Розмари Кеннеди: история самого загадочного члена президентской семьи
Общество 25304
Поделиться
На сохранившихся фотографиях она выглядит как стопроцентная Кеннеди — сияющая, в веснушках, со светлым будущим впереди. Но Розмари, третий ребенок из девяти детей Джозефа и Роуз Кеннеди, ожидала совершенно иная судьба.
И вот, когда ей исполнилось 23 года, отец подверг ее лоботомии. Ее умственные способности оказались на уровне ребенка, который только-только стал учиться ходить.
С тех пор прошло более 70 лет, и вот на книжном рынке появились две книги, в которых, наконец, рассказывается мрачная сага Розмари. Первая книга — «Исчезнувшая Кеннеди» написана Элизабет Колер-Пентакофф, которая посещала Розмари в школе Святой Колетты. Автор второй книги «Розмари — упрятанная дочь Кеннеди» Кэйт Клиффорд Ларсен, которую допустили к новым источникам о Розмари. Взятые вместе, эти книги рисуют трагический портрет молодой женщины. «Знакомясь с письмами Розмари, понимаешь, насколько живой была она. Она была прекрасным ребенком, который стал жертвой времени и амбиций могущественного семейства.
…13 сентября 1918 года у Роуз Кеннеди начались родовые схватки, врач почему-то запаздывал. И тогда сиделка приняла судьбоносное решение. Она убеждала Роуз «быть хладнокровной» и сопротивляться родовым позывам. По-видимому, сиделка не знала, что препятствуя естественному прохождению тела новорожденного, лишаешь его кислорода и потенциально подвергаешь опасности его мозг. И вот она приказывала Роуз держать ноги вместе и противиться родам. Когда это перестало помогать сиделка прибегла к еще более опасному маневру. Она сдерживала в течение двух часов голову ребенка.
Наконец, явился доктор и принял Розмари. Однако здоровая на вид девочка стала вскоре подавать тревожные сигналы. Она стала ходить и говорить весьма поздно. Даже держать ложку представляло для нее труднейшее занятие. Когда учительница детского сада заявила, что Розмари не готова даже для первой ступени, ее мать вызвала экспертов, и те произнесли приговор — умственная отсталость.
Людям, не знавшим семьи Кеннеди, Розмари казалась несколько более застенчивой и менее скоординированной, чем ее братья и сестры. Но ее красота, «счастливое» окружение и ловкое покрытие ее интеллектуальных недостатков делали не столь заметным ее умственное состояние.
Но с годами ущербность Розмари становилось все труднее скрывать. Приступы гнева и припадки стали повторяться все чаще. Когда Розмари исполнилось 11 лет родители решили отдать дочь в школу для умственно отсталых детей. И хотя она несколько раз меняла такие школы, ей так и не удалось перешагнуть четвертый класс.
В 1938 году, когда Розмари было 19 лет, ее отца президент Рузвельт назначил послом в Англии, и вся семья Кеннеди перебралась жить в Лондон. Розмари наслаждалась монашеской школой, куда ее определили.
После окончания Второй мировой войны Розмари вернулась в Америку. Она становилась все более неуправляемой. Ее красота, улыбки и полнеющая фигура привлекали внимание мужчин. Но родители находили ее сексуальность весьма опасной.
Племянница Роуз Эни Гэргэн вспоминала, что Розмари стала «абсолютно неисправной» в своей вашингтонской школе. «Целые ночи она исчезала из школы, и ее находили гуляющей в два часа ночи по улицам», — рассказывала Гэргэн историку Дорис Керис Кудвин. Отец Розмари опасался того, что эти ночные прогулки дочери могут сделать ее жертвой сексуальной эксплуатации. К тому времени он уже стал подумывать о блистательной карьере своих сыновей, и неожиданная беременность Розмари могла бы стать препятствием для них. С другой стороны, было невозможно оградить ее от взглядов общественного мнения.
В начале 1941 года Джо впервые заговорил с женой об экспериментальной нейрохирургии под названием лоботомия, которая, якобы, делала душевнобольных менее норовистыми. Роуз поручила своей дочери Кэтлин изучить процедуру лоботомии, против которой выступала Американская медицинская ассоциация. К такому же выводу пришла и Кэтлин, сказавшая матери: «Все это не для нашей Рози».
Когда Роуз сказала супругу о сомнениях Кэтлин, то он оставил их без внимания. Не поставил жену в известность, Джо приказал сделать лоботомию Розмари по возможности быстрее.
В ноябре 1941 года нейрохирург доктор Джеймс Уоттс просверлил дырки по обе стороны головы Розмари. Он вставил гибкие лопаточки в оба отверстия и стал продвигаться все глубже в ее череп. Одновременно психиатр Уолтер Фримен, пионер лоботомии в США, просил Розмари рассказывать ему разные байки и отвечать на вопрос, какой сейчас месяц на дворе. Но она после четвертого вторжения в ее мозг стала говорить невнятно, а затем окончательно замолкла.
После операции Розмари стала почти совсем не способной к умственной деятельности. Конечности плохо подчинялись бедной девушке. Ее словарный запас состоял лишь из нескольких слов.
Семь лет Розмари провела в одной из психиатрических больниц Нью-Йорк. В 1949 году ее перевели в заведение Святой Колетты в Висконсине для инвалидов. Отец никогда больше не видел ее. Мать заглянула к ней лишь в начале 60-х годов, когда Джо разбил паралич. Братья и сестры не знали, что с ней сталось.
Мать Розмари говорила своей племяннице Эни Гэргэн, что о лоботомии своей дочери не знала ничего в течение двадцати лет.
Итак Розмари путешествовала по разным психбольницам до самой смерти, которая настигла ее в 2005 году, на 86-м году жизни. Но ее состояние значительно улучшилось в 70-е годы. Отец умер и никто больше не настаивал, что она не должна попадаться на глаза обществу. Кеннеди начали навещать ее в Висконсине и привозили ее в свое фамильное гнездо. Тем не менее встречи Розмари с матерью всегда отличались какой-то напряженностью.
Из сестер ближе всех к Розмари была Юнис. Ее сын Тим Шрайвер вспоминает, как Розмари посещала их дом, когда он был еще мальчиком. Розмари все время повторяла слова «малыш, мама, Юнис». Она любила прогулки, плавание и игру в карты.
