Смерть детей – Смерть ребенка, смерть детей

Смерть ребенка. Пережить. Понять. Принять

Детская смерть –  огромная трагедия и шок для семьи. Для родителей непостижимо, как после  такого жизнь может продолжаться. Как не утратить веру? Где найти силы? Для каждого ответы будут разными. А находить их можно в таинствах Церкви, беседах с духовником, обращению к событиям Священной истории  и ее христианским смыслам.

Споря с абсурдом

С  утратой   ребенка, особенно  новорожденного, мировоззрение его близких рушится, никуда не спрятаться от боли и острого переживания абсурдности бытия, а любые слова сочувствия причиняют еще большее страдание.

Особенно маме, которая ближе  к малышу телесно – девять месяцев вынашивала свое чадо, в муках произвела на свет, остро испытала радость рождения, первого прикосновения, кормления, взгляда.

Пуповина с рождением не обрывается, это ведь пожизненная связь. Но только  вынырнул маленький человек из околоплодного пространства, вошел в новое измерение, вдохнул воздуха, начал жить, и вдруг – нет. А ведь был, состоялся – улыбался, щурился на свет, держал за палец, имел свой особенный цвет глаз, был на кого-то похож.

Родителям умершего малыша кажется, что они оказались в вакууме, в черной дыре, в  предельном одиночестве, и вокруг ни души. Редкий друг, не каждый священник и далеко не всякий православный психолог способен в этой ситуации на уместное  и мудрое слово соболезнования и сопереживания.

Утешить и утешиться

Сочувствуя родителям, важно подходить к этому с  рассуждением. Активно и эмоционально утешать – значит, пробуждать новые слезы  и жалость к себе, а это не снимет душевного разлада и напряжения. Приводить в чувство хлесткими фразами маму или папу, потерявших ребенка, и вместе с ним и важные жизненные смыслы  – тоже не выход. Все равно, что бить лежачего больного за то, что он не может встать. Психотерапевтический эффект от уговоров, упреков, увещеваний вернуться к нормальной повседневности, взывания к совести и разуму – тоже весьма сомнительный.

Попробуйте  хотя бы отчасти понять это состояние – почти  древнегреческое ощущение ужаса от неумолимости  судьбы. Горе  затмевает сознание, вызывает сопротивление, протест, вопль библейского Иова к небесам. В горьких событиях потерявшему ребенка видится не Промысл Божий, а демоническое слепое существо с повязкой на глазах. А все правильные в любое другое время аргументы – «у Бога все живы», «однажды мы встретимся», предложения позвать знакомого священника домой или пойти вместе причаститься и исповедоваться звучат почти что саркастически.

Что же делать?  Размышляет священник Сергий Круглов: «Маме не надо особо проповедовать и пропагандировать о детях. Она все знает сама. Сердцем, нутром своим. Спасите лучше в первую очередь не детей – маму. Вот ее. Вот эту Рахиль. Дайте ей отдышаться. И она заплачет. В голос. И плачем расскажет всё и обо всём…»

Словом, пожалеем мам (и отцов)  молчаливым своим сочувствием, позволим им отрыдать своё. И попробуем дать надежду.

Ветхозаветные люди считали рождение ребенка благословением, а бездетность – наказанием, поэтому потеря детей была для них страшным  и оглушительным горем. Пророк Иеремия восклицал: «Глас слышен в Раме, плач и рыдание и вопль; Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться, ибо их нет» (Иер.31:15).  Внуки  и правнуки нашей праматери Рахили символически оплаканы ею за 17 веков, прошедших от ее плача и до Рождества Христова. Но родился Христос – и  все изменилось. У земной жизни открылось окошко, а в нем  обозначилась  вечная перспектива.

Несбывшиеся надежды

«За что мне это? Почему он появился на свет и  его забрали обратно? Что я делала не так? Отчего так невыносимо плохо? Как дальше жить?» – вот те отчаянные материнские вопросы, перед которыми съеживается  и цепенеет душа. И в основе всех этих горестных вопрошаний, как бы жестко это не прозвучало – в первую очередь, тревога и забота о себе.

Да, это естественно – наше эгоистическое стремление удержать то, что мы  получили в подарок от Бога, мысленно присвоили и не готовы вернуть обратно. И можем ли мы рассуждать по-другому, если житейская психология  диктует нам свои представления о счастье и несчастье – сожаления о сыне или дочери, так и не вкусивших благ сада земного? Будем же откровенны сами с собой. Оплакивая ребенка, на самом деле мы оплакиваем самих себя и собственные  несбывшиеся мечты в его ожидании. Не пригодившиеся вещи и игрушки, школьные праздники с букетами, выпускные с лентами и шампанским, студенчество, первую запись в трудовой книжке, первый заработок, свадьбу, внуков, путешествия, дачную идиллию, семейные будни и быт, – все то, что могло бы быть и не состоялось. Все пошло не по нашему сценарию, не так, как мы себе запланировали. И поэтому наш мир рушится.

Почему так? Отчасти потому, что та же обывательская житейская психология представляет нам смерть как наказание и катастрофу, а земную жизнь как некую бесконечность, где главными  ценностями остаются здоровье и долголетие, а дни еще долго продолжают «мотать колесо». И после них маячат туманные перспективы – вроде бы что-то там есть, но это будет не скоро, можно подумать об этом потом.

Христианство иначе расставляет акценты: происходящее здесь и сейчас важно постольку, поскольку касается жизни будущего века, личной встречи со Христом и возможности нашего спасения в Царствии Небесном. И если центр тяжести наших стремлений и упований смещается от повседневности  в Вечность, то и взгляд наш на жизнь и смерть тоже в корне меняется. В результате этой духовной метаморфозы мы иначе видим привычные вещи. В том числе и то, что составляет истинное благо для нас и наших детей.

Обитатели чистой земли

Именно такой,  отличный от общепринятого, взгляд на  детскую смерть предлагают святые отцы Церкви.

Самым поэтичным и утешительным языком говорит  о ней свт. Иоанн Златоуст: «… Итак, не будем предаваться печали, когда увидим, что наших детей постигает та участь, которой мы не желали бы и для себя. Ведь это только для нас чаша смерти исполнена опасности, для детей же она спасительна, и то, что во всех возбуждает ужас, желанно для них, что для нас является началом имеющего постигнуть нас там наказания, становится для них источником спасения.

За что, в самом деле, потребовали бы отчета у тех, которые совершенно не испытали греха? За что подверглись бы наказанию те, которые не имели познания ни добра, ни зла? О, блаженная смерть счастливых детей! О, смерть невинных! Ты поистине начало новой вечной жизни. О, конец, становящийся началом бесконечной радости!»

А вот что утверждает Ефрем Сирин: «Хвала Тебе, Боже наш, из уст грудных младенцев и детей, которые, как чистые агнцы в Едеме, упитываются в Царстве!

По сказанному Духом Святым (см.: Иез. 34, 14), пасутся они среди деревьев, и архангел Гавриил – пастырь сих стад. Выше и прекраснее степень их, нежели девственников и святых; они – чада Божии, питомцы Духа Святаго. Они – сообщники горних, друзья сынов света, обитатели чистой земли, далекие от земли проклятий.

В тот день, когда услышат они глас Сына Божия, возрадуются и возвеселятся кости их, преклонит главу свою свобода, которая не успела еще возмутить дух их.

Кратки были дни их на земле, но блюдется жизнь их в Едеме; и родителям их всего желательнее приблизиться к их обителям.

Залогом у Тебя, <Господи>, да будут дети <умершие>, да вкушают они блаженство горе на небесах, да предстоят там молитвенниками за всех нас, потому что детская молитва чиста. Благословен Дарующий детям блаженство в чертоге Своем!

Восприял некогда Спаситель наш детей на руки Свои, благословляя их перед сонмами народа, а тем показал, что любит Он детство, потому что чисто оно и далеко от всякой скверны. Благословен Вселяющий детей в чертоге Своем! Праведный видит, что лукавство умножилось на земле, и над всеми владычествует грех; потому посылает Ангела Своего поять отселе сонм прекрасных детей и призывает их в чертог радостей.

Как лилии в поле, пересаженные в рай дети и, как жемчужины в венце, переселенные в царство младенцы неумолчную воспевают там хвалу.

Кто не будет радоваться, видя детей, отводимых в брачный чертог? Кто станет оплакивать юность, если избегает она греховных сетей? И нас, Господи, вместе с ними возвесели в брачном чертоге! Хвала Тому, Кто изводит отселе юность и переселяет ее в рай! Хвала Тому, Кто поемлет детей и оставляет их в чертоге блаженств! Безопасно там радуются они».

«В раю нужны цветочные бутоны»

Не далекий от нас по времени духовный авторитет – старец Паисий Святогорец  в беседах с приходящими к нему не раз высказывался по поводу смерти детей. Вот фрагменты из некоторых бесед.

– Геронда, одна мать девять лет назад потеряла ребёнка. Сейчас она просит Вас помолиться, чтобы она увидела его хотя бы во сне и утешилась.

– А сколько лет было ребёнку? Он был маленьким? Это имеет значение. Если ребёнок был маленький и если мать находится в состоянии таком, что когда он явится, она не потеряет душевного покоя, то он ей явится. Причина того, что ребёнок не является, находится в ней самой.

– Геронда, а может ли ребёнок явиться не своей матери, которая об этом просит, а кому-то ещё?

– Как же не может! Ведь Бог устраивает всё в соответствии [с нашей пользой]. Когда мне говорят о том, что какой-то юноша умер, я скорблю, но скорблю по-человечески. Ведь, исследовав вещи глубже, мы увидим, что, чем взрослее становится человек, тем больше ему надо бороться и тем больше у него накапливается грехов. Особенно люди мира сего: чем дольше они живут, тем больше – своими попечениями, несправедливостями и тому подобным – они ухудшают свое состояние, вместо того чтобы его улучшить. Поэтому человек, которого Бог забирает из этой жизни в детстве или в юности, больше приобретает, чем теряет.

– Геронда, почему Бог попускает, чтобы умирало так много молодых?

– Никто еще не подписывал с Богом контракт о том, когда ему умереть. Бог забирает каждого человека в наиболее подходящий момент его жизни, забирает особым, только для него пригодным образом – так, чтобы спасти его душу. Если Бог видит, что человек станет лучше, Он оставляет его жить. Однако, видя, что человек станет хуже, Он забирает его, чтобы его спасти. А других – тех, что ведут греховную жизнь, но имеют расположение сделать добро, Он забирает к Себе до того, как они успевают это добро сделать. Бог поступает так, потому что знает, что эти люди сделали бы добро, если бы им представилась для этого благоприятная возможность. То есть Бог всё равно что говорит им: «Не трудитесь: хватит и того доброго расположения, которое у вас есть». А кого-то еще – очень хорошего, Бог забирает к Себе, потому что в Раю нужны и цветочные бутоны.

Наши молитвенники

Авва Паисий говорит нам и следующее: «Конечно, родителям и родственникам умершего ребёнка всё это понять нелегко. Посмотри: когда умирает малыш, Христос берёт его к Себе словно маленького Ангела, а его родители рыдают и бьют себя в грудь, тогда как им следовало бы радоваться. Ведь откуда они знают, кем бы он стал, когда вырос? Смог бы он спастись?

Когда в 1924 году мы уезжали из Малой Азии на корабле, я был младенцем. На корабле было полно беженцев. Я лежал на палубе, закутанный матерью в пелёнки. Один матрос случайно на меня наступил. Мать подумала, что я умер, и начала плакать. Одна женщина из нашей деревни размотала пелёнки и убедилась, что со мной ничего не произошло. Но если бы я умер тогда, то точно был бы в Раю. А сейчас мне уже столько лет, я столько подвизался, но в том, окажусь я там или нет, всё равно ещё не уверен.

Но, кроме того, смерть детей помогает и их родителям. Родители должны знать, что с того момента, как у них умирает ребёнок – у них появляется молитвенник в Раю. Когда родители умрут, их дети… придут к двери Рая, чтобы встретить души отца и матери. А это ведь немалое дело! Кроме того, маленьким детям, которые были измучены болезнями или увечьем, Христос скажет: «Придите в Рай и выберите в нём самое лучшее место«. А дети ответят Христу так: «Здесь прекрасно, Христе, но мы хотим, чтобы вместе с нами была и наша мамочка», и Христос, услышав прошение детей, найдет способ, чтобы спасти их мать».

Опасная прелесть

По словам отца Паисия, родителей в горе подстерегают искушения. «Конечно, матери не должны бросаться и в другую крайность. Некоторые матери верят, что их умерший ребёнок стал святым, и от этого впадают в прелесть. Одна такая мать хотела дать мне что-то из вещей своего умершего сына – в благословение, потому что верила, что он стал святым. «Благословите, – спросила она меня, – давать людям его вещи в благословение?» – «Нет, – сказал я ей, – лучше не надо». А другая такая мать в Великий Четверг прикрепила к стоящему посреди храма Распятию фотографию своего ребёнка, которого убили немцы. Она говорила: «И мой сын пострадал так же, как Христос». Женщины, которые оставались в храме на ночь перед Распятием, не стали ей мешать, оставили её в покое, чтобы её не ранить. А что ей было говорить? Ведь её душа была травмирована».

Действительно, случаи, описанные  аввой Паисием, не редки.

Один из примеров произошел в современной  нам России и отражен  в псевдоправославной литературе. Будьте осторожны! Сочинения об отроке Вячеславе, мальчике, умершем и затем, можно сказать, «канонизированном» его мамой в Тульской области, содержат откровенный оккультизм. Как рассказывает в брошюрках мама мальчика, объявившая его «святым» – когда ребенок был жив, она заподозрила в нем необычайные пророческие свойства  и повезла в Троице-Сергиеву Лавру, чтобы  там его «посмотрели» и признали духовные дары. Но этого не произошло  – ничего не признали,  и после Лавры вместе со Славиком они отправились  прямиком к какому-то экстрасенсу, который и подтвердил  у мальчика наличие «дара пророчества».

