Что такое домашнее насилие в России
«Подведи черту под насилием в семье». Британский постер, сообщающий телефон доверия полиции графства Мерсисайд
|
Елена Малышева, 36 лет сиделка, в прошлом — медсестра |
«Мой муж врач, а я медсестрой раньше работала. Прожили вместе 15 лет. Я вышла замуж в 21 год, он на 17 лет меня старше. Первые лет пять было еще ничего, а потом, когда родился второй ребенок, он стал говорить, что я баба с двумя детьми, никому не нужна, квартира его, идти мне некуда. Первый раз ударил лет десять назад — по пьяни.
Он все контролировал. С подругами я мало общалась, постепенно сошли на нет все контакты. В гости одна не ходила, по магазинам не ходила. Зарплату он у меня отбирал, когда шла в магазин — выделял денег под расчет. Говорил, что женщины дуры, не умеют распоряжаться деньгами, что мне только дай — я все спущу, ни на отдых на море не сможем накопить, ни на что. Повела ребенка в школу, задерживаюсь на 15 минут — звонок по телефону: «Дура, где ты шляешься столько времени?»
Конечно, все это знали и видели: бывало, и в темных очках приходилось ходить, и на руках синяки оставались. Где-то раз в месяц это происходило. У нас бывали друзья его, их жены, в гостях на даче, например. Они слышали, как я кричу, как плачу, но не хотели вмешиваться в семейные дела. Когда они видели синяки, он им говорил, что это ребенок ножкой ударил или я во что-то врезалась.
Его мама видела меня с синяками, она ему выговаривала, но он не признавал вину категорически и до сих пор не признает. А моя мама — она живет в другом городе — сказала мне: «Вышла замуж — терпи». Но у нее самой такая ситуация была, я все детство это наблюдала. Она терпела.
Сейчас сыну 15 лет, а дочке 9. Как он бил меня, они не видели, это происходило в основном ночью. Но слышали, как он меня упрекал, обзывал постоянно дурой. Сын видел, что все к разводу идет, запирался в своей комнате — мол, отстаньте от меня. Даже до слез доходило, хотя парень уже взрослый.
Уйти я решила, когда он побил меня на глазах у детей. Я забрала общие сбережения, решила снять квартиру и переехать с детьми. Он, когда узнал, избил меня до синяков. Я пошла, побои зафиксировала, но он меня уговорил забрать заявление. И через две недели все повторилось. Тогда я прошла вторую экспертизу и уже заявление забирать не стала, но и в другую квартиру не уехала.
Я не знала, как мне действовать, позвонила по телефону доверия — он у меня был давно записан где-то в блокнотике. Потом стала ходить к психологу. Муж говорил, что это секта, что я наверняка там трачу общие деньги, что эти психологи меня настраивают на развод, что это они виноваты, а не он. А я ходила сначала два раза в неделю, потом один раз. Ревела там, когда вспоминала все это. Психолог меня просила рисовать картинки о будущем, на первой я нарисовала, как мы с детьми смотрим телевизор — мелочь, а у нас не было такой возможности, он все время смотрел «Дежурную часть» или новости, никого не подпускал. Нарисовала и расплакалась.
Сначала страшно было, аж руки тряслись. Страшно, какая у него будет реакция. Страх, что окажешься без денег и без жилья. Стало легче, когда ушла материальная зависимость. Я нашла агентство, которое набирало сиделок, у них оплата почасовая, постоянная нехватка персонала. Теперь работаю с утра до вечера, набрала много бабушек, они все довольны, и у меня получается — это мое, и медицина, и по хозяйству. Зарплата достойная, на детей хватает.
Мне повезло с юристом. Перед судом мы с мужем заключили мировое соглашение, он подписал документы на дачу и на комнаты для проживания. Так и живем в одной квартире: в одной комнате старший сын, в другой мы с дочкой, он в третьей. Я замки врезала. Кухня общая. Он не извинился, не считает себя виноватым. Хихикает. Что ты, говорит, строишь из себя жертву насилия».
«На это Рождество тысячи женщин получат то же, что и в прошлом году». Постер Лондонского центра против насилия в семье
«подход в полиции общий: семейное дело? Разберутся, помирятся»
|
Илья Королев в прошлом — участковый ОВД «Даниловский» |
«У меня на последнем участке было 10 домов, это около 2 400 человек. Семей, в которых встречается домашнее насилие, — процентов 10. В некоторых семьях подобное случается время от времени, но есть и постоянные клиенты. Часто жена приходит в полицию, а через 2–3 дня сама забирает заявление. Поэтому подход в полиции общий: семейное дело? Разберутся, помирятся. Если речь идет о простых побоях — без повреждений средней тяжести — такие дела просто списывают с пометкой «рекомендовано обратиться в мировой суд». Вообще-то, полицейским положено самим направлять в суд документы, но никто этого не делает.
Чаще всего муж бьет жену. Бывало, что совершенно синие женщины приходили в отделение. Приходит и спрашивает: что, мне домой идти, он же меня опять бить будет? Тогда делают так: забирают пьяного без всякого заявления, то есть, в общем-то, незаконно. Сажают его в клетку, он там маленько трезвеет и идет домой под утро. По дороге купит еще четвертушку — и за то, что жена вызвала милицию, опять начинает ее лупить. В трезвом состоянии мало кто срывается, терпят.
Если должным образом вникать во все семейные дела, сопровождать, профилактику проводить, то времени не остается ни на что другое. Да и в семью, конечно, не влезешь, не будешь сидеть у двери постоянно. Спрашиваешь у жены, как он себя ведет. Если острой ситуации нет, она отвечает: «Ну, вроде ничего сейчас». Разворачиваешься и уходишь — вот и вся профилактика. Или можно поставить на учет, эта категория «семейный дебошир» называется. Но тут есть подводные камни. Если он потом, не дай бог, совершит убийство, то это обязательно влечет проверку действий участкового. Я, честно говоря, не стремился сильно ставить на учет, хотя таких количественных показателей требовали.
Из семейных дел только 119-я статья — хлеб участкового. Угроза убийством. Очень часто уговаривают мужа, пока он пьяный, признаться в том, что, да, мол, угрожал. Просят написать что-то вроде: «Я говорил ей, что сейчас ее убью, потому что просто хотел напугать». Главное, чтобы эта фраза звучала в объяснении — что была угроза. Когда признание получено, такие дела легко направляются в суд. Реальное-то преступление раскрыть тяжело: квартирную кражу или если сумку у кого-то во дворе сорвали. Там преступники подготовленные. И начальники дают отчет наверх: совершено пять грабежей, а мы дали раскрытыми три угрозы убийством. Вроде перекрыли маленько.
Случается, что дети бьют родителей. Когда я только начинал работать на участке, был случай: племянница с сожителем доводили пожилую женщину — и побоями, и морально. Она из окна выбросилась, с девятого этажа. Был январь или февраль, она упала в снег и погибла не сразу. Я с ней в скорой пытался разговаривать, но потом она все-таки умерла».
«ОЧЕНЬ ЧАСТО УГОВАРИВАЮТ МУЖА, ПОКА ПЬЯНЫЙ, ПРИЗНАТЬСЯ В ТОМ, ЧТО ОН УГРОЖАЛ ЖЕНЕ УБИЙСТВОМ»
«Мужчины тоже страдают от домашнего насилия». Постер, сообщающий номер телефона доверия британской благотворительной организации ManKind Initiative, помогающей мужчинам — жертвам домашнего насилия
|
Максим, 38 лет курьер |
«У меня была девушка, мы с ней встречались около четырех лет. Первые полгода она вообще голос не повышала, а потом в нее словно бес вселился, начала бить меня. Однажды она разбила мне об голову тарелку, так что у меня все лицо было в крови, и я машинально ударил ее по лицу. Она упала и потеряла сознание. Я сначала испугался, что убил ее. Но она пришла в себя, позвонила в милицию, а там ей сказали: если вы будете продолжать его бить, а потом обращаться к нам, так мы вас заберем, а не его.
Как-то я поймал ее на очередном вранье. Мы пришли домой, я сказал ей, чтобы собирала вещи и уезжала. Она сначала согласилась, а потом начала истерить и разбила заварочный чайник мне о лицо. Я схватил, вытащил ее на лестницу и дал ей пинка. А наутро она звонит в дверь с нарядом милиции. Меня забрали в отделение, и там я выяснил, что, оказывается, я ей ножом угрожал. Ей объяснили, что побои относятся к категории дел частного обвинения, такое заявление подается непосредственно в суд. Видимо, ей предложили оформить угрозу убийством, она и написала про нож. Суд у меня продолжался год, я был под подпиской о невыезде. Но в итоге меня оправдали.
С тех пор у меня такого в отношениях не было. Сейчас у меня девушка, с которой мы встречаемся 10 месяцев, так мы даже ни разу не ссорились. Я вообще не люблю, когда на меня голос повышают. А когда начинают кричать, я становлюсь агрессивным. Я считаю, что мужчина, конечно, может и должен реагировать силой на силу. Некоторые женщины без битья как без пряников, словно выпрашивают. А других это вообще заводит.
Самое страшное было, когда я однажды ударил мать. Я живу с мамой, и как-то мы пришли с приятелем пьяные. Мы уже уснули, а она зачем-то зашла в комнату, включила свет и начала нас гнобить. Ну вот зачем будить пьяных людей и начинать им говорить гадости? Я хотел свернуть этот разговор, но она продолжала голосить. Ну я и ударил ее головой в нос, думал, слабенько получится, а у нее кровь пошла. Тогда я тоже не извинялся — кому нужны эти извинения? Сказал, что очень ее люблю просто. Она же все прекрасно понимает — только головой покачала. Но я правда дня четыре потом не мог ни с кем общаться».
«он ни разу не сказал «прости», не оправдывался, считал, что получала я за дело»
«Домашнее насилие все еще в моде». Постер Amnesty International
|
Мария, 22 года художник-модельер |
«Я разошлась с мужем, еще когда была беременна, на четвертом месяце. Со дня свадьбы тогда прошло 11 дней, мы были на даче с его друзьями. Он меня избил: было сотрясение мозга, челюсть сломана, угроза выкидыша. Две недели я пролежала в больнице, ела через трубочку. Потом я даже написала заявление в полицию.
Потом жила в квартире с мамой, двумя братьями и младшей сестрой, но я с ними не общаюсь. Братья у меня неадекватные, оба инвалиды, пьют, один в прошлом токсикоман. А маме все равно. Она, например, ни в больницу ко мне не приезжала, ни в роддом. Я во время беременности много думала, что они мне не помогут, боялась братьев, еще думала, что дочке — Диане — нужен отец. В итоге мы с Володей — это муж — помирились, я забрала заявление и переехала к нему. Он меня из роддома забирал.
Я всю беременность ездила на учебу, а потом, после родов, защищала диплом. Училась на художника-модельера в Колледже сервиса и туризма. Муж в автосалоне работал. Его должны были повысить до менеджера, и ему надо было, чтобы я заявление забрала.
С нами жили его мать, отец и брат. Его родители приехали из деревни, и у них менталитет другой: женщина не человек. Муж просил меня не слушать музыку, не включать телевизор. Оскорблял, называл проституткой, шалавой. Помню случай, когда я собиралась куда-то и красилась. Мужа это задело, какая-то ревность жуткая, и дошло до драки. Его родственники говорили, что я виновата сама, потому что не надо было прихорашиваться.
Бил он меня в основном дома, пару раз было на людях. Окончательно я решила уходить после того, как он меня с двухмесячной дочкой на руках толкнул. Я упала, ее удержала, но сама ударилась. До этого он старался перед родителями быть хорошим, а тут орал, что мою мать надо прибить, что меня не надо было рожать. Его родители сидели в той же комнате и слушали. Свекор только подпрыгивал, когда муж на меня замахивался.
Уходила я с нарядом полиции, потому что меня не выпускали из дома. Но ребенка у меня из рук забрала свекровь и отдала мужу. Полицейские не вмешались. Я написала заявление. Органы опеки сказали, что, если мы будем дочку таскать с квартиры на квартиру, они ее отправят до решения суда в дом малютки. Суд продолжается уже восьмой месяц. Диану я вижу в выходные в квартире у мужа, могу ее взять погулять, но забрать не могу.
Тревожных колокольчиков у меня было много, но я их не замечала, просто не хотела видеть. Я знала, что мой муж — футбольный фанат, что он дрался толпа на толпу, а это уже о многом говорит. Избивать другого человека до посинения просто потому, что он за другую команду — это ненормально. Меня он шалавой еще до свадьбы называл, говорил при всех: «Иди, делай аборт». И он ни разу не сказал «прости», не оправдывался, считал, что получала я за дело.
Я верну ребенка рано или поздно. Но мама не хочет, чтобы я приходила с Дианой домой, я ей мешаю устраивать свою личную жизнь».
«Соседи все знают, но предпочитают не лезть не в свое дело, все-таки муж и жена — одна сатана»
«Заступись за тех, кто молчит». Постер, сообщающий номер телефона доверия канадской провинции Альберта для жертв насилия и его свидетелей
|
Николай Никитин, 59 лет сотрудник «Сбербанка» |
«Я родился в деревне в Тульской области. В соседнем доме жил парень по имени Алексей, лет на 12 меня старше. Он был тракторист, ударник труда, член партии. Но нередко выпивал и побивал жену. Это началось в годы моей юности и продолжалось позже, когда я уже приезжал в деревню со своей женой. Доходило и до тяжелого вреда здоровью — однажды он ломом пробил ей ступню. Как-то ночью сосед выгнал свою жену Татьяну на улицу — и она в одной ночной рубашке стояла там в грязи. Но когда я попытался вмешаться, мне мама сказала: «Ты туда не лезь. Завтра они помирятся и будут ходить обнявшись, а ты, если встрянешь, станешь плохим в глазах обоих». И действительно, на следующий день они мирно поехали вместе на рынок. Правда, если бы я присутствовал тогда, когда Алексей пробил жене ногу ломом, я бы в рожу ему дал, конечно.
Меня сначала поражало, что никто не вмешивается, но, видимо, это такая специфика деревни: своя семья — свой удел. К насилию в семье там относятся осуждающе, но пассивно. Соседи все знают, но предпочитают не лезть не в свое дело, все-таки муж и жена — одна сатана.
Кроме того, в деревне не принято доносить — чтобы соседи, минуя саму пострадавшую, писали на кого-то заявление. Несколько раз Татьяна обращалась в милицию, а на следующий день бежала к участковому и говорила: «Не надо давать хода делу, он уже раскаялся». Но это раскаяние продолжалось до очередного раза.
Женщины не хотят отдавать мужей под суд, потому что без мужчины в деревне не проживешь, тем более с тремя детьми на руках. Поэтому такие проблемы предпочитали решать без милиции. К тому же Татьяна пьянство мужа рассматривала как смягчающее обстоятельство — напился, ну и побил. А куда, с другой стороны, ей было уходить? Женщина же приходит в дом мужа. И если она оставляет его, то в деревне ее осуждают. По большому счету, это такая безвыходная ситуация.
У Алексея с Татьяной было три дочери — их он не бил, но, видимо, именно из-за таких отношений в семье они все быстро разъехались, родителям не помогали, хотя в деревне так принято. Жену Алексей все-таки довел — она умерла, когда ей еще 70 не было. Он после ее смерти приходил к нам, выпивал стопку и начинал плакать, причитать, что остался один. Было неясно, ее он жалеет или все-таки себя. А я ему говорил: «Леша, плакать надо было раньше». После ее смерти и двух лет не прошло — он напился и умер».
«как правило, жертвы против уголовного дела, говорят: «Мне же с ним жить, ну дурак, ну выпил, а я тут под руку попалась»
«Мы помогаем справляться со всеми животными». Один из постеров австралийской зоозащитной организации RSPCA, посвященных связи между жестокостью к людям и жестокостью к животным. На этом плакате сообщается, что 57% жертв домашнего насилия боятся обращаться за помощью из страха, что из-за этого пострадают их питомцы
|
Александр в прошлом — участковый |
«Раньше было проще, были лечебно-трудовые профилактории — ЛТП. Не привлечешь алкоголика к уголовной ответственности, так хоть полечиться отправишь — там его напичкают лекарствами, и в эту квартиру месяца два-три не ходишь. Потом он развяжется, и понеслось по новой. ЛТП больше нет, и думаю, что сейчас проблемы с бытовым насилием никак не решаются.
Вызовы, как правило, происходят по одним и тем же адресам. Мы такие неблагополучные квартиры на учет ставили, старались хотя бы раз в неделю посещать. Если у виновника условный срок, то он каждый день должен был являться к нам и отмечаться, что он не пьян, хорошо себя ведет. В домах у нас были доверенные лица — старшие по подъезду или старушки какие-нибудь, они сидят на лавочке у подъезда и все про всех знают.
Подходишь к ним и выясняешь, как там такой-то себя ведет. И если Иванов приходил к нам и говорил, что стал хороший, а на самом деле это не так, то мы могли к нему в гости зайти неожиданно, проверить.
Иногда мы так узнавали о случаях бытового насилия, когда сама жертва сознаваться не хотела. Приходили в семью, видели там синяки, уговаривали в травмпункте снять побои,чтобы было основание для уголовного дела. Но, как правило, жертвы на такое не идут, говорят: «Мне же с ним жить, ну дурак, ну выпил, а я тут под руку попалась». Процентов 95 заявление не писали. Такие семьи мы ставили на внутренний учет и раз в месяц хотя бы туда наведывались. Сейчас же участковые службы сократили чуть ли не вдвое — они просто всего не успевают».
«Не могу сказать, что он бьет меня со всей силы, но все равно это больно и обидно»
«Ты можешь скрыть синяки, но можешь ли ты скрыть правду?». Постер правозащитной организации Amnesty International
|
Анна, 22 года бармен |
«Мы встречаемся с молодым человеком пять лет, но ссоры с применением силы у нас начались только в последний год. Такие конфликты происходят, наверное, раз или два в месяц — когда уже нервы совсем сдают. Они могут быть по самым разным поводам: иногда что-то серьезное, а иногда какая-то мелочь.
Не могу сказать, что он бьет меня со всей силы, но все равно это больно и обидно. Иногда я отвечаю ему в целях самозащиты, даже могу ударить его кастрюлей или табуреткой. Потом мы всегда миримся, оба извиняемся. Он всегда сожалеет, что поднял на меня руку.
Как-то я устроилась на работу в ресторан барменом, где мне приходилось работать с десяти утра до четырех ночи. Мой парень все время предъявлял мне претензии, возмущался, что я так долго торчу на работе. Один раз мы снова ругались из-за этого: мне стало обидно, что я стараюсь и зарабатываю, а он этого не ценит, и после очередного оскорбления я не смогла сдержать эмоций и ударила его. А в ответ получила затрещину. После этого мы еще час ругались, дрались и кидали в друг друга все что можно, пока нас не разняли друзья.
У моего молодого человека был потом сломан палец, а у меня было сотрясение мозга, хоть и легкой степени. В больницу я не легла, но какое-то время сидела дома, ела фрукты и старалась не нервничать. Врачам я ничего не сказала про причины сотрясения, да они особо и не задавали вопросов. Родителям я о наших ссорах ничего не говорю, стараюсь их не волновать.
Я не думаю, что решать конфликты силой — это хорошо, особенно когда это происходит в одностороннем порядке. Но я сама часто становлюсь провокатором — иногда словесно, иногда могу что-нибудь кинуть — и ничего с этим поделать не могу. Поэтому я считаю, что в нашей ситуации это нормально. Мы пробовали расставаться, но ничего хорошего из этого не выходило. Конечно, мы обещали друг другу, что будем как-то по-другому решать проблемы. Вот недавно обзавелись игрушечными пластмассовыми молоточками, и теперь, если возникает желание ударить другого, мы берем молоточки и выясняем отношения в такой игровой форме.
Конечно, страх, что однажды он потеряет контроль над собой и ударит меня слишком сильно, есть. Но я готова рискнуть ради любви. Хочется верить в лучшее: что если, например, мы поженимся, то решать проблемы силой уже не будем».
«Я никогда не расскажу, потому что он меня любит». Американский постер, призывающий жертв домашнего насилия сообщать об этом полиции или по специальному телефону доверия
«Когда человека все время бьют, у него очень сильно снижается самооценка. Женщина себя в чем-то винит, рассуждает, что не так сделала»
|
Ирина Матвиенко психолог, координатор всероссийского телефона доверия «Анна» для женщин, пострадавших от домашнего насилия |
«У нас даже не психологическая помощь, а эмоциональная и информационная поддержка. Женщина может позвонить и просто рассказать свою историю, выплакаться. Если она уже готова обратиться в правоохранительные органы, мы с ней обсуждаем, как именно это сделать. Ведь заявление у нее могут не принять: скажут, что она через три дня придет его забирать, — так часто бывает. Мы даем рекомендации, как правильно обратиться в травмпункт, чтобы все побои были описаны в медицинской карте.
Насилие есть в разных парах, разной ориентации, и насилие в отношении мужчин существует, в том числе изнасилования, но 95% пострадавших — женщины. Морально-психологическое насилие женщины иногда и не распознают: подумаешь — обозвал, унизил, высмеял.
Когда в таких семьях растут дети, родители часто говорят: они маленькие, не понимают. Но даже если они не видят, как маму бьют, они слышат какие-то звуки, видят, что мама расстроена, плохо себя чувствует, что у мамы синяк и она не пошла на работу. Ребенок все это анализирует.
Дети, на глазах которых били маму, говорили: было такое ощущение, что избили меня. Иногда подростки-мальчики грозятся убить своего отца за то, что он делает с матерью, но не факт, что этот подросток сам будет потом нормальным, полноценным мужем.
Дети не только свидетели, они еще и средство манипуляции. Женщине часто тяжело разойтись с обидчиком, потому что ей говорят: ты уйдешь, и ни бассейна, ни английского у ребенка не будет. Подашь в суд — и у отца твоих детей будет судимость.
Когда человека все время бьют, у него очень сильно снижается самооценка. Женщина себя в чем-то винит, рассуждает, что не так сделала. Часто возникает синдром приобретенной беспомощности, когда женщина не видит выхода из своей ситуации.
Практически нигде нет убежищ, куда женщина могла бы уйти, чтобы спасти свою жизнь и жизнь ребенка. В Москве есть один центр «Надежда» для всех женщин в трудной ситуации, не только пострадавших от насилия. И они у себя могут, кажется, 30 человек разместить. Нет социального жилья, чтобы женщине было куда уйти. Да и вообще, в законе нет понятия «домашнее насилие», нет понятия «обидчик». Женщина беззащитна, в семью никто не может вмешаться и ей помочь».
Бьет – значит бьет
Основные тезисы программы:
- В России ежегодно подвергаются домашнему насилию более 16 миллионов женщин. Законы против домашнего насилия есть в 127 странах, но Россия не входит в их число
- Насилие над детьми опасно еще и тем, что выросший ребенок может потом повторить эту ситуацию в своей семье. Еще одна многочисленная группа людей, подвергающихся домашнему насилию, помимо женщин и детей, – это пожилые люди, пенсионеры
- В конце осени в Рунете стартовала кампания в поддержку принятия российского закона о противодействии домашнему насилию. Главная новация здесь – охранный ордер для жертвы насилия. Против закона выступают сторонники так называемых традиционных ценностей
- По мнению правозащитников, государство не заинтересовано в том, чтобы внутри семьи были нормальные отношения, чтобы там росли свободные личности, которые не допускают насилия по отношению к себе. Именно этим, по их мнению, и объясняется отсутствие в России закона против домашнего насилия
- Специалисты уверены: насилие нельзя терпеть, от агрессора нужно уходить. В России существует система убежищ, где женщина с детьми может находиться первое время, получая психологическую и юридическую поддержку. Карта таких шелтеров есть на сайте «Насилию.нет»
Марьяна Торочешникова: Более 16 миллионов женщин в России ежегодно подвергаются домашнему насилию. Законы против домашнего насилия есть в 127 странах, но Россия не входит в их число. А в начале 2017 года в России были декриминализированы и побои в семье, что нивелирует все усилия общества по борьбе с домашним насилием. Многие женщины молчат, когда их бьют мужья, надеясь, что те исправятся. Девочки терпят насилие от отцов, отчимов и старших братьев, думают: мама не поверит, если рассказать. В результате – сломанная психика, вечный страх и недоверие к окружающим.
Законы против домашнего насилия есть в 127 странах, но Россия не входит в их число
От полиции и родственников, как правило, помощи не ждут, но иногда решаются бежать – в дома-убежища, где уже живут десятки женщин с похожими историями.
Корреспондент: «Каждая пятая женщина в России страдает от домашнего насилия: ежедневные скандалы, побои, унижения.
Любе 24 года, партнер избивал ее регулярно, но уйти от него она решилась только через год, когда нашла убежище.
Любовь Агапова: В один прекрасный момент он меня очень сильно избил, душил меня. Но я не обратила на это внимания. После первого раза, когда я его простила, я больше ничего не говорила маме, потому что не хотела ее слез. Ни одна мама не достойна того, чтобы видеть, как ее дочь страдает. Я приехала в синяках, у меня болела вся челюсть – пощечины сильные. Голова у меня почему-то была в синяках: может быть, он швырял меня об стенку, но этого я не помню.
Здесь я стала человеком. Тут очень быстро меняешься, потому что идет колоссальная поддержка!