В 1962 году Юнис нарушила семейное молчание по поводу Розмари и написала о ней для журнала «Сатердей ивнинг пост», правда, опустив историю лоботомии. Но вскоре и она стала достоянием гласности, когда в свет вышла книга историка Дорис Керис Гудвин.
В 1972 году Роуз сказала своему биографу Роберту Коуглену о Розмари: «Она полностью потеряла способность мыслить. Но причиной тому был несчастный случай, о котором мне не хочется говорить». Рассказывая о судьбе дочери и троих погибших сыновей — Джо-младшего, Джона и Роберта, она говорила: «Это какая-то загадка. Почему Бог забрал трех моих сыновей, которые хотели и могли служить обществу, и оставил мою дочь, которая была поражена недугом? Но такова жизнь. Мы не всегда понимаем предначертания божьи».
Но Бог здесь был не при чем. Подлинным богом был глава семейства Джо Кеннеди, который хотел, чтобы один из его сыновей стал президентом США. После гибели старшего сына Джо на войне патриарх клана сосредоточился на Джоне и действительно сделал его президентом. Кеннеди-старший был бескомпромиссным делателем президентов. Это он впервые в истории США ввел в Белый дом католика. Розмари оказалась «камнем на дороге», и он спихнул ее с пути.
Подписаться
Авторы:
- Мэлор Стуруа
США Нью-Йорк Общество
Что еще почитать
Что почитать:Ещё материалы
В регионах
Севастополь снова атаковали дроны утром 24 апреля
41559
Крымфото: МК в Крыму
Подоляк заявил, что Украина может уничтожить Крым и Донбасс
37574
Крымcrimea. mk.ru
Благоприятны лишь 7 городов: кому в Псковской области жить хорошо, рассказал Минстрой
Фото 25631
ПсковСветлана Пикалёва
В Севастополе очередная атака дронов: работает ПВО
Фото 14731
Крымфото: crimea. mk.ru
Зеленский рассказал, кого выгонит из Крыма в первую очередь
13790
Крымфото: crimea.mk.ru
В Коломне рухнула стена горбольницы
7143
Московская областьСветлана Репина
В регионах:Ещё материалы
«Это разговор о моментах, заставляющих человека делать самому себе лоботомию»
Режиссер из Петербурга о казанской «Тени» с песнями БГ, декодировании сказок и смысле жизни
Недавняя премьера по знаменитой пьесе Евгения Шварца «Тень», случившаяся в зеркальном репетиционном зале Казанского ТЮЗа, стала едва ли не самым ярким событием конца календарного года в театральной жизни столицы РТ. Спектакль известного петербургского режиссера Петра Шерешевского вырос из эскиза, представленного на лаборатории «125» по случаю 125-летия со дня рождения уроженца Казани Шварца. В интервью «БИЗНЕС Online» Шерешевский рассказал о том, как перед самой премьерой добавил актерам в текст слова «диссидент» и «либерал», почему постановка любого спектакля — это не конечная цель, а процесс и есть ли у него желание возглавить театр в Татарстане.
Петр Шерешевский: «Конечно, я бы мечтал о большом своем театре в Москве или Петербурге, но пока я счастлив и тем, что есть» Фото: пресс-служба Казанского ТЮЗа
«Я не должен был приезжать на премьеру, но почему-то у меня сердце было не на месте»
— Петр, не опасались ли браться за Шварца, тем более за «Тень» — пьесу, которая вместе с «Драконом» и «Голым королем» есть не что иное, как острый политический памфлет? По нынешним временам это смело само по себе.
— Я думаю, мы живем в таком обществе, в котором необходимо говорить о каких-то острых вещах. Слава богу, театр — ниша, где это пока возможно и, надеюсь, будет продолжать быть возможным. Это первое. Во-вторых, то острое политическое звучание, вы не поверите, возникло буквально за час до премьеры.
Биография Петра Шерешевского
Петр Юрьевич Шерешевский — режиссер театра и кино, драматург.
Родился в 1972 году в Ленинграде.
В 1996 году окончил Санкт-Петербургскую академию театрального искусства по кафедре режиссуры (мастерская профессора И.Б. Малочевской). В
1997–1999 — режиссер в театре им. Комиссаржевской (Санкт-Петербург).
В 2004 году стажировался в студии при национальном театре Лондона.
2010–2011 — главный режиссер Новокузнецкого драматического театра.
2014–2016 — главный режиссер Государственного русского драматического театра Удмуртии (Ижевск).
С 2015 года — главный режиссер Камерного театра Малыщицкого (Санкт-Петербург).
Поставил более 50 спектаклей в разных городах России.
Лауреат Высшей театральной премии Санкт-Петербурга «Золотой софит», неоднократный номинант высшей театральной премии России «Золотая маска».
— Каким образом?
— То есть спектакль был… Мы уже выступили на лаборатории, потом сыграли на сдаче спектакля за неделю до премьерного показа. Сейчас я даже не должен был приезжать на премьеру, но почему-то у меня сердце было не на месте, думаю: «Как это — первая премьера в моей жизни более чем из 50, на которой меня не будет?» Как-то это странно. Поэтому я написал Радиону (Букаеву — главному режиссеру Казанского ТЮЗа — прим. ред.), тот договорился с директором, они с радостью меня пригласили, спасибо им. Я выкроил этот день, прилетел, и мы днем делали прогон.
Спектакль был практически таким же, мы дописали буквально 2–3 фразы и чуть-чуть сменили акценты. Все было точно так же, но ни пришей ни пристегни оказалась вся эта история с министром из Шварца. Непонятно, при чем это все здесь. Потому что история только о любви и поиске человека.
— Вы добавили актерам в текст слова «диссидент» и «либерал»?
— Да, мы их добавили, сделали главного героя уволенным с работы. Буквально за час до спектакля мы это сделали — и как бы возникло другое звучание, хотя, конечно, для меня это прежде всего спектакль о любви, взаимоотношениях человека со своим взрослением, фобиях, страхах любви.
