Психология унижения: как выжить в токсичной среде

О психотерапевтическом аспекте унижения | Журнал Практической Психологии и Психоанализа

Аннотация

Статья посвящена проблеме из числа нечасто встречающихся на страницах работ по психологии и психотерапии. Речь идет об унижении. Более того, о значении унижения для процесса психотерапии. По мнению автора, одной из проблем, лежащих в основе множества психологических, психических и психосоматических симптомов, является осознаваемое или нет человеком желание быть кем-то другим. Этот образ довольно часто носит идеалистичный и недостижимый характер. Стремление к нему является концептуальным по своей природе, что способствует коллапсу поля. Условием эффективной психотерапии в этом случае является способность человека вернуться к себе, к своему собственному размеру. Довольно часто такое возвращение носит характер унижения.

Ключевые слова: диалогово-феноменологическая психотерапия, переживание, высокомерие, унижение, феноменологическое поле, концепция.

Я осознаю, насколько странным может показаться читателю название этой работы. Действительно, что может быть хорошего в унижении? И тем более какое целебное значение оно может нести в процессе психотерапии? И в общественном сознании, и особенно в психотерапии со времен ее основания транслируется важнейшая мысль – об уважении людей друг к другу, о развитии чувства собственного достоинства, о ценности каждого человека, его жизни и пр. Кроме того, отдельной психотерапевтической проблемой со второй половины прошлого столетия стала проблема низкой самооценки. То и дело в общественных и в профессиональных психологических изданиях можно услышать о том, что большинство человеческих проблем заключаются в том, что люди недооценивают себя, не заботятся о чувстве своего достоинства.

Для того, чтобы вырасти, порой нужно стать меньше

Все это верно. По крайней мере, до тех пор, пока наше сознание упирается лишь в поверхностный слой проблем современного Человека – клиента психотерапии. Цель же настоящей работы – привлечь внимание читателя к иному слою психотерапевтического мира, скрытого от обывателя, либо специалиста, который не привык заглядывать глубже социального слоя проблемы.

Мне кажется, что проблема современного человека в том, что его существование все больше диссоциируется от его природы. Мы не приучаемся с детства Жить своей Жизнью. Мы используем для обеспечения своей жизни выученные концептуальные образцы, предложенные нам на правах глобальных и семейных социальных вирусов огромным количеством наблюдателей нашей жизни. Не так важно, где мы приобрели эти концепции и каким образом. Мне кажется, глобальная ошибка современной психотерапии – в утрированном внимании к истории формирования этих искажающих концепций и их содержании. Мне кажется, ни то, ни другое для психотерапии может не иметь ровным счетом никакого значения.

Равно как совершенно не имеет значения, что за наблюдатели поддерживают существование этих регулирующих вашу жизнь концепций. Если только целью психотерапии не является бунт против носителей этих концепций. Однако на поверку, как показывает опыт психотерапии, этот бунт не заканчивается сколько-нибудь значительной жизненной трансформацией. Он просто в течение довольно короткого времени превращается в акт мести людям, которые заразили его. А из этого счастья и здоровья, как известно, не построишь. И даже если человек решил построить свою жизнь вопреки концепциям, транслируемым его родителями, довольно часто через несколько десятилетий он обнаруживает очень схожий промежуточный жизненный итог.

Итак, мое глубокое убеждение, что анализ концепций, их содержания и истории формирования, а также любые попытки их пересмотра лишь ограничивают психотерапию. И уж тем более не принесут никакой пользы. Почему, спросите вы? Потому что для этой задачи задействуется идентичный по качеству материал, а именно концептуальный. Иначе говоря, из пересмотра или свержения концепции может появиться только новая концепция. В лучшем случае (что случается довольно редко) она будет более оптимально подходить под актуальный жизненный период человека. В худшем – будет еще менее годящейся. Это не учитывая возможности, что в результате такой концептуальной ревизии текущая концепция лишь укрепится и стабилизируется, приобретя более устойчивые формы.