Вскоре Славик умер, и мама превратила память о нем в религию. В соцсетях  есть видеоролик (а ведь это документ!), где бедная женщина  серьезно говорит: «Вячеслав  нас учил, что Земля плоская».  В интернете  существует сообщество, которое выстраивает «паломнические» маршруты, согласовывает размещение «верующих» на месте – словом,  организует поездки к могилке Славика, куда «верующие» приносят записочки, «заряжают» воду и откуда берут «святую» землю. Так мамино горе, возведенное в степень, отвращает от православной христианской веры, сбивает с истинного пути, а значит, приносит духовный вред.

Горе находит выход

Хотелось бы упомянуть тот факт, что отношение к детской смерти в позапрошлом и начале прошлого века в нашей стране было совсем иным. Да, личное горе также остро причиняло боль, но его легче переносили и смиреннее принимали, потому что почти в каждой семье детей было много – в младенческом возрасте  часто умирали.

Картина известного художника-передвижника Ивана Крамского «Неутешное горе» передает его личную драму, когда умерли сразу двое его маленьких сыновей. На лице героини полотна, по мнению современников, очень похожей на жену живописца, отражается глубокое и сильное переживание утраты. Горе  ее – на душевной глубине, но у зрителей оно пробуждает не ужас, а раздумья о смысле жизни,  и воспринимается как напоминание иметь память смертную. Здесь нет ни трагических жестов, ни заломленных рук, ни глаз, полных отчаяния и безнадежности. Это горе, которое находит выход и может быть излечено.

Случались такие трагедии не только в обычной, но и в царской семье. Причин множество – низкий уровень медицины, сложные условия быта и прочее. Прот. Александр Ильяшенко, обращаясь к истории России, говорит в одном из своих последних интервью, что  в начале ХХ века были «высокие темпы прироста населения, но при этом и очень высокие показатели смертности, особенно детской. В царское время детская смертность была такова, что умирал каждый четвертый младенец до года. Я смотрел статистику, в Англии и Германии смертность была в те годы ниже, чем в России».

Преображающее свойство

Для  мам и пап одинаковой трагедией бывает и сидром  внезапной детской смерти, когда ребенок уходит бессимптомно, а его переходу в мир иной ничто не предшествует, как говорится, ни что не предвещает. И многомесячные мытарства и томления в детской гематологии и онкологии, когда тихий конец ребенка во сне кажется  им  единственным и желанным выходом и освобождением. Такова наша природа – расставание всегда горестно, даже если понимаешь, что оно исцеляет от всех болезней и что оно не навсегда.

Время лечит. Боль переживается. Приходит и понимание, и принятие. И желание пойти в храм на литургию, исповедоваться и причаститься. И подойти к батюшке, с которым можно поделиться и попросить совета. И поплакать  перед иконой Вифлеемских младенцев-мучеников, и молитвенно обратиться к ним.  Все это будет, когда придет нужный момент и назреет душевная потребность.

Детская смерть обладает свойством менять нас изнутри. Она способна преображать не только тех, кто теряет свое чадо. Она преображает всех окружающих.

Иногда увидишь короткую новость в СМИ, а за ней проглядывает целая маленькая жизнь. Прочтешь, что в областной больнице от ожогов  рано утром Страстной недели умерла двухлетняя девочка, и эта новость обжигает душу. Изучаешь другие газеты и сайты, а потом от знакомых вроде бы случайно узнаешь имя девочки, ее печальную историю, все детали ее болезни и перехода в мир иной. И видишь как наяву горячий чайник на плите, случайно задетый в игре. Обожженые руки и тело, болевой шок, полные страха глаза мамы. Слышишь сирену «скорой» и как переговариваются врачи в приемном. И понимаешь, что недаром узнала всю эту скорбную историю. Возможно, об этом младенце некому помолиться, и эта важная миссия почему-то поручена именно тебе.

Молитесь о своих чадах, где бы они ни были. Именно это, а не слезы и рыдания, будет лучшим проявлением вашей любви. И она обязательно будет иметь продолжение.

Пепельный ангел

Приснился пепельный ангел

И девочка на руках…

Не праздничный Исаакий —

Узкой комнаты страх.

Легкую плоть Посыльный

Принял из моих рук.

Жизни ее светильник

Гаснул, как на ветру…

В личике полусонном

Не дал он мне читать.

Ангел испепеленный,

Бережнее взлетай!

Завтра прочту: в больнице

Двух с половиной лет

Утром Страстной Седмицы

Чадо покинуло свет.

Небо сгустит потемки,

Парк, ожоговый центр…

Как Рахиль о ребенке,

Плачет пепельный цвет.

Ведаешь ее имя,

Знаю, что это – та.

Выйди встречать невинных.

Много их нынче… там?

Мария Солунь

Фото из открытых источников

azbyka.ru

Как пережить смерть ребенка: советы психолога родителям

Когда гибнут дети — это огромная трагедия.

Смерть — это всегда удар для человека. Переживание утраты близких — это тяжелейшее эмоциональное состояние и огромное психологическое испытание. Вопрос о том, как пережить смерть ребенка пульсирует в голове.

Когда умирают старики, это кажется естественным. А когда уходят из жизни дети, кажется, что мир стал крутиться в другую сторону. Ведь детям надо жить и жить, а когда они умирают — это противоестественно.

И хотя смерть — часть нашей жизни, мы предпочитаем о ней не говорить и не думать. Когда же она случается, то горе настолько мощно затягивает человека в водоворот тоски и отчаяния, что он готов даже отказаться от своей жизни.

После смерти ребенка жизнь как будто разлетелась вдребезги

Внутри как кувалдой стучат вопросы: «Почему? За что? Как это могло случиться? Что я сделала не так? Могла ли я как-то предотвратить трагедию?»

«Какая сила столь жестоко распорядилась жизнью моего ребенка? Где ты был Бог? За что мне это?»

В состоянии отчаяния родители готовы рвать на себе волосы, кричать и даже молиться о том, чтобы высшая сила забрала их вместо детей. Ведь так будет справедливее: детям жизнь, а родителям смерть.

Вновь и вновь прокручиваются в голове все детали и подробности событий — как самых давних, когда еще ничто не предвещало трагедию, так и самых последних.

Как же выбраться из такого отчаянного состояния? Как пережить смерть ребенка? Что может помочь пережить смерть ребенка?

Как пережить смерть ребенка — советы, которые не всегда срабатывают

Психологи выделяют 5 стадий принятия смерти близкого человека. Первые стадии отрицания и гнева проходят очень быстро, но для того, чтобы перейти к принятию ситуации и возродиться к жизни, надо пройти еще некоторые этапы.

Вот на них-то и происходит застревание. Просто потому, что не можем смириться, не можем простить себя, что не уберегли, не можем понять, для чего жить дальше. Не принимаем реальность без него, хотим все вернуть назад… исправить, изменить — обмануть смерть.

Горе отключает разум. Человек сам барахтается в сложнейших состояниях и чаще всего просто не может разобраться, что к чему. Почему его мотает из стороны в сторону, почему он погружается то в жалость к себе, то в воспоминания, то в бесконечную тоску или ненависть к самому себе или высшим силам.

Говорят, что для излечения души от утраты нам дается время, обычно для самых близких людей это год. Но слабо верится, что такая рана когда-нибудь сможет затянуться. Возможно, психолог сможет помочь пережить смерть ребенка? Или те, кто оказался в такой же ситуации? Как другие это пережили?

Горечь смерти ребенка мы переживаем по-разному

Все мы переживаем утрату по-своему. Это зависит от устройства нашей психики, которая представляет собой сложный узор различных бессознательных желаний, которые называются векторами. Сложнее всего пережить смерть ребенка родителям, обладающим анально-зрительной связкой векторов.

Это люди, чья психика от природы нацелена в прошлое, они обладатели прекрасной памяти и аналитического ума. Именно они хранители домашнего очага, уюта. В их системе ценностей на самом важном месте находятся как раз дети, семья, традиции.

Когда погибают дети — это очень сильно выбивает их из жизненной колеи, лишает смысла. А зрительный вектор, ответственный за невероятную эмоциональную амплитуду, погружает человека на самое дно человеческих эмоций — в горе, тоску. На место привычных чувств любви и душевной близости может прийти отравляющая горечь, черная тоска.

Именно анально-зрительным людям свойственно погружаться в чувство обиды или вины и прокручивать в памяти эмоционально насыщенные моменты прошлого. Душа невыносимо страдает. Паутина воспоминаний и яркие эмоциональные мгновения постоянно кружат в своем водовороте, и переключиться на что-то другое не получается.

Мы будем жить воспоминаниями

Когда родители пережили смерть ребенка, они погружаются в воспоминания. Стараясь сохранить память о них, создают некий культ. И начинают сохранять комнату, вещи ребенка после смерти. Это естественное желание, ведь перебирая окружающие предметы, они погружаются в воспоминания о светлых моментах, когда ребенок был еще жив.

Это бессознательные, встроенные психические программы, и в момент сверхстресса и огромного потрясения от утраты ребенка они бессознательно включаются. Иногда может нахлынуть и чувство вины, и воспоминания о том, как что-то недодали или несправедливо наказали ребенка.

Делая так, человек еще больше замыкается в себе, в страданиях и воспоминаниях. Так и формируется замкнутый круг, из которого самостоятельно очень сложно выбраться.

Как пережить смерть ребенка — как обойти ловушки сложных состояний

После смерти ребенка человеку становится просто страшно встретить знакомых или близких. Он чувствует, что они боятся смотреть ему в глаза, не знают, что сказать, потому что тема смерти слишком тяжела для всех, и они естественно не хотят к ней прикасаться.

Постепенно он еще больше замыкается в себе и своей тоске, происходит отчуждение от других людей. Ему кажется, что люди не хотят с ним общаться. На самом деле это не так.

Человек в горе, стараясь избежать лишних страданий и боли, сам начинает шарахаться от людей.

Столько людей всегда стоит за нашей спиной, а мы даже не видим — мы часто отталкиваем помощь других и не готовы сами что-то дать. Ведь рядом обязательно находятся люди, которым еще тяжелее, чем вам, надо только посмотреть внимательно вокруг себя. Есть дети, у которых нет мамы. Есть взрослые, которые пытаются вырвать своего малыша из рук смертельной болезни.

Холодящее чувство одиночества, когда ты просто не понимаешь, где искать помощи и поддержки, знакомо и этим людям тоже.

Как пережить смерть ребенка — советы психолога

Конечно же, горе от смерти ребенка невыносимо, но из него можно и нужно выйти в жизнь.

Боль и смерть учит нас ценить моменты близости с любимыми, по-иному относиться к жизни: не растрачивать ее на пустые разговоры, мысли и дела. Осознавая неотвратимость смерти, хрупкость человеческой жизни, мы можем лучше распорядиться нашим временем. Потратить себя не на тоску, а помощь тем, кто нуждается в человеческой поддержке.

Начать непростой, но целительный путь можно с осознания того, что не мы решаем, стоит ли нам родиться, и мы не можем знать, когда уйдем. Но все, что мы можем выбрать, — это открыться другим людям или продолжать погружаться в горе. Перестаньте себя винить в том, в чем вы не виноваты, и позвольте себе жить дальше.

Дайте себе этот шанс, как это сделали некоторые из участников тренинга, которые смогли справиться с болью утраты:

 

«…стало легче после утраты единственного сына (последствия терракта), ушли обиды на родителей, депрессия, самооценка повысилась, появилось желание работать, уверенность, понимание других…»

Анна

«…После смерти сына я замкнулась. Я начала копаться в себе и задаваться вопросами: «Почему это произошло со мной и мамой? Почему ушли брат в свои 29 лет, а сын в 25? Почему не я? И что я должна сделать в своей жизни?» … СВП объясняет то, что не может объяснить ни эзотерика, ни досистемная психология, ни философия, ни астрология, ни нумерология и прочая литература. Жаль, что я узнала так поздно системно-векторную психологию. Я бы не потратила так много лет и времени, добиваясь своего хорошего состояния вслепую…»
Валентина М., Шахтерск

«…Была затянувшаяся депрессия, длилась она 20 лет. Началось это все после смерти первого моего сына, совсем еще малыша. Затем были еще три смерти близких, одна за другой в течение трех лет. Затем развод после 20 лет вполне себе нормального брака. Осталась уже со вторым сыном одна. Вот в это время я и попала на тренинг…
… Главный результат тренинга — когда однажды наступает момент и твой результат перемещается в результат другого человека. А иначе — нет результата. И не важно, родной ли он тебе по крови или нет. Он — часть твоей души. Ведь мы все едины. И все дети — наши. Явное, отчетливое ощущение этого внутри — это мой результат. Я очень хочу реализовать это внутреннее состояние вовне…»
Татьяна Л., дизайнер, Владивосток

 

После таких потрясений человек часто переосмысливает всю свою жизнь. Но только изменения внутри вас смогут повернуть колесо в сторону жизни.

Пережить смерть ребенка непросто, но в одиночку это сделать почти невозможно. Начните с бесплатных лекций по системно-векторной психологии Юрия Бурлана.

Избавьтесь от душевной боли, регистрируйтесь здесь.

