
Для женщин, переживших перинатальную потерю, у нас в консультации работает психолог и специальный кабинет подготовки к беременности. Потери беременности на ранних сроках не принято у специалистов расценивать как перинатальные потери. У нас проводятся психологические консультации и для этих женщин, ведь беременность, даже если она закончилась до 12 недель, была, и часто – долгожданная, и ее потеря переживается в любом случае непросто.
А в кабинет предгравидарной подготовки идут женщины, которые столкнулись с проблемой невынашивания беременности или ее тяжелого течения. Они идут на обследование перед новой беременностью. Но и их направляют на консультацию к психологу, ведь страх повторения неудачной беременности остается с женщиной надолго. А если это две и более потери, то редко женщина уходит от этого страха сама, без помощи. Тем более, примерно у 50 процентов таких женщин угрозы прерывания беременности бывают вызваны именно страхом.
И я вижу позитивный эффект от работы с психологами у этой группы женщин, там, где были в анамнезе перинатальные потери, тяжелые беременности. Причем если доктор, который ведет пациентку, настоятельно рекомендует ей посещение психолога, он на практике видит, что беременность идет благоприятнее, легче найти контакт с женщиной, она более отзывчива к рекомендациям врача.
Психолог в консультации работает и с врачами, и с медсестрами по классическим азам общения с пациентами.
Неизлечимо больной ребенок должен иметь право родиться — и право умереть рядом с мамойКаждая потеря – тяжела, и особенно вспоминаются те, что были недавно. Вот относительно недавно – молодая женщина с неблагоприятной по прогнозам беременностью. По первому скринингу было понятно, что что-то не так. На втором УЗИ была масса проявлений хромосомных патологий. Прогноз был – либо сверхранние преждевременные роды, либо рождение тяжелого ребенка. Пациентка приняла решение продолжать беременность, и почти в 24 недели начались роды. Ребенок прожил шесть дней.
Женщина долго работала с психологом, и в рамках групповой терапии. Сейчас она готовится к беременности, проходит обследования. Со стороны семьи мужа ситуация тогда была встречена в штыки: зачем вы позволили родиться такому, с дефектами, не уговорили на аборт. Но мама – взрослый совершеннолетний человек и мы должны уважать ее решение.
В этом году у нас наблюдалась женщина: у третьего ребенка, которого она вынашивала – тяжелая хромосомная патология, и она тоже отказалась от прерывания беременности. С ней, после того, как она приняла такое решение, на протяжении всей беременности работала психолог, которая разговаривала и с семьей, где были еще дети, чтобы подготовить их. Мы приглашали мужа на совместный с женой прием и в кабинет УЗИ, чтобы показать и рассказать, что вот есть такое, как оно может развиваться и как с этим справляться.
Что касается дальнейшего – паллиативная помощь женщинам, которые сделали выбор родить заведомо нежизнеспособного ребенка, в стране только начинает развиваться, но важно, что она есть и у женщины есть выбор.
До сих пор мы общаемся с мамой, ее сыну – три года. В 19 недель беременности ей было предложено прерывание беременности, – у ребенка был выявлен крайне тяжелый порок сердца.
Она пришла к нам с другого участка со словами: «Я не могу убить своего ребенка».
Я сказала, что решать ей, что велик риск того, что ребенок умрет в первые два месяца, а может даже и в первый, как только потеряет связь с мамой. Опять же, при беседе присутствовал психолог. Внес свою лепту и детский кардиохирург, который честно сказал: «Вот до этого момента после рождения ребенка я сделаю все, что смогу. А дальше нужно будет искать специалиста и клинику, где смогут сделать следующие операции».
Она отказалась от прерывания, и мы стали бороться за ребенка. Пока он сидел внутриутробно и в первый месяц после рождения, все было компенсировано, а потом начались операции. Практически до полутора лет. Сначала ребенка несколько раз прооперировали здесь, в Сургуте. Потом она ездила в Германию за счет благотворительного фонда. Сейчас мальчик достаточно бодрый, ходит в детский сад, ограничений фактически не имеет. Мама счастлива, планирует вторую беременность, страха у нее нет. Может быть, в том числе и потому, что была такая совместная работа и гинекологов, и кардиохирурга, и психолога нашего. Женщина не отчаялась, и – важный момент – семья сохранилась. Нередко бывает, что семья рушится, если возникает проблема рождения ребенка в тяжелом состоянии.
Рожать ребенка с синдромом Дауна в нашей стране уже не так страшноСейчас я вижу, что все чаще и чаще женщины отказываются от прерывания, особенно если это какие-то мелкие пороки, с которыми раньше предлагали прерывать – с синдромом Дауна отказываются, с другими хромосомными патологиями. Но даже если в этом случае женщина настроена достаточно позитивно, ей необходимо психологическое сопровождение.