Все-таки это главное. Просто мы живем в социальном мире и как бы рассказывать в безвоздушном пространстве данную историю невозможно, точно так же как и у Шварца это сказка о любви. Притом, что она вроде бы погружена в какие-то сказочные такие социальные реалии, все равно это сказка о любви, чем и цепляет…
Из сказки это пришлось вытаскивать, потому что в сказке-то просто добро и зло, но все-таки это части одной личности и то, что главный враг себя — это ты сам. Да, и разговор с самим собой разных частей одного и того же человека — мне кажется, это тоже очень живая и сегодняшняя тема.
«Спящая красавица жила в Дербышках»: Шварц, БГ и новые секс-символы
— Знаю, вы изначально говорили, что этот спектакль для вас — очень личная история. И всю премьеру я пытался понять, что могло быть источником этого вдохновения. Сначала показалось, что это история большой юношеской любви, закончившейся печально. Потом вспомнил, что вам на следующий год должно исполниться 50 лет и вы грустите и рефлексируете по этому поводу. Наконец, в финале уже думалось о судьбах либерально мыслящих людей, которым в современной России остаются только пьяные разговоры на кухне. Что-нибудь из этого верно?
— Все. Из этого верно все. Конечно, мы опираемся на свой жизненный опыт, но искусство — это все-таки не исповедь, а перерабатывание каких-то жизненных впечатлений в живые истории, но все-таки это конструкции. То есть я не могу сказать, что у меня в юности была страшно триггерящая история и я поэтому отказался от любви, хотя, может быть, где-то это и близко. Но вы совершенно правильно формулируете: это история того, как человек, пережив очень болезненную любовь, сказал себе, что больше в эту сторону не пойдет никогда, потому что не хочет испытывать боль, а хочет быть защищенным. С одной стороны, это как бы попытка сохранения трезвого ума и душевного комфорта, с другой — его самого это приводит к ощущению полной душевной выхолощенности и пустоты. В основном история об этом. Конечно, все остальные темы, которые вы называете, тоже присутствуют, но уже как обертон.
— Но разве это не обычная история взросления человека, желающего действительно уйти от какой-то излишней боли в отношениях и становящегося менее чувствительным? Мы все через это проходим…
— В общем, да, это история взросления, но не совсем естественного, потому что человек создал себе некую мозговую схему, он придумал себе некий символ веры, который будет защищать его от болей в жизни. Именно об этом разговор. То есть понятно, что человек с возрастом становится спокойнее… Хотя черт его знает, по-разному бывает. Но это разговор именно о фрустрирующих моментах, заставляющих человека делать себе самому лоботомию, и о том, как с этой лоботомией потом этот человек живет.
«Конечно, мы опираемся на свой жизненный опыт, но искусство — это все-таки не исповедь, а перерабатывание каких-то впечатлений жизненных в живые истории, но все-таки это конструкции» Фото: пресс-служба Казанского ТЮЗа
«Шварц — прекрасный драматург, с ним интересно»
— Что для вас Евгений Шварц в этом спектакле?
— Известно, что Шварц очень тяготился своей ролью сказочника, все хотел писать что-то всерьез. И понятно, что роль сказочника — это им сознательно выбранная такая внутренняя эмиграция от тоталитарного государства, попытка найти себе нишу, в которой он может быть искренним, в которой он может не врать, но как бы спрятавшись за эту сказочную форму. Самое интересное и самое прекрасное в пьесах Шварца — это именно то, что ты чувствуешь под ними какую-то глубину личностного, прожитого материала, болезненного человеческого отношения к миру, к стране, к, собственно, очень личным темам. Потому что личные темы для него, мне кажется, все-таки главные. И интересно именно декодировать его, то бишь из этих сказок вынимать то, собственно, что являлось вдохновляющим. И вот этот опыт декодирования превращает сказку уже во что-то иное.
— То, что знаменитый писатель родился в Казани, как-то влияло на процесс вашей работы?
— На процесс никак, но это влияло на то, что лаборатория «125» в принципе возникла. Ну понятно, что Радион сочинил ее именно потому, что исполнилось 125 лет со дня рождения, именно потому, что Шварц родился в Казани. Он прекрасный драматург, с ним интересно. Это уже второй Шварц в моей режиссерской жизни. До этого я делал «Обыкновенное чудо». И там тоже занимался, собственно, тем же самым опытом какого-то декодирования. Это очень любопытно — с ним взаимодействовать.
— Весь спектакль у вас звучат Борис Гребенщиков и «Аквариум». Что это, некая непреходящая ценность? Или соображение о том, что вчера было лучше, чем сегодня, поэтому и звучат именно старые вещи?
— Это скорее такая попытка задания маркера времени, потому что «Аквариум» существует в очень разных качествах в спектакле. А когда мы делали эскиз, там была только одна песня, финальная, «Поезд в огне»… Ну как раз о том, что вы говорите,— мы всё продолжаем петь одну и ту же песню, которую написали 20 лет назад, о том, что мы прорвемся, будем свободными, а свободы никакой и не наступает, мы на кухне всё орем эту песню, которая уже бородатая.
А потом я стал искать какие-то маркеры времени и понял, что «Аквариум» очень хорошо его маркирует, потому что, когда ты включаешь песни 90-х для ощущения именно той эпохи, они задают очень точно время. И действительно, у меня, как человека, прожившего 90-е, при виде этого всего срабатывает какая-то щемящая ностальгия.
— Вы режиссер с большим опытом. После премьеры уже понятно, какая судьба ждет казанскую «Тень»?
— Это зависит от энергии театра. Это не зависит… То есть, конечно, зависит от спектакля. Он мне нравится. Мне кажется, очень живые артисты. Думаю, возникла очень живая история. Полагаю, есть просто большие артисты в этом спектакле, а хороши все.
— Назовете имена больших артистов?
— Ну тогда остальные будут думать, что они не большие… Я всеми очень доволен. А дальше судьба зависит уже от энергии театра: поехали на какой-то фестиваль или не поехали, договорились на какие-то гастроли или не договорились и так далее. Как бы это непредсказуемые вещи.