Корреспондент: В этом подмосковном доме живут десятки женщин с детьми. Большинство бежали от побоев. Юля несколько лет назад пережила групповое изнасилование и стала инвалидом. Когда казалось, что жизнь наладилась и сбылась Юлина мечта стать мамой, она столкнулась с другим видом насилия – психологическим.
Юлия Кочетова: Родственники постоянно вмешиваются в процесс воспитания, идут прямо на разделение меня с моим ребенком: «Ты все делаешь не так, неправильно ее воспитываешь, не так с ней говоришь…» Я поняла, что теряю авторитет в глазах дочери.
Однажды мы с ней пошли гулять в парк, и она сказала: «Я не хочу давать тебе руку». Я говорю: «Ну, пожалуйста, дай мне руку. Это важно, потому что здесь опасно». А она: «Нет, маму слушать не обязательно». И она побежала, и ее сшиб велосипед.
У нас разногласия во взглядах на воспитание, они пытаются меня перебороть, и ребенок очень чувствует этот надлом, чувствует, что в семье нет мира, порядка. И это очень болезненно отражалось и на мне, и на ней.
Очень высока ценность женщины, которую когда-то предавали, но она верит в людей
Наталья Краснослободцева, руководитель центра «Убежище»: У нас есть определенное амплуа шикарной женщины, но мы уверены, что это не накачанные губы и не ботокс в большом количестве, а та женщина, которая умеет правильно проходить боль. И когда женщина это испытывает, например, не раз и от близких людей, то либо она превращается в жертву, которая вечно вся в проблемах, несчастна в любви, и дети от этого страдают, либо она должна встать из этого, причем встать правильно. И я считаю, что очень высока ценность женщины, которую когда-то предавали, но она верит в людей.
Корреспондент: Многие приходят сюда, чтобы разобраться в детских травмах. Отец Алины насиловал ее, когда она была маленькой. Девочка боялась рассказывать это кому-либо и переживала проблему глубоко в себе.
Алина: Я думала: когда выйду замуж, мои проблемы как-то решатся. Но это очень большая ошибка. Я об этом не знала, мы совершенно спокойно рожали детей, пытались их воспитывать, и я начинала видеть какие-то проблемы уже в плане воспитания детей. Я начинала делать со своими детьми то, чего я не хотела бы, чтобы делали со мной. И начались очень серьезные проблемы во взаимоотношениях с мужем, что еще больше отражалось на детях. Я не понимала, думала: у меня такой хороший муж, таких мужчин мало… (Плачет.) Но здесь я уже поняла, что женщина сама делает мужчину таким, позволяя так плохо с собой обращаться. Я сюда приехала не из-за того, что муж бьет меня плеткой, а потому, что у нас именно моральная обстановка была ненормальная.
Наталья Краснослободцева: Мы считаем очень важным повлиять на ценности женщины. Просто побыть у нас, успокоиться, чтобы синяки прошли – это не ответ. Но если она после этого по-другому строит свою жизнь, – вот это здорово!
В конце осени в Рунете стартовала кампания в поддержку принятия закона о противодействии домашнему насилию
Марьяна Торочешникова: В конце осени в Рунете стартовала кампания в поддержку принятия закона о противодействии домашнему насилию. Что изменит этот закон, и почему власти медлят с решением проблемы? Спросим об этом у гостей сегодняшней программы – Алены Поповой и Алексея Паршина.
Диктор: Алексей Паршин – президент Коллегии адвокатов «Вердикт», в адвокатуре с 1998 года. Соавтор законопроекта «О профилактике семейно-бытового насилия». Профессиональные интересы: необходимая оборона, профилактика домашнего насилия. В 2006 году награжден серебряной медалью имени Плевако.
Алена Попова – создатель сети взаимопомощи женщин «Проект W». Соавтор законопроекта «О профилактике семейно-бытового насилия». Профессиональные интересы: защита прав женщин, борьба с домашним насилием, обеспечение финансовой безопасности женщин и тому подобное.
Марьяна Торочешникова: Прежде всего, нужно дать определение тому, что вообще считать домашним насилием. Это когда бьют, отбирают деньги?
Алексей Паршин: Домашнее насилие многогранно. Его подразделяют на физическое, сексуальное, экономическое, психологическое. Это все домашнее насилие: и когда бьют, и когда отбирают деньги, и когда не выпускают из дома, и когда ограничивают общение с друзьями. Вариантов может быть масса: например, шантаж детьми, домашними животными.
Главная характеристика домашнего насилия – это страх
Главная характеристика домашнего насилия – это страх. Бывает, что ругаются супруги, родители с детьми, – жизнь без этого невозможна, все мы люди, но домашнее насилие характеризуется именно тем, что это происходит постоянно, причем в атмосфере страха, то есть кто-то из партнеров постоянно боится.
Марьяна Торочешникова: Обычно, когда говорят о домашнем насилии, в первую очередь имеют в виду проблемы между женщинами и мужчинами. И чаще всего женщин называют жертвами домашнего насилия. Но можно ли говорить, что жертвами домашнего насилия становятся и другие члены семьи?
Алена Попова: Самая латентная группа – это пенсионеры, то есть престарелые родители, которые попадают в зависимость от детей. Ужасающее количество пенсионеров терпят побои и не подают в суд, поскольку жалеют своих детей или внуков. Многих пенсионеров держат в закрытой комнате, морят голодом, не лечат, отбирают пенсию. И мы уже на всех углах кричим о том, что закон о домашнем насилии нужен, прежде всего, для того, чтобы защитить самую страдающую от насилия, латентную категорию – пенсионеров, но нас никто не слышит.
Многих пенсионеров держат в закрытой комнате, морят голодом, не лечат, отбирают пенсию
Консерваторам в лице Елены Мизулиной, Ольги Баталиной или Ирины Яровой, которые выступают за семейные ценности, хотелось бы задать прямой вопрос: почему они не хотят, чтобы была защищена такая группа, как престарелые родители? Спросите любого участкового (а мы говорили с большим количеством участковых), насколько часто они сталкиваются с такими случаями, когда они сами вынуждены уговаривать престарелого родителя: «Ну, заяви, отец! Ну что ты терпишь?»
Марьяна Торочешникова: А каково положение детей в тех семьях, где процветает домашнее насилие? У них есть хоть какая-то надежда на избавление от этого страха?
Алексей Паршин: Дети как раз лучше защищены, чем остальные категории лиц. В отношении детей у нас работают социальные органы, органы опеки, здесь включается и школа, и детский сад, и здравоохранение, но все эти институты выключены из домашнего насилия, связанного с пенсионерами и женщинами. Примерно 90% женщин подвергаются домашнему насилию.
С детьми другая проблема. Любой психолог скажет: ребенок, оказавшись в ситуации домашнего насилия, потом в своей жизни повторяет эту ситуацию, и очень велик шанс, что то, что происходило с ним в детстве, будет реализовано с его детьми, когда он вырастет.
Комплексного законодательства для работы с домашним насилием у нас в стране нет. Все, что у нас есть, это Уголовный кодекс, который работает уже с физическими травмами, то есть с последствиями домашнего насилия, когда оно принимает крайние формы, то есть уже идет физическое насилие. Есть Административный кодекс, который никак не работает с домашним насилием, и максимум, что по нему может быть, это мелкое хулиганство, и то в том случае, если домашний насильник выбежал в общественное место и там продолжил свой дебош. Если он дебоширит дома, бьет посуду, угрожает своей семье, остановить его не может никто. Полиция не имеет права войти в квартиру и остановить его, потому что он находится на своей территории и никак не причиняет вреда общественным отношениям.
Марьяна Торочешникова: Тем не менее, у людей, которые подвергались домашнему насилию, появилась небольшая надежда…
Ребенок, оказавшись в ситуации домашнего насилия, вырастая проецирует эту ситуацию на свою семью
Алексей Паршин: Да, были введены поправки, которые назвали «законом о шлепках», но их в итоге отменили. Он действовал всего полгода. В статью 116-ю были внесены корректирующие положения о том, что насилие в отношении близких лиц, родственников подпадает под Уголовный кодекс.
Алена Попова: 40% насильственных преступлений совершается в семье! Если тебя бьют на улице, то ты убежал домой, закрылся и чувствуешь себя в безопасности. А если тебя бьют дома, что дальше? Ты побежишь на улицу, где тебя тоже могут побить?
Алексей Паршин: У меня есть ощущение дремучести и необразованности в этом плане наших депутатов. Они просто не понимают проблему. Они никогда с ней не сталкивались или сталкивались, но понимают ее по-своему. Кроме того, лобби идет со стороны людей, которые хотят иметь возможность издеваться над детьми. Совершенно нормальный и логичный закон, который как раз работал на предотвращение домашнего насилия, был отменен в результате этого лобби, просуществовав всего полгода.
Марьяна Торочешникова: Почти каждый пятый россиянин считает допустимым применение насилия в семьях – таковы данные свежего опроса Всероссийского центра изучения общественного мнения. Респонденты заявляли, что при определенных обстоятельствах можно ударить жену, мужа, ребенка, родителя.
Алена Попова: В семье, где нет насилия, вырастают свободные личности. Государство, которое со всех сторон транслирует насилие, насильственную систему управления нашими мыслями при помощи пропаганды, не заинтересовано в том, чтобы внутри семьи были нормальные отношения, чтобы там росли свободные личности, которые не допускают насилия по отношению к себе.
Если не будет насилия внутри семьи, общество будет вообще другим! И это то, за что мы боремся.
40% насильственных преступлений совершается в семье!
Сейчас в государстве борются две крайние точки зрения – мы как прогрессисты и консерваторы. Консерваторы опираются на некие традиционные ценности. Когда я читаю о случаях, происходящих в семьях (детей режут, режут им горло, привязывают их веревками к ванной, истязают, не кормят), когда я смотрю в глаза членов Всероссийского союза родительского сопротивления Кургиняна, когда от них выступает госпожа Мизулина (между прочим, юрист), и она говорит: «Мы за родительский авторитет», – да я даже в ее глаза смотреть не могу! Я не пойму: она за тот авторитет, который гробит детей, режет им горло?
Вот случай с Мариам в Чечне, с девочкой, от которой отец отказался, а мама не могла получить ребенка в силу существующих в Чечне обычаев: ребенка отправили в семью отца, и воспитывала ее тетя, которая ее резала, заставляла своих сыновей ее резать. Вы бы видели фотографии этой девочки – я спать после этого не могу! И Елена Мизулина совершенно спокойно говорит на всю страну, показывая на нас: «Они хотят разрушить семью, а мы хотим традиционные семейные ценности». Какие? Такие, как Мариам с разрезанным горлом? Я не хочу таких семейных ценностей!
Марьяна Торочешникова: А как может исправить эту ситуацию законопроект, который вы предлагаете?
Алена Попова: Очень сильно!
Алексей Паршин: Там будет понятие, что такое домашнее насилие, кто такой домашний тиран, насильник, кто такая жертва. Кроме того, он вводит систему взаимодействия между государственными структурами: шелтерами, судами, полицией, – по поводу того, как действовать в ситуации домашнего насилия. Это не просто закон, а целый комплекс мер, направленных на профилактику домашнего насилия. В рамках этого закона жертва получает и медицинскую, и психологическую, и юридическую поддержку, и государственную защиту, и охранный ордер.
Самая главная новация в этом законе – это охранный ордер, охранное предписание
Алена Попова: Самая главная новация в этом законе – это охранный ордер, охранное предписание. Это профилактическая мера, которая не позволяет насильнику приближаться к жертве, то есть это именно изоляция насильника от жертвы. А сейчас у нас как происходит? Он побил ребенка или женщину внутри квартиры, и дальше она берет ребенка подмышку (если вообще решилась это сделать) и убегает, в чем есть, на улицу. Она не знает ни куда звонить, ни что делать. Почему она должна выбегать из квартиры, когда насильник – он? Охранный ордер во всех странах мира – самая эффективная профилактическая мера. Она говорит, что насильника не обязательно сразу забирать в кутузку, сначала давайте мы дадим ему шанс пройти специальные курсы по реабилитации, по работе с гневом. Если он не проходит их, считает, что ему не надо, то это уже криминал: не ходишь – значит, признаешь, что хочешь быть насильником, а это незаконно.
Охранный ордер может иметь разный статус, и его может выдавать полиция, а может выдавать суд. И там прописано также, кто его отменяет.
Марьяна Торочешникова: И чего в этом случае не может делать агрессор – приближаться на столько-то метров?
Алексей Паршин: Прежде всего, он не может в дальнейшем совершать акты семейно-бытового насилия, то есть он уже должен понимать, что государство вмешалось в эту ситуацию, и оно за ним присматривает. Ему уже говорят, что так делать нельзя. Если начинаются рецидивы, то уже наступает ответственность: сначала административная, а если человек не исправляется, то вплоть до уголовной ответственности за нарушение этого охранного ордера.
Преследование – это, наверное, один из самых страшных способов нарушения прав человека
Там есть разные меры. Если люди живут на одной территории, можно ограничиться тем, что ты не совершаешь акт семейного насилия еще раз. Если же они разошлись, то здесь можно уже вводить меру – не приближаться, не преследовать. Преследование – это один из элементов насилия, и он встречается очень часто. Это, наверное, один из самых страшных способов нарушения прав человека.
Марьяна Торочешникова: Жена убила мужа во время ссоры – услышав это, мало кто подумает, что та, кого теперь называют преступницей, и есть настоящая жертва. Семь лет унижений и насилия со стороны супруга для жительницы приморского города Находка закончились. Во время очередной ссоры Галина Каторова убила мужа.
Нина Бакежанова, мать Галины Каторовой: Мы живем в общежитии, у нас две комнаты. Здесь у нас живет внучка. Скучает по маме, спрашивает, где она. Я говорю: «Мама на работе». – «А почему вечером не приходит?» Ждет… Кто-то постучит – бежит и кричит: «Мама!» Позвонят – тоже думает: мама. Трагедия случилась, наказали нас с ней.
Корреспондент: Дочь Нины Петровны и маму Вики теперь называют преступницей и обвиняют в умышленном убийстве. Во время ссоры она зарезала своего мужа-тирана кухонным ножом.
Нина Бакежанова: Он ее свалил, душил, она смогла подняться, а маленький ножик лежал на столе… Она сама ничего не помнит. Может, подсознательно: она испугалась, что он обернется и возьмет ножик.
Корреспондент: Галина, вспоминает ее мама, всегда мечтала о семье и ребенке. За семь лет до рокового вечера она встретила Максима. Пара встречалась недолго, решила пожениться. Но накануне регистрации, вспоминает Нина Петровна, дочь прибежала в слезах – будущий муж ее избил. В тот же вечер свадьбу отменили.
Нина Бакежанова: Я успокоилась, думала, что на этом все. А через месяц опять она убежала к нему. Вот так и жили. Один раз так избил, что участковому писали, побои сняли, а на очной ставке помирились, заявление порвали.
Во время ссоры женщина зарезала своего мужа-тирана кухонным ножом
Корреспондент: Галина часто убегала к родителям, но каждый раз возвращалась обратно к своему тирану. Он избивал ее, а потом молил о прощении, говорил, что не может без нее жить. Три года назад Максим и Галина переехали в Находку, за 200 километров от родного дома.
Нина Бакежанова: Когда она родила Вику, в субботу-воскресенье я туда ездила, потому что он уходил, и его по три-четыре дня не было дома. У нее маленький ребенок, а надо за продуктами сходить… И все равно не ушла. Говорит: «Если я уйду, он сразу забудет про дочку, и она не будет помнить своего отца».
Корреспондент: По официальной статистике МВД, в 2016 году, с января по сентябрь, по статье «Побои» в семьях зарегистрировали более девяти тысяч преступлений против женщин, но эту цифру сложно назвать корректной. Жертвы не могут сами донести заявления в полицию или забирают его вскоре после подачи, либо сами полицейские их не регистрируют. Так было и в случае с Галиной Каторовой.
Елена Соловьева, адвокат: Участковый брал на себя задачу переговорщика и начинал их примирять, то есть увещевал Галину, увещевал Максима, проводил с ними воспитательные беседы. Заявление не регистрировалось, и они уходили восвояси, через какое-то время примирялись.
Корреспондент: Та фатальная ссора на съемной квартире в Находке произошла на глазах соседей, они и должны были стать основными свидетелями защиты, рассказать в суде о том, как муж избивал Галину, как сутками не появлялся дома, как женщина сама после случившегося была в состоянии шока. Однако при виде приставов и судьи люди начинают говорить иначе.
Елена Соловьева: Они приходят в суд – и уже начинают говорить: «Да не так, в общем-то, хорошо и знали мы эту семью… Максим – ничего плохого сказать не можем…» Когда уже начинаешь им задавать вопросы: «Вы были в курсе того, что в этой семье творятся побои со стороны мужа?» – тут же говорят: «Я лично ничего не видела, ничего сказать не могу».
Домашнее насилие – это очень скрытое явление, оно проходит, как правило, за закрытыми дверями
Светлана Баженова, директор АНО «Дальневосточный центр развития гражданских инициатив и социального партнерства»: Чем страшно домашнее насилие? Это очень скрытое явление, оно проходит, как правило, за закрытыми дверями. Насилие очень часто заканчивается смертью – либо насильник убивает жертву, либо жертва убивает насильника, не в силах прервать этот круг насилия.
Корреспондент: Адвокат Галины Каторовой говорит, что ее главная задача – избавить свою подзащитную от уголовной ответственности. Пока ее судят по 105-ой статье Уголовного кодекса, за умышленное убийство. Главное доказательство ее вины – явка с повинной, которую ей порекомендовал написать бывший адвокат. Благодаря этому ей грозит как минимум шесть лет тюрьмы.
Марьяна Торочешникова: Можно предположить, что эта женщина находилась в состоянии необходимой обороны, когда было совершено убийство. Но почему же правоохранительные органы в России чаще всего не хотят видеть никакой обороны, не хотят знать предысторию таких женщин и добиваются того, чтобы их судили именно за убийство или причинение тяжких телесных повреждений, повлекших по неосторожности смерть?
Алексей Паршин: Вы в вопросе уже заложили ответ – потому что они не хотят разбираться с тем, что было до. Для них важна квалификация: есть тяжкие телесные повреждения – значит, надо квалифицировать как причинение тяжких телесных повреждений, убила – значит, был умысел на убийство. Разбираться, что происходило семь лет и к чему это привело… А это как минимум смягчающее обстоятельство: женщина могла находиться в состоянии необходимой обороны, в состоянии аффекта, в этих двух состояниях одновременно, – там могла быть масса вариантов, и все это надо устанавливать. Суды просто не хотят этим заморачиваться.
В семье, где нет насилия, вырастают свободные личности
Алена Попова: Я сейчас получаю второе высшее образование как специалист по уголовному праву, и такие случаи – как раз моя специализация. Летом я проходила практику в Следственном комитете, в отделе по особо важным делам, и у нас было убийство и изнасилование несовершеннолетнего. Я писала потом большой отчет по поводу того, почему следователи так работают.
Дело происходит в четырех стенах, не у всех дома стоят камеры, и не все транслируется в интернет. Следователь должен как принять решение? Ему кто-то должен сказать второе слово. Есть точка зрения одной стороны, оставшейся в живых, например, если это убийство, а другой стороны уже нет, а там, например, не было свидетелей. У нас всегда сильнее слово мужчины. И даже судьи-женщины – мы знаем по процессам и ужасаемся этому… Например, сидит мужчина, который реально избивал, и судмедэкспертиза снята, и все побои есть, и соседи подтверждают, а судья говорит: «Что тебе не нравится? Нормальный же мужик!» Это прямая цитата. В данном случае надо менять еще сознание судей.
Система работает плохо, она вообще не работает по таким случаям, ей невыгодно по ним работать
Мы помним случай в Орле, когда девушка несколько раз звонила другой девушке, которая была ведущим участковым этого района, и та сказала: «Вот будет труп – и приедем». И вот через несколько часов был труп этой девушки, и пришлось приехать. Мы знаем случай Тани Кулаковой, которая была амнистирована, но сидела в СИЗО, потому что на ее глазах муж, избивая ее, пытался применять силу к детям, а ее дочь незадолго до случившегося чистила яблоко и оставила обычный кухонный нож на тумбочке, Таня схватила этот нож. И она говорила, почему приняла такое решение, – потому что до этого она уже несколько раз обращалась, просила: «Пожалуйста, защитите, помогите!».
Например, сейчас в суде есть прецедент – триатлонист избил свою жену, и за неимением охранного ордера суд сам изобрел такой инструмент, сказал: ввиду того, что опасность грозит не только этой конкретной женщине, но еще и детям, запрещаем этому конкретному мужчине подходить на такое-то расстояние.
Все, что мы сейчас обсуждаем, говорит о том, что система работает плохо, она вообще не работает по таким случаям, ей невыгодно по ним работать, у нее нет для этого инструментов.
Марьяна Торочешникова: Часто можно слышать о том, что женщина, которую регулярно избивает муж, сама виновата в этом. Самый распространенный комментарий: нужно было быть скромнее, вести себя иначе. И женщины, которые на протяжении многих лет подвергаются домашнему насилию, тоже считают, что это они виноваты, это они что-то делают не так, и поэтому продолжают терпеть и никуда не уходят.
Алексей Паршин: Это мифы, которые специально транслируют для оправдания домашнего насилия (и не только домашнего, но и любого насилия, тем более в отношении женщин). Это как раз из той же серии, что «бьет – значит любит», «бей жену молотом», и это все мифы! Любому насилию, тем более в отношении женщин и детей, в принципе нет оправдания. Ни один человек не должен бить другого ни под каким предлогом, была там провокация или ее не было. Для насильника это только предлоги, и он может найти любой предлог: не так посмотрела, не то приготовила, не то сказала, деньги не на то потратила… Но это только повод, чтобы себя оправдать, не более того.
А дальше женщина транслирует это на себя, и это уже ломка сознания. Жертва как раз характеризуется тем, что ее сознание долгое время ломают, и рано или поздно она сама начинает думать: может быть, действительно, я такая плохая, может, это я виновата…
Ни один человек не должен бить другого ни под каким предлогом, была там провокация или ее не было
Нам с Аленой очень тяжело работать с такими категориями женщин, и им, конечно, нужна помощь психолога, потому что из личности человека уже превратили в жертву. Мало того, если такая женщина начинает новые отношения, она и там выстраивает себя в роли жертвы.
С таким женщинами еще тяжело работать потому, что они привыкли, что над ними постоянно доминируют, за них все делают, все решают, и их очень тяжело социализировать в жизни. Как правило, они уже не работают, сидят дома, и вырваться из этого кокона им может помочь только психолог. На устранение этой проблемы иногда уходит до года.
Алена Попова: Когда происходит случай домашнего насилия, куда обращается женщина, по данным ВЦИОМ? Первое – к маме, второе – к подруге. Мамы обычно говорят: «Терпи». У нас есть случай, когда дочь очень известного в России священника и жена не менее известного чиновника одного из регионов позвонила нам и говорит: «У меня папа такой-то…» Я говорю: «А что же вы к папе-то сразу не пошли? У папы есть все рычаги влияния «. А у нее это длилось уже три с половиной года. Она говорит: «Я пришла к отцу, а он сказал: «Это твой крест, Бог велел терпеть, и ты теперь должна нести этот крест». И ровно то же самое транслируют нам консерваторы. Хочу сказать всем консерваторам: нигде в Библии не сказано, что насилие является твоим крестом, такого вообще нет!
Алена ПоповаТо, что женщина сидит дома и не работает, – это очень большая проблема. Есть такой термин – «экономическая безопасность женщины». У нас в стране навязываются стереотипы неких ролей внутри семьи: мужчина должен зарабатывать (я не поддерживают этот стереотип и считаю его порочным), а женщина должна сидеть дома (это еще более порочный стереотип). Женщина отучилась в вузе, через пять лет, по статистике, вышла в декрет, а дальше начинает работать муж. Система яслей у нас практически не выстроена, в детские сады очереди, и вся нагрузка на женщине. В какой-то момент она теряет квалификацию, и они договариваются с мужем, что он будет работать, а она – следить за домашним очагом. Дальше, допустим, случился кризис, мужа понизили в должности или он начал получать меньше, а ребенок растет, расходы больше, и женщина начинает говорить, что денег не хватает.
Экономическая безопасность женщины – это когда она может договариваться о гендерных ролях внутри семьи
Каковы у нас основные причины разводов? Измена и экономика. Муж начинает либо пить, либо гулять, либо пить и наносить побои, либо просто наносить побои. Экономическая безопасность женщины – это когда она может договариваться о гендерных ролях внутри семьи: кто, например, следит за домом в определенный момент, кто берет декрет. Женщина не должна терять квалификацию, женщины могут и должны работать и достойно зарабатывать. Когда у женщины есть экономическая безопасность, практика показывает, что это не ликвидирует, конечно, все случаи насилия, насилие и в очень богатых и известных семьях, но женщина более защищена. И самое главное, что у нее есть возможность уйти. Ведь очень часто женщина говорит, что уйти некуда и нет возможности, а тут возможности будут. Так что это не только психология, но еще и экономика.
Марьяна Торочешникова: А вот сейчас, пока еще не принят ваш замечательный законопроект, что могут предпринять люди, которые подвергаются домашнему насилию, чтобы защитить себя и вырваться из этого круга?