У нас была женщина, у сына которой выявили синдром Клайнфельтера – говоря упрощенно, когда мальчик оказывается носителем хромосомы другого пола. Ей предложили прерывание – она отказалась. Ее интересовало, как будет развиваться ребенок, с какими внешними признаками. Психолог с ней беседовал, рассказывал, к чему стоит готовиться.
Есть и категоричные женщины, которые настаивают на прерывании там, где пороки минимальные. Приходится долго работать, беседовать, что вот это подлежит оперированию, подлежит наблюдению, реабилитации. К сожалению, есть такие пациентки, которые все равно прямым текстом говорят: нет, мне такой ребенок не нужен. Но, как правило, всегда есть и какая-то проблема в семье, если в такой ситуации ребенок становится ненужным.
Когда ребеночек рождается неживым, мы все равно его пеленаем
Людмила Халухаева, акушер-гинеколог перинатального центра Ингушетии
Впервые с потерей я столкнулась, когда училась в ординатуре в Астрахани. Женщина поступила со схватками на доношенном сроке. Но у нее был антенатал, то есть смерть ребенка наступила еще в утробе матери, и когда она поступила, по УЗИ сердцебиения не было. Для женщины это было шоком, она утверждала, что ощущает шевеления. Ей показали на УЗИ, позвали другого узиста, и только после этого женщина поверила.
Бывает, что такое происходит и по вине врача. Вот недавно в республике была ситуация: женщина приходит рожать на своих ногах, с мужем, четвертые роды, делают УЗИ, все нормально. А в итоге – мертвый ребенок, отслойка плаценты, удаление матки… Женщина винит во всем врача, и правильно делает, я как врач это говорю. Если женщина сама на ногах приходит, как только она переступает порог медучреждения, ответственность полностью ложится на акушера-гинеколога, который женщину ведет. Я сейчас нахожусь в декретном отпуске, наблюдаю со стороны, и все равно в шоке от этой ситуации.
Когда ребеночек рождается неживым, мы все равно его пеленаем – это же человек. Некоторые женщины категорически не хотят смотреть на него. А некоторые женщины, наоборот, говорят: «Приложите его ко мне, мне надо на него посмотреть». Я работаю с 2005 года и вижу, как даже женщина, которая отказывается на ребеночка посмотреть, через день-два начинает жалеть, что не посмотрела, не попрощалась. Поэтому, основываясь на своей практике, когда такое случается, я говорю матери: «Ты посмотри на него. Он не страшненький, он ничего, как будто спит». Пусть она поплачет в родзале, пусть его подержит, прижмет к себе. И потом приходит понимание – ребеночка нет. Иначе могут оставаться какие-то иллюзии, мешающие жить дальше.
Слова успокоения часто не помогают. Иногда женщине просто надо сказать: «Я не знаю, что тебе сказать, моя хорошая».
Иногда верующей женщине можно сказать что-то про надежду на Всевышнего, помогает. А так, конечно, многое зависит от психики женщины. С некоторыми надо вместе поплакать. По-разному бывает.
У меня была ситуация, поступила женщина, огромный живот, многоводие, и она поступила уже с умершим в утробе ребеночком. Ребенок большой, 5 кг, у нее сахарный диабет, как тяжело я его вытаскивала! Десять раз пожалела, что я не прокесарила, и она просила сделать ей кесарево. А после родов она говорит: «Хорошо, что ты не сделала мне операцию и я прошла этот путь».
Если ребенок умер в родах — это не значит, что его не былоКогда поступает женщина, у ребенка которой уже в утробе не бьется сердечко, ей – тяжелее всех, но она гораздо больше, чем родственники, способна воспринимать информацию, понимать. Тяжелее всего бывает успокоить родственников в этом плане, они начинают давить, иногда агрессивно, требовать операции, хотя порой лучше именно чтобы были естественные роды.
Такие женщины вообще не должны находиться в палатах вместе с родившими живых и здоровых детей женщинами. Здесь именно чисто организаторский вопрос. Я начинала свою акушерскую деятельность в роддоме Казахстана, и если у женщины ребенок умирал, мы ее в общую палату не клали, если были сложности с отдельной палатой, переводили в отделение гинекологии. Каково иначе ей видеть кормящих мам, слышать детские крики? И когда я была заведующей отделением в роддоме, мы оберегали таких женщин. Еще должна быть ранняя выписка. Если в стационаре нет возможности женщину изолировать, на день-два можно найти одноместную палату, эти пару дней понаблюдать – и отпустить домой.