Но давайте вернемся к тезису об унижении. Почему я заговорил об этом? Концептуальные образы, которые вирусным способом определяют поведение человека, как правило, имеют характер идеала. А значит недостижимы. Психологические трудности тут возникают в нескольких вариантах. Во-первых, человек всю свою жизнь стремится к реализации концепции и в какой-то момент все же достигает один за другим неких ее этапов. Вопрос здесь только в том, в какой момент он осознает, что не Жил вовсе, а находился в погоне за очередным образом. Далее – кризис, в котором человек оказывается на пепелище своего жизненного пути. Второй вариант, не более оптимистичный. Человек всю жизнь пытается дотянуться до тех или иных образов, составляющих его концепцию, но тщетно. Именно этот вариант чреват тем, что в психологии здравого смысла обычно называют низкой самооценкой. И тот, и другой случай в некотором смысле равны друг перед другом в том, что оба являются способом не Жить, и оба ориентированы на идеальные концептуальные образцы. И даже если второй вариант внешне выглядит как униженность человека, не стоит обманываться – стремление к идеалу определяет и эту динамику.

Универсальным противоядием против токсичности этого порочного круга является лишь возможность его покинуть. В некотором смысле нужно выйти в иную плоскость, феноменологическую динамику в которой задают не концептуальные образцы, а процесс переживания Человеком своей Жизни. А она носит не идеальный характер. В ней нет ничего, что было бы неизменным ориентиром, она текуча и непостоянна. При такого рода переориентации человеку нужно вернуться к себе, откуда, возможно, впервые за много лет, у него появится шанс вырасти. Иногда человеку следует признать, что он гораздо меньше, чем он думал раньше. И что его цели и ориентиры гораздо менее пафосны, чем те, в которых он был уверен до этого. Унижение иногда вполне естественно. Просто мы перегрузили его негативными коннотациями. Иногда следует стать меньше, чтобы вырасти[1]. Эту фразу я услышал однажды от своей талантливой ученицы, когда она рассказывала о своем клиенте, который с большой тревогой и даже страхом воспринимал появившиеся вдруг желания, которые по его мнению не соответствовали ни его статусу, ни возрасту. Появившиеся в процессе только начавшего восстанавливаться переживания, некоторые чувства, желания, мысли и образы могут представляться пугающими, вызывающими тревогу или стыд. Зачастую они не соответствуют тому идеальному образу, который так ярко и сильно вырисован внутри концепции человека. Но иногда стать меньше – это значит, наконец, получить шанс на развитие и взросление.

Унижение как отказ от контроля своей Жизни

Другой аспект тезиса о целебной силе унижения представляется мне еще более важным. Он носит методологический характер и специфичен для диалогово-феноменологической психотерапии. Общим фактором во всех описываемых выше проявлениях высокомерия является отчаянная попытка контроля процессов, происходящих в феноменологическом поле. Будучи и клиентами, и психотерапевтами, мы зачастую пытаемся подчинить феноменологическое поле своей концептуальной власти. Мы ведем себя так, как будто можем все контролировать. Мы контролируем наши профессиональные реакции, наши чувства, желания, поведение других людей, их удовлетворенность и улучшение качества их и своей жизни. На поверку, правда, это оказывается лишь иллюзией. Жизнь время от времени демонстрирует нам свою власть, как бы намекая кто в доме хозяин. Тем не менее большинство из нас проводит в этих высокомерных иллюзиях всю жизнь и умирает в полной уверенности подконтрольности процессов своей жизни.

Чтобы получить доступ к возможности радикальных изменений в вашей жизни, нужно сделать шаг назад и осознать, что высокомерная борьба со своей Жизнью не сулит вам ничего хорошего. Вам придется принять, что вы производная от полевых процессов, а не их источник. Мы привыкли думать, что Жизнь – это то, что создаем мы сами. Своими ежедневными поступками, выборами, решениями. Такого рода мышление, на мой взгляд, выступает источником большинства наших психологических симптомов, которые мешают нам жить. Я предлагаю немного сместить точку сборки. А что, если мы с вами в некотором смысле живые феноменологические вытяжки из полевых процессов. Не мы формируем нашу Жизнь, а она формирует нас.

И единственный способ развития тогда заключается не в том, чтобы влиять на нее, а в обратном – в том, чтобы отдаться тем процессам, которые ежесекундно протекают в поле. И единственный способ изменения и развития заключается в том, чтобы быть максимально чувствительным и внимательным к тем полевым процессам, которые больше нас, которые включают нас в себя. И чем более внимательны мы к ним, тем интенсивнее и счастливее наша Жизнь. Это принципиально иной путь управления, инструментом которого является не контроль – он скорее останавливает и деформирует жизнь, а витальное усилие Жить в смысле отдавания во власть полевых процессов.