Алексей Паршин: От насильника однозначно нужно уходить! Вот куда уходить – это, конечно, вопрос, и здесь возможны варианты. Сейчас есть система шелтеров – их, может быть, не так много, но они есть. Это убежища, где женщина может находиться месяц или два, в том числе и с ребенком. Там с ними работают психологи, юристы, чтобы узаконить возникшие правоотношения – возможно, развод, отношения с детьми, помочь устроиться на работу.
Алена Попова: Карта всех шелтеров есть на сайте «Насилию.нет», который прекрасно делают Аня Ревина и Марина Давтян. Кроме того, есть приложение «Насилию.нет», которое мы активно поддерживаем, и там есть кнопка SOS: если вы находитесь в ситуации насилия, вы можете ею воспользоваться. Если у вас пока происходит психологическое и экономическое насилие или преследование, пожалуйста, сохраняйте всю переписку. И я все-таки советую каждый раз писать заявления в полицию.
Марьяна Торочешникова: Что должно произойти, в том числе и в головах депутатов, от которых зависит принятие закона о профилактике домашнего насилия, чтобы такой закон начал действовать и в России, как в других 127 странах мира?
Алена Попова: Я уверена, что его примут. Что бы ни произошло в нашей стране, лично мы костьми ляжем, но этот закон примут! Нам нужна большая публичная кампания. Хотелось бы, чтобы больше про это говорили и везде постили. Мы – налогоплательщики, это по Конституции единственная власть в Российской Федерации. И я, как власть и налогоплательщик, работодатель депутатов, имею право требовать, чтобы такой важный закон был принят.
Марьяна Торочешникова: А пресловутая политическая воля может помочь?
От насильника однозначно нужно уходить!
Алексей Паршин: Конечно! И я уверен: рано или поздно мы достучимся до здравого смысла, и люди задумаются о том, что этот закон способен спасти миллионы жизней. Ведь статистика показывает, что за первые годы работы такого закона число преступлений внутри семьи уменьшается на 30–40%, а в дальнейшем еще больше. Сейчас есть страны, где при каждом случае домашнего насилия, если происходит смерть, создается комиссия на национальном уровне, и там смотрят, где система дала сбой. А у нас по 14–15 тысяч женщин в год умирают от домашнего насилия.
Алексей ПаршинМы работаем над тем, чтобы в перспективе до некоторой степени спасти и экономику, то есть для государства тут сплошные блага. И мне непонятно, почему это не доходит до депутатов.
Бубусара Рыскулова, руководитель кризисного центра «Сезим» (Бишкек): В советское время вообще не говорили, что домашнее насилие существует. И мы впервые приняли закон. Часто говорят: зачем был нужен этот закон, если он плохо работает? Ну, так это политическое решение и признание на уровне государства, что семейное насилие существует.
При семейном насилии больше всего страдают дети и женщины. И раз у нас в Кыргызстане уже стали открываться кризисные центры, значит, наше государство тоже стало это признавать. Например, выделили помещение под шелтер, реабилитационный центр при семейном насилии, мэрия оплачивает коммунальные услуги, у нас имеется государственный соцзаказ.
При семейном насилии больше всего страдают дети и женщины
Закон был впервые принят в 2003 году. Прошло более 15 лет, в прошлом году внесены поправки – очень много изменений. И если раньше удивлялись, что такое охранный ордер и зачем это все, то сейчас охранный ордер уже выдают. Недавно очень известному человеку в Кыргызстане выдали охранный ордер, и жена сказала: «Тебя знает весь мир, но у меня есть охранный ордер, и ты в течение определенного срока не имеешь права заходить и вести со мной переговоры».
Другое дело, что охранный ордер можно выдать, но после этого надо работать с потерпевшими и с виновниками насилия. Тут есть разные программы. У нас в законе прямо обозначена работа с виновниками насилия. Иногда говорят: как это – он виновник, и с ним работать? Да! Ведь если человек применяет силу, не может строить отношения по-другому, демократично и толерантно, то с ним надо работать. Я думаю, постепенно это все заработает.
«Муж говорил, что не бил меня, и я начинала ему верить». Четыре истории о газлайтинге
Говоря о домашнем и партнерском насилии, обычно подразумевают насилие физическое. Однако часто оно идет вкупе с психологическим. Жертвы газлайтинга — манипулятивной тактики, которая заставляет человека сомневаться в адекватности собственного восприятия действительности, — рассказали «Снобу», как их слова обращали против них самих
Фото: Steven Poetzer/Getty Images«Он убеждал меня, что настоящих женщин мужчины не бьют»
Галина, 34 года
Своего будущего мужа я встретила в 17 и сразу же в него влюбилась. Для меня это был первый опыт отношений. Муж всю жизнь ходил на разные энергетические, ведические, экстрасенсорные тренинги, одно время увлекался сайентологией. Иногда водил меня с собой. На тренингах нам рассказывали, что благополучие семьи зависит исключительно от женщины и во всех семейных проблемах виновата только она. Что «настоящая» женщина не имеет права злиться и обижаться, она все прощает.
Поначалу наша семейная жизнь складывалась неплохо. У нас родился ребенок. Потом муж начал говорить, что я духовно и физически не соответствую его уровню, что я должна энергетически подпитывать и вдохновлять его на зарабатывание денег и воспитание ребенка. Вскоре я забеременела во второй раз. Муж всегда хотел большую семью — семерых детей. Оказалось, что таким образом он просто хотел полностью подчинить меня себе и самоутвердиться. После рождения второго ребенка муж начал поднимать на меня руку. Делал он это редко, но во мне жил страх, что он может не просто избить меня, а убить. Первые пару раз это были просто очень увесистые пощечины. После он просил прощения, обещал, что больше такое не повторится. Однако потом начал убеждать меня, что настоящих женщин мужчины не бьют, и если он меня ударил, значит, я вела себя как мужик.
Еще через год я забеременела близнецами и через небольшой промежуток времени после их рождения узнала, что беременна снова. Помощи от мужа ждать не приходилось, поэтому я решила сделать аборт. Но муж отговорил меня, обещал заботиться о старших детях. Я оставила ребенка, но на третьем месяце беременности, когда аборт делать было поздно, муж сказал, что для него самое главное — его жизнь и личностный рост, и почти перестал появляться дома.
Я плохо переносила эту беременность из-за сильнейшего токсикоза. Когда пожаловалась мужу, что мне очень тяжело, и обвинила его в том, что он не сдержал своих обещаний, он меня избил. Бил головой об пол, потом душил, пытался привязать к батарее, хлестал по ногам ремнем, угрожал убить. Как потом оказалось, соседи слышали мои крики, но решили не вмешиваться в «семейные дела». Почти сутки я провела взаперти, без еды и воды. Мобильный телефон и ключи муж спрятал, выбраться из квартиры я не могла. Когда муж уснул, я добралась до компьютера и отправила сообщение сестре с просьбой о помощи. Она вызвала участкового. В объяснительной муж написал, что не бил меня, я ударилась сама, а он просто пытался привязать меня к батарее. Только после этого я смогла уйти из квартиры к сестре. Детей я оставила с ним. Я не боялась, что он с ними что-то сделает, ведь он бил только меня.
Всем знакомым муж говорил, что никогда не поднимал на меня руку, что я все придумала, и многие ему верили. А те, кто не верил, говорили, что я сама во всем виновата
Я сразу подала на развод. Сняла побои и написала заявление в полицию, но там сказали, что я ничего не докажу, потому что у меня даже переломов нет. Полицейские не хотели брать заявление, говорили, что мы с мужем завтра помиримся, а они останутся крайними. Я не сдавалась, и они приняли заявление. Однако привлечь мужа к ответственности мне так и не удалось: заявление было оформлено неправильно, и суд отказал в возбуждении дела. Повторно писать заявление я не стала: у меня не осталось сил.
Когда мы разводились, я постоянно держала перед глазами справку о побоях, фото с синяками и скриншоты его сообщений с угрозами, чтобы убедить себя, что я это не придумала. Я звонила сестре, которая видела меня избитую, чтобы она подтвердила, что я не схожу с ума. Потому что этот человек смотрел мне в глаза и улыбался: «Почему ты рассказываешь небылицы? Я никогда не бил тебя». Он говорил это так искренне, что мне становилось жутко. А если даже я иногда сомневалась в произошедшем, то представьте, насколько легко моему теперь уже бывшему мужу было убедить других. К тому же он умеет произвести хорошее впечатление. Окружающие знают его только с лучшей стороны. Всем знакомым он говорил и говорит, что никогда не поднимал на меня руку, что я все придумала, и многие ему верят. А те, кто не верит, говорят, что я сама во всем виновата. Это ужасно стыдно и обидно. Я морально уничтожена не только побоями, но и реакцией окружения.
Еще год после развода мы с мужем прожили вместе, потому что квартира была общая. Как-то я лежала с ребенком в ванной. Уже бывший на тот момент муж стал требовать, чтобы я немедленно вылезала и приготовила ему завтрак. Когда я отказалась, он за волосы вытащил меня из ванной. Орал, что в его доме все обязаны его слушаться и уважительно относиться к нему. Когда он ушел, я сменила замки и больше не пускала его в дом.
После этого он больше двух лет угрожал меня избить, требовал подчинения и шантажировал алиментами. Я писала обо всех его угрозах в соцсети, отсылала скриншоты и просьбы о помощи его друзьям и знакомым. Но вновь не нашла поддержки: «Нормальную женщину мужчина бить не будет! Не выноси сор из избы!»
Со временем бывший муж от меня отстал. Но у нас за плечами 12 лет брака и пять общих детей, которые живут со мной, и общаться с ним все-таки приходится. Когда муж избивал меня, дети были еще маленькими и не понимали, что происходит, кроме старшего, которому тогда было девять лет — у него с отцом напряженные отношения. Сыновья постоянно видят замученную меня, а отец появляется раз в пару месяцев и устраивает им праздник. Общение с бывшим мужем до сих пор дается мне очень тяжело. Второй год хожу к психологу.
«Мама говорила, что я все придумываю»
Анна, 28 лет
Все детство и юность меня жестко контролировали родители. Главной воспитательницей была, конечно, мать. Лет в 15 я попыталась избавиться от гиперопеки, встречаться с мальчиками, но это не вязалось с ожиданиями родителей. Меня воспитали «правильной», хорошей девочкой, но когда я пыталась отстоять свою свободу, мама в порывах гнева начала орать, что я хамка и шлюха. Меня постоянно сравнивали с чужими детьми не в мою пользу и обвиняли в неблагодарности. Когда я припоминала маме ее слова, слышала в ответ: «Я тебе такого не говорила! Как у тебя хватает наглости такое придумывать?» История повторялась, когда она рылась в моих вещах или читала личные записи (при мне): «Я такого не делала! Ты придумываешь!» Я реагировала на эти слова болезненно, даже думала записать все на диктофон, чтобы потом предъявить доказательства. Я пыталась спокойно объяснить родителям, что именно меня ранило, но слышала в ответ, что я все переворачиваю с ног на голову, что мне все показалось и что я сама нарываюсь на конфликт. Я была в отчаянии.
Конфликты и газлайтинг продолжались долгие 10 лет. Мне часто снилось, что я ору на свою маму матом, эти сны меня выматывали. В итоге я заработала невроз и тревожное расстройство, которые со мной по сей день. Я до сих пор учусь верить себе. Когда меня обижают, я сомневаюсь, правильно ли я поняла услышанное.
Я научилась говорить «нет» и обрывать разговоры, выключать телефон, перестала делиться своими планами и мыслями
Первым условием прекращения конфликтов и газлайтинга была сепарация. Я научилась говорить «нет» и обрывать разговоры, выключать телефон, перестала делиться своими планами и мыслями. Потом я пошла на психотерапию. Врач помог мне восстановиться после депрессии и взглянуть на свои отношения с матерью со стороны. Я поняла, что конфликты и газлайтинг были продиктованы маминым неврозом, страхами и комплексом «идеальной мамы», у которой не может быть «плохих» детей. Она травмировала меня, потому что ее саму мучила травма. Так что нужно было просто разорвать порочный круг, перестать реагировать на провокации и жалеть себя.
Надо отдать должное маме: когда пришло время, она отпустила меня учиться в другой город наперекор своим страхам. А теперь, видимо, полностью пережила кризис сепарации, так что мы сдружились. Но я все равно избегаю любых конфликтов и стараюсь не влезать в споры. Это уже рефлекс: больше не хочу слышать, что мне мерещатся обиды.
«Угрозы они называли шутками, которые я воспринимаю всерьез исключительно из-за своей озлобленности»
Дана, 22 года
Мои родители развелись вскоре после моего рождения. С четырех лет я жила с мамой и отчимом. В детстве меня время от времени били, и это считалось нормальным. Меня держали в ежовых рукавицах, запрещали спорить с родителями, иметь отличное от их мнение, следили за мной в соцсетях, лишали личного пространства: запрещали закрывать дверь, отчим мог ворваться в комнату и раскидать все вещи, если ему казалось, что они не сложены.
Когда я училась на первом курсе, мы сильно поссорились и я попыталась сбежать к отцу, просто разозлилась и пошла собирать вещи. Побег не удался, так как отцу я была не особо нужна. Отчим подобрал меня на улице, обнял, а потом повез, но не домой, а куда-то за город. Мы приехали к реке, и отчим сказал, что привяжет к моей шее камень и бросит в воду, если я еще раз посмею обидеть маму. Это было не просто страшно, но и унизительно — мне пришлось обещать то, чего он требовал, ведь я боялась за свою жизнь. После этого меня как человека практически не стало: я делала, что от меня требовали, говорила то, чего не запретили говорить, унижалась и пыталась быть «правильной». Эпизод с речкой я выбросила из головы на следующий же день — это был слишком сильный шок.
Как-то я заспорила с мамой про одежду. Для мамы это не шутки, ведь я до 20 лет одевалась по ее приказу, у меня не было права на свое мнение. Отчим позвал меня в комнату, взял за горло, поднял и бросил вниз, сказав, что я забыла об уговоре. Я совсем замкнулась в себе.
Как человека меня практически не стало: я делала, что от меня требовали, говорила то, чего не запретили говорить, унижалась и пыталась быть «правильной»
Однажды я набралась сил и сказала родителям, что тот день, когда меня угрожали утопить, был худшим в моей жизни. Отчим никак не отреагировал на это, а мама начала истерить. После этого она часто обвиняла меня в бесчувственности, озлобленности и неумении прощать. Весь третий курс я пыталась подружиться с родителями, но они говорили, что я их не люблю и считаю себя лучше остальных членов семьи. Отчим постоянно твердил, что это я во всем виновата, что мне надо было лучше учиться, больше работать по дому и помогать родным. Я пыталась доказать им обратное. Как-то в разговоре я сказала отчиму в шутку: «Ну, глупость сказал». А он ответил: «Ты что, меня за дружбана считаешь? Как ты могла обозвать меня дураком? Да ты никто тут, я бы мог поставить тебя раком и *** сейчас!» Мне было очень больно. Чтобы заглушить боль, я резала руки. Дважды мама заставала меня рыдающей на кухне, давала корвалола и говорила, что я сама во всем виновата. Угрозы отчима она называла шутками, которые я воспринимаю всерьез исключительно из-за своей озлобленности и желания подставить хорошего человека. Со временем ситуация только ухудшилась. На четвертом курсе опять начались угрозы: отчим раз в месяц в красках рассказывал, как меня убьет.
Как-то в интернете я наткнулась на отрывок из книги Патрисии Эванс, в котором говорилось о газлайтинге, и поняла, что это все про меня. Что меня обвиняют без вины, что мне запрещают иметь чувства, реагировать на насилие. Тогда я обратилась в кризисный центр за консультацией, мне пообещали квартиру на три месяца. Я убежала из дома, сначала к подруге, через месяц — в квартиру центра, а еще через два месяца начала снимать свою. С тех пор с родителями я не общаюсь. Родственники считают, что я кинула семью, обидела хороших людей, а эмоциональное насилие для них — норма.
Из-за пережитого психологического насилия я начала считать, что все люди — мрази, которым нравится причинять другим боль и страдания. Сейчас я пытаюсь иначе посмотреть на мир. Моя нервная система подорвана, я хожу к психологу и принимаю антидепрессанты.
«Я всегда оказывалась виноватой»
Ольга, 37 лет
В 21 год я начала встречаться с молодым человеком из параллели. Для меня это были вторые отношения. Первые закончились быстро, там не было особой любви. В этот раз все было по-другому: невероятный эмоциональный подъем, улыбка на лице и бабочки в животе.
Через некоторое время я стала замечать, что мой молодой человек ведет себя в компаниях так, будто мы не пара. Еще он мог без предупреждения пропасть на несколько дней. Я искренне думала, что он делает это не со зла и неосознанно, что я расскажу ему, как все это вижу, и он поймет. Однако после первого разговора на эту тему я почувствовала себя облитой помоями и очень виноватой: это я все не так поняла, он ничего такого не имел в виду, просто я странно реагирую. Родители с детства прививали мне чувство вины, поэтому внушить его мог каждый без особого труда, и особенно близкие мне люди, чьим мнением я очень дорожила. Поэтому еще некоторое время после этого разговора я убеждала себя, что нужно относиться к его поведению «адекватно», закрывать на все глаза. Вскоре я снова попыталась поговорить об этом с молодым человеком — ровно с тем же результатом: я оказалась виноватой.
В конце отношений мой молодой человек еще больше обнаглел: он практически в открытую флиртовал с другими девушками и на людях старался делать вид, что мы тут вместе просто по делам. Подруги пытались открыть мне глаза, но я по-прежнему не обсуждала его поведение с ним, потому что знала, чем это кончится. Разорвать отношения у меня не было сил, я болезненно от него зависела. Те, кто в отношениях сталкивался с психологическим насилием, меня поймут: эмоциональные «качели», когда тебя то возносят до небес, то унижают, очень привязывают к партнеру. В итоге отношения разорвал он, сказав, что у него есть другая.
Четыре года газлайтинга не прошли для меня бесследно. В момент отчаяния я сказала подруге: «Даже не могу представить, за что меня можно полюбить». Я долго восстанавливала свою самооценку. Один психотерапевт посоветовал мне зарегистрироваться на сайте знакомств, и, как ни странно, это помогло мне повысить самооценку. Там же я познакомилась с будущим мужем. Я зацепила его не внешностью, а умом, но ко встрече с ним моя самооценка и гордость были близки к нормальным. Эмоционального насилия в наших отношениях нет. С ним я могу обсуждать острые моменты. Мне повезло: он слышит меня и прислушивается. Знаю, что в этом нет ничего особенного, это основа нормальных партнерских отношений. Но также я знаю, насколько все может быть по-другому, поэтому ценю мужа и благодарна ему.
как мой любящий муж за год превратился в садиста / Происшествия Красноярска и Красноярского края / Newslab.Ru
В России каждый год несколько тысяч женщин страдают от домашнего насилия. При этом зачастую жертвы не всегда заявляют в полицию или, заявив, вскоре пишут отказную, мотивируя это примирением с «любимым» или жалостью к нему. Но терпение имеет свойство иссякать, и женщины начинают бороться за себя. Newslab поговорил с девушкой — жертвой домашнего насилия, которая сумела выбраться из кошмара только спустя полтора года издевательств.
«Классно, когда есть мужик в доме»
При знакомстве у Андрея (имя изменено) был очень положительный образ: мог помочь человеку на инвалидной коляске заехать в горку или купить детям-сиротам мороженое. Его приняли хорошо, очень понравился родителям и друзьям. Все радовались, что я в надежных руках. Тогда он не употреблял алкоголь, изредка — безалкогольное пиво. Говорил, что раньше «по пьяни» творил нехорошие вещи. Я думала, что просто задирался на других парней в барах, клубах. В целом, его поведение мне не внушало никаких опасений.
Первая ссораМы начали встречаться. Потом он переехал к нам: с моей дочерью-подростком от первого брака мы жили в своем доме. Я думала: «Классно, когда есть мужик в доме». Как-то все наладилось, свет везде выключается, шкафчики закрываются. В общем-то, все было нормально. Через год начали планировать беременность. Это было наше совместное желание.
Однажды, когда я была на четвертом месяце беременности, мы поехали на день рождения знакомого. Тогда Андрей уже начал выпивать. На вечеринке резко позвал меня домой. Приехали, выяснилось: кто-то из парней сказал ему, что «бывший хочет меня вернуть». Он психанул и кинул в меня кошкой. У меня был огромный синяк сбоку живота. Я сказала: «Убирайся и больше сюда не возвращайся». Около недели мы прожили раздельно. Потом он вернулся — и все опять вроде стало нормально. До Нового года прожили мирно. Андрей звал меня замуж периодически, но я не торопилась. После праздника все-таки согласилась.
Был хорошим, но устал
Последние месяцы беременности он очень старался для меня. Если зашкаливали гормоны, то сглаживал углы. Идеальное было время… Родился сын, муж был замечательным, много работал. В сентябре, когда сыну было около пяти месяцев, Андрей не приехал домой ночевать. Потом заявил: «Вам будет лучше без меня, я чувствую себя никчемным».
Видимо, слишком много на него свалилось каких-то трудностей, обременений. Конечно, я сейчас начинаю оправдывать его. Но это слабость.
Вторая крупная ссора произошла перед следующим Новым годом. Приехал его друг… и начался настоящий трэш. Андрей строил из себя суперхозяина: кулаком по столу треснул — и все вокруг бегают. В итоге мы разругались, он кинул в меня собакой. Я развернулась и посреди ночи уехала. Андрей начал звонить моей маме с матами и угрозами, говорил, что я уехала непонятно куда и непонятно зачем, даже сказал: «Чтоб эта тварь сдохла». Он звонил всем моим друзьям посреди ночи, лил на меня словесные помои.
Утром я вернулась домой. От собаки было полностью расцарапано лицо. Сказала, чтобы собирал вещи и уезжал вместе с другом. Как только товарищ уехал, Андрей начал ломиться домой: «Ты же понимаешь, что я все это написал, потому что был зол на тебя». Я настояла, чтобы он извинился перед моей мамой. Мы помирились.
На 23 февраля пригласили моих родителей к нам. Новогодняя история с грубым поведением Андрея повторилась. Папа не выдержал: «Я не позволю, чтобы с моей дочерью так разговаривали». Они чуть не передрались, в итоге родители уехали.
«Он загнул меня под руль и начал методично бить»Все шло к расставанию. В мае мы разъехались. Было много ругани, унижения в мою сторону. Однажды он должен был посидеть с сыном. Ребенок был у бабушки, мы поехали за ним. В машине возле дома Андрей начал мне выговаривать. Я сказала спокойно: «У меня кроме ненависти к тебе больше ничего нет». Он ответил: «А у меня желание вывезти тебя в лес и избить».
Он потянулся в мою сторону. Как объяснил позже, хотел открыть дверь и выкинуть меня из машины. А я подумала, что он хочет ударить, оттолкнула его за лицо и поцарапала нос. Он взял меня за волосы, загнул под руль и просто методично начал бить головой, держа сзади за шею. После этого выбежал, выволок меня за волосы из машины. Пошел потом, попил водички спокойно.
Я забрала ребенка от бабушки, вызвала такси и уехала. Дома закрылись на замок. И услышала, что он приехал. Я хотела написать на него заявление, но меня отговорила подруга. Сейчас безумно жалею, что не сделала этого. Позвонила его другу, попросила, чтобы тот связался с Андреем, сказал, чтобы уехал с моего двора. В итоге этот друг увез его в другой город на несколько дней, чтобы сделать ему алиби. Будто они уехали гораздо раньше, и ничего описанного мной вообще не происходило.
«Одной рукой душил, другой бил методично по лицу»После приезда Андрея в город я собирала его вещи, а он вывозил их. Я продолжала жить своей жизнью. Подала на развод и на алименты. Но чувства все равно накатывают. Осенью он попросил увидеться, я разрешила. Андрей приехал с пивом. Уложил ребенка и напился. Мы начали ругаться. Он собрался ехать домой нетрезвым. Я забрала ключи от машины. Он начал кричать: «Ты у меня жизнь забрала, сына забрала, еще и последнее — машину мою — хочешь забрать?». Выскочил на улицу, я закрыла дверь на замок, видела, что он уже на взводе. Сказала, когда успокоится, пусть возвращается и проспится.
Около часа ночи так и произошло. Я, ничего не подозревая, открыла дверь. Он схватил меня за волосы, протащил по крыльцу, оттащил за угол дома, сказал: «Здесь тебя никто не увидит». У меня частный дом, с окон этот угол не просматривается, плохо освещается. Пока он тащил, я просила его успокоиться.
Андрей сел на меня сверху и стал бить. Одной рукой душил, другой бил методично по лицу. Самое страшное, что я даже не кричала: боялась разбудить сына и напугать дочь. Я смотрела мужу в глаза, плакала, говорила: «Андрей, успокойся, что ты делаешь». Потом начала задыхаться и терять сознание. В этот момент у него на миг случилось просветление, он меня отпустил. Я ему сказала, что отдам ключи. Зашла домой, выкинула ключи из окна и он уехал.
Сразу после я ему скинула фото моих ран — а он попытался сделать вид, что ничего не знает. Ответил: «А что с тобой случилось? Кто тебя так? Иди сюда, пожалею».