Надо научиться простой человечности. Не бояться нарушений санэпидрежима, он из-за этого не нарушается. Чистоту здания и в палатах хотим поддерживать, а человечность и чистоту душ поддерживать почему-то не хотим. Прежде чем идти на акушера-гинеколога, нужно еще сдавать экзамен на человечность. Как и во всех врачебных специальностях.
Раньше мы делали много ошибок и не давали родителям отгоревать
Татьяна Маслова, заведующая отделением реанимации и интенсивной терапии новорожденных в Тульском областном перинатальном центре
«Вы когда-нибудь говорили родственникам о смерти пациента? Нет? Пойдем учиться», – сказал мне заведующий отделением, когда я только пришла в реанимацию после специализации. У женщины – второе или третье ЭКО, двойня, роды в 26-27 недель, один погиб сразу, а второй через какое-то время. Вел беседу он, а я слушала, понимая, что когда-нибудь говорить придется мне.
И я очень долго помнила фамилию первого ребенка, который ушел уже во время моей самостоятельной работы. Сейчас фамилия стерлась, прошло много лет, но я помню его вес, срок гестации – ребенок был больше 2 килограммов, 35 недель, казалось, он не должен был погибнуть. Но он ушел, причем как-то молниеносно. В то время я сама была беременна, на большом сроке, мне оставалось пару дежурств до декрета… Было очень тяжело: ведь все равно закрадывается ощущение того, что ты сделал не все, даже когда умом понимаешь, что случай некурабельный. Тогда я позвонила заведующему отделением – было пять утра, он приехал и отпустил меня, родственникам сообщил сам, поскольку понимал – я в таком состоянии, что сама могу преждевременно родить.
С годами работы я все больше понимаю, что нам, докторам, очень не хватает правильных навыков коммуникаций. Даже просто для бесед с родителями, чьи дети находятся в реанимации. Тебе приходится методом проб и ошибок учиться говорить с ними. Хорошо, что сейчас появились тренинги, лекции для медработников, хотя учить разговаривать с пациентами нужно в вузах…
Потеря нерожденного ребенка: слова поддержки, которые ранятТри года я – заведующая реанимацией новорожденных, и сообщать новости родителям, в том числе трагические – моя задача. Приходится постоянно учиться, читать, слушать. В прошлом году на медицинском конгрессе был целый симпозиум, посвященный именно неонатальным потерям и коммуникации с родителями. После я пригласила лекторов к нам, чтобы они провели тренинг для врачей нашего центра. К нам приезжал психолог из фонда «Свет в руках».
Сейчас я вижу, что мы делали неправильно, общаясь с родителями. Например, пытаясь успокоить, поддержать своими фразами, наоборот, обесценивали их чувства, не давали им выплеснуть эмоции. Чтобы, как мы думали, ранить меньше, отвлечь, старались быстро сообщить и перевести разговор на организационные моменты: захоронение, процесс оформления документов – что надо принести, куда позвонить. То есть мы не давали им время прийти в себя, отгоревать.
Еще ошибка: мы, особенно если речь о детях, которые лежали у нас какое-то время, начинали извиняться перед мамами: «Простите, мы старались». Психологи объяснили, что извиняться здесь тоже не правильно – мы действительно делаем, что можем.
Два года назад у нас был ребенок, который пришел в наше отделение для наблюдения, мы его перевели уже на второй этап выхаживания, он должен был утром выписаться. Ночью он вновь поступил к нам в крайне тяжелом состоянии, практически с единичным сердцебиением. Полтора часа мы проводили реанимацию, но спасти не удалось. У мамы, когда она узнала, началась страшная истерика – она закрыла глаза и просто кричала, казалось, вечность. Это сейчас я понимаю, что такая реакция, наоборот, помогает справиться с болью.
Гораздо опаснее тихие реакции, без эмоций, когда человек может спокойно выслушать, а потом уйти и сделать что-то непоправимое с собой.
Несколько раз у меня были периоды, можно сказать, выгорания. Что начинается выгорание, я понимаю, когда ни о чем не могу думать, кроме работы, перестаю спать. Постоянно чувствую усталость, появляются вопросы – зачем все это, кому я пытаюсь что-то доказать. Они возникают, когда ты пытаешься спасти ребенка, но нет отдачи ни от родителей, ни от администрации. Администрация говорит: вы самое дорогое отделение, зачем мы на вас тратим деньги, когда они нужны на то-то и на то-то. Или нужно что-то для ребенка купить, а у нас нет этого, купить мы, учреждение, не можем, но не можем попросить и родителей – у нас лечение бесплатное – такой вот порочный круг. Ты устаешь воевать с ветряными мельницами, а поскольку и дома в таком состоянии совсем не удается переключиться на семейные дела, начинаются проблемы.