И если мы как профессионалы хотим быть успешными в психотерапии, нам необходимо освоить этот Путь. Он открывает для нас принципиально иные перспективы в развитии. То, что раньше могло казаться резистентным для психотерапии, при таком подходе, освоенным не декларативно, а всерьез, оказывается точно таким же предметом для переживания, как и все остальное. Особую актуальность сказанное может иметь для психотерапии «психических расстройств». Если предположить, что Человек вовсе перестал контролировать свою Жизнь и прекратил предпринимать любые попытки в этом направлении, он стал бы получать удовольствие от спонтанных процессов, протекающих в поле. Места для «психопатологии» просто не осталось бы. Равно, как и для любых других болезней. Ни один симптом и синдром не является соприродным полю. Любая болезнь есть результат борьбы Человека со своей Жизнью.

Проблема, лежащая на этом пути, по совместительству являющаяся ресурсом для колоссальных изменений, заключается в необходимости унижения. Я вынужден в этом случае принять то обстоятельство, что я не властен над своей Жизнью, она больше меня. И все, что мне остается – это отдаться ей и плыть в потоке ее феноменов, максимально чутко реагируя на любые изменения в нем. Чем внимательнее я отношусь к появляющимся инновациям, тем больше моя способность управлять своей Жизнью. Нам снова в некотором смысле придется стать меньше, чтобы вырасти. И в какой-то момент для нас станет очевидным, что фраза «Отдаться Полю/Жизни» и «Идти своим Путем» не противоречат друг другу. Более того, по сути их смысл идентичен. Это одно и то же.

Немного о пользе профессионального смирения

В завершение статьи несколько слов о том, какое значение все сказанное имеет для профессиональной позиции психотерапевта. Это самый главный вопрос. Работа психотерапевта связана с постоянной встречей с процессами, динамика которых неконтролируема. Жизнь терапевта и клиента, если отпустить контроль, порой представляет собой феноменологический хаос, в процессе которого то и дело появляются те или иные инновации, опыта обращения с которыми ни у клиента, ни у психотерапевта еще нет. И перед ним со всей закономерностью постоянно встает вопрос: «Готов ли я переживать все, что происходит в процессе психотерапии?»

При слабо сформированных профессиональных навыках переживания и недостаточном опыте в управлении соответствующим процессом это может оказаться чрезвычайно напряженной перспективой для профессионала. С другой стороны, огромное разнообразие психотерапевтических концепций предлагает встревоженному психотерапевту более спокойную и предсказуемую альтернативу. Так появляется соблазн не переживать происходящее в терапии, а контролировать его. И это только в том случае, если терапевт осознавал возможность честного и открытого переживания феноменологического потока в терапии. Чаще всего терапевты обучены как раз не переживать, а контролировать терапевтические процессы. Это и спокойнее, и в полной мере соответствуют социальному заказу, который транслируют сами клиенты. И мы порой вовсе не задумываемся над тем, что побочный эффект следования по этому пути – чрезвычайное обеднение возможных трансформационных ресурсов. По сути мы редуцируем возможности нашей профессии.

Слушателей в программах подготовки психотерапевтов практически не учат тому, как переживать происходящее в психотерапии. Зато с заметной настойчивостью вооружают их всевозможными инструментами управления полевыми процессами. Более того, данная тенденция носит характер профессиональной культуры – тупиковой по своей сути, но вполне устойчивой и сформированной. Кроме того, молодые и не только молодые психотерапевты уже после окончания программы с жадностью чрезвычайно голодного человека посещают множество семинаров с основной целью – обогатить свой репертуар контроля терапевтического поля. Иногда кажется, что еще немного новых техник и инструментов принесут терапевту гораздо большую квалификацию и сделают его неуязвимым универсальным солдатом от психотерапии. Как итог, терапевт с каждым годом оказывается все дальше от того места, где ключом изобилия бьют колоссальные ресурсы для нашей профессии. Если вы обнаружили себя в этой зарисовке, я призываю вас остановиться и посмотреть вокруг – не бежите ли вы от того, что является для вас как профессионалов гораздо более важным – от переживания своей Жизни в контакте с Жизнью другого Человека?

И если вам удастся остановиться, наверняка вы обнаружите перед собой фундаментальную первичную альтернативу – либо продолжить более уверенный и спокойный путь контроля происходящих в психотерапии процессов, либо отдаться непредсказуемому в своей динамике феноменологическому потоку. В первом случае вы сохраните профессиональную и личную стабильность, и даже если и будете включаться время от времени своим сердцем в отношения с клиентом, то все равно будете знать с большей или меньшей возможностью прогноза, с чем вы столкнетесь в перспективе. Однако, полагаю, вам не выйти в этой перспективе за рамки прогноза, содержащегося в ваших рабочих концепциях. Тем не менее, повторю, ваш авторитет, равно как и самоуважение скорее всего останутся в безопасности. Во втором же случае вам придется отказаться от привычной возможности контроля терапевтической ситуации и осознать, что есть нечто во встрече двух Жизней, что гораздо больше вас, и что не подлежит в новой профессиональной позиции никакого рода контролю. Вы можете впустить этот непредсказуемый поток в свое сердце либо время от времени продолжать пытаться возвращать себе контроль над происходящими процессами.