Автор Виктория Винникова, педагог

Статья написана по материалам онлайн-тренингов по системно-векторной психологии Юрия Бурлана.
Раздел: Психология

11 Май, 2017 Комментариев: 1 Просмотров: 3798
Теги: Мне плохо психология

svp.expert

О смерти детей | Православие и мир

Источник журнал “Фома”

Конечно, на такие вопросы ТАК – через журнал – не ответишь… любой священник подтвердит: надо видеть глаза человека, слышать его голос, надо брать его рук в свои, и, – даже если нет на это сил – утешать, как заповедано Христом… (Помните слова о. Алексия Мечёва:   «Утешайте, утешайте народ Божий !…» – а разве, по совести говоря, кто-то из нас нуждается в чем-то другом?…)

Так что всё, сказанное ниже, – не утешение. Это – размышление. Горькое – ведь мне, как и всякому батюшке в наше время в нашем месте, не раз приходилось хоронить детей (в маленьком, на немногим более 80 000 жителей, Минусинске – в год около полутора тысяч похорон, и стариков-то мало умирает, всё больше – зрелых и молодых…и, увы, немало детей), – стоишь на кладбище, ёжишься от пронизывающего ветра, выглядываешь: и где она, похоронная процессия, где катафалк? – ан нету катафалка: подъезжает скромная «шестерка», и под мышкой несут маленький ящичек, вроде того, что используют для помидорной рассады… И вот – отпевание, и   полные упования слова из Чина отпевания младенцев не особо радуют и обнадёживают, и дым из кадила, как бы ни был хорош ладан, – горек и невыносим…

Горькие мои мысли и тревожные. Тревожные – ведь и у меня трое детей. Старшая – совсем взрослая, младшие – еще младшеклассники… Честно говорю: потеряй я одного из них – не знаю, как я смог бы это перенести. Ни за что не ручаюсь, правда.

Но если   я за себя не ручаюсь – как жить-то?! Опереться-то – на что, на кого?! И вот оно и есть, последнее отчаяние: «Господи! вот служу я у Тебя   священником десять лет, – а вера-то моя слаба! Я верую, – но Ты, Ты Сам, помоги моему неверию! Сам, своими силами, – ну как я выдюжу?! Ты, только Ты!…» (и прочие, как в молитвословах   речется, «безумные глаголы»…)

Дети, дети, куда вас дети…

Младенец, коему – нет и года…Венчик бумажный – слишком тяжел для маленького лобика, и к чему всунуто в прозрачные пальчики «рукописание» – молитва о прощении грехов?… и как ответить на немой вопрос родителей –«за что?!» – молодые папа и мама, хорошие, добрые христиане, несколько лет просящие у Бога для них, бездетных (по чьей тоже вине?!) – ребенка; и – вот…

 

Девочка, около трех лет, – цирроз печени (ну откуда бы?!..) Мама спохватилась, – крестил я ее на дому, как раз на Рождество Христово…(Помню, были со мной и сотрудники социальной службы, привезли подарки рождественские, – но девочка, раздувшаяся от водянки, не в силах даже стонать, не то что плакать, почти и не глянула на яркие китайские игрушки, на шоколадки и мандарины…) А через два дня – уже ее хоронили.

Парень 17 лет: саркома…Сгорел быстро, родные не успели понять, что к чему…

Девушка, единственная, любимая   дочь у матери, – уехала учиться в большой город… Убили ее там . Мама – замкнулась в себе, закаменела в своем неизбывном горе. Мама ходит в храм, исповедуется, причащается даже. – но из обыденной   жизни выпала совершенно. Устроив на могиле дочери мавзолей, все дни проводит там, забросила   работу, повседневные дела, вся – в служении умершей дочери… Кормит белок на ее могиле, белки – сытые, разжиревшие…

Мальчик-дошкольник сгорел в доме, по неосторожности матери… Она была на похоронах, но не смогла выйти из машины. И я – не смог подойти близко, такие чёрные волны горя рвались оттуда; благословил издали…

  Дети, невинно страдающие и умирающие – сорбент мира. Они собирают в себя его грех, его грязь. Если бы не их страдания, мир бы, наверное,   погиб в   страшных мучениях… Невинные жертвы – как невинной жертвой стал и Сам Христос , великий Ребенок, мудро и по-детски никому не солгавший, мудро и по-детски любящий и учивший любви, мудро и по-детски дарующий чудо исцеления больным и убогим, мудро и по-детски звавший всех вспомнить детство –Царство Небесное, мудро и по-детски просивший Папу пронести муку мимо, но если уж никак – то пускай, мудро и по-детски   простивший глупое зло   Своим мучителям :   «Не ведают, что творят…»

Нет горя на земле горше, чем горе матери, потерявшей ребенка . «Плачет Рахиль о чадах своих и не хочет утешиться, ибо их нет».

Как быть, если это произошло? Как быть – священнику, к которому мать пришла и с этим горем, и со страшными, отчаянными вопросами, на которые нет ответа ( а какого труда ей подчас стоит совершить такой приход в храм!…)?

Самое последнее дело – что-то ДОКАЗЫВАТЬ страдающей матери. Логически объяснять и надеяться, что раненое сердце её   будет внимать логике… Думается, что священнику, назидающему : «Радуйся! Хорошо, что умер – а то бы вырос и стал безбожником   или     наркоманом!…», лучше бы подумать,   не в осуждение ли себе носит он   крест… «Нет, не хорошо, что умер!» – закричит сердце матери – и будет право. Потому что – поверх всех резонов мира сего – живое чувство материнства в ее сердце вложил Сам Бог. Всякая мать ( не говорю о крайних случаях, о патологиях, когда мать равнодушна к судьбе ребенка, – пусть кто-то скажет, что ныне в обществе таким случаям несть числа, но все же они – страшное исключение…) – желает счастья, радости, здоровья своему чаду, а главное – ЖИЗНИ.

И вот тут – вспомнить бы о Христе, о котором только что мы поминали: что Он, мудро и по-детски пойдя на смерть   – воскрес.

Не смог умереть.

И нам – не даст, если будем с Ним…

Желает   мама чаду, осознанно или подспудно – той самой вечной жизни, которую и нам даровал, воскреснув, Христос, которую мы, худые чада Церкви, должны бы, по Символу веры, «чаять», но память о которой подчас едва теплится в ожиревшем нашем сердце, полном   чаяний совсем о другом, о сиюминутном….

Поэтому – что сказать матери, потерявшей ребенка? Да, сказать правду: он сейчас – на ступень ближе к вечной жизни, чем вы сами. Вряд ли надо говорить, что «ему сейчас хорошо» – как может мама согласиться, что чаду хорошо – без неё? – но что есть реальность, в которой живем мы все, и взрослые, и дети. Разлука тяжела – но она не вечна. Если вы любите свое дитя – то все равно будете с ним, ведь любовь притягивает, как магнит – железо, по выражению одного из персонажей небезызвестного фильма «Матрица», «любовь – не эмоция, любовь – это связь между объектами»….

«Быть вместе с ним», надев петлю на шею? – даже не думайте. Вот в этом случае точно с ним не будете. И боль свою – не утешите, только усугубите.

Но если вы хотите быть вместе с ребенком – а он –   у Бога, – то Бога вам не миновать. Употребите жизнь не только на то, чтобы горевать об утрате – но и на то, чтобы измениться самой, войти в эту вечную жизнь   и тоже   быть с Богом. Только возле Него вы встретитесь с утраченным чадом.

Смерть – это не смерть. Это еще одни роды. Ребенку, пока он девять месяцев плавает в утробе мамы, тоже кажется, что ЭТО – весь его мир, что никакого другого нет… И вдруг – приходит страшное испытание: начинают его рвать-тянуть-лишать привычной среды обитания… «Ну все, конец!» – думает ребенок, ан глядь – а выходит он в новый мир.

Новый? Насколько наш мир – иной по отношению к чреву беременной женщины?…иной – но тот же самый. Вот так и «тот свет» – тот же самый, хотя и иной…

Мама воскликнет : «А чем ДОКАЖЕТЕ?!»  

Вот тут я, правда, не знаю, что сказать… Чем же я докажу. Правда, не знаю. Могу только одно сказать: «Ну так а что ж делать-то нам с вами, родные вы мои?! ну что?! Ну давайте потерпим, поверим Богу на слово!… доживем – а там видно будет!»

  Наверное, больше и ничего, уж простите… Страшная она штука, жизнь. Рискованная. Но надо её жить, эту   жизнь, надо   идти вперед, – ради тех, которых мы любим…

Ещё раз оговорюсь: всё это можно сказать тому родителю, кто расположен СЛЫШАТЬ (а такое устроение человека – уже половина его исцеления от душевной раны). Но – одно предупреждение: ежели ты, иерее, будешь это все говорить ИЗДАЛЕКА, с высоты своего сана, без искреннего сострадания к человеку, – толку не будет. Видишь ли, исцеляет только любовь Христова. А она подается не иначе, как через нашу любовь, как вода к растению поступает не просто так, а по системе капилляров, нарушь которую – и самый щедрый полив пропадет туне, растение погибнет… Бери этого человека на себя, говори, или молчи, или плачь вместе с ним, или просто молись о нем, – как тебе твоя пастырская любовь подскажет… А нет этой любви – кайся. Кричи: «Христе, ну нету любви у меня, сделай что-нибудь! Не оставь нас, грешных! Верую, Господи, помоги моему неверию!» Вера, видишь ли, через которую Господь творит чудеса, – это не просто «нечто и туманна даль», не мифический флогистон, витающий в пространствах, не умозрение, – это орган, мускул внутри человека. А его надо как-то тренировать, прилагать усилия к его шевелению… И, призывая страдающего родителя : «Веруй!» – надо учиться веровать самому, работать атрофированным мускулом. Иначе – ежели   не можешь сам плавать, как же утопающего спасёшь?..

www.pravmir.ru

ГЛАВА 9 СМЕРТЬ ДЕТЕЙ. Кто умирает?

ГЛАВА 9

СМЕРТЬ ДЕТЕЙ

Приведу здесь историю о древнем китайском императоре, который пожелал отпраздновать столетний юбилей правления своей династии. Услышав о великой дзэнском наставнике и поэте, он отправил к нему посланца с просьбой позвать его во дворец. Когда дзэнский поэт прибыл, император попросил у него написать стихотворение во славу долгого царствования династии.

Через несколько недель мастер дзэн вернулся во дворец. Достав лист пергамента, он прочел: «Дед умер, отец умер, ребенок умер».

Услышав это стихотворение император пришел в ярость и пригрозил отрубить поэту голову. Поэт же поклонился императору и сказал: «Повелитель, это не проклятие твоему дому, как тебе могло показаться; скорее это величайшее из благословений. Ведь что может быть лучше жизни, при которой первым умирает старший, а молодым дано дожить до преклонного возраста? Что может быть большим проклятием для семьи, чем смерть ребенка?»

В наши дни, как и во все времена, смерть ребенка – это, возможно, величайшая из трагедий. Однако современный технологический прогресс на Западе привел к тому, что это переживание выпадает на долю лишь некоторых родителей, а не на большинство – как раньше. Сто лет назад в Соединенных Штатах и до сих пор в менее технологически развитых странах «третьего мира» смертность в младенчестве и в детские годы была и есть таковой, что большинству родителей суждено пережить утрату одного или нескольких детей. Когда-то было принято заводить большие семьи, рожать много детей, чтобы было кому продолжить ремесло или вести хозяйство, если не все дети доживут до зрелых лет. Когда ходишь по кладбищу XVIII или XIX века, поражает число детских захоронений. Хотя наши времена уникальны в плане медицинских достижений, утрата ребенка в наши дни – такое же несчастье, как и раньше. Хотя мы довольно редко слышим о смерти ребенка, когда это случается, душевные страдания, глубокое горе и скорбь не отличаются от тех, которые переживали люди с самого начала времен.

В буддистской традиции известна история о том, как у Кришны Готами умер единственный сын. От горя она принесла своего мертвого ребенка к соседям с просьбой дать ему лекарство, которое могло бы его исцелить. Люди думали, что она сошла с ума. Поэтому Кришна Готами пришла к великому учителю, известному как Будда, и воскликнула:

– Господи, дай мне лекарство, которое могло бы исцелить моего мальчика!

– Я помогу тебе, но вначале дай мне горсть горчичных семян, – ответил Будда.

Когда мать с радостью пообещала принести ему семена, Будда добавил:

– Но они должны быть взяты в доме, где ни ребенок, ни родитель, ни друг никогда не умирали. Каждое семечко должно быть взято в доме, в котором не знают смерти.

Кришна Готами ходила по деревне от дома к дому. Людям было жаль ее и они говорили:

– Вот тебе горчичное зерно. Возьми его.

– А в вашей семье умирали когда-нибудь сын или дочь, отец или мать? – спрашивала она.

– Увы, живы здесь немногие, а остальные умерли. Не напоминай нам о нашем горе, – неизменно говорили ей. Ей так и не удалось найти ни одного дома, в котором никогда не умирал любимый всеми человек.

Через некоторое время уставшая и отчаявшаяся Кришна Готами вернулась и села у дороги, наблюдая за огнями далекого города, которые тускло мерцали вдали. Наконец, воцарилась темнота ночи, но она все сидела, созерцая мимолетную судьбу человечества.

Когда она вернулась. Будда увидел, какое понимание пришло к ней ночью, и молвил:

– Жизнь смертных в этом мире беспокойна, быстротечна и исполнена страданий, ибо нет никакой возможности тем, кто родился, избежать смерти.

Позволив страданию быть таким, каким оно должно быть, Кришна Готами похоронила своего сына в лесу. Вернувшись к Будде, она нашла прибежище в его учении и начала трудный путь к освобождению.

Несколько лет назад меня пригласили посетить пресвитерианский медицинский центр при детской больнице в Нью-Йорк Сити. На двух этажах, где я побывал, были расположены больничные палаты, в которых лежали дети, больные раком и кистозным фиброзом. Эти болезни обычно развиваются долго, и поэтому ребенок может попасть в больницу, когда ему впервые поставили диагноз, затем через несколько месяцев вернуться домой, а затем снова время от времени проходить обследование и лечение на протяжении нескольких лет. Часто, когда состояние ребенка ухудшалось, его привозили в больницу для интенсивного лечения, и он умирал в одной из этих палат.