В таких ситуациях я обращалась к кризисному психологу, и беседы с ним помогали вернуться в нормальное состояние, ведь я люблю свою работу.
Мамам, чьи дети находятся в реанимации, мы предлагаем пообщаться с психологом, но чаще отказываются: «Нет, я что, ненормальная!»
Если мы понимаем, что все закончится плохо, приглашаем мам попрощаться. В основном они отказываются: им страшно. Но после тренингов БФ «Свет в руках» я предлагаю подумать еще немного, чтобы потом не пришлось жалеть о несделанном. У меня уже был случай, когда мама приходила, передумав.
«Нужно ли было спасать?» Что будет, если отказаться от реанимации новорожденного, который не выживетТочно так же с захоронением, особенно детей весом меньше 1 килограмма. Родители часто отказываются от него, им хочется все забыть, как будто не было этой беременности и этих родов. Но я объясняю: «Захоронить – не значит, что вы должны ставить памятники, кресты и потом постоянно ходить на могилу. Психологически вам важно закрыть эту тему. Не прожитые внутренне и не пережитые эмоции все равно будут искать выхода». И было несколько случаев, когда сначала родители писали отказ от захоронения, а потом, подумав, перезванивали на следующее утро со словами: «Мы передумали, мы будем ребенка хоронить».
Муж у меня далек от медицины, старается слушать и поддерживать. Другое дело, что нас всех не учили поддерживать и сопереживать. Я понимаю, что муж хочет успокоить, говоря: «Ты не можешь всех спасти, не надо все настолько принимать на себя», но моя боль от этого не уходит. Бывает, дети устают, злятся, говорят: «Тебе важна только работа». Конечно, это не так, но работа у меня действительно такая, что не выключишься, не забудешь сразу все, что там было, до следующего дежурства.
Но наша работа – это, прежде всего, про жизнь. И какая радость, когда удается вытянуть ребенка и когда он уходит на долечивание, а потом в хорошем состоянии выписывается домой!
Благодарим фонд «Свет в руках» за помощь в подготовке материала.
Фото: rawpixel.com
www.pravmir.ru
СМЕРТЬ И РЕБЕНОК — Православный журнал «Фома»
Смерть – в трагическом ее восприятии – это, по сути, то же самое ощущение разлуки, полного одиночества. Только что ты был окружен добрым домашним теплом, – и вдруг тебя от всего отрывают, ведут куда-то по незнакомым, холодным коридорам… И ты ничего не можешь с этим поделать – ни ты, ни твои близкие, НИКТО.ВЕРА В СМЕРТЬ
«Я достаточно хорошо помню время, когда считал себя бессмертным. Это было самое раннее, ясельное детство – и смерти для меня еще просто не существовало, я ее не понимал.
Чувствовал ли я себя счастливым тогда? – вряд ли. Не так уж трудно восстановить в памяти то острейшее чувство пропасти, разрыва, когда, оставляя меня в яслях, уходила мама.
Смерть – в трагическом ее восприятии – это, по сути, то же самое ощущение разлуки, полного одиночества. Только что ты был окружен добрым домашним теплом, – и вдруг тебя от всего отрывают, ведут куда-то по незнакомым, холодным коридорам… И ты ничего не можешь с этим поделать – ни ты, ни твои близкие, НИКТО. Еще недавно всеми любимый, надежно хранимый, окутанный лаской, ты вдруг оказывавшей совершенно один, маленький, беспомощный, и тебя уводят куда-то – куда?! почему?!..
Что маленький я мог сделать, оказавшись в подобной ситуации? – Просто плакать. И я ревел.
Позже, годам к пяти-шести, опыт начал подсказывать мне, что каждое расставание завершается встречей. Чувство опасности стало сходить на нет… И в этот самый момент я внезапно столкнулся с вестью о неизбежности собственной смерти.
Это была революция – я совершенно изменился за те сутки или двое, когда все осознал.
Я помню тот день – бабушка передо мною, и я спрашиваю ее:
– Это что будет – сон?!
– Нет, не сон, тебя не станет, ты ничего не будешь ни чувствовать, ни вспоминать. Тебя просто НЕ БУДЕТ».
Бабушка, конечно же, говорила не так прямо, старалась меня щадить, но я уже ВСЕ ПОНЯЛ, и практически сразу забыл все щадящие формулировки.
Бабушка говорила, а я стоял перед ней и все пытался представить себе ЭТО. И не мог, потому что все время видел смерть как бы со стороны. Даже не саму смерть: мне представлялась могила, мой гроб в земле, кости, и то, как море когда-то, – может быть, миллион лет спустя – заливает и смывает наше бывшее кладбище…
Меня передернуло.