Конечно, тогда надо было просто вызвать полицию. Но я не оценила масштабов бедствия.
«Я согласилась, чтобы на него завели уголовное дело»В тот день я просто боялась выйти из дома. Думала, что он караулит за углом. Было страшно ложиться спать: Андрей знал все тайные лазы в дом. Мне показалось, что была трещина в челюсти. Потом стало больно наступать на ногу. Утром поехала в травмпункт. Рентген ноги показал осколочный перелом, практически сразу повезли на операцию. Поставили спицу. С ней ходила больше месяца.
У меня зафиксировали повреждения средней тяжести: осколочный перелом пятой плюсневой кости, многочисленные ушибы лица, кровоподтеки, ссадины на лице и теле, глаз подбит, гематомы на руках, ногах, бедрах, на подбородке синяки.
В таких случаях автоматически возбуждают уголовное дело, мне оставалось только сказать: «Да, претензии имею» и подписать документ. Странно только, что все это затянулось. Я вышла из больницы и думала, что мое дело сразу отдадут на судмедэкспертизу, а после ее заключения Андрею предъявят обвинение. Но пока ему даже не звонили, следователь сказал «дать ему время расслабиться, чтобы он не ожидал». Радует, что в полиции считают: все шансы довести дело до суда есть, и ему хотя бы «условку» дадут.
Кстати, потом я узнала, что первую жену он тоже пытался задушить. Из-за этого они развелись. И сейчас, когда дело, хоть и не быстро, идет к суду, я нашла ее, попросила выступить на заседании. Единственное, не понимаю, почему наши общие знакомые не сказали этого мне. Все знали, могли просто намекнуть, типа, будь с ним аккуратнее. Я бы лишний раз подумала.
Что происходит сейчас?
Когда я была в больнице, было нереально страшно. Думала переехать к подруге — у нее пустует квартира. Но дом без лифта, третий этаж, я на костылях. Это невозможно.
В первый день после выписки дома у меня была паника. Но сейчас, спустя время, я чувствую себя безопасно. Лаз, через который можно было попасть без ключа, заколочен. У меня бывает страх ночью, когда видно, что я хожу по дому. Думала продать его. Есть желание уехать куда-то. На всякий случай купила газовый баллончик.
Несколько раз Андрей попросил увидеться с сыном, я отказывала. Если его осудят, буду пытаться хотя бы ограничить родительские права. Лишить совсем вряд ли получится.
Что изменилось после этой истории?Все лето у меня была какая-то надежда, что человек изменится, одумается, будет пытаться возобновить отношения. В эту семью я вложила очень много сил. Думала, что это навсегда, не будет никаких разводов. Я заботилась о нем. У нас были общие цели — хотели взять ребенка из детдома, даже записались в школу приемного родительства.
Материалы по теме
И с этим человеком я была готова работать над собой, развиваться. При этом чувствовала, что он деградирует. В общей сложности мы прожили вместе три года, спустя примерно полтора года после начала отношений проявилась его «темная сторона». Наверное, все должно было произойти, чтобы я вычеркнула Андрея из своей жизни.
Я стала больше копаться в себе. В начале лета очень винила себя, что недодала человеку заботы. Но, прочитав все наши переписки с самого начала на «трезвую» голову, поняла, что он мной просто манипулировал. Андрею постоянно требовалось доказательство его значимости, мужественности. У него очень ранимое мужское самолюбие.
Я благодарна, что это человека больше нет в моей жизни. У нас скоро развод. На суд по алиментам он не пришел.
Сейчас я не стремлюсь ни к каким отношениям. Мне правда страшно доверять свою семью мужчине. Раньше такого не было. Я не скажу, что я какая-то искалеченная или загнанная. Наоборот, это все сделало меня сильнее.Мне очень многие сейчас говорят: «Смотри, не помирись с ним». А я понимаю, что самое страшное, когда женщины в таких ситуациях прощают. Я не намерена этого делать.
Примечание от редакции: В настоящее время российское правительство не рассматривает домашнее насилие в качестве «серьезной проблемы» и считает, что его масштабы в стране «достаточно преувеличены». Такая позиция, как пишет «Коммерсантъ», высказана в официальном ответе Минюста в ЕСПЧ, где рассматриваются дела четырех пострадавших женщин, включая Маргариту Грачеву, которой бывший муж отрубил кисти рук.
Беседовала Влада Калиниченко специально для интернет-газеты Newslab.ru
Новости дня
28.04.2020 17:41
Автор: Антонина Артемьева
Челябинка Ирина Козлова рассказала историю своей семейной драмы. Муж Вячеслав, помогавший парам разобраться со сложностями в отношениях, избивал жену в течение пяти лет.
Психолог из Челябинска Ирина Козлова рассказала о том, что муж избивал ее на протяжении пяти лет. Интересно, что сам супруг работает в качестве семейного психотерапевта, помогая парам преодолеть сложности в отношениях.Брак Ирины и Вячеслава продлился 10 лет, на протяжении пяти последних из них женщина терпела побои от мужа. По словам Ирины, причиной тому могли стать ее негативные эмоции. В течение последнего года насилие в семье прекратилось, женщина предположила, что ее обезопасила от избиений работа мужа в другом городе. Вячеслав уезжал в Екатеринбург, а Ирина с тремя детьми оставалась в Челябинске. Однако карантин оставил семью психологов в одной квартире на продолжительный период. В результате очередного избиения Ирина получила сотрясение мозга. После этого она рассказала о ситуации в соцсетях и написала заявление на мужа в полицию.
«Я лежала на полу с заломленной рукой, а муж бил меня руками по затылку, по шее и спине. Все это будет неприятно читать моим родственникам и знакомым. И я понимаю, что кто-то может отвернуться от меня из-за всего этого срама. Вместо поддержки, в такой тяжёлый период, когда нужно сплотиться и опереться друг на друга, от мужа я получила несколько синяков и сотрясение мозга, — рассказала Ирина. — Первый раз он меня сильно толкнул лет 5 назад. Потом начало увеличиваться по нарастающей. Было несколько сильный избиений, когда все мое лицо было в синяках. Один раз я просидела дома 5 дней из-за того, что больно было двигаться и по лестнице спускаться. Причина избиений — мои эмоции. Улыбаться и смеяться мне было можно. Но муж не выносит моих претензий и слез. И как только во время прояснений я начинала плакать, он тут же налетал на меня и начинал избивать».
Интересно, что поддержки у родственников и даже у участкового жертва домашнего насилия не нашла. Ирину осудили за то, что она решила «вынести этот сор из избы». В комментариях ей даже предлагали поискать причину такого отношения мужа в себе, посмотрев на свое поведение со стороны. По словам Ирины, даже участковый пытался отговорить ее от подачи заявления, сказав, что этим она подпортит репутацию своих детей. Одной из причин того, почему ее муж – практикующий психотерапевт – не применил в семье свои профессиональные знания, Ирина называет отсутствие у мужа личной терапии.
«Я никогда не вмешивалась в его психотерапию. Но при этом есть такое правило у психотерапевтов – это должна быть обязательная супервизия и личная терапия. То есть, у каждого психолога есть свой психолог-наставник, и Вячеслав этим пренебрегал», — отметила Ирина в интервью Mash.
Сейчас челябинка проходит курс психотерапии сама и строит предположения о своем профессиональном будущем. Ирина опасается того, что ее карьера психолога из-за семейного насилия может быть разрушена. С ругой стороны, личный опыт может помочь в организации помощи женщинам, переившим подобное в своей семье.
«Опубликовав пост я получила очень много поддержки. И это позволило мне в первый раз проиграть сценарий насилия по-другому. Это позволило мне впервые обратиться за медицинской помощью. Это позволило мне отстоять свои границы и заявить о праве на свою защиту, — говорит Ирина. — Я пока не осознаю до конца своих личных потерь после такой публичности. Возможно я навсегда распрощаюсь с профессией психолога. А возможно, в будущем этот опыт откроет во мне желание помогать женщинам и детям, пережившим домашнее насилие. Потому что я знаю, как там внутри, что в голове и в эмоциях».
Фото: сайт бесплатных иллюcтраций pixabay
Ранее по теме:
Больше оперативных новостей Челябинской области в нашем канале Telegram.Присылайте ваши новости и проблемные ситуации администратору канала, мы поможем в их оперативном решении.
Обсудить новости вы можете в наших социальных сетях ВКонтакте, Twitter и Facebook.
На Урале жена-хирург хочет наказать мужа-бизнесмена за издевательства | e1.ru
— Откуда все-таки тогда те страшные синяки?
— Рассказала, что подралась с подругой-собутыльницей. Но это только с ее слов. Сам я ни разу в жизни не поднимал руку на женщину. Она пытается меня очернить, мы заверяем эти материалы у нотариуса. Это клевета. В будущем я выиграю этот иск по клевете, сейчас я собираю базу, которую она публикует на меня. У меня, кстати, тоже есть видео, где она пьет. Но я не буду этим пользоваться, выкладывать ради детей. Выход один: развод. В иске будут прописаны моменты и по разделу имущества, и по порядку общения с детьми. Пока не буду раскрывать подробности. Повторяю, ее интерес — простая корысть.
Сама Наталья на обвинение в асоциальном поведении отвечает эмоционально:
— Это бред просто! Какие подруги, какие собутыльницы! Я непьющий человек вообще! И никакого компрометирующего видео на меня просто быть не может.
В пресс-группе ГУ МВД по Екатеринбургу нам подтвердили, что заявление действительно поступало.
— Заявление принято. По нему сотрудниками службы участковых уполномоченных отдела полиции № 8 проводится проверка. По результатам проверки будет принято обоснованное решение, — рассказали в пресс-группе, не уточнив сроки проверки.
В кризисном центре «Аистенок» психологи помогают женщинам, которые иногда просто сбегают от мужей, тиранов и агрессоров. Им дают временный приют в тайной квартире, дальше с ними работает психолог. Директор «Аистенка» Лариса Лазарева не стала комментировать конкретную ситуацию (пока идет полицейская проверка, и обе стороны говорят разное). Но, по ее мнению, спасать отношения любой ценой нельзя.
— Жить с человеком, который не может владеть собой, страшно. Нельзя терпеть такого и надеяться, что это было всего один-два раза и больше не повторится. Обычно ситуация идет по кругу и повторяется: вспышка гнева, ожесточение, затем раскаяние, цветы, мирные отношения, затем всё повторяется. И с каждым днем, месяцем, годом женщине всё сложнее будет порвать эти созависимые отношения. Но это нужно сделать. Насилие никак нельзя оправдать. Как себя оправдывают некоторые мужчины: сама спровоцировала. Да, ситуации бывают разные, есть истерические типы женщин, жить с ними тяжело. Но у мужчины всегда есть выбор разорвать такие отношения. Сохранять отношения любой ценой нельзя. Тем более ради детей. Даже если скандалы, конфликты, рукоприкладство происходят не при них, напряжение в семье будет чувствоваться.
Дальше эти подросшие дети будут выстраивать семейные отношения по такому же типу: агрессор, жертва. В будущем это может также вылиться в полное неуважение к матери, когда он видит, что она позволяет так вести с собой, унижать себя. Это отложится подсознательно.
Сейчас у нас в «Аистенке» в штате появился психолог, который готов работать с мужчинами-агрессорами. Это новое направление у нас. До этого психологи работали с жертвами, помогая им разорвать созависимые отношения, освободиться. Но, конечно, смотрим по ситуации, всех взять не готовы (поскольку часто агрессорам нужна помощь психиатра, а не психолога. — Прим. ред.). Сейчас мы работаем с тремя парами. Причем с жертвой и агрессором нужно работать отдельно. В одном случае всё закончилось цивилизованным разводом: муж понял, что сохранить отношения не получается, и отпустил жену. В двух случаях отношения налаживаются, потому что мужчины готовы работать над собой. Но это долгая кропотливая работа с психологом, и она может быть успешной, только если люди готовы измениться.
Прочитайте наш репортаж из тайной квартиры, где скрываются женщины, которые сбежали от мужчин-агрессоров.
«Меня бил муж». Откровения женщины, которая терпела насилие более 5 лет | Общество
Минчанка Анна (имя изменено) больше пяти лет терпела побои своего мужа. Женщина нашла в себе силы уйти от садиста. И только теперь понимает, что молчание – это большая ошибка.
— Какими были ваши отношения до брака?
— Наша совместная жизнь длилась чуть больше пяти лет. Я познакомилась с ним еще в университете. Тогда это был приятный молодой человек, активист, душа компании. Всегда добрый и отзывчивый. На последнем курсе мы поняли, что испытываем друг к другу теплые чувства. Он ухаживал за мной: дарил цветы, подарки, был внимателен.
— Во время отношений вы не замечали странностей в его поведении?
— Была ревность с его стороны, но я не могу сказать, что она была сильной. Мне есть с чем сравнить, поверьте. Он не кричал на меня, не поднимал руку. Мы просто садились и разговаривали, конфликты решались мирно. Предложение он мне сделал романтично, после года отношений. Тогда казалось, что за это время я хорошо узнала этого человека, поэтому со слезами, на тот момент счастья, на глазах сказала: «Да».
— Как проходила семейная жизнь в первые годы?
— После университета я активно искала работу, ходила на собеседования. Однажды перед очередной встречей с потенциальным нанимателем надела юбку (чуть выше колена) и каблуки. Помню, стояла у зеркала в ванной, красилась. Он зашел, долго смотрел на меня, а потом сказал: «Ты работу идешь искать или любовника?». Его слова меня очень удивили. Но я в попытке погасить конфликт надела штаны и промолчала. Наверное, это и было началом моей каторги длиной в пять лет.
Агрессия— Когда вы поняли, что у мужа проблемы с агрессией?
— После того, как я устроилась на работу. Началась жуткая ревность к начальнику, коллегам. Он мог среди рабочего дня позвонить раз десять, за что мне неоднократно делали выговор. Однажды отключила телефон на работе. Думала, ничего страшного не будет, если не отвечу. Но дома был ад. Он, ничего не говоря, влепил мне пощечину. Я лишилась дара речи. Осела на пол и тупо смотрела на него. Я хорошо запомнила его лицо… Оно было страшным, чужим. Пока я сидела на полу и молчала, а глаза уже были полны слез, он сел рядом со мной, положил руку мне на голову и тихо спросил: «Почему телефон был выключен?». Я ответила, что было важное совещание, на котором попросили это сделать. Он погладил меня по голове, посмотрел мне в глаза и обнял. Я ничего не понимала, разрыдалась, уткнувшись ему в плечо. А он тихо говорил, что это он так волнуется, переживает. А я верила…
— Вы отпустили эту ситуацию?
— Можно и так сказать. Я помнила об этом, но молчала. Никому не сказала. Думала, что он действительно так переживает и волнуется. Однако его ревность росла. Я не помню такого, чтобы я приходила с работы и не выслушивала от него упреков, оскорблений. Один раз я повысила на него голос в разгар ссоры. Он сильно сжал мои запястья и тряхнул, как котенка, а потом избил. Руками, ногами. Я кричала, но сдачи не давала, лишь закрыла голову руками, так как понимала, что синяки на лице скрыть будет тяжело…
— Почему вы не поделились с кем-нибудь?
— Я боялась. Я даже не хотела лишний раз что-то говорить ему, потому что любым словом могла вызвать злость. Правда, один раз предложила вместе сходить к психологу. Он посмотрел на меня, а потом залепил мне пощечину и сказал: «Слышать этого не желаю». Поэтому мне казалось, что если и расскажу кому-то, то он убьет меня.
— Вы не предпринимали никаких попыток, чтобы разобраться в причинах его агрессии?
— Я не психолог и обращаться за помощью не хотела. Он часто говорил, что на работе какие-то проблемы, что он просто раздражен и переживает за меня на работе, мол, мужской коллектив и прочее. Он даже купил машину на подаренные на свадьбу деньги (мы копили на свое жилье). Не посоветовавшись со мной. А знаете, почему он это сделал? Чтобы отвозить меня на работу, забирать с нее. Он меня контролировал… И я подумала, что дело во мне, точнее, в работе. Поэтому решила забеременеть. Как по-дурацки это звучит! Я только сейчас это понимаю. Тогда я думала, что, если уйду в «декрет», он не будет ревновать. И это сработало. На время… Но на шестом месяце беременности он вновь избил меня. Слава богу, малыш не пострадал.
Дети— Что-либо изменилось после рождения сына?
— В первые три месяца все было нормально, он привыкал к статусу отца, не отходил от ребенка, а после все началось вновь. Ребенок плачет – я виновата, он отводил меня в спальню и избивал. У ребенка режутся зубки – я плохая мать, за это я получала подзатыльники. Я держалась, молчала, не ездила к родителям, пока не сходили синяки, не общалась с подругами. С ребенком на улицу выходила только с мужем вечером, так как он забирал ключи и днем запирал меня дома. Точно в клетке. Так прошли три года. Ужасными были те моменты, когда он бил меня при малыше. Сын плачет, я кричу от боли. Иногда удивлялась тому, что соседи никак не реагировали на эти ужасные звуки. Может, не слышали, а может, делали вид, что не слышат.
— Когда наступила последняя капля вашего терпения?
— Поздно. Моему сыну было уже четыре года. Я вышла на работу и была счастлива тому, что могу позабыть о зеленых обоях на кухне. Вечером он мог избить меня, но уже не названивал на работу. Понимал, что не я привязала его к ребенку, а он меня. Однажды мне пришлось вызвать такси, так как был сильный ливень. Муж встретил меня у подъезда и надумал, что меня подвез не просто таксист. Он приказал, чтобы я уволилась с работы и вновь сидела дома. Я решила показать характер и отказалась. И после он использовал мою «хитрость» против меня (женщина вновь замолкает). Он насиловал меня. Принуждал к незащищенному сексу, и я вновь забеременела.
Детские слезы— После этого вы сразу ушли от него?
— Нет, это было на четвертом месяце беременности. Он избил меня, потом схватил пачку сигарет и ушел курить на балкон. Ко мне подбежал мой сын, мой мальчик, и, плача, обнял меня. Тогда муж, с сигаретой в зубах, схватил его за одежду и оттолкнул. Ребенок ударился и заплакал. Именно детские слезы переполнили чашу моего терпения. Я втайне попросила подругу сделать дубликат ключей. Собрав вещи и ребёнка, я уехала к родителям.
— Как отреагировали родные?
— Мама долго плакала, а папа собирался выехать и «поговорить» с мужем. Но я пресекла насилие, хотя желала смерти этому человеку. Родители помогли мне встать на ноги, моей доченьке уже 8 месяцев. Сейчас я продолжаю ходить к психологу, но понимаю, что лечить эти раны надо было раньше.
— Дети общаются с отцом?
— Да, но только в доме моих родителей и только тогда, когда дома есть я с кем-то: папой, мамой или подругой. Когда вижу его, меня начинает трясти. Развод он мне не хотел давать, но отец пригрозил милицией. «Храбрость» и «сила» бывшего куда-то сразу улетучились. Он пытался вернуть меня, просил второй шанс, но я вспоминала этот ад… И вспоминаю до сих пор.
Справка «АиФ»
Телефон горячей линии для пострадавших от домашнего насилия: 8-801-100-8-801 (помощь оказывается анонимно и бесплатно). Линия работает ежедневно с 08:00 до 20:00, позвонить со стационарного телефона можно из любой точки Беларуси.
Мнение психолога«Люди, переживающие домашнее насилие, оказываются без «выбора». Им кажется, что без своего партнёра они лишатся всего: денег, любви, внимания, статуса. При таких абьюзивных отношениях это проявляется как раз-таки в надеждах на изменения: «Я виновата в насилии, поэтому я попытаюсь измениться, чтобы моему партнеру было легче, «удобнее». Очень веским фактором является самооценка – когда нет позитивного оценивания, видения себя, то складывается ощущение, что человек ничего хорошего, лучшего и не заслуживает. У многих жертв присутствует страх остаться одной», — объясняет психолог Валерия АЛЕКСАНДРОВСКАЯ.
«Отсутствие видимых синяков» развенчивает стереотипы о насилии и проливает свет на насилие в семье
Многим женщинам трудно признаться — даже самим себе — в том, что они подвергаются насилию со стороны мужа или партнера. Первый муж Сюзанны Дубус ударил ее, но все же она изначально не считала себя жертвой насилия.
«Я приписал это алкоголю», — говорит Дубус. «Я знал, что его отец жестоко обращался с его матерью. И я подумал:« Ну, это просто плохое обучение, и я могу помочь ему с этим ».'»
Но после того, как муж Дубуса избил ее так сильно, что сломал ей барабанную перепонку, ее мышление начало меняться. В конце концов, она оставила его. Спустя годы, после убийства Николь Браун Симпсон, Дубус почувствовал себя вынужденным добровольно помогать жертвам домашнего насилия.
В настоящее время Дубус является генеральным директором кризисного центра Жанны Гейгер, кризисного центра домашнего насилия в Массачусетсе. Она и ее коллеги создали программу, предназначенную для выявления женщин, которые находятся в ситуациях повышенного риска, и предоставления им ресурсов для создания новых жизни.
Она присоединилась к Рэйчел Луиз Снайдер, автору книги « Нет видимых синяков, », в разговоре о часто скрытых психологических эффектах жестокого обращения и о том, как они удерживают женщин в ловушке.
Снайдер отмечает, что как никогда важно серьезно относиться к угрозе домашнего насилия.
«В течение многих лет мы говорили, что три женщины в день убивали их партнеры в Америке, а с 2017 года эта статистика теперь равна четырем», — говорит Снайдер.
Снайдер и Дубус соглашаются с необходимостью сосредоточить ресурсы на женщинах в то время, когда они подвергаются наибольшему риску.
«Первые 90 дней после того, как жертва покидает [своего партнера], — это самое опасное время для них любого рода насилия», — говорит Снайдер. «Некоторые из этих средств защиты … которые они установили в Кризисном центре Жанны Гейгер, [являются] не своего рода постоянным состоянием, а способом создания системной защиты вокруг жертвы в течение определенного периода времени для своего рода езды [это] из.»
Основные моменты интервью
Об определении факторов риска в оскорбительных отношениях
Dubus: Dr.Жаклин Кэмпбелл из Школы медсестер Джонса Хопкинса провела это действительно интересное исследование фемицида и определила 20 факторов летальности, которые действуют по мере роста насилия. …
Угрозы убийства [являются] действительно важным фактором риска. Удушение — известно, что в 50% случаев домашнего насилия применяется удушение. Есть ли у них доступ к оружию? Они угрожают убить себя? Обостряется ли поведение? Есть ли крайняя и постоянная ревность? Это некоторые из факторов летальности….
Мы начали рассматривать дела, которые проходили через наши двери , по-другому и действительно выявляли те, которые дадут нам возможность вмешаться таким образом, чтобы мы могли привлечь правонарушителей к ответственности. И мы действительно могли убедиться, что выжившие получали услуги. Мы знаем, что когда выжившие получают услуги, у них гораздо больше шансов выжить и выжить.
О том, почему женщины часто не прекращают жестокие отношения
Dubus: Есть так много причин, по которым жертвы остаются в насильственных и оскорбительных отношениях.Во-первых, домашнее насилие происходит в течение определенного периода времени. Это не значит, что кто-то выходит на свидание и получает пощечину на первом свидании. Если бы это случилось, они бы никогда не вернулись на второе свидание. Но это происходит со временем: эмоциональное насилие, оскорбления, постепенное истощение женской души и осознание того, кем она является, начинают оказывать свое влияние.
В то же время, часто, когда насилие в семье нарастает и становится все хуже и страшнее, она также просто занята, пытаясь сохранить все вместе, и пытается предвидеть его следующий шаг, пытается сохранить мир, в то же время, когда она пытается выяснить: «Есть ли у меня способ уйти? Как мне уйти?» И большую часть времени ее обидчик постоянно настаивает на том, что она никогда не сможет уйти.Никто ей не поверит. Для нее нет вариантов. Итак, это процесс. Очень редко женщина звонит на горячую линию один раз, и все.
Снайдер: Я потратил почти 10 лет на изучение этого вопроса. Дело не в том, что они не уходят; дело в том, что мы не знаем, как выглядит уход. Так что уход, как сказала Сюзанна, — это процесс, а не событие. И происходит то, что они как бы погружают пальцы ног в эту систему. Они видят, есть ли для них ресурсы. Во многих случаях обидчик имеет такой контроль над жертвой [что] он или она (большую часть времени «он») изолировал жертву от друзей, от семьи, от других типов ресурсов.Во многих случаях они не могут удерживаться на работе, поэтому у них нет собственных экономических ресурсов.
Была женщина, которую я описал в Огайо, которая никогда даже не открывала банковский счет самостоятельно, и поэтому, когда ей, наконец, удалось освободиться — и она получила свободу, потому что ее дочь убила своего отца — она не знала, как ничего не делать. Она не садилась за руль самостоятельно. Она не могла ориентироваться в финансовых системах. Она не знала, как платить за дом. Итак, это действительно крайний пример, но в тех случаях, куда вы собираетесь пойти? Чем ты планируешь заняться? Как ты собираешься это делать?