Я провел несколько дней с девочкой, которой, когда я впервые встретился с ней, через несколько недель должно было исполниться двенадцать лет. Она умирала от малокровия. Ее мать была очень заботлива и проводила в ее палате большую часть времени. За последние три-четыре года девочка несколько раз лежала в больнице, но теперь было ясно, что жить ей осталось недолго. У нее были физические боли, но более явным было ее замешательство. Случилось так, что мы с ней сразу же почувствовали симпатию друг к другу и вскоре свободно говорили о болезни тела, которое скоро должно было отойти.

– Как ты думаешь, что тогда случится? – спросил я ее.

– Думаю, что я умру, – ответила она.

– А что случится после того, как ты умрешь? – продолжал я. Отмечу, что вступая в диалог с ней, я ничего не собирался ей навязывать. Я был готов говорить ей что угодно, лишь бы только как-то поддержать ее.

– Ну, я думаю, что умру и попаду на небеса. Там я буду жить с Иисусом, – ответила она.

– Что это значит? – спросил я.

– Иисус справедлив на небесах, но не справедлив на земле.

Я сразу понял, что она подражает предрассудкам родителей. Ребенок был введен в заблуждение по поводу того, кем или чем является Иисус, хотя именно Иисус был той неизвестной средой, в которую ей предстояло окунуться, покинув тело. Как можно доверять тому, кто справедлив в одном случае, а в другом – нет? Это значило, что, по ее мнению, Иисус может быть несправедлив. По существу, она верила, что отправляется туда, где не все благо.

Мы вместе начали интересное исследование, и никто из нас не знал, чем оно закончится. Мы стремились открыться тому мгновению истины, которое было нам доступно. Преодолевая застенчивость и открываясь любви.

– Как ты думаешь, почему Иисус несправедлив в одном месте и справедлив в другом? – спросил я.

– Я тяжело заболела, хотя никогда не делала ничего плохого. Почему я должна болеть? Почему я должна умирать?

Доверяя интуиции, которая позволяла нам чувствовать сердце друг друга, я спросил о том, как ей живется дома.

– Я бываю в школе не больше, чем по две недели, – сказала она. – Иногда я остаюсь дома, потому что плохо себя чувствую или потому что должна вернуться в больницу. Но я стараюсь заниматься самостоятельно.

Я спросил, какие у нее отношения с другими детьми в школе.

– У меня есть подруга, у которой парализована рука. И я фактически единственная в классе, кто хорошо к ней относится и дружит с ней. Остальные дети так заняты собой, что обзывают ее и издеваются над ней, когда мы играем во дворе. Мне кажется, что они не любят тех, кто не похож на них. Я думаю, что они просто боятся таких ребят.

Когда я спросил у нее, поступает ли она тоже так, как все, она сказала:

– Нет, что вы!

Тогда я спросил у нее, почему это так, и она ответила:

– Просто иногда у меня бывает сильная боль, и я плохо себя чувствую, и поэтому я понимаю, каково ей приходится. Я знаю, как это плохо, когда тебе больно, а тебя еще дразнят.

Тут я увидел, как сильно открылось у нее сердце за годы болезни, и сказал ей:

– Посмотри, ты стала более сострадательной, более открытой и заботливой, чем твои друзья по классу. Разве это случилось не благодаря твоей болезни, которую, как ты сказала, дал тебе Иисус? И вот эта открытость, эта доброта и любовь, которую ты получила, когда заболела, разве это трагедия? Или же это какой-то замечательный дар любви и заботы, который делает тебя более великодушной?

– Да, – ответила она, – я бы не променяла это чувство ни на что на свете!

А затем она широко улыбнулась, и в глазах у нее заблестели слезы. Она посмотрела на меня и сказала:

– Иисус справедлив на земле. Иисус справедлив на небе.

Она избавилась от своего замешательства и страха, войдя в них. Она не подражала чувствам других, а доверилась своему пониманию, которое, очевидно, было у нее намного более взрослым, чем у других людей. Она могла чувствовать Иисуса, неизвестное внутри себя, как сострадание. У нее появился контекст для болезни, которого у нее не было никогда раньше. Каким-то образом болезнь стала для нее приемлемой. И через несколько недель, за день до того, как ей должно было исполниться двенадцать, утром перед моим отъездом из Нью-Йорк Сити, деля со мной воображаемый именинный торт, она подняла на меня уставшие, умиротворенные глаза и сказала:

– Спасибо! – и умерла вечером того же дня.

Еще как-то меня пригласили увидеть умирающего от малокровия мальчика двух с половиной лет. Он был не просто очень ослаблен болезнью. У него были другие нежелательные последствия лечения: язвы в районе заднего прохода, кровяные подтеки в разных частях тела, шунт для введения медикаментов. Его тело свидетельствовало о том, что болезнь прогрессирует. Когда я подошел к железной кроватке, в которой лежал Тони, он посмотрел на меня и окружающих взглядом человека, готового на все. Его глаза на мгновение останавливались на каждом лице, прежде чем перейти к следующему. В этом взгляде не было ничего поверхностного. Присутствие Тони в нем было полным. Взгляд в его глазах был похож на взгляд в ночное небо. Он был открыт мгновению, смерти. Несмотря на все происходящее, он присутствовал необычайно полно.

Хотя было ясно, что жить телу Тони осталось уже недолго, он не пытался избежать своей участи, а открывался пространственности неизвестного и с готовностью делил ее со всеми, кто приходил к нему. Его принятие смерти каким-то образом передалось матери, которая через некоторое время отвела меня в сторону и спросила, что ей делать. Она была в замешательстве, потому что хотя самое ценное в ее жизни уходило от нее, почему-то она чувствовала в этом невероятное благо. Она боялась, что с ней что-то не так. Она сказала, что ее муж, профессиональный военный, твердил ей, что мальчик не должен умереть. Он не мог отважиться прийти в больницу, увидеть своего сына при смерти, почувствовать эту умиротворенность в комнате.

Некоторое время мы провели с матерью Тони, сидя в соседней комнате, разговаривая о ее самочувствии, переживая великую открытость и в то же время замешательство. Она говорила о теплоте общения с сыном. Она утверждала, что каким-то образом может понять, может почувствовать, – не интеллектуально, а в глубине души, – что между нею и Тони установился контакт, который позволит им свершить то, ради чего они родились, хотя она и не могла вообразить себе, как это стало возможным. И я сказал ей:

«Что же, можете ли вы вообразить себе на мгновение, что два вневременных существа плывут от рождения к рождению, любя друг друга и заботясь друг о друге? Одно из них обращается к другому:

– Знаешь ли, в этой жизни мы можем многому научиться, и мне бы хотелось узнать, не можем ли мы как-то помочь друг другу. Представь себе, что один из нас родится тридцатилетней женщиной, у которой будет этот прекрасный, невообразимо милый ребенок. Затем, предположим, через два года у ребенка окажется болезнь, которая не позволит ему дальше существовать в теле. Таким образом эти два существа будут вынуждены потерять этот мощный контакт. Но они будут наслаждаться им в любви, не цепляясь за тело, оставаясь в сердце друг друга до самого конца.

– Что же, такая жизнь, кажется, будет интересной, – отвечает другое существо. – Давай осуществим ее. Один из нас будет мальчиком двух с половиной лет, а другой – матерью, которая так явственно прочувствует все, что их разделяет, что полностью отвергнет свои предрассудки и будет жить в сердце, в глубинном общении с сыном, наблюдая за тем, как он умирает, а она ничего не может с этим поделать. Это поможет ей непосредственно увидеть реальность. Ее сердце откроется больше, чем когда бы то ни было.

– Хорошо, я буду матерью, – говорит первое существо.

– Нет, нет! – перебивает его второе. – Ты будешь матерью в другой раз. На этот раз я буду матерью!

– Так и быть, я буду маленьким мальчиком, – соглашается первое. Так они приходят к согласию. После этого второе существо рождается на земле, а через тридцать лет рождается первое, и таким образом они осуществляют свой замысел».

Мать Тони сказала, что каким-то образом она чувствовала, что все действительно могло быть так. Ее тело могло сотрясаться от слез, когда она думала об утрате сына, и все же ее сердце могло оставаться открытым для любой возможности. Должно быть, они действительно заключили когда-то такой договор и теперь доигрывали свои роли, чтобы помочь друг другу проявить более глубокое осознание и сострадание.

Через несколько недель Тони покинул тело, и его мать сказала мне, что каким-то образом она видела в этом благо, хотя другие люди и ее собственные мысли нередко говорили ей обратное. Запланированная работа была завершена в том духе любви, как они и намеревались осуществить ее с самого начала. После смерти отец Тони сильно горевал, то приходя в ярость, то чувствуя свою вину. Он чувствовал, что никогда не смог бы относиться к этому так, как его жена. Однако через несколько дней, во время похорон, он прошел через очень глубокое переживание. На какой-то миг его глаза засияли пониманием, и он сказал своей жене: «Я, кажется, понимаю, о чем ты говоришь. Каким-то образом я почувствовал, что нет ничего плохого в том, что Тони умер. Я знаю, что с ним все хорошо и что он делает все, что должен делать».

В это мгновение они были так близки, как никогда раньше в этой жизни. И хотя они были опечалены утратой сына, они пережили великую радость и полноту мгновения. Они открылись единству, которое смерть не может поколебать, для которого не существует разделения, которое не зависит от тела и позволяет вместе любить и видеть саму суть того, чем мы являемся.

Третьим ребенком, которого я видел, была больная раком шестнадцатилетняя девушка, страдавшая от сильных болей. Когда я пришел, чтобы поговорить с ней, она выглядела очень радостной, поскольку скоро должна была вернуться домой. «Мой папа приедет, чтобы забрать меня на выходные домой. Я смогу на несколько дней уехать отсюда!» Мы поговорили о том, как можно облегчить ее боль, и начали заниматься медитацией на боли. Когда мы изменили ее отношение к боли и позволили ее чувству свободно парить, ее пространство немного расширилось, и она могла теперь переживать это ощущение без сопротивления и страха. Вскоре вошла няня и сказала:

– Приехал твой отец, но он сейчас внизу разговаривает с доктором Брауном.

Шарлин, которая, как и все дети, много лежавшие в больнице, прекрасно знала все отношения здесь, сразу же поняла, что что-то неладно.

– Я не поеду домой, да? – с огорчение в голосе спросила она. – Мне придется находится здесь в течение всего уикэнда!

– Да, – ответила няня и вышла из палаты. Шарлин расплакалась.

Я обратился к ней со словами:

– Сейчас, когда ты открылась физической боли, почему бы тебе не уступить и душевным страданиям? – И тогда она начала открываться своему разочарованию, разжимать хватку, которой держалась за него в уме. Она начала расслабляться и отпускать страдания подобно тому, как до этого она поступала с физической болью, и вскоре ее лицо снова озарилось светом. Она сказала, что раньше это было немыслимо для нее, что она не могла себе представить, как можно открыться разочарованию, и что, как это ни странно, открыться несчастью в каком-то смысле даже приятнее, чем осуществить изначальное желание. Ведь сейчас она чувствовала, что ее разочарование, ее страдания, ее рак и даже ухудшение состояния тела – все это приемлемо для нее.

– У меня есть теперь средство, – сказала она. И действительно, у нее теперь была точка отсчета, способ легко встретить любое переживание, отпустить сопротивление, воспользоваться даже разочарованием и страданием для того, чтобы оставаться открытой в вихре неконтролируемых событий.

Мне сказали, что через несколько недель она спокойно умерла, тихо приняв свою смерть.

Работая с умирающими детьми, я убедился, что они умирают легче, чем взрослые. Возможно, это связано с тем, что они еще не пытались контролировать мир, и поэтому у них в уме нет такого напряжения. Они более открыты к текущему положению вещей. У них еще нет устоявшихся представлений о жизни и смерти, и поэтому они меньше привязаны к званию, славе, репутации и даже телу. Возможно, многие не боятся небытия потому, что совсем недавно пришли оттуда. Я заметил, что чем меньше ребенок, тем меньше он боится смерти. Страх, который я часто нахожу у них, – это отражение ужаса их родителей.

Все свои знания о смерти дети черпают из своего непосредственного окружения. Поэтому страх родителей часто передается им.

Имеется классическое психологическое описание отношения к смерти «среднего ребенка». Говорят, что до двух лет у детей нет вообще никакого представления о смерти. Она просто не существует. Для них это еще одно бессмысленное сотрясение воздуха. Между двумя и четырьмя годами у них, по-видимому, развивается представление о том, что умирают не навсегда. «Мой дедушка умер; когда он приедет к нам снова?» «Моя собачка умерла», – однако ребенок продолжает оставлять пищу для Тузика. Умирают не навсегда. Каждый уходит и приходит. Но когда дети взрослеют и достигают школьного возраста, они много разговаривают, обмениваются идеями, учатся и становятся общественными существами. Они уже знают, что нужно делать со своим естеством для того, чтобы стать приемлемой частью мира. Они уже стали окультуренными. Они начинают разделять традиционные взгляды, которые заимствуют прежде всего у родителей. В эти ранние школьные годы часто можно видеть, что ребенок относится к смерти как к чему-то внешнему. Смерть с косой. Смерть придет и заберет вас.

Дети растут дальше, и в средней школе они осознают себя важной частью мира. И тогда смерть рассматривается ими как исчезновение, словно ваш свет кто-то тушит. Теперь смерть – это абсолют, который сметает все. Это чувство постепенно развивается, – у подростков оно становится значительным страхом смерти. Интересно, что чем старше ребенок, тем большее неудобство он чувствует по отношению к смерти. Очевидно, что чем старше он становится, тем дальше он отходит от истины. Изначальная вера ребенка в то, что смерти не существует, что это всего лишь еще один момент жизни, гораздо ближе к истине. Создается впечатление, что чем больше времени человек проводит в теле, тем больше он считает, что тело – это единственная реальность, и его потеря равносильна потере жизни. По всей вероятности, чем меньше ребенок, тем теснее его контакт с бессмертием и тем меньше боязнь перемен.