Второй вариант поначалу представляется гораздо более опасным, менее стабильным. Скажу больше – поначалу он таковым и является. Мы не привыкли отпускать в спонтанное течение витальные процессы. В разы увеличенный по объему поток инноваций превосходит по своей мощности только появляющиеся и развивающиеся способности переживать. Порой терапевт, который впервые начинает экспериментировать в психотерапии переживанием, становится похожим на обезьяну с гранатой. Это некий кризис, который в некотором смысле очень схож с описанием революционной ситуации В.И.Лениным – старые способы строить психотерапию уже не работают, а новые пока не сформированы. Как терапевт переживет этот кризис влияет на то, насколько трансформируется его работа. В некотором смысле это врата, которые являются водоразделом между старой и новой психотерапией.

Еще раз повторю, для меня этот разговор имеет не только и не столько этический смысл. В мои цели не входит борьба деонтологического содержания с профессиональным высокомерием, хоть и завуалированным таким же выраженным профессиональным гуманизмом. Хотя само по себе это также важно – мне кажется, высокомерие, маскированное желанием принести пользу клиенту, значительно изменяет для меня облик нашей профессии. Гораздо важнее другое – профессиональное высокомерие, основанное на контроле, не дает психотерапии вырваться за пределы действующих концептуальных ограничений. Для меня в этом обсуждении речь идет о возможности получить доступ к колоссальным трансформационным ресурсам, которые содержит в себе природа поля. Эти ресурсы потенциально безграничны.

В новой терапевтической парадигме терапевт уже не сможет проконтролировать эффективность своих интервенций, степень их полезности для клиента, не сможет регулировать баланс поддержки и фрустрации для достижения оптимальных ресурсов для восстановления творческого приспособления. Взамен же он приобретет возможность доступа к безграничным ресурсам поля, которые могут способствовать принципиально любым терапевтически значимым изменениям. Однако есть одно обстоятельство, которое снова может заставить нас встревожиться – мы не сможем направлять и даже прогнозировать направление и характер этих изменений волевым усилием. Нам придется довериться мудрости процессов, протекающих в поле, которые независимы от нашего контроля. Иногда эти феноменологические полевые процессы мы еще называем Жизнью. Как видите, снова речь идет о профессиональном смирении как альтернативе профессиональному высокомерию. И снова, как и прежде, для того, чтобы вырасти, в данном случае профессионально, нужно всего лишь уменьшиться до своих размеров – размеров Человека живущего своей Жизнью рядом с Жизнью Другого Человека.

Annotation

About psychotherapeutic aspects of humiliation

The article deals with the problem of infrequently occurring on the pages of articles on psychology and psychotherapy. It is about humiliation. Moreover, the importance of humiliation for the process of psychotherapy. According to the author, one of the problems underlying many of the psychological, mental and psychosomatic symptoms is wanting to be someone else. This image is quite often has idealistic and unreachable nature. The desire for it has a conceptual nature. Condition of effective psychotherapy in this case is the ability of a person to go back to itself, to its own size. Quite often such return is humiliation.

Keywords: dialogue-phenomenological psychotherapy, emotions, loftiness, humiliation, phenomenological field, concept.

[1] На память приходят несколько показательных психотерапевтических ситуаций, когда женщины, много лет тщетно пытавшиеся организовать свою личную жизнь удовлетворяющим для них образом, получали желаемое, прекратив бороться с Жизнью, самими мужчинами и остановив отчаянный поиск суженого. И отчаявшись проконтролировать свою Жизнь, она удивительным образом обустраивалась. В другой терапевтической ситуации только после признания своего мужа как хозяина дома и семьи женщина смогла забеременеть, хотя более десятилетия до того считала себя бесплодной, пройдя десятки обследований и процедур ЭКО. Унижение иногда очень полезно и естественно, особенно после отчаянных попыток сделать себя больше, чем есть на самом деле.