Потом помню, как мне рассказывают «утешительную» притчу:
Жил мальчик, ничего о смерти не ведал, и вдруг однажды в сумрачный день встретил на улице похоронную процессию, увидал покойника, и понял, что сам тоже умрет. Мальчик очень испугался, бросился бежать, забился, плача, в заросли городского парка и там заснул. А проснулся мальчик чудесным солнечным утром – пели птицы, благоухали цветы. Он увидел, как бывает прекрасен наш мир – и с тех пор забыл о пережитом кошмаре и больше никогда не боялся смерти.
Я выслушал эту историю, изо всех сил отрицательно замотал головой: «Нет! Нет!», уткнулся в бабушку – и заплакал.
Но страшная революция во мне уже произошла – я в тот день все-таки поверил в свою смерть. И теперь надо было решить, как мне жить дальше. Надо было либо похоронить в себе эти мысли (а у меня не получалось), либо найти какое-нибудь утешение. И я просто не мог не заняться поиском этого утешения.
Религиозный путь был для меня неведом и закрыт – все вокруг были тогда неверующими. И теперь даже трудно представить, чего стоили мне с моей детской философией эти поиски выхода. Чтобы, не отрицая основ атеизма и материализма (которым я оставался верен лет до восемнадцати) найти способ не умирать СОВСЕМ (в смысле – умирать, но не совсем). И тем не менее через два-три года «теория» была готова и «вписана» в материализм:
В бесконечной вселенной, переливаясь, зажигались и гасли сознания мириадов разумных существ. Мой разум, умирая, «гас», но где-то в тот же самый момент вспыхивал другой «огонек», открывал глаза новый человек. И моей смерти он не знал и не помнил,- и я тоже – ведь меня уже не было…
Эта теория лишь внешне напоминает переселение душ: от старших я знал, что никаких бессмертных душ нет, что это все «религиозные выдумки». Поэтому сознания – мое, умирающее и чье-то, нарождающееся – в ней ничем не были связаны. «Работали» только атеистическое понятие о смерти как полном беспамятстве и материалистическая теория бесконечной вселенной…
* * *
Так я думал тогда, начитавшись научной фантастики, так утешался, засыпая в жутковатой полночной тьме. И теперь, вспоминая те свои «философские» мучения, думая о том, что было в моей жизни потом, – я не могу отделаться от жгучей жалости.
Жалости даже не к себе, а вообще к некоему ребенку, который один вынужден был столько душевных и психических сил потратить, чтобы хоть на время компенсировать тот удар, который наносит ему эта наша атеистическая ВЕРА В СМЕРТЬ. Калечащая, насилующая разум маленького человека вера в смерть… Взамен того, чего так жаждет и что так серьезно готова принять детская душа – ВЕРЫ В БОГА И ЖИЗНЬ ВЕЧНУЮ.»
ВЛАДИМИР, 30 лет
КОГДА МНЕ СКАЗАЛИ, ЧТО Я УМРУ…
«Впервые о смерти я узнал в раннем детстве. Я пришел в ужас от того , что мне рассказала старшая сестра. От нее я узнал, что и мама, и папа, и сестра, и вообще все люди должны будут когда-нибудь умереть, и что это неизбежно.
Я тогда страшно испугался, моя душа ни под каким видом не могла принять этого факта, я всегда думал, что буду жить вечно и никогда не умру. Сестра пыталась меня успокоить тем, что, мол, ты умрешь еще нескоро, лет через сто (она, как и я, вероятно, думала, что человек живет ровно сто лет). На какое-то время я успокоился этим, но не надолго. Я лихорадочно стал искать выход.
Как и многие дети в то время, я рос в семье атеистов, и поэтому не знал ни о Боге, ни о вечной жизни. Тогда бытовало учение о том, что Бога нет и загробной жизни нет, что человек умирает, и ничего после него не остается. Этому был научен и я, и так как я верил беспрекословно каждому слову матери и отца, мне пришлось поверить и в это. Но всем своим существом не мог я принять того, что, когда придет мне время умирать, я закрою глаза навеки и ничего более не увижу и не услышу, другими словами, меня просто не станет. От этой безысходности я приходил в какой-то беспомощный животный страх, панику. Я должен был себя как-то успокоить, и как бы ни верил родителям, не принял покорно их убеждение.
Я стал выдумывать разные версии того, что будет со мною после смерти. Одна из версий была такова: когда я умру, тело мое станет неподвижным, глаза закроются, но я буду продолжать видеть все происходящее вокруг меня и сознавать это.