Поскольку дети обладают большей верой и более тесным контактом с бессмертием, смерть им не кажется проблемой. Кажется, что самой большой проблемой умирающих детей является страдание, которое они причиняют своим родителям. Ребенок нередко чувствует себя виновным за то, что создает такой дискомфорт. Мы, взрослые, увлекаясь эгоцентрическими отношениями, иногда забываем, что забота о наших близких проявляется двояко. Мы забываем, как наши дети привязываются к нам, как они переживают за нас. Хотя они могут быть непослушными и делать то, что мы им запрещаем, по существу, они очень заботятся о счастье своих родителей. Я видел, как дети умирали, в значительной мере приняв смерть (хотя, конечно, они не любят физических неудобств). Больше всего неприятностей им доставляло горе их родителей. Я видел, как дети цепляются за тело и пытаются выжить не для себя, а для того, чтобы облегчить страдания близких.

Одна наша знакомая, которой сейчас уже за тридцать, в десять лет лежала в палате для смертельно больных детей, которым делали открытые операции на сердце. Она рассказывала: «Все ребята знали, что их ждет. Но относились они к этому очень легко. Страха почти не было. Было довольно весело. Кроме тех дней, когда приходили родители и приносили с собой беспокойство и страх. Это на некоторое время омрачало обстановку. Все мы знали, что можем умереть. Я помню даже одного мальчика, который выглядел настолько здоровым, словно у него только сломана нога. Всем казалось, что он попал к нам случайно. Но он сказал, что скоро умрет, и действительно умер через две недели».

Самой маленькой из серьезно больных детей, которых я видел, была девочка пятнадцати месяцев, которая умирала от невробластомы – рака, который начался еще в утробе. Это генетически программируемая мина замедленного действия, развивающаяся после рождения и лишающая ребенка возможности жить в теле, в которое он вселился совсем недавно. В течение восьми месяцев Сара проходила лечение в больнице. Я заметил, что пока рядом с ней был только я, она лежала в кроватке довольно спокойно. Казалось, что она о чем-то задумалась. Но как только в палату входили ее родители, ребенок сразу же становился возбужденным и беспокойным, отражая их замешательство. Родители, видя его смятение, уходили в больничное кафе с еще большей тяжестью на сердце. «О, мой ребенок так расстроен тем, что происходит». Поскольку они не знали, как ребенок ведет себя без них, они видели только отражение в нем своих чувств. Они никогда не видели, как хорошо девочке, когда она остается одна.

Разговаривая с родителями впоследствии, я почувствовал разногласие и ссору между ними. Муж взял отпуск с работы на несколько недель, чтобы побыть вместе со своей дочерью, но поскольку болезнь дочери могла продлиться еще некоторое время, он чувствовал, что должен вернуться на работу. У его жены начиналась истерика, когда она понимала, что должна будет «остаться одна с бедной Сарой». Напряжение и возмущение нарастали. Жена считала, что ее муж бессердечен, поскольку хочет вернуться на работу. Он видел, что она не понимает, как сильно он страдает и как важно ему вернуться в знакомое окружение. Их дочь умирала, а вместе с ней и их отношения.

Продолжая наш разговор, вскоре мы убедились, что, каким бы ужасным ни представлялось им то, что случилось с Сарой, оно не было неестественным. Это была данность, которую они не могли по своему желанию устранить. Перед ними был выбор: уступить страху и раздражению – и тем самым усилить болезненность переживания для всех участвующих сторон, или же полностью войти в него с любовью, заботой и взаимной расположенностью, которые помогли бы преодолеть разделенность, нередко рождающуюся в трудную минуту. Каким-то образом они увидели, что это не просто бедствие, которое выпало на их долю, но и закономерный этап развития Сары и их тоже. Они поняли, что у них есть возможность такого отношения к происходящему, о котором до сих пор они даже не подозревали. Отец ребенка сказал: «Знаете, я молюсь, чтобы с девочкой было все в порядке и чтобы нам с женой было дано понимание, почему все случилось именно так, но на мои молитвы никто не отвечает». Когда он говорил, я чувствовал, что, возможно, если бы его жена стала на колени рядом с ним, когда он молится, в это мгновение на его молитву ответили бы.

Процент разводов среди пар с одним ребенком, который умер, очень высок. Возможно, это объясняется тем, что они не открываются горю друг друга, не принимают текущего мгновения и не пускают друг друга в свое сердце. Родители должны помогать друг другу открыться страданию, принять его и позволить сердцу раскрыться, стать ранимым и чувствительным к истине. Смерть ребенка дает возможность достичь глубокого понимания, заботы и любви.

Оказалось, что родители Сары дошли уже до последней черты и были готовы на все, даже на то, чтобы открыться своим страхам и ожиданиям. В последующие недели Сара стала заметно спокойнее, поскольку со стороны родителей она не чувствовала больше такого сильного страха. Любовь, которую ее родители могли разделить с ней, позволила ей стать спокойной и умереть с умиротворенностью на лице.

Знание о том, что привязанность работает в обоих направлениях и что дети также стремятся защитить своих близких, не означает, что родители должны скрывать свои эмоции, чтобы не смущать больных детей. Это значит, что они должны отпустить все разделяющие их барьеры, разделить страдание открыто и с любовью, поработать вместе для того, чтобы принять данность текущего мгновения. Мост между известным и неизвестным – всегда любовь.

Знакомая медсестра ухаживала за шестилетним мальчиком, который находился в глубокой коме в течение шести месяцев. Его отсоединили от системы поддержки жизни, от которой зависело существование его тела, но он не умирал. Вместо этого он оставался неподвижным, хотя вес тела уменьшился до девяноста фунтов. Это была упрямая горстка плоти, которая уже не могла жить, но и не желала умирать. Родители не могли на него смотреть и прекратили посещать его. Никто не мог понять, почему Марк живет и на чем держится в нем жизнь.

Однажды сестра провела всю свою смену с Марком. Хотя его тело было таким же безжизненным, когда она говорила с ним, она каким-то образом знала, что он ее слышит. Она не могла рационально объяснить это, но все же доверяла своему сердцу. Вначале она хотела растереть ему кремом тело, но затем решила смазать кремом его руки. Потом она взяла его на руки и начала разговаривать с ним: «Посмотри на это тело. Оно не сможет больше служить тебе. Тебе не стоит больше за него держаться. Зачем ты цепляешься за него? Почему бы тебе не отпустить его?» Затем Элизабет включила музыку и рассказала ему свою любимую историю о куколке и бабочке, сказав, что ему пришло время покинуть это тело и стать бабочкой. Разговаривая с Марком, моя знакомая чувствовала, что он ее слышит. Она начала петь для него и все время говорила, что если он отпустит тело, все будет хорошо. К концу дня у нее возникло интуитивное понимание того, что, возможно, источник проблемы не в том, что ему не позволяют умереть, а в том, что он беспокоится о своих родителях. Его привязанность к ним была такой сильной, что он нуждался не только в разрешении умереть, но и в знании, что им после этого тоже будет хорошо.

После окончания смены, сестра позвонила родителям и попросила их встретиться с ней в саду возле больницы. Она рассказала им о своих чувствах в этот день.

Через два часа мать Марка позвонила ей. Она сказала: «Мы зашли в комнату, поставили музыку, которую вы оставили там, и дежурная сестра посадила Марка мне на руки. Я сказала ему: „Знаешь, миленький, если ты умрешь, с тобой все будет хорошо – и с нами тоже. Нам будет хорошо, если ты отпустишь тело и умрешь“. В этот момент он сделал глубокий вдох и умер у меня на руках».

Мы не должны забывать, насколько сострадательными бывают дети. Нам следует показать им, что мы, большие, взрослые люди, которые все знают, можем не только страдать, но мы можем работать со своими страданиями и вместе с ними учимся жить и любить.

У меня есть друг по прозвищу Вейви-Грейви, который часто на добровольных началах появляется в роли шута перед детьми, умирающими в больницах Сан-Франциско. Он занимается этим уже несколько лет. Он рассказывал мне, что говорит умирающим детям что-то такое: «Посмотри на это тело. Ты видишь, что оно стало почти ненужным. У него не хватает силы, чтобы ездить на велосипеде. Оно не может играть с мячом. Оно не может выйти на улицу и побегать с ребятами. Фактически, оно не может даже ходить в школу. Когда твое тело умрет, будет очень здорово. И ты, возможно, увидишь свет. Если свет будет слева, иди налево. Если свет будет справа, иди направо. Вот все, что тебе нужно помнить».

Он говорит, что дети не так сильно увлечены мелодрамой. Дети не так сильно опутаны представлениями о смерти. И когда ребенок плачет, он легонько снимает слезинку со щеки и подносит ее к своим губам. Если вы желаете работать с умирающими детьми, очень хорошо, если вы можете пробовать на вкус их слезы, если вы можете любить их в страдании и замешательстве, которым они окружены. Он тоже убедился в том, что страдания многих детей заимствованы ими от родителей. «Вам ничего не нужно делать, вам нужно только разделить с ними их принятие смерти и не усиливать страх и беспокойство, навеянные родителями».

Смерть ребенка – это огонь в уме. Ум не прекращает изобретать возможности, которым не суждено воплотиться в жизнь, не прекращает мечтать о чудесном исцелении и новейших возможностях нашей медицины. Если мы позволим этому огню гореть более сострадательно, горе нашего ума, фантазии и душевная тревога постепенно начинают уходить и ребенок еще глубже войдет в наше сердце. Мы можем использовать свое смятение для того, чтобы открыться более полно, чтобы как можно глубже войти в это последнее общение. И тогда, как сказал Рабиндранат Тагор в своем стихотворении «Конец», «Когда придет тетушка с подарком и спросит: „Где наш малыш, сестра?“, – мать тихо скажет ей: „Он в зрачках моих глаз. Он в моем сердце и в моей душе“.

* * *

Вопрос: Я слышала, что пребывание с ребенком в последние дни его жизни способствует открытию сердца? Но что вы скажете о тех родителях, чьи дети умирают во сне?

Ответ: Некоторым родителям суждено проводить с больными детьми месяцы и годы. У них есть возможность открыться для своей потери. Между тем десять тысяч младенцев ежегодно без видимых причин умирают во сне. Те, кто утром находит в кроватке своего ребенка бездыханным, часто терзают себя иррациональным страхом и чувством вины, которые приходят на ум, когда они понимают, что уже поздно что-то изменить. Я вспоминаю стихотворение З.Дж. Кеннеди «Памяти ребенка, который прожил одну минуту», заканчивающееся словами: «Я все же удивляюсь, как, вопреки нашей логике, в течение мгновения так много успело проявиться в таком маленьком».

Поделитесь на страничке

Следующая глава >

fil.wikireading.ru

Как пережить смерть ребенка? | Милосердие.ru

Как помочь родителям справиться с трагедией смерти ребенка? Новая книга «Слово утешения. Как пережить смерть ребенка», — об этой трудной теме

Фото с сайта diariopopular.com.ar

Известный священник Андрей Ткачев обсуждает тему потери ребенка в открытой беседе с женщиной, пережившей потерю двоих детей. Эта беседа легла в основу новой книги, вышедшей в издательстве «Никея», презентация которой состоится 23 ноября в Московском доме книги. Адрес: ул. Новый Арбат, д. 8. Начало в 19:00.

Предлагаем главу из книги:

Осознание потери

Священник Андрей Ткачев.Фото с сайта pravoslavie.ru

— Когда женщина узнает, что беременна, у нее постепенно возникает ожидание счастья, причем это происходит при каждой беременности, особенно когда ребеночек начинает впервые шевелиться. Многим удается наладить какой-то диалог с младенцем, пока он в утробе. Возникают мечты, какой он будет, каким вырастет. То есть мама настраивается на будущую счастливую жизнь. И вдруг всего, что представлялось, не происходит, а происходит совсем противоположное. Тогда переживание кризиса приводит женщину к полному обездвиживанию, в том числе физическому. Ей очень тяжело, и она сама себе не может помочь. Врачи-гинекологи говорят, что к психологам такие женщины не идут.

— Куда идут эти женщины?

В том-то и дело, что они никуда не идут. Обычная их позиция: «Мне нужен мой ребенок, а не консультация психолога. Я сама все понимаю».

— Конечно, понимает такая женщина далеко не все. Но ее состояние вполне объяснимо. Происходят физические изменения: организм настраивается на кормление, на будущую заботу о новорожденном. Весь строй жизни получает некую специфическую направленность. И вдруг этот строй ломается. Похожее происходит при аборте. Но там действует злая человеческая воля — желание прервать беременность. Организм настроился на одно, а злая воля человеческая обрушила все это, и организм бунтует, ведь процессы в нем круто повернули в другую сторону. Это сродни какой-то своеобразной пытке.

Я думаю, что мужчина адекватно осознать то, что происходит с женщиной, потерявшей ребенка, не может и женщина, не переживавшая ничего подобного, также, наверное, понять до конца этого не сможет.

— Чаще всего мужчина говорит, что это — проблема женщины и его не касается.

— Конечно, это неправильно. Это не проблема только женщины. Но все же хорошо, если она найдет себе собеседника в лице другой женщины, пережившей ту же потерю. Люди, имеющие сходные проблемы, способны выслушать друг друга и понять без подробных объяснений. Однако и мужчина, отец неродившегося ребенка, может чувствовать нечто подобное. Он не способен физически пережить потерю ребенка, но психологически и сердечно переживание потери ему доступно. Разумеется, страдание не может быть вынужденно-волевым, мужчине не нужно убеждать себя: «Я должен страдать вместе с ней». Нет, человек страдает неконтролируемо. Потеря ребенка — горе двоих.