нарциссизм, пониженная эмпатия и страх неудачи — T&P

Что на самом деле движет людьми, которые постоянно ведут себя агрессивно и любят унижать окружающих: в школе, на работе или в своем кругу общения? Ответ: страхи и психологические травмы. T&P разобрались в тексте The Atlantic о психологии задиры.

Прирожденные задиры намеренно добиваются того, чтобы их жертвы чувствовали свою никчемность. В социальном поле вокруг себя агрессоры постоянно видят конкурентов. Они пытаются не просто их унизить, но еще и показать свое превосходство над этими неудачниками, уничтожить их чувство собственного достоинства. Как и в соревновательном спорте, где победители воспринимаются в сравнении с проигравшими, хулиганы идентифицируют себя через своих жертв. Их самооценка зависит от возможности преследования побежденных: я победитель, потому что ты — неудачник.

Недавние исследования показали, что задиры обладают нормальной или несколько завышенной самооценкой (по крайней мере, в областях физической привлекательности и популярности), но кроме того они крайне чувствительно относятся к позору и собственным неудачам. Как говорит клинический психолог Мария Ламия, страх опозориться — это то, что пытается спрятать задира. Он приходит в ярость от собственных провалов и недостатков, поэтому он начинает унижать окружающих, таким образом самоутверждаясь за их счет.

Задиры и нарциссы придерживаются одних и тех же поведенческих стратегий. Возможно, даже имеет смысл отметить их тесную взаимосвязь: все задиры — нарциссы с преувеличенным чувством собственного значения и пониженным сочувствием к своим жертвам. Соответственно, многие нарциссы становятся агрессивными задирами, как это произошло, например, с Лэнсом Армстренгом, который активно использовал правовую систему и доступ к СМИ, чтобы унижать своих соперников или людей, чьи заявления и поступки шли вразрез с его интересами.

Многие задиры вырастают в неблагополучных семьях. Скандально известный игрок НФЛ Ричи Инкогнито сам подвергался агрессии, когда был ребенком. Лэнс Армстронг был брошен своим биологическим отцом, в то время как отчим часто наказывал его ремнем. Когда эти люди выросли, они нашли пути компенсировать свои травмы, унижая других.

Мы сможем лучше понять, что бессознательно движет задирой, разобравшись, какие эмоции они пытаются спровоцировать у своих жертв. Для хулигана эти люди — проекции того, чем он сам боится стать — неудачником.

Подробнее узнать о психологии задиры можно на сайте Atlantic.

как мозг воспринимает унижение — T&P

Что сильнее — гнев или стыд? И как их измерить? Современная нейронаука занимается в том числе и тем, что ищет «линейку» для человеческих чувств. В статье, опубликованной в Wired, нейробиолог Кристиан Джаретт рассуждает о чувстве унижения на примере собственного опыта и проведенного недавно научного исследования. T&P публикуют основные идеи.

Мне было около семи лет — младший в начальной школе. Я стоял в столовой, окруженный сотней взрослых ребят и преподавателей. Они все смотрели на меня — кто-то с жалостью, а кто-то с презрением. Неслыханно! Как можно находиться в столовой, когда там обедают старшие?!

«Скажи на милость, что ты здесь делаешь, Джаретт?» — с ложным возмущением спросил директор. Я был там, потому что отказался доедать свой протертый ревень, нарушив тем самым важнейшее школьное правило: каждый должен съедать все, что ему предлагается. Но после того как меня вырвало от первых ложек этого блюда, похожего на живую плоть, я просто-напросто отказался продолжать обед. Моим наказанием стало остаться в столовой, пока не придут взрослые. Я уже собирался объяснить собравшейся толпе, что случилось, но не смог вымолвить ни слова, а вместо этого отчаянно, неудержимо разрыдался: чувство унижения пронизывало меня.

Это был очень мощный эмоциональный опыт: в памяти до сих пор остаются болезненные ощущения того дня. Но можно ли сказать, что из всех негативных эмоций (таких как злость или стыд) чувство унижения самое сильное? И даже если это так, то как психологи или нейробиологи могли бы это доказать?

Полученные данные показали, что мозг активнее реагирует на воображаемую ситуацию унижения, чем на сюжеты с другим настроением. Из всех исследуемых эмоций именно оно требует наибольшей затраты ментальных ресурсов.