Уже будучи в школе, изучая биологию, я был не в состоянии понять, как я могу мыслить, осознавать, реагировать на окружающий мир, если во мне только материальное начало.
И в конце концов я понял, что не будь в человеке души, он жил бы как живой мертвец, т.е. работали бы его сердце, легкие, но он ничего бы не осознавал, не реагировал, в нем действовали бы лишь инстинкты.
Затем я стал задумываться о создании мира. Я никак не мог принять того, что мир возник сам по себе (а нам ведь известно, что само ничего не бывает). А раз он не мог возникнуть сам, значит, его кто-то создал. Теперь мне нужны были лишь доказательства.
Один раз на Рождество я впервые зашел в церковь. Там шла праздничная служба. Мне настолько там понравилось, что я не хотел уходить. Но поскольку эта служба идет ночью, меня отправили домой. Затем я крестился. Но это не был осознанный шаг с моей стороны. Сперва крестилась моя сестра, и я решил последовать ее примеру. И на этом успокоился: в церковь по-прежнему не ходил и жил прежней жизнью.
Но однажды сестра поехала в монастырь, и привезла мне несколько икон и молитвослов. Она посоветовала мне каждый вечер и утро молиться перед иконами, встав на колени. И в первый же вечер я открыл молитвослов и стал читать. Смысл молитв мне был непонятен, мысли путались, однако я чувствовал, что кто-то стоит рядом со мной и внимательно слушает то, что я читаю. Вскоре сестра рассказала мне о христианстве, догматах и посоветовала мне сходить на исповедь, рассказать священнику о своих ошибках, которые я допускал в жизни после крещения.
И вот в одно из воскресений мы с сестрой отправились в церковь святого князя Владимира. Я встал в очередь. Это была моя первая в жизни исповедь…
С тех пор я чаще стал ходить в церковь, слушать молитвы и все более утверждаться в вере. Я также перестал бояться смерти. Точнее… Не хочу сказать, что все вопросы, волнующие человека, благодаря вере сами собой разрешатся, да и от страха смерти до конца не избавиться, но в церкви человек может получить надежду, как в никаком другом месте на земле.»
ВАДИМ, 17 лет
У МЕНЯ ПОЯВИЛАСЬ НАДЕЖДА
«Я – студентка IV курса Высшего музыкального училища имени Ипполитова-Иванова. Я посчитала нужным сообщить об этом потому, что с этим училищем меня многое связывает, именно с ним связано мое обращение к Православию.
Однако мой путь к вере начался задолго до поступления в ВМУ, и путь этот был весьма извилистым и подчас даже страшным, потому что мне пришлось идти к вере методом, так сказать, от противного.
Лет, наверное, в шесть я вдруг поняла, что все мы умрем, и пришла в ужас. Как же так? Неужели я. умру,
и меня больше никогда не будет? Никто, естественно, не разубедил меня. Мама сказала, что это будет еще не скоро. Но ведь это будет, подумала я. И плакала от безысходности, пока не уснула. Утром все, казалось, было забыто. Потом я старалась отгонять от себя мысли о смерти.
Однако еще лет через шесть они вернулись. И на сей раз это была уже навязчивая идея. Меня не сразу поняли: я боялась умереть внезапно, я сама не знала, от чего. Я не могла объяснить, чего я боюсь конкретно, это было просто состояние ужаса. Сейчас я думаю, что это была одержимость: это состояние невозможно описать, наверное, такое бывает только в аду. Это чувство абсолютного одиночества и безысходного отчаяния, это кромешная тьма.
Когда все наконец, поняли , что это болезнь, меня отправили в детскую психоневрологическую больницу, вернее, я сама туда попросилась: дома часто никого не было, а я боялась оставаться одна.
В психушке было весело. У нас были классные девчонки в палате, ходили на дискотеки с парнями… Короче, через 3 месяца меня выписали. С собой надавали кучу таблеток. И все-таки до конца от страха я не избавилась.
В то время я увлекалась Толкином, помогала на конюшне на ипподроме, и в общем-то мрачные мысли посещали меня редко.
Тут грянула перестройка. Даже по телевизору все смелее и смелее заговорили о душе, о «высшем разуме», о реинкарнации и т.д. (тогда еще меньше, чем сейчас, любили выпускать в эфир православные передачи).
Маме на работе вдруг подарили Библию. В переходах протестанты начали раздавать плакатики «Бог любит Вас». С этих-то плакатиков все и началось.
Тогда я была, как все. Верила в некий «высший разум», считала Церковь абсолютно ненужным учреждением, сравнивала русские иконы с итальянскими картинами (не в пользу икон).