Бывают театры, которые в этом активны, — и тогда у спектакля получается какая-то более шумная судьба. Бывают менее активные — тогда судьба потише. Но, в общем, на самом деле, надеюсь, что спектакль будет здесь идти достаточно регулярно, и это меня уже очень радует. Потому что Казань — это не Серов: да, здесь есть зритель, есть с кем разговаривать.
— Не возникало ли мыслей перенести спектакль после лаборатории из зеркального репетиционного зала ТЮЗа на основную сцену?
— Нет. Просто когда что-то рождается в конкретной какой-то ситуации, не хочется это ломать, потому что, я думаю, тогда надо было сочинять совсем другой, новый спектакль, и на подобное у меня просто не было времени.
— Фотографии со спектакля возбудили отдельных наших читателей, которые писали гневные комментарии. Как по мне, так красота женского тела передана очень нежно и трепетно, и строго говоря, ничего не видно сверх дозволенного. Как актрисы ТЮЗа, с которыми вы работали, отреагировали на вашу режиссерскую идею?
— Во-первых, это издание сознательно спровоцировало шум, сделав обложкой публикации фотографию, на которой спит полуобнаженная девушка. И центр композиции — ее попа. Это фотография со спектакля, но фотография случайная. Так легла, иначе говоря, повернулась, сползла простыня… Этот момент даже не попадает в зону внимания зрителей. Я, по большому счету, ничего против такой провокации не имею. Понятно, что задача медиа — вызывать сильные эмоции своих читателей. Но люди, пишущие возмущенные комментарии, — это не театральные зрители. Они, может быть, в театре-то были последний раз в прошлом тысячелетии. Это такие специальные ханжи-тролли, блюстители скреп, сидящие у своих компьютеров и ищущие, по какому поводу бы крикнуть: «Ату!» И издание сознательно подкинуло им повод, угля в топку. Ответственность за этот шум лежит на издании, а не на спектакле.
Если же отвечать по сути, то я считаю очень важным в сегодняшнем театре работать с телесностью. Мы люди, мы тела и души, мы любим, и это связано с нашей сексуальностью. Невозможно рассказывать о душе, минуя тело. И актеры — живые сегодняшние люди — прекрасно это понимают и чувствуют.
Они понимают, что их тело — такой же актерский инструмент, как голос. Что суть исследования — это исследование души человеческой. И ничего стыдного нет в человеческом теле. Оно прекрасно.
«Я понимаю, что это какой-то очень ценный спектакль, «Иваново детство», который в ТЮЗе возник» Фото: пресс-служба Казанского ТЮЗа
«Если ты это делаешь в городе, где практически не живут люди…»
— В целом какое у вас впечатление от Казанского ТЮЗа? В Казани он считается театром с непростой судьбой, зданием, требующим реконструкции, репертуаром, тоже вызывавшим в прошлые годы вопросы.
— Я-то видел театр на лаборатории, по сути дела. И лаборатория была очень удачной. Те артисты, с которыми я встретился, прекрасны. Две другие работы на «125» — режиссеров Мити Егорова и Артема Устинова — мне очень понравились. Мне показалось, что они сильные и осмысленные. А артисты в них, соответственно, выглядели сильными и осмысленными. Поэтому у меня было очень приятное ощущение. Кроме того, у вас спектакль опять же в этом году выдвинут на «Золотую маску» — это тоже дорогого стоит. Я понимаю, что это какой-то очень ценный спектакль, «Иваново детство», который в ТЮЗе возник. Радион у вас появился — человек с большой энергией двигать и развивать театр. Так что у меня ощущение какого-то очень живого и интересного процесса, который здесь может происходить.
Шепоты без крика: в Казанском ТЮЗе перенесли «Иваново детство» Тарковского на сцену
— По городам, в которых вы ставили, можно изучать российскую географию. Есть ли в нашей провинции этот самый живой и интересный театральный процесс?
— Ну как?.. Ты всюду приезжаешь и всюду, в общем, практически встречаешь живых изголодавшихся по интересной работе артистов, поэтому, когда я что-то делаю, мне интересно всюду. Другой вопрос, если ты это делаешь в городе, где практически не живут люди, то возникает сильная фрустрация на тему того, что ты сделал и для чего это теперь… Ты понимаешь, что на премьере сидят 50 процентов его потенциальных зрителей, а дальше спектакль станет играться раз в два месяца и будет сидеть 10 процентов зрителей… И для кого вообще в этом городе? Я как раз не о Серове говорю. Когда я ставил, хоть это малюсенький город (по-моему, 70 тысяч жителей), там они как раз в тот момент очень активно этим занимались и как-то сумели даже из этого странного города к себе привлечь внимание. Но очень часто бывает, что ты, получив удовольствие, с растерянностью и печалью смотришь на то, как дальше спектакль будет жить. Но живое происходит всюду, интересное — тоже.
— Вы были главным режиссером в драмтеатрах в Новокузнецке и Ижевске, но не очень долго. Мешали личные причины?
— Это каждый раз были какие-то дурацкие стечения обстоятельств. Я и там и тут готов был оставаться… Не могу сказать, что всю жизнь, но лет пять как минимум.
— Директор хотел, чтобы вы были при театре постоянно?
— Ну да, из серии того, что ты должен постоянно быть здесь, а если… Сначала все говорили: «О, ура! Полгода ты здесь, полгода ты не здесь — нормально». А через полгода начинали говорить: «О-о-о, а кто же будет присматривать за труппой?» А потом какие-нибудь люди начинали говорить: «А вот в нашей деревне такие серьезные репертуары, зачем нам это нужно?!» Я начинал ломать репертуарную политику театра в сторону более серьезного, более сложного театра. И на этом… возникали не то что конфликты, но такая ситуация, когда проще разойтись и продолжить дружбу, чем устраивать войну. Потому что свет клином не сошелся ни на Новокузнецке, ни на Ижевске. Но и в том и другом театре после того, как я уже уходил из главных режиссеров, в Новокузнецке затем я спектаклей 10, наверное, поставил, в Ижевске — тоже штуки четыре. С Новокузнецком у меня до сих пор любовь и дружба, с Ижевском — к сожалению, поменьше. Жизнь меняется, что-то течет. Это такие были, как сказать, конфликты или не конфликты, но на уровне «главный режиссер — директор».
— От вас Рэя Куни и Нила Саймона ждали?