— Что касается переживания горя мужчинами, в редком, идеальном случае он сострадает женщине и через сострадание сам реабилитируется. В основном, по моим наблюдениям, мужчины пьют, либо делают вид, что все нормально, ничего не случилось, либо ищут виноватых. Существует статистика, что когда рождается ребенок-инвалид, то 50 % мужчин уходят из семьи. Мне кажется, что в основном реакция современных мужчин — отстранение.

— Получается, мужчины в ситуации потери оказываются на голову ниже и слабее? В горе мужчина становится закрыт, лукав, убегает от проблемы в сторону или совсем оставляет женщину одну с проблемой?

— Это обобщенная картина, конечно. Женщина, находясь в горе, не видит зачастую того, что у нее разрушается семья. Она настолько углублена в себя, что у нее нет возможности посмотреть вокруг.

— Мне кажется, что несколько легче пережить трагедию потери ребенка человеку, у которого уже есть дети или какие-то другие серьезные обязательства в жизни, например больная мать на руках. Тогда жизненные трудности не позволяют полностью отдаться горю и даже помогают его преодолению. Великое горе требует одиночества, хочется скрыться куда-то, спрятаться, больно выходить на люди, улыбаться или здороваться. Человеку, переживающему потерю, мир кажется каким-то оскорблением. Все вокруг продолжают жить так, как будто ничего не произошло: ходить на работу, растить детей. И здесь к страдающему человеку могут приходить мысли: «Ну почему у них есть, а у меня нет?» Это — уже предосудительная зависть.

Есть очень древнее мудрое правило: в самой большой беде или трауре человек не должен надолго удаляться от общества, пребывание в беспрерывном состоянии тоски и печали влечет за собой разрушение личности скорбящего. Нужно общаться с остальными людьми, превозмогая боль и, конечно, отсеивая ненужные, задевающие за живое темы.

Поиски смысла

Обложка книги. Фото с сайта nikeabooks.ru

— Женщине, потерявшей ребенка, приходится показывать всему миру, как много для нее значит эта потеря, как сильно она любила своего малыша. И многие из них внушают себе, что они должны теперь страдать и саморазрушаться, чтобы все видели, насколько для нее эта потеря серьезна. Женщина думает, что теперь она не имеет права наладить свою жизнь и быть счастливой.

— Для страдающего человека действительно страшно то, что мир продолжает заниматься чепухой, что, например, мужчин продолжает интересовать футбол, а женщин — тряпки, что по телевизору опять показывают какую-то чушь. У него самого в комнате висят фотографии любимых актеров, которые сегодня выглядят оскорбительно, и он начинает снимать со стен их улыбающиеся лица, потому что сейчас ему совсем не смешно. Происходит серьезное переосмысление жизни: «Неужели все продолжается по-старому, когда у меня по-старому продолжаться не может?»

Вспомните картину, изображающую гибель Икара. Его крылья растопило солнце, он падает и разбивается о воду, а в это время мир вокруг продолжает жить своей жизнью — люди работают, погонщик гонит скот, пахарь идет за плугом, и никто даже не поворачивается к погибающему. Совершается какая-то фантастическая трагедия, от которой замирают небо и земля, но не цивилизация — люди продолжают трудиться, любить, развлекаться.

И это оскорбительное зрелище дает нам очень важное знание. Знание, которое приходит к человеку в день его собственной смерти: природа безучастна, солнце по-прежнему льет свой свет на мир, листва зеленеет и птицы снова вьют гнезда, когда человек уходит из этого мира. Человек всю жизнь живет с неким тайным ощущением, что именно он — центр Вселенной: я очень важный и нужный, без меня мир не полон, я драгоценен и такого другого нет. Это очень верное ощущение, только надо правильно им распорядиться. Человек будет ужасно удивлен, когда вдруг покалечится или ста- нет умирать, а мир даже не «помашет ему вслед ручкой».

Поэтому о своем одиночестве в горе и смерти лучше узнать заранее.

Личная беда показывает нам подлинное лицо окружающего мира. По большому счету, ему до нас нет дела. До нас нет дела никому, кроме Одного Существа на свете — Господа Бога.

Все остальные могут улыбаться нам и здороваться при встрече, не вникая в наш ответ на вопрос: «Как у тебя дела?»

И пока нам не больно, мы сами так живем. Разве мы очень интересуемся, у кого какие проблемы или кто чем болен? Мы тоже автоматически спрашиваем: «Как твои дела?» — и идем дальше, не выслушав ответа. Может быть, другой хотел нам рассказать, что у него беда: «Мои дела плохи… Ты меня спросил, как дела, так я тебе сейчас расскажу…» А спросившему на самом деле не интересно, вопрос был делом этикета. И люди отправились дальше по своим делам. Так мы и живем. Мы все так живем. А как мы почувствуем, что так жить — великая фальшь?

Что должно дать человеку ощущение великой фальши окружающей жизни? Личная боль. Эта боль может быть разной, повторяю. Речь идет не только о потере ребенка. Можно говорить, например, о заболевании уже имеющегося ребенка, когда мать выходит из больницы, где она провела бессонную ночь над кроватью своего малолетнего дитя в послеоперационной палате. У нее в голове тревожно бьются мысли: «Выживет — не выживет?», «Что еще нужно?», «Где взять денег на лекарства?» и др. А на улице она видит улыбающийся мир, едущие машины, рекламу. Эту пошлую рекламу, которую мы с интересом рассматриваем, когда ничего не болит, и которая оскорбляет, когда у нас вдруг что-то случится. <…>

И только ключ личной боли открывает двери сердца к состраданию. Только этот ключ. Но и здесь человек может начать искать виноватых — ведь мир несправедлив. Можно обидеться на «скорую помощь», которая опоздала, на врача, поставившего неверный диагноз, на мужа, принявшего алкоголь в ночь зачатия, на себя, конечно, что не все предусмотрела, и, в конце концов, на Господа Бога, потому что мир сотворен Им весьма несправедливо, как нам кажется.

И можно надумать себе такое печальное мировоззрение, чтобы с ним в обиженном состоянии прожить оставшуюся жизнь.

В том, чтобы чувствовать себя обиженным, есть некое мазохистское удовольствие. Можно безнаказанно и свободно на всех обижаться.

Детям эта эмоция хорошо известна, они с наслаждением обижаются друг на друга. Затем в подростковом возрасте подобные чувства становятся болезненнее и страшнее, дети сначала дружат до самозабвения, а потом превращаются во врагов и с упоением враждуют.

Но и взрослый человек тоже может с удовольствием обижаться на весь мир. Ведь можно уже ничего хорошего от мира не ждать и позволить себе быть циничным: «У меня беда, а мир такой ужасный, такая страшная жизнь…» Соскальзывание в обиду на всех — это очень легкий путь, и, к сожалению, его выбирает множество людей, когда-то переживших личное горе. Гораздо тяжелее, но благороднее подняться над своей бедой и понять, что в такой же беде находились и находятся множество людей; хорошо бы найти кого-то из них, чтобы поговорить с ними. А уж потом можно было бы и помогать таким людям, но это уж совсем высоко и красиво, это возможно позже. Для начала стоит осознать, что ты не один в такой ситуации, при всей твоей уникальности, таких, как ты, много. Нельзя замыкаться в своей беде, нужно выходить из беды наружу. Этим спасается твоя личность, и самым неожиданным образом можно быть полезным окружающим. При всей остроте боли все же есть место философским вопросам. Человек ищет смысл, он задается вопросами: в чем смысл этой боли? в чем смысл происшедшего?

Операция на сердце

Фото с сайта jawsurgerypain.com

Смыслов несколько. Один из них, может быть, не главный — это операция на сердце с целью спасения самого сердца.

Сердце одето в эгоизм, оно хочет переживать только свое личное счастье, а скорби разрезают его пополам и этим спасают от черствости.

А.П. Чехову принадлежит высказывание о том, что у двери дома каждого счастливого человека должен стоять кто-то с молоточком и регулярно стучать в дверь. Этот стук напомнит хозяину дома, что в то время, когда он счастлив, огромное число людей несчастны по-своему. Беспамятство о несчастных — это грех. Грех думать только о себе, и грех не помнить о том, что многим другим плохо. Часто кроме как личной болью в здоровую память человек вернуться не может.

Поэтому, «Надо, чтобы за дверью каждого довольного, счастливого человека стоял кто-нибудь с молоточком и постоянно напоминал бы стуком, что есть несчастные, что, как бы он ни был счастлив, жизнь рано или поздно покажет ему свои когти, стрясется беда — болезнь, бедность, потери, и его никто не увидит и не услышит, как теперь он не видит и не слышит других» (А.П. Чехов. «Крыжовник»).

При всей тяжести обсуждаемого нами горя, в нем есть какая-то терапия. То есть в нем есть нечто кардиотерапевтическое, в духовном смысле слова, что-то, служащее к исцелению сердца. Есть такая поговорка: «За одного битого двух небитых дают».

То есть битый дорог, битый важен, у битого появляется опыт, его на мишуру не купишь.

И женщина с порванным сердцем и выплаканными глазами уже знает, что такое жизнь, знает, что в ней есть боль, невосполнимые потери и что, несмотря на это, жизнь продолжается и ежедневно открывает человеку новые пути и новые возможности.

Сам факт продолжения жизни — он же о чем-то говорит? Ведь можно было про- сто от горя умереть, но нет, не умирает человек. Человеку на самом деле трудно умереть. Кажется: все, больше жить не могу, такое горе, что сейчас умру. А жизнь продолжается. Бывает и наоборот: человек поскользнулся, упал и не дышит. Но чаще люди сами себя разлагают, уничтожают, убивают, а все никак не самоуничтожатся, все живут и живут.

Если Бог не разрешит человеку умереть, то его в огне не сожжешь и в воде не утопишь. Раз жизнь продолжается, значит, нужно знать для чего. У жизни есть смысл. Другое дело, что, может быть, мы не думаем об этом, или думать не хотим, или не умеем, или нам страшно думать об этом.

Но факт продолжения жизни говорит о многом. У тебя была скорбь, от которой ты чуть не умер, однако жизнь твоя не за- кончилась, она продолжается, очевидно, в этом есть какой-то особый смысл. Теперь ты что-то должен. То есть жизнь после пережитого потрясения проходит под знаком слова «должен»: что я должен? что я должна? И возникает новый конфликт — с нашим бытовым сознанием. Ведь обычно кажется, что я никому ничего не должен (не должна). Ну, может быть, маме что-то, а может — папе. А кому еще? Никому. А тут вдруг какие-то еще обстоятельства появляются, будто бы я чего-то кому-то должен. Что же я должен?

Попробуйте поставить перед собой такие задачи: —

— Постараться выздороветь, укрепиться физически, психически и снова попытаться родить.

— Поддержать того, кто находится в такой же беде. Время залечит, немного притупит остроту боли, ты станешь способна понимать тех, кто находится в острой ее фазе, и сможешь им помочь.

— Посмотреть по-другому на окружающий мир.

Нужно выбросить что-то суетное из своей жизни. Скорби могущественным образом вырывают из жизни все, недостойное ее. Например, если ты до выкидыша позволяла себе ходить раз в месяц в ночные клубы, то после случившегося ты не захочешь этого делать. Боль обнажает перед тобой суету и бессмысленность многих прежних привычек и занятий. После пролитых слез просто невозможно развлекаться со случайными знакомыми и бездумно плясать. И это нормально, пусть жизнь поменяется, причем в лучшую сторону.

Постарайся стать внимательней, рассудительней, сострадательней — это нравственный итог скорби.

«Что было не так? Что из моего прошлого послужило причиной моих нынешних бед?» — это неизбежные вопросы любого страдающего человека, это попытка покаянного анализа прожитого. Ответов может быть много, все люди разные, но сам вопрос закономерен. Повторю, пережитая боль, хочешь ты этого или не хочешь, призвана сделать тебя мудрее. Мудрость стариков ведь не только в прошедших годах, в механически прожитом времени, она накоплена опытом различных пережитых состояний, именно он делает человека мудрым. Опыт складывается из переживания боли и радости, путь его приобретения не бывает безболезненным.

Поэтому стоит внести в ситуацию острой боли такую доминанту, такую мысль: «Мне очень плохо сейчас, но я продолжаю жить потому, что я что-то должна сделать еще. Что же я должна сделать? Однозначно сейчас мне надо постараться жить лучше, чем я жила до сих пор. В этом мире мне есть чем заняться, здесь много интересного и много проблем, решением каких-то из них я могу заняться».

www.miloserdie.ru

Смерть ребёнка: как помочь семье пережить горе

Смерть близкого человека пережить всегда тяжело. Но когда умирает ребёнок – это страшная утрата для его родителей. Именно на работе с такими утратами сосредоточились психологи Санкт-Петербургской общественной организации социальной помощи «Семейный информационный центр». Потеря ребёнка может стать глубокой травмой на всю жизнь для обоих родителей – у тех, кто топит себя в этой травме, в отчаянии, рушатся или искажаются отношения как внутри семьи, так и связи с внешним социумом. Психолог центра Надежда Степанова рассказывает, как специалисты «Семейного информационного центра» помогают родителям и другим членам семьи пережить смерть ребёнка и найти новые надежды.

«Семейный информационный центр» помогает женщинам, перенесшим перинатальную утрату и членам их семей, семьям, потерявшим ребенка, а также при рождении недоношенного ребёнка или ребёнка с инвалидностью.

— Кто тяжелее переживает утрату – семья, потерявшая младенца, или семья, потерявшая ребёнка старше?

— Если говорить о том, что более взрослого ребёнка потерять тяжелее, чем новорожденного, то и соглашусь, и нет. У каждой семьи, у каждой ситуации свои особенности. Но да, социальных и психологических связей у родителей образуется всё больше и больше по мере роста ребенка, это и кружки, садик, друзья, родственники… все эти люди и сообщества соприкасались с ребёнком, семьей. У этих родителей, таким образом, возникло больше воспоминаний, надежд. И даже после появления в семье другого рёбенка воспоминания о потерянном у родителей остаются, но это естественно. Другой вопрос, если подспудно родители не перегоревали эту потерю, а так может быть по разным причинам. Например, один из родителей был косвенно виноват в том, что ребёнок погиб в аварии.