Но вот я поступила в училище. У нас был предмет «народное творчество», который преподавательница мастерски превращала в Закон Божий. Ух, мы над ней издевались! Правда, надо сделать скидку на наш легкомысленный возраст: 13-16 лет. Со всеми своими «познаниями» о «высшем разуме», о переселении душ мы приставали к нашей учительнице-миссионерке и «доводили» ее всеми возможными способами, доказывая нашу правоту. И уж конечно, эти споры не являлись для нас чем-то жизненно важным. Просто так – смеялись.
Однажды в переходе мне всучили плакатик, ну из тех самых. Я прочитала. Было очень интересно, как сказка: как люди вернулись «оттуда». В конце была молитва – просьба к Иисусу войти в сердце молящегося. Я начала читать ее «для интереса», но при этом я (опять же, вероятно, для интереса) попробовала действительно помолиться, обратиться к Нему…
С этого момента я вдруг поверила. Я почувствовала, что Бог действительно есть и что Иисус, Сын Божий присутствует реально везде – и во мне. Это было озарение, внезапная вспышка, какая-то особенная, необычная, великая радость. Чувство радости постепенно угасло, но вера осталась и, казалось, навсегда. Однако к Православию я пришла лишь спустя еще полгода.
Наша преподавательница познакомила нас с подругой (мы, кажется, были на первом месте по издевательствам) с одним батюшкой, священником, который нам очень понравился. Мы у него исповедались (надо сказать, это было ужасно, но потом будто гора с плеч свалилась – стало так легко на душе!), и потом, как дети, просто не могли отстать от нашего батюшки. Он привел нас в Храм к своему духовному отцу. Там нас как музыкантов определили петь на клирос.
Потом я перешла в другой Храм регентом – так получилось. Ведь в этот Храм пошла вся моя семья, к тому времени уже ставшая верующей.
Учусь я на дирижера, но вообще-то хочу стать оперной певицей – некоторых это смущает. Меня ребята еще в том Храме «доставали»: как же, православная девица на сцене, лицедейка! Я очень расстраивалась, считая, что они правы. Потом один замечательный батюшка (с виду простенький такой, невзрачный, оказавшийся вдруг мудрым, образованным и удивительно чутким человеком) сказал мне примерно так: «Делай то, что ты любишь, но Бога не забывай, и Он поведет тебя». Ребята сразу притихли. Но что удивительно, потом оказалось, этого батюшку было трудно назвать любителем театра (как мне рассказали).
В общем, так теперь и живу: учусь петь, хожу в театры слушать оперы, заканчиваю училище. Я бы не сказала, что я очень изменилась. Просто я избавилась от страха, и у меня появилась надежда. Тогда я заболела оттого, что моей душе сказали, что она не бессмертна, Видимо, такой страшной лжи она не могла выдержать.»
ЛЮДМИЛА, 19 лет
ПУТЬ
Памяти Евгения
Ольга Ш.
Ноябрь 1994 г.
Когда ты ушел, показалось
Так страшно мне в мире одной,
Как будто навеки осталась
За каменной черной стеной.
И было душе нестерпимо
Принять неизбежности ход,
Поверить, что самый любимый
Уже никогда не придет.
Тебя я повсюду искала,
Я даже ходила в твой дом,
Где все в это время дышало
Твоим неостывшим теплом.
Мне было достаточно взгляда,
Чтоб каждый заметить твой след.
Там тихо горела лампада,
А рядом стоял твой портрет.
Ты нам улыбался с портрета,
Как будто пытался помочь…
И узкой полоскою света
Глухая прорезалась ночь.
Ведь с той поминальной лампадки
Раздумьем сменился мой страх
Путь жизни окончив свой краткий,
В каких обитаешь мирах?
Ответ на вопрос этот главный
Нашла через несколько дней,
Я, глядя на крест православный
Над ранней могилой твоей.
Тогда поняла я, куда ты
Шагнул с этой грешной земли,
И вновь ужаснулась: а я-то
Пребуду в кромешной дали.
Туда, где души твоей царство,
Мне нет некрещеной пути.
Лишь горестный призрак мытарства
Могу в небесах обрести.
Такой безнадежной разлуки
Маячила тень впереди,
Что дрогнуло сердце от муки
И мне подсказало: «Иди!»
Я шла за тобой. Я пустилась
По милым и горьким следам
И в этом пути очутилась
У входа, ведущего в Храм.
Ты словно сказал мне: «Послушай,
Вот дом твой, защита, покров.
Здесь встретятся близкие души.
Вкуси от священных даров».
Так я обрела равновесье,
И радость, и силы исток.
И тихой молитвенной песни
С тех пор повторяю урок:
«За то, что к святому порогу
Мне выпало счастье дойти.