Извечный тезис гуманитарной литературы о разрушительной силе унижения психологи Марта Оттен и Кай Джонас решили исследовать с помощью нейроэксперимента. Они провели два исследования, в которых участникам женского и мужского пола нужно было описать, как бы они себя чувствовали в тех или иных ситуациях. В первом исследовании сравнивалось чувство унижения (например, найденная в Сети подруга при первой реальной встрече бросила один взгляд на вас и ушла), гнев (сосед по комнате устроил вечеринку в ваше отсутствие и разнес квартиру до основания) и счастье (вы узнали, что ваши чувства к кому-то взаимны). Во втором — унижение, гнев и стыд (вы нагрубили своей маме и она расплакалась).

В этот же момент происходила запись электроэнцефалограммы (ЭЭГ), которая показывала мозговую активность испытуемых. В частности, ученых интересовали два критерия: наибольшие всплески сильной реакции (или «поздний положительный потенциал») и связанная с событием десинхронизация — маркер пониженной активности в альфа-диапазоне (основном ритме мозга в расслабленном состоянии). Два этих критерия — свидетельства активации коры и усиленной когнитивной работы.

Полученные данные показали, что мозг активнее реагирует на воображаемую ситуацию унижения, чем на сюжеты с другим настроением. Из всех исследуемых эмоций именно оно требует наибольшей затраты ментальных ресурсов. «Это подтверждает идею о том, что унижение — особенно интенсивное чувство. Оно имеет далеко идущие последствия как для индивидуума, так и для группы людей», — заключили Оттен и Джонас.

Но справедливости ради нужно отметить, что сегодняшняя нейронаука не может внести абсолютную ясность в наше понимание психологических процессов. Ведь ученые до конца не знают, за что отвечает этот «поздний положительный потенциал». Мозг нам что-то активно говорит, но что именно? Интенсивность переживания унижения связана еще и с тем, что это комплексная, сложная эмоция, в основе которой — потеря социального статуса.

Самая сильная психотравма — это унижение

Мозг все может пережить и переварить. И из всего извлечь опыт на будущее. А унижение — не может.

Самая сильная психотравма — это унижение. Мозг — он все может пережить и переварить. И из всего извлечь опыт на будущее. А унижение — не может. Об этом размышляет психолог Анна Кирьянова.

Унижение тем и отличается — это безответная реакция. Унизить можно только при условии, что человек не может ответить. Поэтому унижают детей и тех, кто в силу обстоятельств вынужден смолчать и стерпеть. А потом — плакать или наоборот, нелепо улыбаться, что-то бормотать, идти, куда глаза глядят, с тяжким чувством в груди…

«Это ничего, ничего… Подумаешь — унизили при всех. Не ударили ведь. Или вообще один на один унизили — никто не узнает. Ничего страшного!»

Страшное это дело — именно после унижения происходит суицид или психическое расстройство. А, если психика крепкая, осадок остается на всю жизнь. И человек на все готов, чтобы забыть унижение — а оно никак не забывается, именно потому, что это — самая сильная и болезненная психотравма. У

Унизил начальник; на собеседовании унижали; вопросы задавали унизительные и замечания делали. Унизили в больнице, в магазине, в учреждении, и пришлось стерпеть — некуда деваться.

Поэта Рубцова тоже вот унизили братья-писатели: поехали на теплоходе кататься, все в каюты расселились, а Рубцова поселили в коридоре — он же нищий пьяница, детдомовец, ему вполне нормально в коридоре плыть! Правда, писатели все время спрашивали: удобно ли Рубцову? И он отвечал: мол, вполне удобно. Благодарю! А потом как начал пить горькую; и вскоре погиб. Хотя ему было удобно в коридоре, наверное, — но ужасно в душе…

И единственный способ с унижением справиться — все же ответить. Даже если от этих людей зависишь, — все равно ответить спокойно и адекватно. Потому что никакие деньги и мирные отношения не компенсируют травму унижения; она остается навсегда. И, чем сильнее вас унизили, тем выше свою самоооценку подняли — как на качелях, где один — внизу, другой — наверху. Надо ногой оттолкнуться и сменить позицию, все равно другого выхода нет. И сказать, что в коридоре отдыхать неудобно — это идиоту понятно. Получать наглые письма — противно. Выслушивать оскорбления — неприемлемо.