— Получается, что в переживаниях людей преобладает эгоизм: «Переживаю потому, что не сбылись ожидания», «Мое горе» и так далее. Но ведь тогда остаётся очень мало места самим ушедшим детям…

— Но так чаще всего и происходит при потере любого близкого человека, не обязательно ребёнка. Чаще мы переживаем не о нём, а о том, что мы остались без него и нам теперь нужно перестраивать свой мир. Мы плачем о себе, своих нереализованных мечтах, планах, ожиданиях….

— А многие ли родители, потерявшие детей, страдают от чувства вины? И как вы работаете с людьми, если эта вина реальна?

— Страдают все. А как работать – очень сложный вопрос. Когда молодая женщина на восьмом месяце беременности спрыгивает с парашютом и теряет ребёнка, с ней, конечно, работать очень тяжело – она понимает, что виновата, что потерю спровоцировали её действия. Но тут нужно признать факт – да, поступок был необдуманный. Возможно, женщина была не очень готова к материнству, в её картине мира вообще не предполагалось, что дети могут погибать. Или семья готовилась к рождению ребёнка, сделали всё, что нужно и можно, а чувство вины всё равно присутствует. Как работать? В зависимости от ситуации. Сказать, что чувство вины уходит быстро и навсегда, нельзя. Иногда на это нужно много времени.

— Похороны ушедшего ребёнка – в каком ключе вы обсуждаете эту проблему с клиентами? Особенно когда речь идёт о новорожденных младенцах.

— Часто мамы порой даже не хотят смотреть на своих умерших новорожденных детей, не хотят их забирать, чтобы похоронить. До определённого времени была такая практика у врачей – говорить: «Зачем тебе смотреть?» Но если женщина не хоронила своего ребёнка, у неё в дальнейшем выстраиваются всякие страшные картины. Например, приходила женщина уже по поводу внуков (она достаточно молодая бабушка), но выяснилось, что у неё в первом браке умер ребёнок, но она не стала на него смотреть, не стала его забирать, и потом она начала представлять себе его внешность, потом стала искать в интернете информацию о том, что происходит с телами таких младенцев – кто-то рассказывает, что их используют, как биоматериал, кто-то – что их сбрасывают в общую яму и так далее. И она говорит: «Я стала себе всё это представлять. И как мне теперь с этим жить?» Ко мне приходят семьи, которые уже приняли решение, женщина вышла из роддома и теперь она ищет у меня подтверждения того, что она поступила правильно, отказавшись посмотреть на ребёнка и похоронить его. А вот у верующих людей вопрос, надо или не надо хоронить ребёнка, вообще не встаёт. Поэтому важно, чтобы психологи работающие с такими семьями, имели единый подход и понимали нужность и важность данного этапа. В Германии, если семья поначалу не желает смотреть на ребёнка и хоронить его, ей дают некоторый срок на осмысление своих желаний и действий, за который семья может изменить своё решение. Было бы здорово, если бы мы переняли их практику.

— Если другие дети в семье уже есть, вы с ними тоже работаете?

— Да. С детьми обязательно надо работать. Ведь дети понимают, что происходит. Если родители им не говорят о случившемся, у них формируются неврозы, страхи, причём порой не связанные на прямую со смертью. А родители часто не сообщают детям о смерти сиблинга. Объясняют так: «А зачем?» Особенно, если умирает новорожденный младенец – придумывают какую-то историю или вообще накладывают запрет на эту тему. При этом ребёнок видит, что все плачут, что маме и папе не до него, его могут отправить к бабушке и дедушке. Ребёнок чувствует себя выделенным из семьи, в своеобразной зоне изоляции. И у него появляются какие-то свои фантазии, с которыми ему дальше приходится самому справляться, фантазии ребёнка порой страшней реальности. Так что я считаю, что ребёнку надо обязательно рассказать о смерти его братика или сестрёнки, но найти для этого подходящее время и продумать, какие слова сказать.  

— Но ведь и сам ребёнок может остро переживать смерть брата или сестры.

— Конечно. Опять-таки, особенно если уже есть какая-то история их общения. И главное: в любом случае ребёнок из-за таких событий в семье тоже может впасть в депрессию. Считается, что если ребёнок прыгает и скачет, значит, ему весело и хорошо. Но он может таким способом оттягивать на себя внимание родителей, чтобы они переключились и им стало весело, а ребенок таким образом, получает для себя «прежних» родителей, таких, какими они были до потери.

— Как вести себя другим ближним тех, кто переживает утрату ребёнка? Что говорить нельзя, а что говорить можно и нужно?

— Скорее, скажу о том, что нельзя. Нельзя говорить сразу после того, как это случилось: «У тебя ещё будут дети». Ведь родители ещё не переплакали, не перегоревали. Нельзя предлагать уйти в работу, забыться, прекратить плакать – то есть нельзя предлагать какую-либо блокировку эмоций. Тем более, нельзя говорить: «Мне надоело, что вы плачете». Нельзя винить, даже если объективно вина родителей в смерти ребёнка есть. Нельзя обесценивать потерю: «беременность была не вовремя», «что ни делается, всё к лучшему» и тому подобное… Самим родителям и так хватает чувства вины, надо их просто поддержать. Вообще трогать эти темы можно только тогда, когда родители сами захотят про это говорить. Что делать нужно? Дать возможность плакать столько, сколько необходимо. Но при этом смотреть, замыкается человек в себе или нет. Если  уходит от социума, это тревожный знак. В этом случае нужно звонить, приходить, не оставлять своим вниманием. Разговаривать и главное – слушать, удерживая себя от советов и сравнений: нельзя говорить, что у кого-то всё гораздо хуже, это тоже обесценивание.

— А если человек резко отказывается общаться?

— Если человек живёт один, то нужно всё-таки иногда звонить, просто чтоб сказать: «Я здесь, можешь мне позвонить в любое время». Можно писать СМС, писать сообщения в интернете, в скайпе. Сегодня возможностей много дать знать человеку, что он не один.

— Женщине нужно дать поплакать. А мужчине?

— Мужчины тоже плачут. И здорово, когда мужчина может себя это позволить. Мужчинам я предлагаю, если есть возможность, взять совместный отпуск – для того, чтобы побыть с самим собой, с супругой. Некоторые семьи уезжают – но не ради развлечения, а для того, чтобы выскочить из привычного и травматичного пространства. Мужчине важно знать, чем он может помочь супруге, как отвечать на расспросы окружающих, например: «Да, мы потеряли ребёнка, но сейчас я говорить об этом не хочу». Но это не значит, что он не переживает и мужчине не нужно время для проживания потери.

— Приходят ли к вам люди спустя годы после утраты?

— Надо сказать, что прямо сразу, то есть в остром состоянии горя вообще приходят редко. Но бывает так, что приходят и спустя очень долгий срок. Иногда приходят ведь с другими вопросами, касающимися семейных отношений, а когда я начинаю расспрашивать о прошлом семьи, то выясняется что была утрата ребёнка. И здесь, если человек готов об этом говорить, то либо это прожитая история, и он рассказывает так же, как могу рассказать свою историю я, либо это сильные чувства, эмоции, заново переживается горе, люди говорят: «Мы об этом никому не рассказывали».

— Пожилые люди, когда-то пережившие утрату, могут как-то поддержать молодых с такой же проблемой?

— Конечно. Пожилой человек может сказать: «Посмотри на меня, мне 75 лет. Тебе тяжело сейчас, это нельзя забыть, но пережить можно». Сейчас скажу фразу, которая многих может шокировать в данном контексте: так или иначе, любые переживания обогащают человека. Страдания тоже делают нашу картину мира богаче. И вот тут пожилые люди могу показать это на своих примерах. Но вот когда умирает единственный внук или внучка, у бабушек и дедушек переживания бывают не менее сильные, чем у родителей ребёнка. Это ведь тоже связано с их несбывшимися ожиданиями, они думают о том, что других внуков могут и не дождаться.

— Может быть, вообще одна из главных проблем в том, что мы друг от друга слишком многого ждём?

— Да. А когда наши ожидания и наши фантазии не сбываются, это становится для нас катастрофой. Есть люди, которые готовы быстро перестраиваться, а есть люди, которые не готовы. Конечно, в кризисной ситуации любые несовпадения обостряются.

— Вот есть старая поговорка: «Бог дал – Бог взял». По сути, это краткое изложение фрагмента из библейской Книги Иова. Как вам кажется, раньше люди относились легче к смертям своих детей?

— Мне кажется, да. Было больше упования на Бога и понимания, что человек не в состоянии распоряжаться своей жизнью и смертью в полной мере. И мне тоже приходится говорить клиентам о том, что у каждого из нас свой срок.

— Отсутствие такого понимания не порождает ли гипероветственность?

— Я постоянно говорю об этом на семинарах и вебинарах – не только посвящённых утрате, но и вообще проблемам, связанным с детьми. Всё-таки родителям надо быть в определённых вопросах проще. Извините, но в 50-е и 60-е годы у ребёнка часто был единственный эмалированный горшок. А теперь рассуждают: «Вот, ребёнок не ходит в синенький горшок, давайте купим ему красненький». И маме внушают, что если её ребёнок в полтора года не ходит на горшок, то она плохая мама. И есть ещё момент: раньше женщины рожали сколько детей? Сколько Бог дал. А теперь? Большинство – одного или двух. Притом, что социальные и экономические условия раньше могли быть и гораздо хуже. Поэтому я часто говорю о том, что не надо невротизировать родителей – у них есть ещё и жизнь помимо ребёнка. Для ребёнка это катастрофа, когда жизнь его родителей сосредоточена только на нём. Этому в большей степени подвержены родители детей с особенностями развития. Помню одну семью, в которой младший ребёнок имел очень тяжёлую симптоматику – лежачий, с задержкой психического развития. Он дожил до 10 лет и в этом возрасте мог только лежать и кататься – не более того. Но его папа – врач, мама – преподаватель, оба работали и работают, они не остановили свою жизнь, но и не отдали ребёнка в интернат. Ребёнок жил с ними. Что они сделали? Они обезопасили пространство, в котором он находился, например, сделали ему спальное место практически на полу – чтобы он не упал и не ударился.

— А у этой пары не возникало чувство вины из-за того, что они, возможно, должны были больше заниматься ребёнком, и тогда он достиг бы хоть немного более высокого уровня развития?

— Знаете, я думаю, что такие мысли могут возникать у любого родителя – не важно, здоровый у него ребёнок или больной, живой он или умер. Всегда есть ощущение, что ты что-то недоделал, недодал, не успел, проглядел… Но эта пара всё равно старалась дать своему ребёнку очень много – продолжала заниматься его реабилитацией даже тогда, когда специалисты говорили им, что прогресса не будет. Родители отвечали: «Но он живой, значит, будем делать».

— Вы работаете также и с семьями, в которых есть дети с инвалидностью. А может ли к вам обратиться семья, которая ещё только опасается, что ребёнок или родится с нарушениями развития, или не выживет?

— Наш проект предусматривает, что мы подхватываем семью, когда ещё на стадии беременности врачи выявляют, что у ребёнка может быть какая-то патология. Здесь очень важно дать женщине понять, что она не Бог, а мама, и делает максимум того, что может. Если в этот период обращается вся семья, то очень важно помочь всем определиться, что и как в данной ситуации может сделать каждый из них. Когда семья выходит из состояния дезориентации и переходит к реальным действиям, это дает людям возможность видеть и сами эти действия, и их результаты, что в конечном итоге даёт надежду. Ведь есть такая проблема: часто, если женщина рожает ребёнка с теми или иными нарушениями развития, она отгораживается от социума: «Меня никто не поймёт». У неё есть страх осуждения – и действительно, не все окружающие понимают, что происходит. И тут наша задача – восстановить её связь с социумом. Как формировать социальные связи в данном случае? Знакомить семью с другими семьями, у которых схожие проблемы. Семьи могут делиться реальным опытом, адресами медучреждений, организаций, работа которых имеет специфику работы с теми или иными нарушениями. К тому же наше общество в целом всё-таки меняется – и многие семьи с инвалидами получают моральную поддержку от самых обычных людей, своих соседей, например.

 

philanthropy.ru

Как пережить смерть детей :: Общество :: Дни.ру

На продюсера группы «Ласковый май» Андрея Разина обрушилось страшное горе – он потерял несовершеннолетнего сына. Во время свидания у 16-летнего Александра случился сердечный приступ. Врачи в течение двух часов пытались реанимировать юношу, но, увы, их попытки не увенчались успехом.

По словам людей из близкого окружения Андрея Разина, продюсер «Ласкового мая» после внезапной смерти сына находится в тяжелом психологическом состоянии. Напомним, о трагедии в семье Александра Разина сообщила в социальной сети певица Наталья Грозовская.

 

 

Сложно себе представить чувства отца, потерявшего 16-летнего сына. Однако Разин-старший, в отличие от многих товарищей по несчастью, не прервал связь с внешним миром. Он достойно держит удар судьбы. В частности, продолжает общаться с прессой, благодаря чему трагедия не обросла нелепыми слухами, как это часто бывает. Например, на своей официальной страничке в Instagram Разин опубликовал фотографию Александра и поделился своими чувствами, которые сейчас испытывает.

Когда в семью приходит внезапная смерть, это всегда горе. Однако потеря собственного ребенка – это, пожалуй, самое страшное, что может случиться в жизни человека. Эта утрата поистине невосполнима. Смерть детей – это противоестественно. Ведь дети – наше продолжение, поэтому их смерть становится смертью части нас. Она лишает родителей будущего, словно поворачивая время вспять. 