О том, почему многие женщины отказываются от своих показаний
Психология оскорбительных отношений состоит в том, что обидчик должен убедить жертву в том, что он более могущественен, чем система.- Рэйчел Луиза Снайдер
Снайдер: Отказывание происходит от 70 до 80% времени. Иногда они отказываются, потому что это не было серьезным инцидентом. Я должен допустить, что иногда такое случается. Но в большинстве случаев они отрекаются, потому что знают, что им придется продолжать переговоры с этим обидчиком, особенно если у них есть дети, и они боятся возмездия, поэтому они отрекаются в знак солидарности. … Часть психологии оскорбительных отношений состоит в том, что обидчик должен убедить жертву в том, что он более могущественен, чем система.
О том, как, если женщина дает показания и ее обидчик выходит из тюрьмы, она в большей опасности
Дубус: Когда выжившие или потерпевшие дают показания против обидчика, это очень сильное заявление. Вы не только рассказали кому-то семейную тайну — вы рассказали ее системе. И когда они потратили столько времени на то, чтобы доказать, насколько они сильны, насколько они жестче, чем полиция, чем суды, что никто не собирается их ловить, никто им не поверит, тогда это действительно возлагается на система — а когда я говорю о «системе», я говорю обо всех, кто затрагивает жизнь жертвы домашнего насилия и правонарушителя — мы должны работать вместе.Департамент пробации, суд, окружной прокурор, правоохранительные органы и защитники домашнего насилия должны работать вместе, чтобы обеспечить достаточно быстрый обмен информацией, чтобы мы всегда могли защитить пережившую насилие и ее детей.
О том, как нарциссизм является ключом к пониманию насильников
Снайдер: Нарциссизм — один из ключевых компонентов насильника. … [Большинство] насильников на самом деле не люди с проблемами гнева. Вообще говоря, они касаются власти и контроля над одним человеком или людьми в его семье.Они часто очень общительны. Только около четверти насильников подходят под это стереотипное определение человека, который, как вы понимаете, в целом зол. И поэтому нарциссизм проявляется в идее, что им что-то обязаны, в идее, что они имеют право на свой авторитет, что их партнеры должны подчиняться им. В оскорбительных отношениях очень часто присутствует традиционная гендерная динамика.
Dubus: В нашей работе с выжившими мы также замечаем, что насильники действительно чувствуют, что их дом — это их замок, и что все должно быть приспособлено и модернизировано по его прихоти, его настроению, его потребностям, и что есть быстрое и быстрое наказание, когда это не так.
О том, как наличие оружия у женщин не делает их безопаснее
На самом деле ни одно из исследований не поддерживает идею о том, что оружие в доме делает женщину безопаснее. — Рэйчел Луиза Снайдер
Снайдер: Пистолеты [часто] используются как символы, чтобы держать жертв в очереди. На самом деле ни одно из исследований не подтверждает идею о том, что оружие в доме делает женщину в большей безопасности. Другой момент в том, что оружие говорит женщине: «Тебе нужно вооружиться против твоего вооруженного обидчика. [Это], по сути, просит женщину психологически заселить то же интеллектуальное и эмоциональное пространство, которое населяет кто-то, кто жесток по отношению к ней. Другими словами, давайте попробуем остановить насилие насилием, и это не сработает. исследователь из Массачусетса по имени Дэвид Адамс, который опросил 14 мужчин, которые находились в тюрьме за убийство своих жен. Одиннадцать из 14 заявили, что не стали бы убивать, если бы не было пистолета.
О том, что делать, если с вами жестоко обращаются
Dubus: Мой совет — рассказывать историю.Я думаю, что как только вы начинаете рассказывать историю и слышите, как ваши собственные слова описывают, что вы чувствуете … и описываете действия и ужас, которые вы можете испытывать, это начинает казаться реальным. А иногда человек, с которым вы хотите поговорить, — это ваш лучший друг или кто-то, кто может относиться к партнеру очень нейтрально. Трудно включить своих друзей, потому что иногда они дружат с вами обоими. Но в каждом штате нашей страны есть общегосударственная коалиция программ домашнего насилия, и это список всех программ домашнего насилия в каждом штате, поэтому, чтобы найти программу домашнего насилия, они там.Позвоните адвокату. Позвоните терапевту, кому-нибудь, кого вы знаете и которому доверяете, и начните рассказывать свою историю, а затем все изменится. Все действительно меняется. Также есть национальная горячая линия по вопросам домашнего насилия.
Сэм Бригер и Теа Чалонер подготовили и отредактировали аудио этого интервью. Бриджит Бенц, Молли Сиви-Неспер и Кармел Рот адаптировали его для Интернета.
: 5/06/19
В аудиозаписи этой истории, как и в предыдущей веб-версии, Рэйчел Луиза Снайдер неверно говорит, что процентное увеличение ежедневных смертей от домашнего насилия составило 20%.Фактически они увеличились на 33%.
Авторские права 2020 Fresh Air. Чтобы узнать больше, посетите Fresh Air.ТЕРРИ ГРОСС, ХОЗЯИН:
Это СВЕЖИЙ ВОЗДУХ. Я Терри Гросс. Домашнее насилие — это не просто несчастная участь немногих неудачников, вопрос неправильного выбора и жестокого окружения; это эпидемия, с которой мы можем что-то сделать, — пишет моя гостья, журналист Рэйчел Луиза Снайдер. Ее новая книга «Нет видимых синяков» о том, почему многие женщины остаются со своими жестокими партнерами и не сообщают о них и не отказываются от них после того, как они это сделают.
Книга также о жестоких мужчинах, которые пытаются измениться, и о новых способах помощи женщинам в защите от их партнеров путем определения серьезности риска, прогнозирования того, находится ли мужчина на грани убийства, и, если да, вмешательство, чтобы защитить женщину в опасности. Такой тип оценки риска и вмешательства был впервые применен в кризисном центре домашнего насилия в Массачусетсе, который называется кризисным центром Жанны Гейгер. Также с нами генеральный директор центра Сюзанна Дубус. Она была генеральным директором с 1998 года.
Рэйчел Луиза Снайдер, Сюзанна Дюбюс, добро пожаловать в FRESH AIR. Рэйчел, я хочу начать с тебя. Почему вы захотели написать эту книгу?
РЕЙЧЕЛ ЛУИЗ СНАЙДЕР: Я хотела написать эту книгу, потому что это было настолько ошеломляющее открытие, что мои собственные знания и случайное знакомство с домашним насилием были настолько … почти такими пресыщенными. Я был журналистом, освещавшим истории социальных кризисов, гуманитарных кризисов по всему миру в течение двух десятилетий, а домашнее насилие было настолько важной частью почти каждой истории, которую я освещал, что я даже не спрашивал об этом.
Я имею в виду, вы знаете, я беру интервью у девочек-невест в Румынии или Индии, и, конечно же, они также являются жертвами насилия, и на самом деле так было до тех пор, пока я не вернулся в Америку и не встретил вашего другого гостя, Сюзанну Дубус , что я обнаружил, что домашнее насилие как кризис само по себе действительно необходимо деконструировать так, как это делали многие другие социальные проблемы. И действительно, никто на это не смотрел.
GROSS: Некоторые из упомянутых вами стран и во многих странах мира домашнее насилие не считается преступлением.Насколько недавно это преступление стало в США?
СНАЙДЕР: В Штатах у нас начали принимать некоторые законы против этого в 19 веке, но на самом деле только после женского движения в этой стране в 1970-х и даже в 80-е это не было всенародного обсуждения. Даже в Вашингтоне, округ Колумбия, где я живу, до 1991 года не было специального закона.
ГРОСС: Знаете, один из вопросов, который задают многие, — почему женщины не уезжают, если они находятся в жестоких отношениях. , и Рэйчел, ваша книга дает долгий путь к ответу на этот вопрос.Итак, Рэйчел и Сюзанна, я бы хотел, чтобы вы ответили на этот вопрос — почему женщины не оставляют оскорбительных отношений или почему они часто не уходят?
СЮЗАНН ДУБУС: Есть так много причин, по которым жертвы остаются в агрессивных и оскорбительных отношениях. № 1 — домашнее насилие происходит в течение определенного периода времени; это не значит, что кто-то выходит на свидание и получает пощечину на первом свидании. Если бы это случилось, они бы никогда не вернулись на второе свидание. Но со временем это случается. Эмоциональное насилие, оскорбление, постепенное истощение женской души и осознание того, кто она есть, начинают оказывать свое влияние.
И в то же время, часто, когда насилие в семье нарастает, становится все хуже и страшнее, она также просто занята, пытаясь сохранить все вместе, и пытается предвидеть его следующий шаг, пытаясь сохранить мир, в то же время что она пытается понять, есть ли у меня способ уйти, как мне уйти? И большую часть времени, как вы знаете, ее обидчик постоянно настаивает на том, что она никогда не сможет уйти, никто ей не поверит, у нее нет вариантов.Итак, это процесс. Очень редко женщина звонит на горячую линию один раз, и этим все сказано.
СНАЙДЕР: Верно. И я бы фактически добавил к этому — в моем исследовании, и я провел почти 10 лет, исследуя это, дело не в том, что они не уходят; дело в том, что мы не знаем, как выглядит уход. Так что уход, как сказала Сюзанна, — это процесс, а не событие. И происходит то, что они как бы погружают пальцы ног в эту систему. Они видят, есть ли для них ресурсы. Во многих случаях обидчик имеет такой контроль над жертвой, ею или ею.В большинстве случаев он изолировал жертву от друзей, от семьи, от других источников. Во многих случаях они не могут удерживать работу, им не разрешают оставаться на работе, поэтому у них нет собственных экономических ресурсов.
Была женщина, которую я описал в Огайо, которая никогда даже не открывала банковский счет самостоятельно, и поэтому, когда ей, наконец, удалось освободиться — и она получила свободу, потому что ее дочь убила своего отца — она не знала, как ничего не делать. Она не садилась за руль самостоятельно.Она не могла ориентироваться в финансовых системах. Она не знала, как платить за дом. Это был действительно крайний пример, но куда вы собираетесь в таких случаях? Чем ты планируешь заняться? Как ты собираешься это делать?
ГРОСС: Рэйчел, вы пишете о программе, инициированной центром Сюзанны, кризисным центром Жанны Гейгер в Массачусетсе. Итак, Сюзанна, я хочу спросить вас об этой программе. Ваш центр подключился к этой программе после работы с женщиной, муж которой избивал ее и угрожал ей.Вы работали в тесном контакте с ней — ваш центр тесно сотрудничал с ней, пытаясь обезопасить ее, но это не помешало ее убийству мужем. Расскажите, как она впервые связалась с вами.
ДУБУС: Она действительно приходила к нам в офис. Она только что вернулась — она была в приюте для женщин, пострадавших от побоев, в штате Мэн. А муж угрожал ее найти. Она действительно верила, что, поскольку он был монтажником кабеля, он знал, где находится каждое конфиденциальное убежище для женщин, подвергшихся побоям, и считал, что это всего лишь вопрос времени, когда он найдет ее и убьет ее и их двух дочерей.
И вот она получила известие через какого-то члена семьи о том, что он собирался выдвинуть обвинение в похищении, и она вернулась в свой родной город, где находится наш центр, зашла и сказала: послушайте — мне так надоело бежать. Я не могу продолжать жить в убежище. Моим дочерям нужно вернуться в школу. Им нужно быть со своими друзьями. Мне нужно быть в моем доме. Мне нужно работать. И вам, ребята, нужно лучше заботиться о нем. И это не было — вы знаете, мы не были теми, кто собирался противостоять ее мужу, но мы — наша работа заключалась в том, чтобы работать с правоохранительными органами.
Итак, она вошла в приют, пока мы могли разобраться в некоторых предварительных вещах, и шесть недель спустя, несмотря на то, что у нас был лучший адвокат, у нас был штатный поверенный, который действительно работал как сумасшедший, чтобы обеспечить ее безопасность. Часть наших усилий мы координировали с полицией. Но в конце концов ему разрешили доступ в семейный дом. Судья сказал, что, поскольку у него нет судимости, ему разрешено хранить свои инструменты в гараже. И поэтому он приходил каждое утро, брал свои инструменты и возвращал их каждую ночь, но у него был доступ к жене.
Итак, шесть недель спустя он ворвался в дом, протолкнулся мимо их 11-летней дочери и застрелил Дороти, а затем покончил с собой. И все это время 11-летняя дочь говорила по телефону, и это действительно душераздирающий эпизод.
ГРОСС: Значит, вы пытались защитить ее, но у вас ничего не вышло. Одна из причин, по которой она не хотела оставаться в приюте, заключалась в том, что она боялась, что она и двое ее детей окажутся в одной комнате, и что ее муж придет и убьет всех троих одновременно.И она думала, что если бы она была дома, велика вероятность, что он ее убьет, но дети выживут.
ДУБУС: Верно. Так что это был ее страх, и вот что случилось. Вы знаете, что …
ГРОСС: Ребенок выжил. Он убил ее. Малыш выжил.
ДУБУС: Верно. Малыш выжил, и они в одно мгновение стали сиротами. И я думаю, одна из вещей, которую мы… вы знаете, мы оставили в шоке, потому что мы действительно много работали. Мы знали с того момента, как она вошла в дверь, это не было эмоциональным насилием.Это было не так — это требовало срочности. Это было приоритетом. Мы знали, что в этом — в ее ситуации ставки были очень высоки. И поэтому после того, как ее убили, мы действительно остались шататься, пытаясь понять — ну, так что же мы делаем? Если мы не можем спасти людей, которые, как мы знаем, больше всего подвергаются опасности быть убитыми, тогда какой в этом смысл?
И то, что мы выяснили, было — мы организовали встречу с полицией, окружным прокурором и нами. И мы очень хотели разобраться — так где же все пошло не так? И хотя все делали свою работу очень хорошо, мы не работали вместе.Мы считали, что HIPAA и законы о конфиденциальности не позволяют нам делиться информацией. И поэтому мы действительно хотели выяснить — если отсутствие обмена информацией друг с другом создавало пробелы, которые позволяли этим вещам происходить, можем ли мы взглянуть на работу по-другому?
GROSS: Итак, как вы смогли координировать свои действия с полицией, судами, социальными работниками, медсестрами и скорая помощь? Как вам удалось собрать всех вместе и поделиться информацией?
ДУБУС: Что ж, замечательно то, что мы нашли исследование доктора Х.Жаклин Кэмпбелл из Школы медсестер Джонса Хопкинса. И она провела это действительно интересное исследование убийства женщин. И она определила 20 факторов летальности, которые действуют по мере роста насилия — поведение довольно предсказуемо в отношении того, что произойдет в ее жизни и как насилие будет изменяться.
И если бы мы начали рассматривать дела, которые проходили через наши двери — наши соответствующие двери, по-другому и действительно идентифицировать их, это дало бы нам возможность вмешаться таким образом, чтобы мы могли привлечь правонарушителей к ответственности, и мы действительно могли бы убедиться, что выжившие получали услуги? Мы знаем, что когда выжившие получают услуги, у них гораздо больше шансов выжить и выжить.
GROSS: Итак, какие факторы риска, которые вы научились определять, показывают, что женщине грозит серьезная опасность, возможно, ее убьют?
ДУБУС: Итак, угрозы убийством на самом деле — это действительно важный фактор риска. Удушение — известно, что в 50% случаев домашнего насилия применяется удушение. Был ли у них доступ к пистолету? Они угрожают убить себя? Обостряется ли поведение? Есть ли крайняя и постоянная ревность? Это некоторые из факторов летальности.
ГРОСС: Другими словами, если кто-то пытался задушить вас в прошлом, это предупреждающий знак, что они могут на самом деле убить вас в будущем.
ДУБУС: Это очень важный предупреждающий знак.
GROSS: Так к чему это привело в вашей программе борьбы с домашним насилием?
ДУБУС: Итак, что мы сделали — мы вернулись. Вы действительно спросили меня, знаете, как мы собрали всех вместе? Так что это было — это действительно напоминало всем — и это — вы знаете, потому что мы все грустили из-за того, что произошло, чувствовали ответственность и хотели, чтобы мы могли придумать, что делать по-другому, было легко собрать всех вместе.
Всех пригласил местный судья. Мы сделали презентацию в здании суда, объясняя, вот исследование. Вот наша идея. Давайте потянем, чтобы собрать всех вместе. Давайте работать над тем, чтобы выжившим было комфортно рассказывать свою историю нам, защитникам. И затем, если они не хотят идентифицировать себя, мы можем говорить гипотетически и широко. Но мы можем начать вместе работать над этими делами.
У правоохранительных органов и прокуратуры есть информация, необходимая для составления действительно хороших отчетов, а прокуратура может предъявлять обвинения ненадлежащим образом.А судебная власть может принимать правильные решения. И мы можем лучше поддерживать выживших.
ГРОСС: Итак, оглядываясь назад, что могло бы — если бы у вас была программа тогда — когда Дороти, женщина, о которой мы говорили, была убита своим мужем — если бы у вас была программа тогда, что бы вы смогли сделать, чтобы спасти ей жизнь?
ДУБУС: Я думаю, что единственное, что — ну, это определенно изменилось бы — когда он предстал перед судом — муж Дороти предстал перед судом — о нарушении запретительного судебного приказа, действующий судья не имел информации. ему нужно было принять хорошее решение.И то, что ее показания под присягой — это действительно были красивые показания под присягой, объясняющие, что она всю жизнь подвергалась жестокому обращению со стороны мужа — на самом деле это было в другом здании суда. И поэтому у действующего судьи не было возможности получить эту информацию.
С тех пор мы замкнули этот цикл, но это было бы ключевым моментом принятия решения. Другая часть, знаете ли, заключается в том, чтобы позволить — что ему был разрешен постоянный доступ к ее дому, и он ежедневно представлял большую угрозу. Так что мы бы тоже там вмешались.Я сразу могу подумать, что это две вещи, которые мы бы изменили.
СНАЙДЕР: Я также думаю — это Рэйчел — я также думаю, что Массачусетс, где произошел этот инцидент и где базируется команда Сюзанны, имеет действительно уникальный закон об освобождении под залог под названием 58A. Это слух об опасности. Это означает, что у судьи есть контекст для поведения любого конкретного обидчика. И поэтому они на самом деле не использовали его в … когда Дороти была убита в 2003 году.
Но что он делает, так это позволяет обвинению использовать такие вещи, как письменные показания, чтобы доказать опасность.И они могли бы сказать: смотрите. Вы знаете, Уильям задушил Дороти телефонным шнуром. Он похитил ее и провел ночь на складе. Вы знаете, были … в ее показаниях под присягой была история, которую можно было использовать, чтобы не позволить ему выручить. Как это случилось, он выручил — вы знаете, заплатил 500 долларов и выручил в течение, я не знаю, 30 минут или что-то вроде встречи с судьей — я имею в виду, просто немедленно. Сегодня этого не произойдет.
ГРОСС: Как скоро после этого он убил свою жену?
ДУБУС: Четыре дня — он убил ее четыре дня спустя.И, Рэйчел, вы поднимаете действительно хороший вопрос, потому что другая часть, которую мы бы сделали, это то, что прямо сейчас мы также используем браслеты GPS-мониторинга, когда кто-то — когда преступник выходит наружу — выходит опасный преступник. Так что мы могли хотя бы проследить, куда он идет, и убедиться, что он находится подальше от семейного дома.
СНАЙДЕР: Еще я бы добавил к этому то, что Жаклин Кэмпбелл провела по этим факторам риска — удушение; избиения во время беременности — это еще одна большая проблема. Ее исследование показало, что опасность зависит от графика.Таким образом, первые 90 дней после ухода жертвы — самое опасное время для нее любого вида насилия. И после этого наступает отпуск. Первый год опасность остается довольно высокой, но затем снижается. Так что некоторые из этих средств защиты, о которых говорит Сюзанна и которые они установили в кризисном центре Жанны Гейгер, — это не своего рода постоянное состояние, а способ создать системную защиту вокруг жертвы на период времени, чтобы как бы переждать это. опасность.
GROSS: Давайте сделаем небольшой перерыв, а потом поговорим еще.Если вы только присоединяетесь к нам, у меня двое гостей. Рэйчел Луиза Снайдер — автор новой книги «Никаких видимых синяков: то, что мы не знаем о домашнем насилии, может нас убить». Сюзанна Дюбюс — генеральный директор Кризисного центра Жанны Гейгер в Массачусетсе, который предоставляет услуги взрослым и детям, пострадавшим от домашнего насилия. Центр также разработал и реализует программу предотвращения домашнего насилия. Мы сейчас вернемся. Это СВЕЖИЙ ВОЗДУХ.
(ЗВУК «ПАВЛИНОВ» ГОРНЫХ КОЗ)
БРУТТО: Это СВЕЖИЙ ВОЗДУХ.И если вы только присоединяетесь к нам, мы говорим о домашнем насилии. У меня двое гостей. Рэйчел Луиза Снайдер — журналист, чья новая книга называется «Нет видимых синяков: то, что мы не знаем о домашнем насилии, может нас убить». Сюзанна Дубус — генеральный директор Кризисного центра Жанны Гейгер в Массачусетсе, который является службой для взрослых и детей, пострадавших от домашнего насилия, а также они разработали и осуществляют программу предотвращения домашнего насилия.
Я хочу затронуть нарциссизм, потому что, Рэйчел, вы упомянули нарциссизм как одну из характеристик многих насильников и убийц.Как нарциссизм соотносится с домашним насилием?
СНАЙДЕР: Нарциссизм — одна из ключевых составляющих насильника. Вы знаете, я думаю, у нас есть представление о том, что такое обидчик. Верно? Даже в — даже когда вы видите сообщения СМИ о домашнем насилии, изображения — которые чаще всего сопровождают эти сообщения в СМИ, действительно мрачны. Знаете, даже окраска — она такая мрачная, мрачная, опасная; они зловещие. И люди не узнают себя на этих фотографиях, потому что, конечно же, они имеют гораздо больший контекст всего одного момента.
Итак, насильники, вообще говоря, не люди с проблемами гнева. Они о власти и контроле над одним человеком или людьми в его семье. Так что они, как правило, очень … они часто очень общительны. Только около четверти насильников подходят под это стереотипное определение человека, который, как вы понимаете, в целом зол. Таким образом, нарциссизм проявляется в идее, что им что-то должны — в идее, что они имеют право на свой авторитет, что их партнеры должны подчиняться им.В оскорбительных отношениях очень часто присутствует традиционная гендерная динамика.
GROSS: Полагаю, нарциссизм, вероятно, является частью принудительного контроля в отношениях? Жена и дети — это люди, которых мужчина может контролировать или думает, что может контролировать, пытается контролировать. Он не может контролировать мир вокруг себя, но он может контролировать их. И похоже, что это было бы … это подошло бы нарциссической личности, которая хочет, чтобы мир просто вращался вокруг него.
СНАЙДЕР: Ага.
ДУБУС: Совершенно верно.
СНАЙДЕР: Это правда.
DUBUS: Работая с выжившими, мы также замечаем, что насильники действительно чувствуют, что их дом — это их замок, и что все должно быть отрегулировано и модернизировано и — по его прихоти, к его настроению, к его потребностям. И есть, знаете ли, быстрое и быстрое наказание, когда это не так. И для меня это нарциссизм, когда мир вращается вокруг вас, и всем лучше войти в свое созвездие и делать то, что им нужно делать, чтобы поддерживать, поддерживать, заставлять его чувствовать себя лучше — что бы ему ни было нужно в этот день.
СНАЙДЕР: Ага. Это очень черно-белое мышление. Верно? Мол, это мой путь, и это он.
ДУБУС: Очень.
СНАЙДЕР: Это мой путь, ага.
GROSS: Мои гости — Рэйчел Луиза Снайдер, автор новой книги «Никаких видимых синяков», и Сюзанна Дубус, генеральный директор кризисного центра Жанны Гейгер в Массачусетсе. После перерыва Сюзанна расскажет о физическом насилии со стороны своего первого мужа, когда ей было за 20, а Рэйчел расскажет нам о том, как недавно узнала, что ее мачеха подверглась физическому насилию со стороны своего первого мужа.Я Терри Гросс, и это FRESH AIR.
(ЗВУК «TROCANDO EM MIUDOS» ААРОНА ГОЛЬДБЕРГА)
БРУТТО: Это СВЕЖИЙ ВОЗДУХ. Я Терри Гросс. Мы говорим о домашнем насилии. У меня двое гостей. Журналист Рэйчел Луиза Снайдер — автор новой книги «Нет видимых синяков: то, что мы не знаем о домашнем насилии, может нас убить». Один из кризисных центров, о котором она пишет, впервые применил подход к оценке того, находится ли женщина в опасности быть убитым ее мужем или партнером, и, если да, попытался вмешаться, чтобы предотвратить это.Другая моя гостья, Сюзанна Дюбюс, является генеральным директором этого центра.
Сюзанна, вы генеральный директор Кризисного центра Жанны Гейгер в Массачусетсе, который помогает женщинам, ставшим жертвами домашнего насилия, и у вас есть программа для оценки вероятности того, что обидчик станет убийцей. Ваш первый муж насиловал вас. Вы были очень молоды, когда встретили его. И вы сказали, что на самом деле не считали себя жертвой насилия, пока не начали выполнять эту работу, пока не начали работать с женщинами, подвергшимися насилию.Так что мне интересно услышать немного о вашей истории и о том, как вы интерпретировали ее, как это происходило, и как вы интерпретируете ее сейчас. Так вы познакомились с этим мужчиной, когда были подростком?
ДУБУС: Думаю, мне было 21 год.