И пойти, лечь на кровать в каюте главного писателя — вот там удобно. А что потом будет — да ровным счетом ничего, как правило. Те, кто унижают — трусливые и подлые люди. И вряд ли они наберутся смелости прогнать вас с кровати или продолжить унижения. Как только будет ответная реакция — не будет унижения, вот в чем фокус. Бить не надо. Браниться не надо. Разъяснять надо, как советовал Высоцкий. Удобно лежа на кровати — добавлю я…

Автор — Анна Кирьянова

Новое видео:

Общество унижения | Российское агентство правовой и судебной информации

Контекст

Аркадий Смолин, обозреватель РАПСИ

Агрессивное и неадекватное поведение телеведущих все чаще представляет опасность для безопасности и даже жизни зрителей и участников телевизионных шоу. Последним громким примером противоправной природы «актуального» развлекательного телевидения стало уголовное дело по статье «доведение до самоубийства», возбужденное в Индии против известной телеведущей Ракхи Савант.

Однако менее чем через три месяца после того, как о самоубийстве участника индийского телешоу стало известно по всему миру, российская телеведущая Елена Малышева выбрала для работы с зрителями не менее скандальную и унизительную форму. В эфире государственного канала, следуя гоголевской традиции, она символически низвела человека до одной части тела.

Сюрреалистичность ситуации усугубляется тем, что женщине из зала суждено было воплотиться даже не в нос, а в типично мужской орган. Если принять во внимание, что аудитория Первого канала – 98,8% населения РФ, легко представить себе судьбу этой женщины и ее сына в ближайшем будущем.

24-летний индус после унижения в телеэфире впал в депрессию, начал избегать любого общения и, в конце концов, покончил с собой. Его российская сестра по несчастью также начинает проявлять признаки асоциального поведения: боится идти на родительское собрание и думает забрать сына из школы, где его после телеэфира подвергли обструкции.

Хочется надеяться, что на этом сходство двух жертв развлекательного телевидения исчерпывается, хотя параллели в поведении телеведущих пугают: как Малышева, так и Савант в эфире обсуждали тему эффективной работы мужского достоинства, чем изрядно шокировали непредупрежденных гостей студии.

Предположим, что Малышева не хотела унизить зрительницу из зала, отрезав горловину ее свитера как иллюстрацию обрезания крайней плоти. Однако отсутствие культуры принесения публичных извинений на российской телевидении пугает не меньше, чем злоупотребления элементами унижения в развлекательных шоу (многие из которых используют процедуру публичного унижения как сюжетный двигатель).

Психология изначально рассматривала унижение как одну из сильнейших травм, которая может стать причиной острого невроза и девиантного поведения. Между тем, сегодня унижение стало не столько психологической, сколько правовой проблемой. На Западе судебные иски о защите чести и достоинства занимают лидирующие позиции, как по суммарной численности, так и в процентном отношении положительных решений суда. В США даже существует преуспевающая прослойка адвокатов, специализирующихся исключительно на отстаивании прав зрителей и участников реалити-шоу.

Таким образом, доступность и востребованность среди простых граждан защиты чести и достоинства в судебном порядке служит лакмусовой бумажкой состояния всего правового поля страны. Даже на примере малых групп (тюрьма, школа) становится очевидно, что отказываясь отстаивать свою честь, человек автоматически отказывается и от других прав.

В этом контексте особенно важно понять, почему в нынешней России судебные перспективы подвергшейся явному унижению в телеэфире женщины выглядят туманно, хотя наличие соответствующих законов и прецедентов мирового опыта должны убеждать в обратном.

Статья 130 УК РФ трактует оскорбление как «унижение чести и достоинства, выражающегося в отрицательной оценке личности потерпевшего, которая подрывает его престиж в глазах окружающих и наносит ущерб уважению к самому себе». Как публичное представление женщины в качестве образа мужских гениталий может сказаться на ее престиже и уважению к себе?

Пункт 2 этой статьи предписывает за оскорбление, содержащееся в публичном выступлении или СМИ, наказание штрафом в размере до 200 минимальных размеров оплаты труда или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до двух месяцев, либо обязательными работами на срок до 180 часов, либо исправительными работами на срок до одного года.

То есть, формулировка закона, вроде бы, снимает все вопросы о потенциальном исходе этого дела. А размер штрафа выглядит несущественным для Малышевой или любого другого виновного сотрудника телешоу, чтобы оказывать противоправное воздействие на суд.

Вот тут мы сталкиваемся с главным парадоксом групповой психологии россиян: возможно, именно здесь находится камень преткновения, сводящий на нет все усилия по расширению правового поля в России. Вместо того, чтобы законно призвать к ответу сотрудников патологической телепередачи, пострадавшая женщина предпочитает публично жаловаться и искать сострадания, будто это простое невезение. Вряд ли это не мазохизм в чистом виде, скорее – симптом стабильности российского общества унижения.