Бывает, что ребенок уходит из жизни после тяжелой и долгой болезни. Но даже в этом случае родители зачастую оказываются не готовы к столь страшному исходу. Надежда на чудесное исцеление живет в них до последнего вздоха любимого ребенка, а после его смерти они неустанно задают себе вопрос – сделали ли они все от них зависящее, чтобы спасти свое дитя.

Невозможно запретить чувствовать. Проживание горя требует немало времени и сил на восстановление, и контролировать этот процесс невозможно.  Чем горе сильнее, тем труднее и дольше этот процесс восстановления протекает. Чтобы помочь людям, пережившим потерю ребенка, редакция издания Dni.Ru обратилась к специалистам-психологам.

Психотерапевт, директор Консалтинговой компании «Путь к истоку» Игорь Лузин убежден: равно как и другим людям, на которых обрушилась трагедия, Андрею Разину ситуацию горя нужно прожить. «Буквально – отгоревать. Позволить горю выйти, не замыкаться, поплакать, – говорит эксперт. – Второй, очень важный момент – хорошее окружение, поддержка близких. Очень важно, чтобы Андрея поддержали – друзья, и знакомые, и его, и сына». 

Также должно быть достаточное количество сна. «Когда уровень стресса зашкаливает, защитные механизмы хорошо работают во сне. При первой возможности лучше всего поспать», – советует Игорь Лузин.

Верующие люди находят успокоение в молитве. «На уровне души мы не умираем. В плане духовном душа сына была призвана в другое пространство, где будет происходить ее дальнейший рост и дальнейшие уроки. Физического воплощения этого тела не будет, и это больно и тяжело. Но процесс жизни идет в формате вечного круговорота. Верующему человеку в это ситуации очень поможет молитва, либо медитация. Очень важна духовная помощь. Хорошо, если в окружении Андрея есть уважаемый духовник, психолог, психотерапевт. Такой человек возможно своим присутствием, спокойствием, советом даст поддержку, которая сейчас очень важна», – полагает специалист.

подводные камни

Часто тема смерти ребенка так небезопасна и болезненна, что о ней предпочитают не говорить. В результате вокруг скорбящих родителей образуется вакуум, что дает им повод думать, что от них все отвернулись от них по непонятной причине.

      

Бывает, что пары, потерявшие ребенка, проживают свое горе вместе. В результате общей трагедии их отношения закаляются, и супруги становятся сильнее, ближе, сплоченнее. Но даже для полностью поддерживающих друг друга пар такая утрата – очень тяжелое испытание. 

Бывает, что «осиротевшие» родители не делятся друг с другом своими переживаниями, замыкаются в себе. Они пребывают в растерянности – не знают, ни как поддержать партнера, ни как самим принять помощь близких. Каждый проживает свое горе в одиночку. В итоге между супругами вырастает стена непонимания, и обиды множатся и накапливаются, как снежный ком. 

Муж и жена словно отгораживаются друг от друга «колючками», которые дополнительно «ранят», но и эти новые душевные раны не отвлекают от душевной боли. Несчастные родители словно соревнуются между собой, выясняя, чье горе «больше». Особенно ярко это проявляется, если имел место несчастный случай, произошедший в присутствии или по оплошности одного из супругов. И тогда один только вид  партнера, словно красная тряпка для быка, становится раздражителем и постоянным напоминанием  о произошедшей трагедии. И тогда супруги, вместо того чтобы объединиться и помогать друг другу, наоборот, начинают друг друга винить в случившемся. В итоге формируется замкнутый круг, выбраться из которого без помощи специалиста практически невозможно.

Важно понимать, что это тоже один из способов пережить последствия трагедии. В гневе винить друг друга – естественный этап проживания горя. Нужно постараться в этой ситуации отделить гнев от от супруга, которому тоже нужна поддержка и плечо.

Когда у скорбящей пары есть другие дети, то смысл жизни находится автоматически. Никуда не денешься – младшие члены семьи требуют внимания и заботы, и родители волей-неволей вовлекаются в жизненный круговорот, который не дает им уйти в себя. Но если умерший ребенок был единственным,  то зачастую супруги принимают решение в кратчайшие сроки родить другого малыша. И здесь очень важно, чтобы это произошло уже после того, как пройдены все стадии «горевания» – чтобы ребенок появился на свет желанным и любимым, а не просто как попытка отчаянья, как замена прежнему чаду. Ему сложно будет проживать свою собственную жизнь, если он заранее будет нагружен неоправданными ожиданиями родителей.

Опасным моментом может стать так называемое «застревание» на одном из этапов проживания горя. В этом случае закономерные фазы проживания утраты перестают естественным образом сменять друг друга, останавливаясь на одной из них. Например, в доме могут годами сохранять в неприкосновенном виде комнату и вещи умершего малыша. Родители словно отрицают сам факт смерти. Они не готовы «отпустить» ребенка, и словно все время ждут его возвращения. Происходит как бы отрицание самого факта смерти. При этом процесс горевания даже не начинается.

По мнению клинического психолога, эксперта-психоаналитика Дамиана Синайского, потеря ребенка – это очень тяжкое испытание.  В его практике был случай, когда отец ребенка, попавшего в реанимацию, разговаривал со Смертью. «Возьми меня, а ребенка оставь живым», – просил мужчина.

«Время останавливается, жизнь останавливается, и все 24 часа больно. Нужно принять эту боль такой, какая она есть – во всей ее кровоточивости и незаживаемости. Не бегать от нее, не испытывать чувства вины, стыда, отчаяния. Если нужно плакать – плачьте, если нужно кричать – кричите. Не нужно себя сдерживать. Это та боль, которую нужно излить», – полагает специалист.

Психолог напомнил, что ежегодно в мире корпорации несут убытки на сумму более 200 миллиардов долларов из-за людей, переживших горе. «У таких работников снижена концентрация, отсутствует мотивация к успеху. Работодатели должны это учитывать и, возможно, в такой период давать отпуск. Это и выгодно, и помогает соблюсти  нравственность», – добавил эксперт.

Бывает, что в семье существуют запреты на проявление эмоций. Родственники, под страхом собственной смерти либо от растерянности при виде убитых горем родителей, начинают давать женщине, потерявшей ребенка, банальные и бестактные советы, например: «Смирись», «Будь сильной», «Не реви», «Жизнь продолжается», «Другого родишь, какие твои годы!», «Во времена войны тоже детей теряли и ничего, пережили», «Бог дал, бог взял!».  А бывает, что несчастную мать прямо обвиняют в смерти собственного ребенка: «Почему не уследила?, «Как ты могла?»

В случае, когда друзья или родные говорят формальные вещи, либо не хотят погружаться в чужие переживания, можно пересмотреть отношения и прекратить неприятное общение, чтобы не испытывать дополнительную боль, советует Дамиан Синайский. «Не винить себя, что не проследили. На первом этапе проживания горя нужно быть честными перед собой. Дать волю чувствам – поплакать, обняться, помолчать, Помочь друг другу выразить чувства. Говорить, обсуждать, вспоминать – речь изживает боль», – убежден психолог.

Все психологи сходятся в одном мнении: для переживших потерю исключительно важно не замыкаться в несчастье. Необходимо понимать, что происходит. Человеку нужно осознать и получить право на признание своих переживаний и на свое горе, принять свою потерю. Хорошо, когда есть возможность обратиться за советом к тому, кому доверяешь, чтобы излить душу, выговориться и быть услышанным. И конечно, крайне важно помочь убитым горем родителям найти новые смыслы, чтобы жить дальше. 

Пишите, звоните, предлагайте помощь. Не стесняйтесь – «дергайте» за ниточки, вовлекайте в какие-то совместные события. Человек, переживший потерю ребенка, может замкнуться в себе – выводите его из этого состояния.  

И вовсе не обязательно проводить вместе все время. Достаточно будет помощи «на коротких дистанциях», но крайне важно, чтобы она была непременно на первой, самой острой стадии горя, и особенно, если о ней попросят. Возьмите на себя часть забот по организации похорон, общение с сотрудниками морга или кладбища и так далее.

Говорите, вспоминайте. По мнению психологов, многократное повторение рассказа о случившейся трагедии помогает пережить горе. Не случайно этот прием применяется в работе с посттравматическим стрессовым расстройством у людей, выживших после терактов, катастроф или стихийных бедствий, а также участников боевых действий.Однако спрашивать и говорить о случившемся стоит лишь в случае, если потерявший свое дитя сам хочет вспоминать о горе.

Пройти весь путь горя

«Очень важно быть с близкими и  с теми, с кем можно говорить, – подчеркивает психолог, член Европейской федерации психоаналитической психотерапии Ксения Каспарова. – Самое главное, чтобы человек своими чувствами делился, чтобы он говорил, все вспоминал, до мельчайших подробностей. Это нормально. Это работа горя, которая должна обязательно пройти». 

Смерть ребенка – это всегда противоестественно.  Как и любую потерю, пережить очень тяжело. Переживший утрату должен понимать: все, что он чувствует – и боль, и отчаяние, и гнев – это нормально. Важно помнить, что процесс горевания состоит из нескольких этапов и занимает достаточно долгое время. Такая серьезная рана не может зажить в один день.

По словам Ксении Каспаровой, родители, потерявшие ребенка, первое время находятся в состоянии физического шока. На этой стадии у них могут отмечаться такие явления, как ощущение кома в горле, резкая боль в груди, бессонница, потеря аппетита. По мнению специалистов, такие физические явления вполне естественны и в каком-то смысле помогают психике справляться с потерей. По сути, на первых порах человек телом переживает горе «телом».

Во время стресса выделяется адреналин, который может привести к спазму периферических сосудов. Человеку может показаться, что он замерз и его знобит, и к этому добавляется ощущение внутренней дрожи. В этом случае может помочь чашка чашка горячего чая и теплый плед, но это принесет лишь временное облегчение. 

Сильнейший стресс может привести скорбящего к регрессу. Он становится слабым и беспомощным. Следовательно, в этом случае можно прибегнуть к «детским» способам утешения. Для кого-то будет полезным посидеть в тишине.  Кому-то важно, чтобы его обняли и поплакали вместе. Часто помогают поглаживания по спине или голове, а также тихие, баюкающие слова близкого человека.

Следующим этапом является отрицание. Например, узнав о потере, человек кричит в ужасе – «Нет, нет!». Это тоже своего рода способ психики справиться с горем, не допуская информацию о том, что произошло. Иногда так бывает что головой человек понимает: беда случилась. Но сердце никак не может это принять.

Следующая стадия – гнев. Он может быть направлен на внешний мир – на врачей, на водителя, ставшего виновником несчастного случая… Иногда такой гнев относится также к умершему человеку – «бросил», «оставил», «ушел». А порой этот гнев направлен на самого себя: человек испытывает чувство вины,  непрерывно прокручивает в голове разного рода варианты, его мучают мысли – что он мог сделать, как он мог предотвратить трагедию. И эти мучительные, ужасные мысли не дают покоя.

Следующий этап горевания можно назвать «торги», или «сделка». Это означает, что человек обещает высшим силам или друзьям, что он сделает что-то конкретное, если произойдет чудо и ребенок оживет. Это бессознательная попытка вернуть безнадежно потерянное также помогает психике справиться со стрессом.

Последняя стадия – депрессия и принятие, когда приходит осознание потери. Принято считать, что все эти стадии человек переживает в течение года. «Если горе не было патологичным, осложненным, то его острый период обычно длится от пяти до девяти месяцев, а весь процесс горевания занимает не меньше  года», – говорит Ксения Каспарова.

Есть путь – работа горя, – и он должен быть обязательно пройден. К сожалению, его невозможно ни объехать, ни обскакать. И даже если вы сворачиваете с этого пути, все равно придется вернуться и прожить его, чтобы «отгоревать». 

Дальше все индивидуально. Иногда человек решает сделать что-то в память об умершем ребенке. Например, написать стихи издать фотоальбом, смонтировать фильм. Бывает, что на этом этапе пережившие потерю родители организуют благотворительные фонды в пользу осиротевших детей или бездомных животных.

Осторожно, стресс

Существуют опасные симптомы, при которых крайне важно вовремя обратиться к специалистам за медикаментозной терапией или психологической помощью. Это касается прежде всего суицидальных мыслей,  когда переживающий горе человек говорит, что не хочет жить или даже предпринимает попытки покончить с жизнью.

Это прежде всего депрессия, сопровождающаяся резкой потерей веса – более пяти килограммов за одну-две недели; нарушения сна; отрешенное состояние, когда человек не реагирует на происходящее либо производит повторяющиеся действия. Тревожным сигналом служит неадекватность поведения –  например, истерический смех, разговоры о ребенке, как о живом, навязчивые мысли или подчеркнутое спокойное равнодушие.

По статистике, 90% потерявших ребенка родителей могут испытывать проблемы со сном. У половины из них могут отмечаются зрительные и слуховые псевдогаллюцинации. Случается даже полная бессонница. Специалисты предупреждают: нельзя  заглушать боль алкоголем или наркотиками. Могут помочь успокоительные травы. В острый период следует обратиться к психиатру, который, в отличие от психолога, имеет право назначить медпрепараты, которые помогут психике справиться со стрессом. Однако делать это нужно крайне осторожно и лишь в крайних случаях.

экстренная психологическая помощь  

В столице действует «Московская служба психологической помощи населению» Департамента труда и социальной защиты населения города Москвы.  Психологическая помощь предоставляется бесплатно.

Кризисное очное консультирование; выездная кризисная помощь (на дому), работа бригад быстрого реагирования в связи с чрезвычайными ситуациями с пострадавшими и их родственниками.

Телефон (499) 177-34-94 с 09:00 до 21:00 

051 – бесплатный телефон неотложной психологической помощи

Порядок набора номера: с городского телефона 051* – бесплатно. С мобильного телефона 8-495-051* – оплачиваются только услуги оператора связи согласно тарифному плану.

dni.ru