ГРОСС: Хорошо.
ДУБУС: Мне был 21 год. Я работал барменом, и он приходил каждую ночь почти к закрытию, и я подавал ему выпивку. И через некоторое время, вы знаете, он начал добровольно помогать мне убирать это место, и это было очень … он был прекрасен.Он был вроде — я описал его как золотого мальчика. С ним было легко смеяться. Людям он действительно нравился. Он мог легко разговаривать с кем бы он ни сидел, будь то спорт, политика или спортивная рыбалка. И я по уши упал с ним.
И так сложно говорить об этих отношениях и не видеть сейчас всех шаблонов, которые там были. Но очень быстро нас осталось только двое, и мы … я бросил колледж. Я — мы на время переехали во Флориду. И начались оскорбления, и это меня очень сбивало с толку, потому что, с одной стороны, может быть, в воскресенье он мог бы сказать, знаете ли, у вас действительно красивые ноги, и я не знаю, почему вы их не выставляете напоказ. , а почему ты всегда так одеваешься? А на следующий день он обвинял меня в попытке привлечь внимание, если я одевался так, как я его думал — он хотел, чтобы я оделась.
Итак, это были настоящие американские горки эмоций все время, и всегда за этим были оскорбления, что … я был недостаточно красив, я недостаточно умен, я недостаточно дружелюбен , Я не был — вы можете просто пройти по списку. Я не был всем на свете. И это действительно подействовало на меня, и я почувствовал — знаете, я уже говорил, что просто чувствую себя тенью того, кем я был. Он также …
ГРОСС: Забрал ли он какую-нибудь силу, которую, как вы думали, у вас есть?
ДУБУС: Так и было.Он забрал … я чувствовал, что он забрал мое агентство. Я бы никогда не сказал этого тогда. Но я чувствовал, что каждое решение было его решением, что я чувствовал, что у меня действительно нет способности защищать себя, жить своей собственной жизнью. Я отчаянно хотел вернуться в колледж; об этом не могло быть и речи. Все было в поддержку его жизни, его работы.
ГРОСС: Но позволь мне спросить — он действительно начал тебя бить. У тебя были синяки на теле.
ДУБУС: Так и было.
GROSS: Почему вы не сочли это злоупотреблением?
ДУБУС: Я — знаете что? Я отнес это к алкоголю.Я думал, что это о … я знал, что его отец оскорблял свою мать. И я подумал, что это просто плохое обучение, и я могу ему с этим помочь. И я действительно взяла на себя задачу помочь ему перестать злоупотреблять мной, а также бросить пить. И поэтому я начал бы только разрабатывать стратегию планирования безопасности для себя — в то время я не думал об этом так. Но когда он пил, я старался от него отдалиться. Я бы постаралась лечь спать пораньше. Я бы сделал все возможное, чтобы защитить себя.
А потом насилие начало происходить далеко за пределами пьянства. И мне было страшно. Я был один. Мы жили — как я уже сказал, мы переехали во Флориду. Итак, вся моя семья жила в Новой Англии. У нас не было телефона. Я… по правилу, когда я получал свои чеки, я передавал их ему. Так что у меня никогда не было денег, у меня никогда не было ключей от моей машины, и у меня не было телефона. И я, честно говоря, просто не мог придумать другой способ жить. Я просто — мне варианты не приходили в голову.
Пару лет спустя мы переехали в Калифорнию, даже подальше от всех, и я слушал эту радиостанцию, когда ехал на работу однажды утром, и у этой женщины брали интервью; она открывала приют для женщин, пострадавших от домашнего насилия.И я помню, как громко подумал, вау, это так здорово, что она делает это, потому что я уверен, что есть много людей, которым это нужно.
ГРОСС: Но не вы?
ДУБУС: Я не думал, что мне это нужно. Неа. Я не думал, что мне это нужно. Я не считал себя жертвой или избитой женщиной. У меня не было синяка под глазом. Он собирался туда — он был коммерческим рыбаком, так что у него было от четырех до шести недель подряд. Итак, оскорбления … были большие, большие перерывы.Так что стало немного лучше. Так что я почувствовал, что мы на подъеме. И все изменилось, когда мы жили в отеле.
У нас было — он проиграл свою зарплату. Мы не могли платить за аренду, и нас выселили. Итак, мы живем в этом маленьком отеле. И однажды ночью он вошел в отель — я читал «Выбор Софи» — и он вошел, выхватил книгу у меня из рук и спросил меня, почему я никогда не тусуюсь с ним, почему я никогда не хожу с ним в бар, почему я никогда не хожу на вечеринки, почему я никогда не делаю этого, я никогда не делаю этого.И он начал меня избивать, и в ту ночь сломал мне барабанную перепонку.
ГРОСС: Боже мой.
ДУБУС: И тогда я начал планировать свой побег. И поэтому я просто ждал, когда погодные условия наладятся, когда лодка, знаете ли, получит все свои припасы, а затем он сядет на лодку и уедет в Баха, Мексика, на несколько недель. , и тогда я уйду. Я написала бабушке. Она прислала мне деньги на билет на автобус, и она — у меня были чеки, отправленные в мой — ресторан, в котором я работал.И как только он ушел, я обналичил этот чек, купил билет на автобус и поехал домой.
ГРОСС: Он когда-нибудь преследовал вас и пытался причинить вам боль?
ДУБУС: Он следил за мной и пытался примириться со мной, что очень типично для насильников домашнего насилия. Независимо от того, как — независимо от того, что они — это насилие, которое они совершают, будь то эмоциональное или физическое, когда они начинают понимать, что правила изменились, что разница во власти меняется, тогда возникает этот немедленный вид … Мне нужно, чтобы ты вернулся, ты любовь всей моей жизни, я никогда никого не буду любить так, как люблю тебя.Это очень долго опьяняет.
И… но тогда мои братья были рядом со мной. Я больше не был изолирован. Мне было легко сказать: «Увидимся, но ты должен прийти в дом моего отца». И я поговорю с тобой, а мой отец и мои братья будут в другой комнате. И это было в то время, когда я мог сказать, нет, этого не произойдет. Это никуда не денется. Позже он попытался еще раз, но я закончил.
GROSS: Итак, вы подняли здесь действительно важный момент — что некоторые его проявления собственничества и изолирующего поведения можно интерпретировать как лесть.Мол, я так сильно тебя люблю, что не хочу, чтобы на тебя смотрели другие мужчины. Поэтому одеваться нужно определенным образом. Я так сильно тебя люблю, что хочу оставить тебя для себя. Никто другой тебя не достанет. Я так сильно тебя люблю, я хочу, чтобы ты был со мной все время.
ДУБУС: Совершенно верно. Вы знаете, ранее в интервью Рэйчел говорила о том, как важно работать с молодежью. И вы знаете, мы ведем большую профилактическую работу. Но когда я думаю о себе, и я думаю об эпохе, в которой я вырос — вы знаете, я был ребенком 60-х и 70-х годов.Наши дети — я имею в виду, наши родители сказали: «Хорошо, сейчас 9 часов». Я не хочу видеть вас, ребята, в доме до обеда. Мы были грубыми и неуклюжими. У нас не было особого надзора. У нас не было — у меня лично не было взрослых наставников или людей, которые проверяли меня, чтобы спросить меня, как я себя чувствую по поводу своей жизни и кем я был, и — был ли я счастлив и были ли у меня мечты?
И вот я вроде как прошел — я хромал в подростковом возрасте, действительно не чувствуя, действительно чувствуя, что счастливая жизнь была для других людей.И поэтому, когда этот человек, которого я считал золотым мальчиком, обратил свое внимание на меня, я был очень польщен. Я чувствовала себя самой удачливой девушкой в мире. И это сложно — трудно отказаться от этой мечты, когда понимаешь, что это не так.
ГРОСС: Как вы думаете, он мог унюхать ваше отсутствие самооценки?
ДУБУС: Да, знаю. Я думаю, он был экспертом в выяснении моих уязвимостей и выяснении того, как манипулировать мной и как использовать все это, чтобы получить то, что он хотел.
GROSS: Итак, теперь вы видите свою историю совсем по-другому, чем тогда.
ДУБУС: Да. Итак, вы знаете, это было после убийства Николь Браун Симпсон, я был действительно тронут. Я работал в юридической фирме в Бостоне. И когда ее убили, я просто хотел что-то сделать. И я действительно почувствовал себя призванным помогать жертвам домашнего насилия. И поэтому я позвонил в то, что сейчас называется кризисным центром Жанны Гейгер. И я хотела записаться на волонтерское обучение. И в итоге я не смог этого сделать.
Это было — я как сотрудник кризисного центра прошел волонтерское обучение. И когда они начали говорить о цикле домашнего насилия, я заметил, что едва могу дышать. Мое сердце колотилось. Мои руки дрожали. Они были мокрыми. Меня тошнило. И я не мог выбраться из этой комнаты достаточно быстро. И я сажусь в машину. И я … на секунду, я думаю, что я должен что-то сбить с толку.
И тогда я понимаю — нет, я никогда не говорил себе, что это то, что случилось со мной, что я стал жертвой домашнего насилия, что мне так хотелось оставить это позади, что я просто как бы вставил это маленькую крошечную коробочку и подал ее в затылок.И знаете, есть … многие люди иногда говорят, что ваше тело умнее, чем ваш мозг. И мне казалось, что мое тело напоминает мне — да, ты через это прошел. Вы знаете, на что это похоже. И только … вы знаете, прошло около шести месяцев после начала моей работы, я начал по-настоящему начать — примириться с этим и исцелиться.
ГРОСС: Если вы только присоединяетесь к нам, у меня двое гостей. Рэйчел Луиза Снайдер — автор новой книги «Никаких видимых синяков: то, что мы не знаем о домашнем насилии, может нас убить.«Сюзанна Дубус — генеральный директор Кризисного центра Жанны Гейгер в Массачусетсе, который предоставляет услуги взрослым и детям, пострадавшим от домашнего насилия. Центр также разработал и осуществляет программу предотвращения домашнего насилия. Мы вернемся вскоре после этого. перерыв. Это СВЕЖИЙ ВОЗДУХ.
(ЗВУК «МИГРАЦИИ» ГЕЙИ ВИЛМЕР ОКТЕТ)
ГРОСС: Это СВЕЖИЙ ВОЗДУХ. Мы говорим о домашнем насилии. У меня двое гостей. Рэйчел Луиза Снайдер — автор нового книга «Никаких видимых синяков: то, чего мы не знаем о домашнем насилии, может нас убить.«Сюзанна Дубус — генеральный директор кризисного центра Жанны Гейгер в Массачусетсе, который разработал и осуществляет программу предотвращения домашнего насилия.
Рэйчел Луиза Снайдер, вы являетесь автором новой книги« Нет видимых синяков »о домашнем насилии. Вы узнали — когда вы заканчивали книгу, вы узнали от своей мачехи, которая умирала, что она стала жертвой жестокого обращения. Что она вам сказала?
СНАЙДЕР: Это было … честно, Терри, это было для меня Она была в хосписе.И на самом деле мой отец что-то мне сказал. Они знали, что я пишу эту книгу. И мой отец сказал: да, твоя мама — имея в виду мою мачеху — ее первый брак был жестоким. И я понятия не имел. Она познакомилась с ним, я думаю, в 15 лет, была беременна в 16 и развелась в свои 20 с небольшим. Итак, я пошел в спальню, где она была. К тому времени она уже не могла встать с постели. Но я закрыл дверь и сказал: «Знаешь, мама, папа сказал мне, что твой первый брак был жестоким». И она сказала, да, это было. Это было.А потом она сказала мне, что дом ее детства, на самом деле, тоже подвергался жестокому обращению. И я просто понятия не имел. Вы знаете, я … она была моей мачехой в течение 38 лет, и я никогда не знал.
И я подумал, вы знаете, она знает, что я занимаюсь этим последние — что бы это ни было — восемь лет или около того. И она мне никогда ничего не говорила. Никто никогда ничего не говорил. Я просто не мог в это поверить. И она не хотела об этом говорить. Знаешь, она знала, что умирает. Но я посвятил ей книгу и смог сказать ей, что посвящал ее ей перед ее смертью.Так что я очень благодарен за это.
ГРОСС: Я думаю, что эта история является примером того, насколько широко распространено и насколько скрыто домашнее насилие.
СНАЙДЕР: Ты знаешь, Терри, это правда, что это так — до сих пор так много стыда. Знаешь, сегодня утром, когда мы ехали сюда, я подумал — значит, у нас теперь новая статистика. Вы знаете, в течение многих лет мы говорили, что в Америке их партнеры убивали трех женщин в день. А с 2017 года этот показатель равен четырем, что на 20% больше.И в 2017 году движение #MeToo действительно набрало обороты. И мне трудно думать, что эти две вещи работают изолированно друг от друга.
ГРОСС: Итак, я просто хочу спросить вас об оружии. Рэйчел, в своей книге вы отметили этот момент, о котором многие люди говорят, что наличие пистолета дома защищает женщин от опасности. Но вы говорите, что наличие пистолета дома подвергает опасности многих женщин, если у них есть жестокий муж, потому что из этого оружия можно угрожать или стрелять.
СНАЙДЕР: Конечно.Многие пистолеты используются в качестве символов, верно? — держать жертв в очереди. На самом деле, ни одно из исследований не поддерживает идею о том, что оружие в доме делает женщину в большей безопасности. И, знаете ли, еще один момент в том, что оружие — сказать женщине: «Ну что ж, тебе нужно вооружиться против вооруженного насильника» — это, по сути, просьба к женщине психологически обитать в том же интеллектуальном и эмоциональном пространстве, что и кто-то кто жесток по отношению к ее населенным пунктам. Другими словами, давайте попробуем остановить насилие насилием, а это не сработает.В Массачусетсе есть исследователь по имени Дэвид Адамс, который опросил 14 мужчин, которые сидели в тюрьме за убийство своих жен. Одиннадцать из 14 заявили, что не стали бы убивать, если бы под рукой не оказалось пистолета.
ГРОСС: Сюзанна, еще один вопрос к вам. Вы не думали о своей истории как о супружеском насилии, пока не начали работать с женщинами, ставшими жертвами насилия. Для любой женщины, которая сейчас слушает или подозревает, что она стала жертвой жестокого обращения и еще не предприняла никаких действий, что вы в первую очередь порекомендуете? И, может быть, это касается не всех.Может быть, каждый случай индивидуален. Но что вы посоветуете женщине, которая осознает, что она жертва и что ей нужно защитить себя?
ДУБУС: Думаю, мой совет — рассказывать историю. Я думаю, что как только вы начинаете рассказывать историю и слышите, как ваши собственные слова описывают, каково это жить где — то как вы живете, и описываете действия и ужас, которые вы можете испытывать, это начинает ощущаться реальным. А иногда человек, с которым вы хотите поговорить, — это ваш лучший друг или кто-то, кто может относиться к партнеру очень нейтрально.Трудно включить своих друзей, потому что иногда они дружат с вами обоими. Но в каждом штате нашей страны есть общегосударственная коалиция программ борьбы с домашним насилием. И это список всех программ по борьбе с домашним насилием в каждом штате. Итак, чтобы найти программу домашнего насилия — они там. Позвоните адвокату. Позвоните терапевту, кому-нибудь, кого вы знаете и которому доверяете, и начните рассказывать свою историю. А потом все меняется. Все действительно меняется. Также есть национальная горячая линия по вопросам домашнего насилия.
БРУТТО: ОК. Я хочу поблагодарить вас обоих за то, что поговорили с нами.
СНАЙДЕР: Спасибо, Терри.
ДУБУС: Спасибо.
Брутто: Рэйчел Луиза Снайдер — автор новой книги «Никаких видимых синяков», а Сюзанна Дюбюс — генеральный директор кризисного центра Жанны Гейгер в Массачусетсе. После небольшого перерыва Кен Такер сделает рецензию на альбом R&B группы Nat Turner Rebellion. Их дебютный альбом вышел впервые, спустя полвека после его записи.Это СВЕЖИЙ ВОЗДУХ.
[ИСПРАВЛЕНИЕ ПОСЛЕ ТРАНСЛЯЦИИ: В аудиозаписи этой истории, как и в предыдущей веб-версии, Рэйчел Луиза Снайдер неправильно говорит, что процентное увеличение ежедневных смертей от домашнего насилия составило 20%. Фактически они увеличились на 33%.]
(ЗВУК ПЕСНИ АЛАБАМЫ КАЧАЕТСЯ, «ДАЙТЕ ВСЮ ВАШУ ЛЮБОВЬ») Стенограмма предоставлена NPR, авторское право NPR.
Нет синяка, нет жертвы?
Что я сделал не так? Я схожу с ума? Это нормально?Одна из наиболее распространенных проблем для женщин, подвергающихся психологическому насилию, заключается в том, что они не осознают, что происходит на ранних стадиях, и часто не могут поместить это в контекст своей нормальной жизни.Когда начинается психологическое насилие, оно часто со временем закрадывается; тонкий оттенок тона голоса, странное «подавление», критика здесь и там, на первый взгляд нехарактерные эгоистичные поступки.
Маленькое поведение, противоречащее норме. И так растет. Скрытное завоевание — психологическое насилие не знает границ. Это может быть мягкий образец почти невольного насилия или спланированная кампания безмерной жестокости.
Вместо того, чтобы называть поведение своего партнера «властью и контролем» или «насилием», многие женщины могут думать о действиях своего партнера только как о «загадочных» на ранних стадиях.Затем «странные», «странные» и «причудливые» по мере роста. По мере того, как проявляются власть и контроль, женщины все больше и больше сбиваются с толку, а неуверенность в себе заставляет женщин винить себя и отчаянно рыться в собственном поведении в поисках подсказок, как доставить удовольствие своим партнерам и решить проблему.
Они могут просто чувствовать, что то, что они переживают, неправильно, справедливо или справедливо, но будут искать ответы внутри себя и своей психики. Что я делаю не так, что он зол на меня? Что изменилось в наших отношениях, что он меня принижает? Почему я не вижу своих друзей? Почему я не могу пользоваться машиной?
Карен, женщина, с которой я беседовала в рамках своего исследования в магистратуре, сказала: «Я знала, что злюсь, но на самом деле не понимала, что происходит».Несколько женщин сказали то же самое, что и Тереза: «Я не заметила этого, пока не оглянулась и не поняла. Это было постепенно и коварно, и вы просто медленно скользили по склону ».
Психологическое насилие либо скрыто, либо считается менее важным, чем физическое насилие. Это могло произойти из-за неминуемой угрозы жизни физического насилия, а также из-за видимых синяков и переломов костей, с которыми сталкиваются некоторые женщины. В средствах массовой информации говорится о физическом насилии, и крайне редко можно прочитать критический анализ использования преступником нефизических методов контроля.
Когда мужчина не применяет физического насилия, женщина обычно думает, как Тереза, это психологическое насилие «было тем, о чем я абсолютно ничего не знал. Я думал, что оскорбления наносят удар ». Большинство мужчин и женщин думают, что физическое насилие — единственная законная причина для разрыва отношений. Большинство женщин отвечают так же, как и Элси:
.«Если бы он меня ударил, я бы ушел, это было бы действительно уважительной причиной уехать. Я не думал, что психологическое насилие было законной причиной для ухода, потому что вы его объясняете, вы его рационализируете, и это не так принято, как физическое насилие в обществе.Ты должен просто свалить это в одну кучу, ты должен с этим мириться «.
Все женщины, с которыми я беседовала, считали, что психологическое насилие банально, неправильно понимается или отвергается друзьями, семьей и обществом в целом. Психологический обидчик полагается на это, поэтому подпитывается замешательством, сомнением, недоверием и доверием своего партнера. Чтобы справиться с отсутствием поддержки со стороны других, Виктория сказала, что просто сказала людям, что ее опыт общения с партнером «не был особенно приятным.Я мог бы оправдать это, если бы он меня побил. Это придаст мне больше доверия ».
Рэйвин никогда не обращалась за помощью в течение 12 лет психологического насилия, но сразу же обратилась за помощью, когда ее партнер ударил ее — потому что физическое насилие рассматривается как заслуживающая доверия форма насилия.
Элизабет сказала: «Если бы меня ударили, мы все знаем, что удар — это не нормально, поэтому, если бы меня ударили, это скорее привлекло бы мое внимание к тому, что что-то пошло не так. Об этом больше пишут в прессе ».
Насилие означает не только физическое насилие и сексуальное насилие, но и психологическое насилие.Закон Новой Зеландии о насилии в семье гласит, что психологическое насилие включает, помимо прочего, запугивание, преследование, материальный ущерб и угрозы физического насилия, сексуального насилия или психологического насилия.
Закон также гласит, что, когда тактика кажется «незначительной или тривиальной, если рассматривать ее изолированно, или маловероятной для повторения, суд, тем не менее, должен рассмотреть, является ли такое поведение частью модели поведения».
Психологическое насилие может быть включено в гражданское и уголовное законодательство страны вашего проживания, а может и не быть.В любом случае психологическое насилие — это форма запугивания, которую нелегко понять и которая по-прежнему остается в центре внимания. Виктория сказала: «Мы все время видим рекламу убежища для женщин, и у женщин в рекламе подбитые глаза, но как насчет женщин, которые просто измучены изо дня в день, могут ли они пойти в убежище для женщин? Что происходит с ними?»
Женщины могут видеть, что «что-то не так», из-за воздействия, которое они испытывают. Хизер сказала: «Вы думаете, что в любых отношениях должны быть какие-то проблемы, все не может быть гладким».
Некоторым женщинам трудно отличить ограничения материнства от ограничений, налагаемых властью их партнера и тактикой контроля. Например, Карен сказал: «Трудно понять, изолировали ли меня обязанности материнства больше, чем он. Я мог бороться с этим, пока был собой, но когда я был плюс один и я плюс два, вы были намного более уязвимыми, и возможности уменьшались ».
Отсутствие осведомленности о психологическом насилии заставляет женщин предполагать, что они испытывают «нормальные» проблемы в отношениях.Это делает женщин чрезвычайно уязвимыми к развитию психических или физических заболеваний и к тому, что они подвергаются все большему и большему насилию. Это связано с тем, что женщины часто не знают, как структура власти и контроля формируется с течением времени.
Чтобы восполнить этот пробел в знаниях, я разместил несколько блогов, чтобы подробно рассказать о следующих моделях психологического насилия, которые описаны в моем колесе власти и контроля, о котором говорилось в предыдущем посте.
Односторонние игры силы
Игры разума
Неуместные ограничения
Изоляция
Чрезмерная защита и «забота»
Эмоциональная недоброжелательность и нарушение доверия
Унижение и подавление потенциала
Жестокое обращение с разлучением
Использование социальных институтов и социальных предрассудков
Отрицание, минимизация, обвинение
Использование детей
Экономическое насилие
Сексуальное насилие со стороны интимного партнера
Символическая агрессия
Домашнее рабство
Физическое насилие
Интернет-насилие
ПРИМЕЧАНИЕ: Виновные в злоупотреблении властью и контролем могут быть любого пола.Эта статья основана на моем исследовании женщин-жертв и мужчин-преступников.
Я оставил насилие
пользователя BlueClover
(Калифорния)
Я наконец-то устал от словесного и эмоционального насилия после того, как был женат семь лет и имел двоих детей. Дамы, не ждите, пока на вашем лице останется шрам, чтобы доказать, что с вас достаточно. Эмоциональные и словесные оскорбления оставляют более глубокие шрамы, которые невозможно показать ни на одной ране.
Я думала, что вышла замуж за очень умного и красивого мужчину. По большей части он играл идеальную роль для всех. К сожалению, у этого «замечательного» человека были глубокие раны, которые так и не зажили (сломанный дом, нестабильные родители, наркомания). У моего мужа могло быть пограничное расстройство личности или би-полярное расстройство, я не уверена. Я не могу диагностировать этого человека, но в глубине души я знаю, что он нуждался в помощи
Его настроение было ЖАРКОМ и Холодным Когда он был в стрессе, я знала, что у меня будет плохой день.Я перенес много словесных подшучиваний; Я часто думала, что вышла замуж за семилетнего ребенка. Меня постоянно обвиняли в измене ему. Никаких доказательств не было, потому что этого никогда не было. Дошло до того, что за мной шпионили. Он следил за мной через приложения для iPhone, он знал, какие песни я загружаю и что делаю на своем компьютере, плюс, я полностью потерял контроль над финансами. Мне повезло, что в кармане было даже 20 баксов.
Я могу найти все оправдания этому человеку, но правда в том, что … человек, который не может контролировать себя и свои эмоции, не является нашей проблемой.Это их права, и чем раньше вы это поймете, тем скорее сможете выбраться отсюда. Доверяйте своей интуиции и своим глубоким инстинктам, если что-то не так, ЭТО НЕПРАВИЛЬНО.
Он заставит вас почувствовать стыд и вину за попытку уйти. Он может словесно подшучивать и оскорблять вас за то, что вы заняли позицию. Он может даже заставить вас почувствовать себя сумасшедшим, которому нужна помощь. Не бери, уходи. Он НИКОГДА не изменится, позвольте мне повторить, он НИКОГДА не изменится.
Я уходил 3 раза. ТРИ РАЗ, и каждый раз обещал поменяться.Каждый раз, когда он обещал пройти терапию, в следующий раз, когда мы обращались к Богу, он отказывался от любой помощи. Каждый раз, когда я возвращался, он обещал, что никогда больше не повысит голос и не причинит мне боль.