— Ну практически.
— И у вас они есть в режиссерской биографии, пусть и давно.
— К сожалению… Да, это происходило давно, и это было таким, как сказать… Нет работы, тебе говорят: «Приедешь ставить Нила Саймона». Работать хочется — ты едешь ставить Нила Саймона. Понятно, что зарекаться ни от чего нельзя вообще в этой жизни.
У меня случилась очень смешная история: меня, по-моему, в 2000-м звал Александр Прокопьевич Кулябин (директор новосибирского театра «Красный факел» — прим. ред.) к себе главным режиссером. Я говорил: «С удовольствием, с удовольствием». Мы поехали к нему на дачу, я ему рассказал, что у нас не будет никакого Рэя Куни, у нас не будет никаких вот этих дурацких комедий, он покивал-покивал-покивал, потом приехал в Питер, сказал: «Тут вот мне надо комедию поставить, вот здесь какой-то режиссер». Не буду сейчас фамилию называть. Мы сидели и смотрели его петербургский спектакль. Кулябин говорил: «Как это может быть?! Почему у нас, в Питере, такие спектакли идут?! Ужас какой! Ну ладно, мне комедию поставить». В общем, этот режиссер стал его главным режиссером на несколько лет вместо меня, а я буквально через два месяца поехал ставить Рэя Куни в Одессу, потому что никакой другой работы не было. Так что зарекаться ни от чего невозможно, то есть лучше не произносить этого, но, конечно, в эту сторону ходить не очень интересно.
«Вообще в чем смысл жизни нашей? Чтобы от точки А (рождения) до точки Б (смерти) каким-то образом растить свою душу. Что будет дальше, неведомо» Фото: пресс-служба Казанского ТЮЗа
«Я не работаю для публики, а просто занимаюсь познанием через театр»
— Вы в своих интервью говорите, что работаете для, условно, интеллектуальной театральной публики, составляющей, допустим, 5–10 процентов от всех зрителей. Это принципиально важно?
— Да. Только я не работаю для публики, а просто занимаюсь познанием через театр. Это такой разговор уже о смысле жизни, но давайте коротенько расскажу, что я об этом думаю.
Вообще в чем смысл жизни нашей? Чтобы от точки А (рождения) до точки Б (смерти) каким-то образом растить свою душу. Что будет дальше, неведомо. У меня есть какие-то там предположения, у других людей они другие. Я верю в реинкарнацию, кто-то в нее не верит, кто-то верит в то, что мы белковые тела, кто-то верит, что мы попадаем в рай и ад и так далее. Но в любом случае для меня очевидно, если ты растишь свою душу, то на следующем этапе, каким бы он ни был, начинаешь с чуть более высокой ступеньки. И в этом, собственно, и есть смысл нашего делания. И искусство — один из тех тренажеров, которые позволяют тебе это с собой делать. Спектакль — это вовсе побочный продукт. Но этот побочный продукт вырастает как гриб из грибницы. Другое дело, что данный побочный продукт нужно сделать идеальным для того, чтобы этот тренажер работал, иначе это бессмысленно, с одной стороны. С другой — этот побочный продукт является пусковым механизмом для кого-то другого, для того чтобы пустить какую-то цепочку размышлений и работы над своей душой. То есть в этом всем есть смысл, но, по сути дела, спектакль — это не цель, а процесс.
— Вы главный режиссер негосударственного театра, камерного театра Малыщицкого в Петербурге. Как живется негосударственным театрам, особенно в период пандемии? Приходится ли выживать?
— А никак это не связано с последними годами. Я люблю наш театр, пытаюсь выстраивать какую-то там репертуарную политику живого осмысленного театрального места в Питере. Думаю, что зал на 90 мест в центре Петербурга может заполняться до отказа и на самые сложные названия, и на самую сложную драматургию, режиссуру и так далее. И как бы есть возможность заниматься искусством. Но сложность заключается в том, что нам удается получать всякие гранты на то, чтобы мы могли делать спектакли, сам я зарабатываю деньги, работая в больших государственных театрах…
— То есть ваша работа в камерном театре Малыщицкого — это своего рода волонтерство?
— Ну да, да. Но проблема в том, что артисты наши находятся в нищенском состоянии, и изменить это никак не получается. И вот это моя главная головная боль… Люди приходят туда, потому что понимают: здесь интересно, здесь искусство, живой театр, проводят там 3–4–5 лет. Но затем понимают, что перспектив нет никаких, то есть я стану заниматься живым театром, а деньги должен буду зарабатывать по-прежнему неизвестно где и неизвестно как. И, пока у меня нет семьи, я еще могу себе это позволить. Как только появляются семья и дети, все это становится в разы сложнее. И происходит, в общем, такое выгорание. То есть я там 7 лет, по-моему, или 8 главный режиссер — и, по сути дела, сменилось уже три поколения. Ну как бы хорошие артисты, которые пенсионеры, остаются, а вот все, что молодое, работает по 3–4 года, а потом кто-то остается в спектаклях старых, но уже не принимает участия в новых, кто-то просто уходит, и приходится делать вводы… То есть вот это ощущение бесперспективности с точки зрения социальной очень давит… Даже бесперспективности не с точки зрения меня, а с точки зрения команды, которую мы там пытаемся собрать, это тяжелая ситуация в данном смысле.
— Вы несколько лет назад в интервью говорили, что не нужны родному Петербургу как режиссер. Получается, с тех пор что-то поменялось?
— У меня есть свой театр, слава богу, но приглашений за последние 10 лет просто не было. Но вот сейчас у меня будет, тьфу-тьфу-тьфу: мы договорились с двумя государственными театрами, я буду ставить там весной и осенью два спектакля.
У нас в этом смысле консервативно закрытый город. К сожалению, в очень многих театрах проще позвать своего артиста, чтобы он поставил что-нибудь, а потом этот артист как-то постепенно дорастает до режиссера, чем развернуться, покрутить головой и посмотреть, какие режиссеры ходят по Санкт-Петербургу.
— Хорошие петербургские режиссеры постоянно жалуются на театральные порядки в городе. Одновременно в Северной столице полно таких полубесхозных государственных театров, которые делают непонятно какие спектакли и непонятно для кого.