За то что привел меня к Богу,
Грехи его, Боже, прости».
foma.ru
«Смерть в колыбели» (синдром внезапной детской смерти).
Какая мама не прислушивается к дыханию своего ребенка, пока он спит в своей кроватке? Ведь от одной лишь мысли, что утром кроха может не проснуться, её сердце сжимается от страха. В чем же причина? Всё дело в синдроме детской внезапной смерти, о котором наслышана практически каждая мама. Недостаток информации и малая изученность этого состояния порождают заблуждения. Давайте разберемся, что это такое – «смерть в колыбели».
Внезапной и неожиданной смерти ребенка без видимой причины дано ужасающее название – «смерть в колыбели». В этом случае тело ребенка обязательно подвергается патологоанатомическому исследованию. Если и в ходе вскрытия не выявлено никаких объективных причин смерти, то говорят о синдроме внезапной детской смерти (СВДС).
Внезапная смерть может наступить абсолютно у любого ребенка и в любом месте. Как бы страшно это ни звучало, но случается так, что ребенок умирает в коляске во время прогулки, в машине или даже на руках у матери. Однако чаще всего их находят мертвыми в кроватке.
Как снизить риск?
Несмотря на то, что причины «смерти в колыбели» остаются загадкой, есть определенные правила, придерживаясь которых родители могут уменьшить риск.
- Положение ребенка во сне. Нужно с самого начала укладывать ребенка спать на спинку, так как сон на боку для него небезопасен. Исследования ученых показали, что для детей, спящих на животе, риск внезапной смерти выше в 9 раз, чем для тех, кто спит на спине.
- Курение во время беременности увеличивает риск внезапной смерти у ребенка. Идеально, если никто из родителей не курит. Ни в коем случае нельзя курить ни в одной квартире, ни уж тем более в одной комнате с ребенком! Курящим родителям нельзя брать ребенка к себе в постель.
- Температурный режим. Ребенок, закутанный в одеяла и теплую одежду, очень легко перегревается. Считается нормальным, если кисти и стопы ребенка (как и взрослого человека) слегка прохладны. Совсем не требуется создавать ему более теплые условия; вполне достаточно поддерживать в комнате, где играет и спит ребенок, температуру 180С.
- Укрывание головки ребенка. Лежа в кроватке, ребенок должен почти касаться ножками ее спинки. До достижения ребенком возраста 12 месяцев использование подушки не рекомендуется. Кроватка должна быть застелена простыней, а ребенок при необходимости укрыт одеялками в несколько слоев.
- Обращение за медицинской помощью при ухудшении состояния ребенка. Ослабленным детям нужно давать больше жидкости и постоянно контролировать их температуру, чтобы они не перегрелись. За состоянием здоровья детей нужно очень внимательно следить, потому что бывает трудно сразу определить, что у ребенка серьезное заболевание.
Причины
Причины СВДС остаются неизвестными, хотя предполагаются несколько механизмов либо комбинация неблагоприятных факторов, воздействующих на ребенка. В редких случаях причина внезапной смерти все-таки выявляется при проведении вскрытия. Такой причиной может быть, к примеру, метаболическое нарушение в виде недостаточности среднецепочечной дегидрогеназы (что приводит к гипогликемии – снижению глюкозы в крови и смерти). Однако причины СВДС обнаруживаются менее чем в 1% случаев.
Распространенность СВДС в разных странах колеблется, но обычно составляет 1:1000 рожденных (в России этот показатель 0,43:1000). Приблизительно 60% погибших детей – мальчики. СВДС – главная причина младенческой смертности в возрасте от 4 недель до 6 месяцев, с вновь возникающим пиком в 9 месяцев. Риск «смерти в колыбели» выше в холодное время года: с октября по март. Остановка дыхания у младенцев происходит ночью или в ранние утренние часы. По наблюдениям, примерно 30-40% детей в последние дни имели легкие признаки респираторного или желудочного заболевания. В отличие от временной остановки дыхания или асфиксии при СВДС все происходит мгновенно, именно поэтому в настоящее время никаких способов предотвращения СВДС, к сожалению, не существует.
Как пережить горе
Невозможно найти ситуацию ужаснее, чем смерть маленького ребенка, наступившая абсолютно внезапно, во сне – без всяких на то причин, без предшествующих болезней или тяжелых травм. В таких ситуациях глубина психического шока у родителей зачастую превышает шок от неожиданной гибели ребенка в автомобильной катастрофе или во время природных катаклизмов.
Такой семье крайне необходима помощь со стороны родственников, близких друзей, профессионального психолога. Очень важно избавить несчастных родителей от чувства вины и страха, что со следующим ребенком случится то же самое.
Наверх>>>
azbyka.ru