Как бы я ни хотел отдать должное тому, что оставил сам, СПАСИБО ГОСПОДУ, мои родители вмешались в эти ужасные отношения, и я посоветую любому, кто переживает эмоциональное и словесное оскорбление со стороны партнера, СКАЗАТЬ КТО-ТО. Молчание — величайший враг всего этого. Чем большему количеству людей вы расскажете, тем легче вам будет получить помощь и уйти.Откровенное высказывание также заставит вашего обидчика почувствовать некоторый стыд и осознать, что то, что он делает, неправильно. Мое сердце всем, кто хоть раз переживал этот ужасный период своей жизни. Пожалуйста, не говорите, что были со своим обидчиком 20 или 30 лет. Ваша душа говорит с вами, слушайте ее.
Он ударил меня в стену, когда я осмелился ответить
Предупреждение: эта статья содержит графические описания насилия, которые могут расстроить некоторых читателей.
НАИБОЛЕЕ ХУЖЕ, что мой бывший партнер сделал со мной, это заставило меня бояться самого себя. Я чувствую, что не могу доверять себе, своему прежнему или будущему. Он хотел, чтобы я чувствовал, что это нормально, что я наивен и что то, что со мной случилось, может повториться.
Он не был для меня ужасен, когда я впервые встретил его. Я не пошел на свидание, не получил пощечину и не решил остаться. Это не так, это не так. Я встретил его, и он был замечательным. Он ловил каждое мое слово, хвалил меня, был привлечен ко мне, и мы повеселились.
Мы все время смеялись на старте. Начинается медленно и бесшумно. Со взглядами и небольшими комментариями. Безобидные комментарии, по крайней мере, вы так думали с самого начала. Небольшая критика бессмысленных и неважных вещей.
Но это не безобидно, не безобидно и в конце концов разорвет вас на части. Что касается меня, я выбрался до того, как физическое насилие стало очевидным. Он дважды причинил мне физический вред, и почему-то это было лучшее, что он когда-либо делал для меня. Потому что я увидел шанс уйти.
Дело не в том, что я не знал, что он делал. В какой-то степени я это сделал. Просто я думал, что смогу ему помочь. Я думал, что как только он успокоится, он прислушается к разуму. Но с неразумным человеком нельзя разговаривать. Не с чем рассуждать.
Когда все было хорошо, было слишком рискованно пытаться что-то поднять. Я узнал это на собственном горьком опыте. Когда было плохо, я изо всех сил старался дать ему понять, но это только подстегнуло его. Когда было действительно плохо, я не мог избежать петли оскорблений и критики — а когда это было действительно, очень, очень плохо, я увидел возможность сбежать.
Почему я так долго ждал — это вопрос, с которым я все еще борюсь. Честно говоря, я не видел способа уйти, пока он не дал мне конкретный ответ, ответа, которого я не знала, я ждала. Вид с пола.
Я не был удивлен в тот последний день. Помню, я просто подумал: «Вот и все. Вот оно. Я не кричал, я был достаточно тверд в своем принятии ситуации. Мне казалось, что я ждал этого годами.
Самым большим сюрпризом было то, что возникло странное чувство облегчения, завершения: мне был дан выход, который был абсолютным и не оставлял никаких объяснений.По крайней мере, я так думал в то время. Худшие дни — намного, намного позже — были временами, когда я думал о возвращении, хотя, возможно, это были мимолетные мысли.
Я 31-летняя женщина, и в прошлом году я рассталась с жестокими отношениями. Мы были вместе три с половиной года. Долго ждать, чтобы уйти.
Я не фотографировал синяки. Я не думал, что придется. Я не хотел разрушать его жизнь. Если честно, я думал, что он сам это сделал. Я никогда не понимал, что мне придется объяснять, обсуждать, аргументировать свою позицию.Но я это сделал, и в некоторые дни мне все еще приходится это делать.
Мне стыдно
Меня орально изнасиловали, когда мне было 17 лет. Не думаю, что когда-либо писал это предложение раньше. Это был мальчик, которого я знал, мальчик, которого я целовал той ночью. Я не ожидал этого и, честно говоря, не уверен, разрешил ли я когда-нибудь свои чувства по этому поводу.
Я никогда не рассказывала парню о той ночи; Я так боялась, что они увидят меня по-другому, по-другому будут относиться ко мне. Но я сказал этому парню.Я думал, что это поможет мне и поможет ему лучше понять.
Вы должны уметь рассказать своему парню, партнеру, мужу все свои секреты. То, чего вы больше всего боитесь, о чем никому не расскажешь. Я ему доверял. Я был так неправ. Он использовал все мои секреты против меня, все мои неуверенности и страхи. Он использовал их, чтобы причинить мне боль, чтобы подорвать меня и заставить меня сомневаться и не любить себя.
Был один особенный вечер, и он снова дрался со мной.Я был эгоистом, я был недостаточно хорош, меня не волновало, чего он хотел. Он сказал мне, что было бы несправедливо упускать то, что он хотел, только из-за того, что какой-то мудак сделал со мной, когда мне было семнадцать.
Он хотел орального секса, но не так, как я бы дал. Он был грубым, очень грубым. В одном конкретном случае я подчинился. Я не хотел, но хотел. Это было лучше, чем столкнуться с неизбежным криком, руганью и безмолвным обращением, которые всегда следовали, когда я в чем-то его разочаровывал.
Он вел себя довольно грубо, но я продолжал с неловкостью. В конце концов у меня началась рвота и рвота желчью. Вы можете себе представить, что на этом этапе я бы остановился, но я был так напуган этим человеком, что более безопасной и простой альтернативой было вытереть его ртом и притвориться, что этого никогда не было.
По сей день он не знает, что я сделал это. Что мне было так стыдно за себя, что я так нервничал из-за него и его реакции на то, что я делаю что-то «не так», что я слизывал свою желчь.Впоследствии он выразил свою признательность, и я сделал вид, что со мной все в порядке.
Я чувствовал, что умираю внутри, но улыбнулся. Я ненавидел то, чем стал. В каком состоянии я мог быть, что альтернатива заключалась в том, чтобы сделать что-то подобное? Я был сломлен. Но я не знал, как это исправить.
Секс стал минным полем. Я редко мог делать что-то правильно. В нашей спальне для меня не было места. Он винил меня во всем. Я был недостаточно хорош, я его не заводил. Он был агрессивен, какое-то время становился более агрессивным в постели.
Он так туго натягивал мои волосы, что мне приходилось тянуть к нему, чтобы нормально дышать. В такие моменты он, кажется, не замечал, что я был настоящим человеком. Я стал объектом, средством для достижения цели.
Он что-то делает с вами, когда вы или ваш партнер начинаете использовать свое тело таким образом. Вы чувствуете внутри пустоту, разрушительную силу объективности. Однажды вечером после особенно жестокого спора я заперся в ванной и у меня случился приступ паники, лежа в ванной.
Он сказал мне, что я эгоистичная сука, что он не будет флиртовать с другими девушками, но они прилагают больше усилий, чем я. Может, если бы я оделся сексуальнее, накрасился бы больше, он бы не стал. Это я был виноват.
В конце концов он сказал мне, что на самом деле он предпочитает заниматься сексом со своей бывшей девушкой, чем со мной. Тогда я пошел лечь в ванну. Рыдает и пытается дышать. Когда я вышел, я спросил его, почему он говорит такие вещи, он сказал мне просто: «Потому что я хочу причинить тебе боль».
Он получил силу, причинив мне боль.Каждая моя реакция была для него источником силы. Я оцепенел от обычных ругательств, криков, «заткнись, черт возьми» и «заткни свои гребаные рты».
Ему приходилось каждый раз идти все дальше и дальше. Я была шлюхой и шлюхой, я была эгоистичной стервой, тупой, чертовски придурком, глупой задницей. Я был мерзок, отвратителен, и он подумал, что может что-нибудь от меня уловить.
Он думал, что я был со слишком многими мужчинами и что я отвратительный, но он сказал, что думает, что, по крайней мере, получит от меня то, что он хотел.Я был неуверенным и параноиком, иррациональным и ревнивым. Однажды он сказал слова: «Раньше ты был так уверен, что случилось?» Я просто стоял в недоумении и молчании.
Я извинился за все, за саму себя. Я не знаю, как это произошло, не так начинался разговор. Однажды я извинился за то, что не сказал ему должным образом, что он причинил мне боль своим поведением. Как? Как я стал этим человеком? Куда я пропала?
Это был не тот человек, которым я должен был быть.Это был не тот человек, с которым он начал встречаться. Казалось, что он взял все то, что он любил во мне в первую очередь, и разорвал их в клочья. Теперь он все это ненавидел, а я ничего не мог сделать правильно. Стойки ворот продолжали двигаться, я справлялся с одним делом, а он придумывал новую задачу.
Мое поведение так изменилось к концу, что я не знал, что делаю. Я подвергал сомнению каждый свой шаг. Весь мой день был расписан в зависимости от того, в каком настроении он был в тот день.Я обычно плакала по дороге домой с работы. Подумал обо всем, что мне нужно было ему сказать. Вещи, в которых нам нужно было разобраться. У меня были планы на будущее, голос, который я потерял.
Собираем вместе
Но каждый день я подходил к входной двери, брал себя в руки и делал вид, что со мной все в порядке. Я знал, что если я войду в дверь с чем-нибудь, кроме улыбки и радости от возвращения в его присутствие, я буду смотреть на еще один вечер битвы или тишины.
Мне не разрешалось быть в плохом настроении, у меня не было плохого дня. Если я слишком долго вынимал наушники или не здоровался с ним должным образом, меня обвиняли в недостаточной заботе. Я буду счастлив, когда вернусь к нему. Больше ничего не должно иметь значения. Это довольно утомительный образ жизни.
А вот он может быть в любом настроении. Вы не найдете более негативного человека. Мир был против него. Но он создал пространство, в котором мы были против них, и, ей-богу, я должен ценить все, что он для меня сделал.
Болел все время, болею редко. Как будто мое тело пыталось рассказать историю, которую не могла рассказать моя душа. У меня были абсцессы и кисты, тепловой удар и простуда, боли в горле и боли в груди, которые, казалось, никогда не проходили. Я был измотан и не спал. Я находился в постоянном состоянии скрытой тревоги, ожидая, когда в следующий раз он окажется в плохом настроении.
Я ходил по яичной скорлупе и не знал, что принесет завтра. Я бы сказал ему, если бы почувствовал беспокойство.Я боролась с тревогой и депрессией с подросткового возраста и научилась говорить вслух, когда испытываю симптомы.
Если бы мы были в порядке в то время, он сказал бы мне, чтобы я не волновался, что у него все под контролем. Я беспокоился о деньгах, о нашем будущем, о нашей неспособности сберечь, погасить его многочисленные долги и не знал, какое будущее у нас будет с его финансовой историей. Я постоянно волновался, что мне придется делать всю тяжелую работу, когда дело касается финансирования нашей жизни.
Он работал неполный рабочий день и, похоже, не заботился о таких вещах. Мы были друг с другом, не так ли? Почему я не мог быть счастлив, зная это? У нас была крыша над головой? Конечно, платили, я оплачивал всю аренду и большую часть счетов. Я заставлял его нервничать, говоря о деньгах, заставлял его переживать из-за долгов, которые не имели ко мне никакого отношения и о которых он не хотел говорить.
Если бы мы ссорились, когда я рассказывал ему о своем беспокойстве или стрессе, он бы сказал мне, что это были мои проблемы, и не его проблема, что я не мог «справиться с ним», когда он злился.Я должен был «разобраться с ним», когда он оскорблял меня.
Я боялся заболеть. Во-первых, я часто болел после него, что нередко, поскольку мы жили вместе и были партнерами. Но почему-то у меня всегда было впечатление, что он думал, что я делаю это специально. Иррациональный ум сделает это. Поначалу он всегда заботился обо мне, когда я болела.
Но по мере прогрессирования болезни он становился все более разочарованным, нетерпеливым и злым. Он кричал на меня, что, по его словам, я выгляжу хорошо, как будто я хотел сделать комплимент, привлечь внимание.Я действительно спрашивал его, не было ли мое лицо более опухшим, чем прошлой ночью. У меня было два массивных абсцесса, и к тому моменту он был настолько опухшим, что я мог видеть свой рот без помощи зеркала. Он был зол на то, что я его не слушаю.
Моменты надежды
Logic сказала мне, что я не могу, но почему-то все же хочу ему помочь. Я умолял его о помощи, сказал, что буду с ним через это. Он обещал, что сделает это, а потом в следующий раз сказал, что это ему не нужно, что он не верит в терапию и что это все равно моя проблема.Если бы я только не был таким раздражающим, если бы только мог делать то, что он хотел.
Однажды он спросил меня, нужно ли мне, чтобы он составил для меня список, его предложение прекратилось. Он нарисовал на стене своей комнаты объяснение того, как именно я его раздражал. Это был один из немногих случаев, когда он ловил себя и слышал, что делает. Такое случалось пару раз. Где бы он понял, что происходит. Эти моменты вселили в меня надежду.
Но он подавил эти чувства. Он не мог принять то, кем стал.Он перестал извиняться за последние девять месяцев наших отношений. Я переехала к нему, я столкнулась со всеми проблемами, которые у него были со мной, и теперь он получил меня там, где он хотел меня.
Он забыл все свои обещания и был непоколебим: проблема была во мне, и как я смею заставлять его чувствовать себя плохо из-за чего-либо. Постоянно движущиеся стойки ворот не позволяли мне успевать за его жалобами. Ничего никогда не будет достаточно, что бы я ни делал, он найдет другую проблему.
Однажды я написал список ужасных вещей, которые он мне сказал.
Тебе повезло, я не жестокий человек.
Я знаю, почему ты так раздражаешь, ты все ставишь под сомнение.
Я держу свой гнев под контролем, твое лицо все еще цел, не так ли?
Ты дерьмовая подружка.
Ты меня не заводишь. Ты недостаточно сексуален.
Когда он прочитал список, его ответ был только: «Вы знаете, как мне было трудно это читать?» Это было вне контекста, и я никогда не слушаю, это была одна из моих проблем.
Казалось, он не мог понять, насколько мне было тяжело слышать эти вещи от человека, которого я искренне любил.
Но мои чувства всегда были второстепенными. Он пришел первым. Если у него был хороший день, то и у меня был хороший день. Я попал в цикл жестокого обращения, из которого не мог найти выхода. Наши жизни так переплелись, что я потеряю все, если уйду.
Постоять за себя
Однажды я оставил его. Это длилось несколько месяцев, но я вернулся.Я убедил себя в этом, думал, что он изменится, он не изменился, он никогда не изменится. В тот день, когда мы решили попробовать еще раз, он сказал мне, что у меня был «выход», и что, если я уйду от него снова, он не будет так добр ко мне, что он позаботится о том, чтобы я потерял всех. .
Почему я тогда не побежал с криком, понятия не имею. Я просто всегда думал, что позже будет время поднять вопрос, разобраться. У него были проблемы, и я помогал ему с ними, и тогда мы могли бы обо всем поговорить.Я не мог бросить его, когда он нуждался в моей помощи.
Тот день так и не наступил, и все становилось все хуже и хуже. К концу я почувствовал, что мне нужна «веская» причина, чтобы уйти. Я рационализировал все остальные причины. Психологических и словесных оскорблений было недостаточно. Я подумал о записи наших боев, чтобы он послушал, как он ко мне обращается. Хотя, похоже, я никогда этого не делал.
Я бы начал постоять за себя, но закончил тем, что съежился, отступил, плакал и просил, чтобы он просто был мил со мной.Какой вопрос задать своему парню: «Я просто хочу, чтобы ты вел себя хорошо со мной». Слова постоянно крутятся у меня в голове.
# Открытая журналистика Нет новостей — плохие новости Поддержите журнал
Ваши взносов помогут нам продолжить рассказывать истории, которые важны для вас
Поддержите нас сейчасКогда я, наконец, набрался смелости сказать ему, что когда он злился, он напугал меня, он сказал мне, что уходит от меня, потому что он не может быть с кем-то, кто так думает о нем.Опять же, это было мое восприятие вещей, и я был неправ, и это никогда не было его ошибкой.
Я начал откладывать деньги на отдельный счет, о котором он не знал. Я сказал себе, что это чрезвычайный фонд, фонд «на случай, если нам что-то понадобится». Дело в том, что я мало контролировал наши финансы. Я платил за все, и мне не оставалось ничего лишнего. Я выходил только тогда, когда его не было, и давал ему деньги в начале вечера.
Все это происходило под видом моей некомпетентности.Какая разница, это были «наши деньги». Забавно, что это всегда были «наши деньги», когда он их тратил. Я редко что-то покупал или делал что-то сам, а в тех редких случаях, когда я покупал, он делал для меня почти невозможным получать от этого удовольствие. Все, что я делал сам, было подорвано до морального состояния.
Эмоциональная агония
Последний месяц с ним был ужасен. Я не мог двинуться с места, но это привело его в ярость, на обычное молчаливое обращение или натиск оскорблений.За две недели до моего отъезда мы действительно хорошо провели вместе вечер. Спор разгорелся из-за чашки. Чашка.
Мой парень раздавил меня в дверях. Я не могу подобрать подходящее слово для этого действия. Он не хотел меня слушать, и он хотел закрыть дверь, поэтому он закрыл ее на мне. Он любил двери. Он любил их хлопать. Ему нравилось закрывать их перед моим лицом.
Штукатурка на стене в нашей гостиной треснула, потому что он так сильно, много раз ударил по ней.Дверь спальни держалась по той же причине, а дверь шкафа упала с петель.
Но на этот раз дверь повредила я. Мой парень был крупным парнем, и он изо всех сил, изо всех сил раздавил меня между дверью и дверным косяком.
Я был в шоке, мой голос звучал тихо и испуганно, когда я сказал ему остановиться, что он причиняет мне боль. Что он меня пугал. «Зачем ты это делаешь?» Я спросил. Ответ: «Потому что я хочу закрыть дверь.«Я был ничем.
Я истерически плакал на кушетке, в шоке, в эмоциональной агонии. Он не мог больше останавливаться. Он полностью отступил к отрицанию. Он не сделал ничего плохого — не хотел извиняться.
Это было то обстоятельство, что я по-настоящему его испугался. Я всегда убеждал себя, что до этого никогда не дойдет. В качестве объяснения своего поведения он перечислил все мои недостатки, все мои секреты и неуверенность. А потом он сказал мне, что любит меня, несмотря на все это.
Независимо от того, кем я был, он все равно любил меня, и я должен быть за это благодарен. После всего, что он для меня сделал, как я могла этого не понять? В ту ночь я успокоил его. Я не могу сейчас вспомнить, как я это сделал.
В конце я стал упрямым. Я знал, что не могу так жить. Мне нужно было противостоять ему, сказать ему в ответ, попытаться заставить его понять, что он не может относиться ко мне так. Именно тогда меня вытащили из дверного проема, врезали в стену и повалили на землю.
Принятие мер ко мне не помогло, плевок ярости сквозь стиснутые зубы не заставил меня съежиться, как обычно. Я не отступил, я встал перед ним и сказал ему прямо. Он не мог так со мной разговаривать.
Уходя
Люди спрашивали меня, почему я просто не ушел с его пути, не позволил ему уйти после того, как он назвал меня по имени, после того, как он унизил меня и угрожал мне. Но я не мог. Мне пришлось сказать ему, чтобы он остановился, подумал, чтобы убедиться, что он не может оскорблять и ругать меня.Мне нужно было постоять за себя — я больше не мог этого терпеть.
Когда я лежал на полу в коридоре, он ехидно рассмеялся, посмотрел на меня и сказал: «Глупый с * нт». Я приподнялся и сел у двери, в шоке, в странном спокойствии, внутри себя.
Я попытался надеть футболку, которую он ранее во время спора крикнул мне, чтобы я снимал ее, потому что она была его. Он схватил ее и швырнул за собой через холл туда, куда я не мог добраться. Я не мог быть более уязвимым.И он смеялся надо мной.
Я просидел в нашей квартире целый день, прежде чем что-то сказать или сделать. Часть меня думала, что если бы я мог это исправить, если бы я мог поговорить с ним, мне не пришлось бы никому рассказывать. Я был в шоке. Парализован осознанием того, что это действительно случилось со мной. Я не хотел в это верить, и мой разум пытался рационализировать это как можно лучше.
Но теперь от этого никуда не деться. Я знал, что все кончено, что решение было принято за меня.Исправить это было невозможно. И мне пришлось начать думать о том, чтобы починить себя. Я и представить себе не мог, что такое могло случиться со мной, не думаю, что кто-то может.
После того, как я ушел, диапазон настроений и эмоций был поразительным и подавляющим, и иногда я все еще ищу одобрения своих решений. Моя одежда, макияж, хобби, интересы. Я повторяюсь постоянно, особенно если нервничаю или устаю. Сначала я прошу прощения, прежде чем меня кто-нибудь даже спросит. На всякий случай. Адаптация к реальному миру была невероятно сложной.
Новые осознания моих отношений продолжали волновать меня в течение нескольких месяцев. Прошло больше года, а я все еще учусь справляться с людьми. Я все еще открываю способы, которыми мой мозг перепрограммировал себя, чтобы просто выжить в повседневной жизни отношений. Иногда мне кажется, что если мне станет лучше, это значит, что то, что со мной случилось, не имеет значения. Как будто я единственное доказательство того, что он сделал.
Я хочу, чтобы он знал, что он никогда не сломает меня, ни сейчас, ни больше.Я хочу, чтобы он знал, что я никуда не пойду, что ему придется столкнуться с тем, что он сделал, когда увидит меня.
Я хочу вернуть жизнь, которая всегда была моей с самого начала, но теперь я не знаю, как достичь.
Это был очень долгий путь к сегодняшнему дню. Мне еще предстоит много поработать, чтобы вылечить, но я должен помнить одну вещь: в одном я ошибался. Решение было принято не за меня. Я принял это решение. Где-то я нашел в себе силы принять это решение.
Я ушел.Я не вернулся, когда начали поступать мольбы, сделки и пустые обещания. И я тот, кому принадлежит моя собственная история. Не он. И это действительно хорошее место для меня.
Писатель является участником кампании «Белая лента в Ирландии», движения за прекращение насилия мужчин в отношении женщин.
Основываясь на собственном опыте пережившей домашнего насилия, она с 2014 года работает над выявлением последствий эмоционального и психологического насилия и разрушением культурных стереотипов в отношении тех, кто пострадал от насилия.
Если вы или кто-то из ваших знакомых подвергается домашнему насилию, бесплатную телефонную службу помощи Women’s Aid можно позвонить по номеру 1800 341 900 и работать с 10:00 до 22:00 каждый день, кроме Рождества. Мужчины, ставшие жертвами домашнего насилия, также могут позвонить в службу поддержки Amen по телефону 046 18.
Что делать, если ваш жестокий муж — полицейский?
Минутой позже Мэтью ответил на шутку Каллауэя. «Ха-ха, мне жаль, что я не подумал об этом лол», — написал он.Затем он позвонил E.M.S. «Не могли бы вы отправить отряд ко мне?» — спокойно сказал он. «По поводу моей жены». Он объяснил, что у нее были мысли о самоубийстве, и «она сказала мне позаботиться о мальчиках. Поэтому я пытаюсь поскорее вернуться домой, просто чтобы убедиться, что с ними ничего не случится ».
Шесть минут спустя Мэтью сообщил по своему полицейскому радио, что слышал два выстрела, когда поднимался по лестнице в свою квартиру. Он заглянул в главную спальню и, не увидев ребенка, который обычно там спал, выбежал на улицу.«Я не знал, был ли это активный сценарий», — позже сказал он следователям. «Я был напуган до смерти, потому что не мог найти его, что она пристрелит меня, застрелит его, а потом покончит с собой».
Одиннадцать полицейских Грифона прибыли в жилой комплекс. Офицеры с обнаженными пистолетами проверили каждую комнату в доме. Старший мальчик спал в своей спальне, а младенец был в своей комнате и плакал в своей кроватке. Офицеры нашли Джессику в шкафу в спальне, без сознания, лежащей на боку, положив голову на окровавленную подушку.На ней были пушистые тапочки. На полке у ее головы лежала записная книжка, в которой фиксировалась измена Мэтью. Боевой пистолет Мэтью был у нее под животом.
Бабушка и дедушка Джессики живут на двести акров сельскохозяйственных угодий в округе Пайк, в 25 минутах езды от ее квартиры. Забор отделяет их дом от открытого поля, где пасутся девять коров и два осла. Незадолго до 2 a . м . 15 апреля Венделл Бим попросил шерифа округа Пайк прислать к дому офицеров.Два помощника разбудили бабушку и дедушку Джессики и сказали им, что Джессика покончила жизнь самоубийством, применив пистолет Мэтью. «Нет, это не так, — сказала им Марта. Четверо ее внуков вместе посещали уроки стрельбы по мишеням, но Джессика отказалась участвовать. «Джессика не прикасалась к пистолету», — сказала она. «Она не хотела иметь с этим ничего общего».