— Нет, они все «хозные». В том-то и дело, что всюду сидит какой-нибудь человек. И такие люди достаточно симпатичны, но они абсолютно сидят… Почему-то в провинции у театров есть амбиции куда-то прорваться и чего-то там достичь, а в Петербурге практически у каждого театра вроде есть амбиции, но не на уровне «мы позовем режиссера, создадим что-то», а на уровне «у нас все хорошо». Нам бы дали «Маску», вот нам, которые здесь сидят. Было бы очень хорошо. Но для этого что-то делать, куда-то двигаться и как-то меняться мы вообще не готовы от слова «совсем» — ну по моим ощущениям. И действительно, это такой путь стагнации.
«Я счастлив тем, что есть, потому что у меня работа интересная, и она есть» Фото: пресс-служба Казанского ТЮЗа
«Челны — это не Казань»
— Я уже напомнил о вашем возрасте. Не устали ли в без малого 50 лет колесить по городам и весям?
— Конечно, я бы мечтал о большом своем театре в Москве или Петербурге, но пока я счастлив и тем, что есть. Понятно, что мечты всегда есть. Наверное, если ты получаешь большой театр в Москве или Петербурге, то начинаешь мечтать о том, чтобы снимать кино в Голливуде. Я условно говорю. То есть пути для роста всегда есть… социального. Я счастлив тем, что есть, потому что у меня работа интересная и она есть. Я не могу выкроить свободное время под ничто, потому что все время занят. Ну конечно, хотелось бы большего, да, и есть ощущение, что лучшие годы идут, идут, идут. Но надеюсь, что еще лет 15 у меня есть сильных, активных.
— Театр в регионе больше нет желания возглавить?
— Театр в регионе… Если Новосибирск или Екатеринбург, даже Казань, наверное, я бы всерьез это рассматривал. Совсем в регионе уже не очень хочется, потому что я понимаю, когда ты берешь театр, туда нужно очень всерьез вкладываться. То есть это понятно, что ты перестаешь ездить, а свой театр в Петербурге я бросать не хочу. По сути дела, у тебя остается одна постановка в год где-то еще, кроме своего театра одного и своего другого. И тогда ты хотя бы должен понимать, что этот театр имеет зрителя и обратную связь. Это важно.
— Можете назвать три своих спектакля, которые сейчас идут в российских театрах, на которые вы бы позвали зрителей?
— Мне сложно с этим, потому что я все люблю, честно говоря, но просто могу последние назвать. Вот последние две работы: выпустил в Южно-Сахалинске «Атиллу» Замятина, в новосибирском «Красном факеле» — «Тайм-аут» Марины Крапивиной. «Тайм-аут» на «Маску» попал тоже — мы радуемся. «Атилла», мне кажется, тоже очень для меня важная, энергичная и сложная работа получилась.
Еще похвастаюсь, раз уж даю интервью: мы на «Маску» попали и с камерным театром Малыщицкого впервые, что тоже нас очень радует. Может, как-то это немножко изменит нашу судьбу — уж не знаю, каким образом… И для театра это тоже способ роста, попали с пьесой Аси Волошиной «Дания тюрьма».
Я в Пскове люблю спектакли свои: и «Село Степанчиково», и «Ревизор». Что там еще за последнее время было?.. Я просто могу перечислять последние работы.
— Может, если получить наконец «Маску», а вы номинировались уже много раз, режиссерская судьба несколько изменится?
— Не знаю. Но, если получить «Маску», наверное, предложений станет больше.
— Нет ли в ближайших планах постановок в Татарстане? В Казани или, например, в Челнах, где вы делали два спектакля с «Мастеровыми».
— В ближайших планах нет. Меня Армандо Диамантэ (директор театра «Мастеровые» — прим. ред.) сейчас звал главным режиссером в «Мастеровые», но я как раз отказался. Все-таки Челны — это не Казань, не Новосибирск и не Екатеринбург.
Что такое лоботомия и зачем она делается?
Автор: Паранг Мехта
Медицинская экспертиза Джабин Бегум, доктор медицинских наук, 11 ноября 2022 г.
- Что такое лоботомия?
- Что делает лоботомия?
- История лоботомии
- Побочные эффекты лоботомии
- Делают ли лоботомию сегодня?
- Цель операции на головном мозге Сделано сегодня
- Подробнее
Лоботомия — это хирургическая процедура, выполняемая на головном мозге. Мозг состоит из нескольких долей, каждая из которых выполняет разные функции. Лобная доля была той частью мозга, на которую воздействовали стандартные операции лоботомии, проводившиеся в XIX веке.40-х и 1950-х годов. Эта операция заключалась в проделывании отверстий в черепе, удалении части мозговой ткани и разрыве связей между лобной долей и таламусом.
Впервые эту процедуру разработал португальский ученый Эгаш Мониш. В некоторых странах были проведены десятки тысяч лоботомий для лечения шизофрении, аффективных расстройств и обсессивно-компульсивных расстройств (ОКР). Мониш был удостоен Нобелевской премии в 1949 году.
Лоботомия — это хирургическая процедура, предназначенная для оказания помощи людям с психическими заболеваниями, не поддающимися стандартному лечению. Этот метод был впервые применен в 1940-х и 1950-х годов, когда лечения психических расстройств было немного, в основном инсулиновая кома и электрошоковая терапия (ЭСТ). Психиатрические отделения и лечебницы для душевнобольных были полны страдающими мужчинами и женщинами.
Для лечения этих пациентов применялась лоботомия. Операция направлена на перерезку нервных волокон между лобными долями головного мозга и таламусом, таламо-лобной лучевой. Использовались многие методы, в том числе мозговые канюли, лейкотомы, химические инъекции, электрокоагуляция и деструктивные ультразвуковые волны.
По нынешним меркам эти операции были примитивными и опасными. Но крупное исследование в США показало, что 44% пациентов были выписаны из больниц после операции. Аналогичные хорошие результаты были получены в исследованиях в Канаде (45%), Англии и Уэльсе (46%).
В 1940-х и 1950-х годах лоботомии проводились для лечения пациентов, страдающих психическими расстройствами в течение многих лет. Некоторые состояния, лечившиеся лоботомией, включали:
- Обсессивно-компульсивное расстройство (ОКР)
- Тяжелая депрессия
- Психоз
- Шизофрения
- Маниакально-депрессивный психоз
- Хронический невроз
- Психопатическая личность
A lo Ботомия нарушает связи между лобной корой и остальной частью мозга, особенно таламусом. Врачи полагали, что это уменьшит аномальные раздражители, достигающие лобной области. Считалось, что такие стимулы вызывают импульсивное и агрессивное поведение. Лоботомия сделает пациента спокойным и послушным, чтобы его можно было отправить домой жить со своей семьей.
Лоботомии были впервые применены в 1930-х годах, когда психиатрические лечебницы были переполнены мужчинами и женщинами. Эффективных методов лечения было мало, и многие пациенты годами сидели в переполненных психиатрических больницах. Хотя сегодня лоботомия кажется отталкивающей, тогда она воспринималась как луч надежды. Это вернуло нормальное функционирование части людей, подвергшихся этому. Многие из них смогли воссоединиться со своими семьями.
Операция по удалению части лобной доли головного мозга пациента через отверстие или отверстия, проделанные в черепе. Многие люди с депрессией и шизофренией получили пользу. Одним из пионеров был доктор Уолтер Фриман, который начал процедуру в США в партнерстве с квалифицированным нейрохирургом. Позже он начал делать эту процедуру сам и провел тысячи лоботомий, в том числе 19 лоботомий. на детей. Он использовал и преподавал трансорбитальный подход, осуществляемый через глазницу с помощью инструмента, который он сам сконструировал.
Сам доктор Фридман сообщил, что более чем у четверти пациентов, перенесших лоботомию, развилась эпилепсия. У многих людей наблюдались другие серьезные побочные эффекты, они становились апатичными или демонстрировали неадекватное социальное поведение.
Лоботомия также использовалась для устранения агрессивных тенденций у некоторых людей. Многие врачи выступали против такой операции, считая неэтичными попытки изменить личность человека. Общественное недовольство вызывали серьезные побочные эффекты и безрассудное использование лоботомии. С введением таких лекарств, как хлорпромазин и галоперидол в 1950-х годов, к 1960-м годам от классической лоботомии почти отказались.
Операции на головном мозге всегда рискованны. Это чрезвычайно деликатный орган, который легко повреждается, часто необратимо. После лоботомии известно несколько немедленных и долгосрочных побочных эффектов:
- Кровотечение после операции
- Инфекция головного мозга и абсцесс
- Деменция
- Эпилепсия
- Умственная отсталость неадекватное социальное поведение
- Эпилепсия
- Апатия
- Недержание мочи
- Ожирение
- Деменция
- Смертность (2%) существенно отличается от классической лоботомии. Теперь врачи могут точно отображать неисправные части мозга с помощью таких методов визуализации, как компьютерная томография (КТ), магнитно-резонансная томография (МРТ), электроэнцефалограммы (ЭЭГ) и другие сложные методы. Современные методы называются стереотаксической нейрохирургией. Они используются для лечения:
- Непреодолимая боль
- Эпилепсия
- Двигательные расстройства (хорея Хантингтона, болезнь Паркинсона, дистония)
- Психические расстройства (шизофрения, обсессивно-компульсивное расстройство, депрессия)
Хирургия головного мозга для лечения психологических расстройств считается только после того, как лекарства, назначенные для давно не работали. Процедура выполняется опытным нейрохирургом, часто с использованием таких инструментов, как микроскоп, гамма-нож и роботизированная хирургия. Преимущества гораздо более предсказуемы, а ущерб значительно меньше.
В настоящее время доступно множество лекарств от психических расстройств. Подавляющее большинство людей с этими проблемами хорошо справляются с лекарствами, консультированием, терапией и другим регулярным лечением. Но небольшой части людей эти методы лечения не помогают и нуждаются в хирургическом вмешательстве. У тщательно отобранных пациентов операция на головном мозге является вариантом, когда ничего не помогает. Их мозг тщательно изучается с помощью передовых методов визуализации и других методов. Операцию проводят квалифицированные нейрохирурги.
Операции на заднем гипоталамусе снижают агрессивное и беспокойное поведение.
Стереотаксическая амигдалотомия облегчает психомоторную эпилепсию и агрессивные поведенческие расстройства.
Цингулотомия (операция на поясной доле головного мозга) облегчает обсессивно-компульсивное расстройство и депрессию.
Другие процедуры, такие как лимбическая лейкотомия и передняя капсулотомия, точно нацелены на определенные области мозга.
Глубокая стимуляция мозга успешно применяется при лечении дистонии, эпилепсии, эссенциального тремора и болезни Паркинсона. Его испытывают при ОКР и депрессии, но он считается экспериментальной терапией.
Лоботомия как процедура прошла долгий путь с 1940-х годов. Врачи имеют доступ к более совершенным технологиям визуализации, а хирургические методы усовершенствованы. Размещение хирургических поражений намного точнее, и такая операция показана очень небольшому количеству пациентов. Достижения в области хирургии головного мозга дают надежду людям с психическими расстройствами, которым не помогает медикаментозное лечение.
Лучший выбор
Что такое лоботомия и зачем ее делают?
Автор: Паранг Мехта
Медицинская экспертиза Джабин Бегум, доктор медицинских наук, 11 ноября 2022 г.
- Что такое лоботомия?
- Что делает лоботомия?
- История лоботомии
- Побочные эффекты лоботомии
- Делают ли лоботомию сегодня?
- Цель операции на головном мозге Сделано сегодня
- Подробнее
Лоботомия — это хирургическая процедура, выполняемая на головном мозге. Мозг состоит из нескольких долей, каждая из которых выполняет разные функции. Лобная доля была той частью мозга, на которую воздействовали стандартные операции лоботомии, проводившиеся в XIX веке.40-х и 1950-х годов. Эта операция заключалась в проделывании отверстий в черепе, удалении части мозговой ткани и разрыве связей между лобной долей и таламусом.
Впервые эту процедуру разработал португальский ученый Эгаш Мониш. В некоторых странах были проведены десятки тысяч лоботомий для лечения шизофрении, аффективных расстройств и обсессивно-компульсивных расстройств (ОКР). Мониш был удостоен Нобелевской премии в 1949 году.