Дасти и ее муж подъехали к квартире Джессики. Первым офицером, которого она увидела на стоянке, был Бим. Департамент шерифа не реагирует на инциденты в черте города Гриффин, и он был единственным, кто находился там из своего офиса.Дасти спросил его, где Джессика, и он сказал, что ее доставили на вертолете в Медицинский центр Атланты. Он не объяснил, почему ранее сообщил, что Джессика мертва. Дасти подошел к группе полицейских Гриффина и спросил, стрелял ли Мэтью в ее сестру. «Она любила этих детей больше всего на свете, и она знает, каково расти без мамы», — сказала она. «Она бы с ними так не поступила». Офицеры сказали Дасти, что ей нужно либо успокоиться, либо покинуть дом.
Полиция обратилась за помощью к Бюро расследований Джорджии. Рано утром у Мэтью брал интервью Крис ДеМарко, представитель британского агентства. агент, который жил недалеко от округа Сполдинг и работал с Бимом по нескольким делам на протяжении многих лет. Демарко сказал Мэтью, что его одежду, возможно, нужно будет собрать в качестве доказательства. «Совершенно верно, — сказал Мэтью. «Я не пытался ничего отмахнуться. Я не пытался мыть руки — ничего ». Он походил на нетерпеливого студента. «Я не думал о том, чтобы покупать другую одежду.”
G.B.I. Агенты обследовали жилой комплекс и обнаружили, что Меган Браунинг, ее жених и пара, жившая по соседству с Джессикой, были единственными соседями, которые слышали выстрелы. Обе пары заявили, что выстрелы произошли около 11 p . m . — не 1 a . м ., когда о них сообщил Мэтью. Один из соседей сказал, что незадолго до того, как он услышал выстрелы, он также услышал «какой-то стук, как будто она стучала в дверь или что-то в этом роде».
Браунинг, который иногда общался с Джессикой и Мэтью, плакал на протяжении всего интервью. «Я надеюсь, что он попадет в тюрьму за это дерьмо», — сказала она. Она хотела подробнее рассказать о том, что видела, но агенты ушли через восемь минут и больше не вернулись.
В заявлении о госпитализации Джессика была описана как «19-летняя девушка, которая, как сообщается, выстрелила себе в правый череп». Но Вернон Хендерсон, более двух десятилетий хирург-травматолог, лечивший Джессику, написал, что ее травма «не соответствовала этому описанию»; ни на одной из ее рук не было «никаких следов пороха.И ее рана была на макушке черепа, что наводило на мысль, что ей пришлось бы держать пистолет над головой, направив вниз — «очень необычное направление, в котором можно было направить пистолет на себя с намерением совершить самоубийство. , — написал Хендерсон. Вмятины в стенах туалета Джессики свидетельствовали о том, что одна пуля была выпущена под углом вверх — она вошла в стену около верхней части туалета — а другая пуля попала в стену возле пола. Ее нейрохирург Пол Кинг сказал мне: «Скорее всего, ее застрелил кто-то другой.
На обручальном кольце Мэтью была синяя полоса, означающая, что он работает в правоохранительных органах. Фотография Данны Сингер для The New YorkerДжессике в мозг вставили датчик внутричерепного давления, чтобы измерить опухоль, и ее поместили в медицинский осмотр. индуцированная кома. На следующей неделе к Мэтью пришли отец и мачеха. «Эми рассыпалась на куски», — сказала Дениз. «Я обнял ее и сказал:« Все будет в порядке ». Она сказала:« Нет »и посмотрела на своего мужа». (Эми не захотела комментировать эту статью, объяснив в электронном письме: «Я старалась сохранять нейтралитет в этой очень серьезной ситуации.”)
Мэтью и мальчики временно переехали к Кортни Каллауэй, диспетчеру, с которым он встречался. За первые три недели пребывания Джессики в больнице он однажды посетил ее в сопровождении Бима, который был в униформе и с пистолетом. «Я позаботился о том, чтобы со мной была еще одна вечеринка, чтобы гарантировать, что обвинения не будут предъявлены», — сказал Мэтью позже.
После посещения Мэтью, который был отправлен в административный отпуск, снова дал интервью ДеМарко. «В конце концов, начальник захочет вернуть своего офицера, а также его служебное оружие», — сказал ДеМарко Мэтью.«Так что мы постараемся ускорить это как можно быстрее, и, когда я говорю« ускорить », я имею в виду следующие несколько недель». Демарко заверил Мэтью, что его телефон, который был изъят во время расследования, будет возвращен. «Это то, что я сказал вам… Это то, что я сказал сегодня шерифу», — сказал он.
Вскоре после того, как Джессика была госпитализирована, ее тетя Кэти сфотографировала синяк в форме буквы С на затылке Джессики, и поделилась этим с G.B.I. агенты, прося их расследовать, как там была ранена Джессика.Она подозревала, что произошла физическая стычка, приведшая к выстрелам. Хотя вполне возможно, что голова Джессики ударилась о стену после того, как она застрелилась, на стене или на одежде в шкафу не было крови. Только подушка под головой была в крови. A G.B.I. В резюме интервью с нейрохирургом Кингом отмечалось, что он назвал обстоятельства ее травмы «подозрительными», но агент, проводивший интервью, не смог записать разговор; он не заряжал свой диктофон.Кинг сказал мне: «Можно было бы подумать, что было бы достаточно просто надеть ей на руки пакеты и проверить их на наличие остатков огнестрельного оружия. Мне было интересно, почему, но потом случилось так, что ее муж был офицером полиции, а его дедушка — шерифом, так что я понял ».
Мэтью и Каллэуэй расстались через несколько недель. В интервью полиции она сказала, что считает его пугающим. «Я знаю, что он полицейский, а я на самом деле никто», — сказала она.
В начале мая, после трех недель комы, Джессика начала приходить в сознание.Она молча осмотрелась на стены, где ее семья записала фотографии ее сыновей. Несколько дней спустя Кэти заметила, что Джессика плачет. Смотрела мультик про льва. «Что-то случилось с детенышами львицы», — сказала Кэти. «Им было больно».
«Где мой ребенок?» — спросила Джессика, когда ей удалили дыхательные трубки. Медсестра сказала ей, что она попала в аварию. «Как в автомобильной аварии?» спросила она. Медсестра не ответила.
Джессика выздоровела так быстро, что люди в больнице назвали ее «чудо-ребенком».«Хотя ее череп был сломан, ни одна пуля не пробила его. Менее чем через неделю после того, как Джессика вышла из комы, ДеМарко и еще один G.B.I. Агент Джаред Коулман брал у нее интервью, когда она лежала на больничной койке. Это был первый раз, когда кто-то подробно говорил с ней о ночи, когда она получила травму. «В таких случаях нам обычно не с кем поговорить, как ты, потому что тебя здесь нет», — сказал ей Коулман.
«Верно», — сказала она почти шепотом. Ее голос был хриплым из-за дыхательных трубок, и она казалась детской и ошеломленной, как будто ее единственной целью было как можно быстрее разместить агентов.Она сказала, что все, что она могла вспомнить о той ночи, — это то, что она ходила в Walmart.
The G.B.I. Агенты спросили, обращалась ли она когда-нибудь с пистолетом Мэтью.
«Нет, я даже не могу вытащить это из кейса», — сказала она. Она не знала, как разблокировать предохранительный рычаг на кобуре. «Он просил меня пойти и вытащить это раньше, и я сказал ему:« Тебе придется это сделать »».
«Вы когда-нибудь думали о том, чтобы причинить себе вред?» — спросил Коулман.
“No. Никогда, — сказала она. «Особенно из-за моих детей.Она заплакала. «Я никогда раньше не хотел причинять себе вреда».
«Как вы думаете, Мэтью был неспособен на это?»
«Честно говоря, не знаю, — сказала она. «Это то, что вам нужно выяснить».
Теория G.B.I. о том, что Джессика застрелилась, зависела от ее суицидальных наклонностей, но она не показала, что находится в депрессии. Хотя после госпитализации за ней постоянно наблюдали в больнице, меры предосторожности были отменены после того, как она пришла в сознание.Если бы она попыталась покончить жизнь самоубийством, в больнице было бы стандартно оказывать психиатрическую помощь. Но психиатр, который обследовал ее на предмет депрессии, очевидно, не видел необходимости ставить ей диагноз или направлять ее на лечение. Второй психиатр считал, что у нее «соответствующее настроение и аффект; соответствующее суждение и понимание ». Ее хирург Хендерсон написал, что она была «очень позитивным человеком, который использует возможности, которые новая жизнь предоставила ей благодаря ее недавнему выздоровлению». Он продолжил: «У нее чувство юмора, мягкий и спокойный характер.Она с любовью говорит о своих детях и о том, что нужно и желает их видеть ».
«Конечно, именно благодаря моим усилиям мы получили этот аккаунт, но получил ли я кредит? Ха! Не смеши меня ». Карикатура Ника ДаунсаПосле того, как Джессика пролежала в больнице в течение месяца, врачи пытались перевести ее на программу реабилитации, но у нее не было страховки, поэтому ее выписали под опеку. ее бабушки и дедушки. Она прихрамывала и боролась с головными болями, кратковременными провалами памяти, звоном в ушах и онемением левой стороны тела.Через три дня после того, как она выписалась из больницы, заместитель шерифа округа Пайк вынес постановление о защите от насилия в семье. Джессика не могла подойти ближе трехсот ярдов к Мэтью и ее детям. Согласно постановлению, которое Мэтью просил суд издать, «существует вероятная причина того, что насилие в семье имело место в прошлом и может произойти в будущем». Джессике было приказано пройти психологическое обследование.
На слушании дела в суде по семейным делам в июне того же года Мэтью попросил продлить охранный судебный приказ на год.Мэтью, которого вернули в патрульную службу, носил новое служебное оружие и форму, его сопровождал Бим. «У нас есть человек, который является одним из родителей, который попытался покончить с собой», — сказал судье его адвокат Лэнс Оуэн. «Тот, кто стреляет себе в голову, означает бизнес. И если она способна покончить с собой, есть шанс, что она что-то сделает с этими детьми ».
Мэтью показал, что дедушка и бабушка Джессики «не были родственниками по крови» и им нельзя было доверять с детьми.«Тот факт, что они не верят, что она сделала это с собой — я думаю, они не воспринимают это всерьез», — сказал Оуэн.
«Вы говорили с ее врачами о том, что, по их мнению, является причиной ее травм головы?» — спросила адвокат Джессики Бри Лоури. Хендерсон, хирург, написал Лоури письмо, в котором говорилось, что «какое бы расследование этого события ни проводилось, оно никоим образом не отражало наших наблюдений в отделении неотложной помощи».
«Меня беспокоит только G.B.I. отчеты, — сказал Мэтью.
Лоури хотел привлечь к суду свидетелей, которые подтвердили бы, что Мэтью подвергал себя психологическому насилию. «Мы считаем, что он представляет для нее опасность», — сказала она судье Томми Хэнкинсону. «Один свидетель» — соседка Джессики Меган Браунинг — «хотела бы поговорить с вами анонимно в камере, потому что она боится».
Судья Хэнкинсон, казалось, счел эту идею настолько новой, что даже юмористической. «Не думаю, что у меня когда-либо было такое раньше», — сказал он. «Она собирается надеть маску или…»
«Я думаю, у нас есть право противостоять и подвергать перекрестному допросу любого, кто собирается давать показания», — сказал Оуэн.
«Молодец, мистер Оуэн», — ответил Хэнкинсон. «Я рад узнать, что адвокатская деятельность по-прежнему практикуется в судах судебного округа Гриффина». Никто не дал свидетельских показаний о браке Джессики и Мэтью.
Должен ли я дать моему эмоционально жестокому мужу еще один шанс?
Несколько месяцев назад я подала на развод со своим почти 16-летним мужем. Это было очень трудное решение; однако я в конце концов поверил, что он перешел черту своим словесным и эмоциональным оскорблением.У нас двое детей, и он хороший папа, но иногда я также замечаю жестокое обращение с детьми (НИКОГДА не физическое). Как бы то ни было, с того дня, как ему вручили документы о разводе, он умолял, умолял, плакал и т. Д., Чтобы я отменил развод и дал ему еще один шанс. Также было примешано много эмоциональных манипуляций («Попробуйте еще раз для детей» и «Как вы можете просто отказаться от своей семьи?»). Он клянется снова и снова, что изменил свой образ жизни. Он по-прежнему каждый день говорит мне, что любит меня, перечисляя то, что он изменил в себе.Он всегда был очень контролирующим, и теперь он заявляет, что я могу приходить и уходить, когда захочу, и что он не будет проверять мой телефон, отслеживать меня и т. Д. Теперь мне снова разрешено путешествовать по работе. Он будет позитивно настроен и не будет говорить публично, особенно когда речь идет о детях. Он будет ладить с моей семьей и перестанет отрывать меня от них (он не заботится о них). У этого списка нет конца. Я постоянно говорю ему, что ему нужно измениться ради него, а не меня. Я знаю, что это было оскорблением, но на самом деле я ищу, как я могу быть уверен, что он не может измениться? Я держусь (с помощью терапии) и продолжаю бракоразводный процесс, но тем временем у меня время от времени возникают сомнения, что я действительно должен дать ему еще один шанс.Специально для наших детей. Никто из окружающих меня не видит! Мой терапевт, мой адвокат, мой отец, мои друзья и т. Д. В конечном счете, я знаю, что это я должен принять решение, и хотя я чувствую, что в моем сердце уже слишком поздно, я хочу убедиться, что я исчерпали все мысли и объяснения по поводу всего этого беспорядка, чтобы дать ему еще один шанс. Пожалуйста помоги! — Сомневаюсь в разводеУважаемый Сомневающийся на разводе,
Вы находитесь в трудном положении. Вы женаты 16 лет, и, конечно же, есть часть вас, которая хотела бы, чтобы он изменился и избавил вас всех от проблем, связанных с реструктуризацией вашей семьи.Для меня это имеет смысл. Я не могу сказать вам, что делать, но я думаю, что одна из наиболее красноречивых частей вашего вопроса — это очевидное эмоциональное манипулирование его мольбами дать ему второй шанс. Я говорю «очевидные», потому что, хотя его мольбы кажутся вам манипулятивными и вполне могут быть стратегическими, мы должны оставить открытой возможность того, что чувство вины является непреднамеренным проявлением боли, которую испытывает ваш муж. Вы бы лучше меня знали, насколько достоверны эти мольбы.
В любом случае, очевидно, что у него есть над чем поработать. В вашем повествовании есть множество других сигналов — словесное и эмоциональное насилие, контроль / ограничение / отслеживание поведения, отрицание социальных связей — которые должны вас насторожить. Эти сигналы несовместимы со здоровыми отношениями.
На мой взгляд, вот возможные сценарии: он изменился или не изменился, а вы отменяете или не отменяете развод. В лучшем случае, он изменился, и вы отменяете развод и с помощью консультанта по вопросам брака развиваете крепкие и здоровые отношения.В худшем случае вы отменяете развод, и в следующие недели / месяцы / годы становится ясно, что он не изменился и вернулся к жестокому поведению.
Я не могу сказать вам вероятность того или другого сценария в вашей конкретной ситуации, но, по моему опыту, изменение, о котором говорит ваш муж, требует времени и упорной работы. А пока я был бы обеспокоен вашим благополучием и благополучием ваших детей. Его намерения могут заключаться в изменении, но предстоит проделать значительную работу для последовательного внедрения этих изменений.Он начал работать с консультантом, чтобы разобраться со своим поведением? Как он реагирует, когда вы не даете ему ответов, которые ему нравятся? Вы чувствуете себя услышанными, принятыми и в безопасности? Если ответ не будет твердым «да», значит, еще предстоит проделать работу.
Давайте рассмотрим несколько альтернативных сценариев. Что, если вы продолжите развод, и он покажет, что готов измениться? Нет ничего, что говорило бы о том, что вы не можете позволить ему вернуться в свою жизнь в будущем, если вы верите, что его изменения реальны, и при этом чувствуете себя в безопасности.
Однако, если вы продолжите развод, а негативное поведение продолжится или усилится, вы узнаете, что приняли правильное решение. Для разгневанной стороны нет ничего необычного в том, чтобы свалить вину за свою реакцию на другого человека; , если бы вы только забрали его обратно, был бы другой . Не покупайся на это. Либо он решит действовать в этом мире мирно и доброжелательно, либо нет. Если его выбор зависит от получения того, чего он хочет, то это изменение вряд ли продлится долго.
Удачи!
Эрика
Эрика Майерс
Эрика Майерс, MS, MEd, LPC, NCC — лицензированный психотерапевт и бывший педагог, специализирующийся на работе с семьями, находящимися в переходном периоде (часто из-за разлуки или развода), а также с людьми, ищущими поддержки в вопросах взаимоотношений, воспитании детей, депрессии, тревоге, горе / потеря / тяжелая утрата и управление серьезными изменениями в жизни. Хотя ее теоретическая ориентация эклектична, в своей практике она чаще всего использует личностно-ориентированный подход, основанный на сильных сторонах и когнитивно-поведенческую терапию.Пожалуйста, заполните все обязательные поля, чтобы отправить свое сообщение.
Подтвердите, что вы человек.
Вид из комнаты для потерпевших
Отделение бытового насилия окружного суда округа Кук находится в удивительно красивом кирпичном здании. Кажется, никто там не смотрит, если вы рыдаете, пока ждете своего адвоката. Охранник, который попросил меня вытащить ручку из моего хвоста (чтобы я очистил металлоискатель), сделал это с впечатляющей грацией.Все нежные.
Цена приема — злоупотребление. В этом суде ваш бывший упоминается как ответчик. Я был там, потому что мой бывший бил меня.
Если бы кто-нибудь спросил меня перед избиением, буду ли я защищаться при нападении, я бы сказал «да», конечно, я бы стал.
Но я не ударил Ответчика. Мне никогда не приходило в голову, что кто-то, утверждающий, что любит меня, будет так преднамеренно и неоднократно бить меня. Когда он ударил меня, мое поле зрения сузилось до пространства, занятого его размахивающими кулаками, и я был слишком занят, прикрывая свое лицо, чтобы что-то сделать.Оказывается, защита лица требует больших усилий, когда кто-то одержим его разрушением.
Я помню, как подумал: «Удар кулаком действительно больно», как будто это было какое-то глубокое прозрение.
Когда меня загнал в угол телефон, я без колебаний взял его и набрал 911. Я не думал о юридических или личных последствиях. Я совсем не думал. Но когда я сказал: «Помогите!» и начал греметь адрес, он вырвал телефон, когда я сбежал — к лифту и вниз к парадным ступеням здания, где я, содрогаясь, ждал копов.
Через пять минут прибыли, их восемь человек. Половина подошла поговорить с ним, а половина осталась со мной. Они хотели, чтобы я выдвинул обвинение. Они хотели отвезти меня в больницу. Они были добрыми и не ставили под сомнение мой вкус к парням. Они похлопали меня по спине в синяках и бормотали что-то нежное, как отряд старших братьев-защитников. Они настаивали на холостом ходе в своих машинах, пока за мной не приехал друг.
Сначала это была сортировка. Тогда в дело вмешались самые близкие мне люди.
«Тебе следует предъявить обвинение», — сказали они мне.
На следующий день я пошла в больницу, волновалась, потому что не могла открыть рот и хорошо видеть. Мне нужна была письменная запись. Врач был шокирован и впечатлен тем, что с моим лицом ничего не сломалось. Это было похоже на победу.
«Вам нужен запретительный судебный приказ», — сказали мои друзья. «Тебе следует переехать домой. Тебе следует переехать, и точка. У него есть пистолеты.
Я отказывался от всего, хотя я не мог есть, спать или разговаривать с кем-либо, не морщась. Я не мог сесть или опереться ни на что с комфортом, потому что моя голова все еще была разбитой, покрытой коркой грязью.У меня были ночные кошмары, дневные кошмары и приступы паники.
Даже шпаклевка не скроет синяки, поэтому после одной попытки с консилером я сдалась и сняла потрепанное лицо. Я рассказал всем, кому нужно было знать, что поразило Ответчика.
Он позвонил мне, обиделся и сказал: «Ты рассказал своей семье?» Как будто это было для него каким-то оскорблением.
Я просмотрел каждое непроизносимое слово в своей больничной карте. Мои травмы включали тупую травму головы, разрыв кровеносных сосудов в глазах, отек мозга, ушиб челюсти, ушиб ребер, защитные ушибы на обеих руках, ушибы на спине и опухоль на задней части черепа, откуда меня отправили в полет его кулаки. на различные твердые поверхности.
Пытаясь убедить меня предъявить обвинение, мой отец сказал: «Что бы вы сказали своим младшим сестрам делать?»
В конце концов я обратился в суд по делам о домашнем насилии с ходатайством о вынесении чрезвычайного постановления о защите, которое оно предоставило. Это было легко получить после того, как Ответчик в письменной форме изложил подробности того, как он хотел бы пытать, искалечить и убить меня, а затем отправил эти подробности мне по почте. Он закончил это послание, повторив свою любовь.
Я прочитал это в автобусе и сошел на несколько остановок раньше, чтобы меня стошнило на тротуаре.
Я хотел разбить целую комнату. У меня не было; вместо этого у меня были разбросаны яркие пятна.
Однажды утром друг, на диване которого я разбился, вышел из своей комнаты, пока я пробирался через одну из его переполненных книжных полок. Когда я дочитал абзац, который читал, я посмотрел вверх, он стоял там, ухмыляясь.
«Что?» — спросила я, подбирая руку к лицу.
«Ты улыбаешься, — сказал он. «Я не могу вспомнить, когда в последний раз видел твою улыбку.
Вскоре я смог найти над чем посмеяться, хотя, казалось, было не над чем смеяться. Я поклонялся своему адвокату. Я боготворил ее стажера; Я хотел отвести ее на обед, но аппетита у меня не было. Я пошел к своему врачу. Он посмотрел на меня и сказал: «Ты слишком худая», из-за чего я заплакал.
Каждые две недели мне приходилось обращаться в суд, чтобы продлить срок действия моего судебного приказа о чрезвычайной защите. Если бы ответчик явился, чтобы принять или оспорить полный приказ, мне пришлось бы ждать в комнате для потерпевших, где вам не нужно его видеть, пока не будет представлено ваше дело.Если это произойдет, всю оставшуюся жизнь вы будете знать, что когда-то вам приходилось сидеть в пространстве, называемом «Комната жертвы». Но он так и не появился.
Спустя несколько месяцев я наконец дошел до того, что больше не рыдал в суде. Я подружился с девушкой по имени Кейтлин, у которой был мой адвокат, а значит, и мой график суда. Мы уставились на нелепую спортивную сумку Yves Saint Laurent одного юриста.
«Что это?» мы спросили друг друга. Это было настолько абсурдно неуместно в зале суда, так весело, что мы оба цеплялись за его образ, хихикая, пока нас не заткнул судебный пристав.
Пока я ждал, я с благоговением слушал рассказы других людей: о женщине, чей муж отдал машину своей любовнице; женщина возобновила свой охранный ордер, потому что, как только истек срок ее первого, бывший ее бывший перелез через стену, чтобы ворваться в ее квартиру на втором этаже.
Я подумал: «Слава богу, это не я». Я подумал: «Что, если это станет мне?»
Мой адвокат объяснил, что шериф не смог найти ответчика. Он переехал. Я разбирался в логистике, но все равно каждый раз спрашивал.Я хотел другого ответа.
Я никогда не узнаю, почему здесь была Кейтлин или что делал ее парень. Это не имело значения, но все же это было самым важным делом на свете.
В мой последний день судья рассмешил меня, высмеяв любовное письмо Ответчика с угрозами смерти за то, что оно было так ужасно написано. Что было забавно только потому, что ответчик называл себя писателем. Я встречался с ужасным писателем, который бил меня и присылал мне смертельные угрозы, которые были написаны ужаснее, чем какой-нибудь детский дневник.Я встречалась с неистовым учителем йоги. Это было похоже на большую шутку, за исключением того, что это была моя жизнь.
К тому времени я уже мог смеяться, потому что у меня полностью открылась челюсть; это было почти как моя старая челюсть, так же как мое лицо было почти моим старым лицом, и мои ребра были почти моими старыми ребрами, а моя спина почти моей старой спиной.
В отсутствие ответчика судья наконец предоставил мне двухлетний судебный приказ о защите; Кейтлин тоже достала свой. Когда мы попрощались в коридоре, я добавил: «Я больше не хочу тебя здесь видеть!» как я дал ей пять.Я всегда был слезливым; она как минимум на десять лет моложе, но все время была стойкой. Но теперь ее глаза стали остекленевшими, и она сказала: «Ты единственный человек здесь, кто когда-либо разговаривал со мной».
Я вышел из зала суда на столько солнечного света, сжимая свой хрупкий лист бумаги, который я добавил в папку толщиной в несколько дюймов, которую я уже накопил на ответчике.
Все понравилось. Это чувство длилось недолго; вернется бессонница, рвота, приступы паники и ночные кошмары.Но прямо тогда мне нравились обертки от фаст-фуда в сточной канаве, и голуби, устроившиеся на балках моста, и река, отбрасывающая солнечные волны на рябь, и скрипящие рельсы, когда поезд несся над головой, унося людей в ответственные места. нравится работа. Я не вздрогнул, когда на перекрестке проехало такси; Я не почувствовал, как мой пульс в ушах громче стучит, когда незнакомец стоял плечом к плечу со мной на пешеходном переходе, ожидая, когда изменится свет.