Лоботомия — это хирургическая процедура, предназначенная для оказания помощи людям с психическими заболеваниями, не поддающимися стандартному лечению. Этот метод был впервые применен в 1940-х и 1950-х годов, когда лечения психических расстройств было немного, в основном инсулиновая кома и электрошоковая терапия (ЭСТ). Психиатрические отделения и лечебницы для душевнобольных были полны страдающими мужчинами и женщинами.
Для лечения этих пациентов применялась лоботомия. Операция направлена на перерезку нервных волокон между лобными долями головного мозга и таламусом, таламо-лобной лучевой. Использовались многие методы, в том числе мозговые канюли, лейкотомы, химические инъекции, электрокоагуляция и деструктивные ультразвуковые волны.
По нынешним меркам эти операции были примитивными и опасными. Но крупное исследование в США показало, что 44% пациентов были выписаны из больниц после операции. Аналогичные хорошие результаты были получены в исследованиях в Канаде (45%), Англии и Уэльсе (46%).
В 1940-х и 1950-х годах лоботомии проводились для лечения пациентов, страдающих психическими расстройствами в течение многих лет. Некоторые состояния, лечившиеся лоботомией, включали:
- Обсессивно-компульсивное расстройство (ОКР)
- Тяжелая депрессия
- Психоз
- Шизофрения
- Маниакально-депрессивный психоз
- Хронический невроз
- Психопатическая личность
A lo Ботомия нарушает связи между лобной корой и остальной частью мозга, особенно таламусом. Врачи полагали, что это уменьшит аномальные раздражители, достигающие лобной области. Считалось, что такие стимулы вызывают импульсивное и агрессивное поведение. Лоботомия сделает пациента спокойным и послушным, чтобы его можно было отправить домой жить со своей семьей.
Лоботомии были впервые применены в 1930-х годах, когда психиатрические лечебницы были переполнены мужчинами и женщинами. Эффективных методов лечения было мало, и многие пациенты годами сидели в переполненных психиатрических больницах. Хотя сегодня лоботомия кажется отталкивающей, тогда она воспринималась как луч надежды. Это вернуло нормальное функционирование части людей, подвергшихся этому. Многие из них смогли воссоединиться со своими семьями.
Операция по удалению части лобной доли головного мозга пациента через отверстие или отверстия, проделанные в черепе. Многие люди с депрессией и шизофренией получили пользу. Одним из пионеров был доктор Уолтер Фриман, который начал процедуру в США в партнерстве с квалифицированным нейрохирургом. Позже он начал делать эту процедуру сам и провел тысячи лоботомий, в том числе 19 лоботомий.на детей. Он использовал и преподавал трансорбитальный подход, осуществляемый через глазницу с помощью инструмента, который он сам сконструировал.
Сам доктор Фридман сообщил, что более чем у четверти пациентов, перенесших лоботомию, развилась эпилепсия. У многих людей наблюдались другие серьезные побочные эффекты, они становились апатичными или демонстрировали неадекватное социальное поведение.
Лоботомия также использовалась для устранения агрессивных тенденций у некоторых людей. Многие врачи выступали против такой операции, считая неэтичными попытки изменить личность человека. Общественное недовольство вызывали серьезные побочные эффекты и безрассудное использование лоботомии. С введением таких лекарств, как хлорпромазин и галоперидол в 1950-х годов, к 1960-м годам от классической лоботомии почти отказались.
Операции на головном мозге всегда рискованны. Это чрезвычайно деликатный орган, который легко повреждается, часто необратимо. После лоботомии известно несколько немедленных и долгосрочных побочных эффектов:
- Кровотечение после операции
- Инфекция головного мозга и абсцесс
- Деменция
- Эпилепсия
- Умственная отсталость неадекватное социальное поведение
- Эпилепсия
- Апатия
- Недержание мочи
- Ожирение
- Деменция
- Смертность (2%) существенно отличается от классической лоботомии. Теперь врачи могут точно отображать неисправные части мозга с помощью таких методов визуализации, как компьютерная томография (КТ), магнитно-резонансная томография (МРТ), электроэнцефалограммы (ЭЭГ) и другие сложные методы. Современные методы называются стереотаксической нейрохирургией. Они используются для лечения:
- Непреодолимая боль
- Эпилепсия
- Двигательные расстройства (хорея Хантингтона, болезнь Паркинсона, дистония)
- Психические расстройства (шизофрения, обсессивно-компульсивное расстройство, депрессия)
Хирургия головного мозга для лечения психологических расстройств считается только после того, как лекарства, назначенные для давно не работали. Процедура выполняется опытным нейрохирургом, часто с использованием таких инструментов, как микроскоп, гамма-нож и роботизированная хирургия. Преимущества гораздо более предсказуемы, а ущерб значительно меньше.
В настоящее время доступно множество лекарств от психических расстройств. Подавляющее большинство людей с этими проблемами хорошо справляются с лекарствами, консультированием, терапией и другим регулярным лечением. Но небольшой части людей эти методы лечения не помогают и нуждаются в хирургическом вмешательстве. У тщательно отобранных пациентов операция на головном мозге является вариантом, когда ничего не помогает. Их мозг тщательно изучается с помощью передовых методов визуализации и других методов. Операцию проводят квалифицированные нейрохирурги.
Операции на заднем гипоталамусе снижают агрессивное и беспокойное поведение.
Стереотаксическая амигдалотомия облегчает психомоторную эпилепсию и агрессивные поведенческие расстройства.
Цингулотомия (операция на поясной доле головного мозга) облегчает обсессивно-компульсивное расстройство и депрессию.
Другие процедуры, такие как лимбическая лейкотомия и передняя капсулотомия, точно нацелены на определенные области мозга.
Глубокая стимуляция мозга успешно применяется при лечении дистонии, эпилепсии, эссенциального тремора и болезни Паркинсона. Его испытывают при ОКР и депрессии, но он считается экспериментальной терапией.
Лоботомия как процедура прошла долгий путь с 1940-х годов. Врачи имеют доступ к более совершенным технологиям визуализации, а хирургические методы усовершенствованы.