Нам не удалось припомнить ни одного случая в России, когда организаторов телешоу привлекли бы к ответственности за унижение или оскорбление простого зрителя, при том что за рубежом такие судебные дела едва ли не поставлены на поток. Получается, в результате многолетних всесторонних унижений в массовом сознании россиян наступил рессентимент – мазохистское принятие ситуации со всеми сопутствующими изменениями в психике.

У любого человека систематические унижения приводят к краху системы ценностей, сформированной в детстве родителями, самостоятельно с помощью художественной литературы или на основе официальной пропаганды. Мало ведь кто изначально учился лгать и воровать. Однако каждое столкновение с реальным миром, где идеалистические представления (в том числе о «правовом самосознании», «диктатуре закона» или «гражданском обществе») не котируются, вызывает у человека жгучее чувство унижения, которое, в конце концов, выливается в стремление любой ценой избежать его повторения.

Результатом такого краха ценностей становится пересмотр установок – формирование того, что Медведев называл «правовым нигилизмом». Если все вокруг воруют и обманывают, уже не кажется унизительным, например, дать взятку.

Телевидение делает зрелище унижения привычным, а воспринимать обыденное явление как преступление противоречит человеческой психологии. Люди вынуждены воспринимать унижение как нормальную ситуацию продуцируя соответствующие защитные рефлексы: не обращать внимания, пренебрежительно оценивать все личные случаи унижения в сравнении с транслируемыми по телевидению, принимать их как свою вынужденную обязанность.

Государственный смысл унижения, по всей видимости, заключается в том, что чувство униженности подавляет защитные механизмы противодействия страху. Благодаря этому страх до сих пор остается основным мотивирующим механизмом государственного управления обществом, не смотря на то, что мировой опыт давно наглядно доказал ошибочность такой тактики. Люди без чувства собственного достоинства не могут искренне соблюдать правила, а значит и законы.

Страх не является достаточным инструментом принуждения, поскольку автоматически подсознательно внушает человеку желание нарушить навязанные правила в качестве символической победы над доминантом. Отсюда распространенное в СССР и России воровство у государства, халтура на работе, коррупция – зачастую эти нарушения не столько приносят выгоду, сколько позволяют униженному, запуганному человеку ощутить иллюзию частичной сатисфакции по отношению к начальству, абстрактным властям и государству.

Почему тогда телевидение в России превратилось в главного пропагандиста унижения? Для ответа на этот вопрос необходимо углубиться в истоки возникновения института унижения. Не секрет, что это основной инструмент построения вертикали власти в стае животных – в первую очередь, приматов. Лидер утверждает свою власть, избивая или насилуя остальных самцов. Аналогичные действия проделывают по отношению к более слабым особям и другие члены стаи. Таким образом, процедура унижения заменяет выборы в обществах с недоразвитым институтом демократии.

Отсюда можно было бы предположить, что телевидение, как государственно значимое, а следовательно – подконтрольное, СМИ, ретранслирует ценности некоего власть имущего альфа-самца. Эскалация культуры унижения и дискредитация всех представлений о правах человека в телеэфире должна быть наглядной демонстрацией рядовому зрителю реальности доминирования привилегированных классов, а также  утверждать естественность такого положения вещей.

Однако эта версия подвергается сомнению, если принять во внимание те жесткие конкурентные условия, в которых находится сегодня телевидение. Оно больше не имеет ресурсов для воспитания: отстаивая свою аудиторию перед натиском Интернета, телевидение вынуждено угождать. Другими словами, телевидение за последние двадцать лет мутировало из рупора власти в коллективное бессознательное.

Анализируя это бессознательно, мы видим, что призонизация общества почти достигла своего предела – отличия в жизненных принципах условного «пролетариата» в провинции и зэков-рецидивистов в колонии минимальны. Как следствие культура управления почти на всех социальных этажах подменена навыками подавления (принципы формирования вертикали власти в тюрьме, крупном бизнесе и ряде госорганов, как известно, мало чем отличаются от действий приматов в стаях). На коммуникативном уровне торжествует «пацанская этика», также построенная на перманентной дуэли унижениями (начиная с «подколов», где обида и предъявление претензий является признаком поражения).

При этом надо учитывать, что в результате Интернет-экспансии телевидение сегодня вынуждено ориентироваться на малообразованные, инертные массы – ту самую протоплазму, из которой формируется фундамент политической и социальной стабильности страны – рядовой состав милиции, армии, и в целом – рядовой гражданин – носитель комплекса национальных ценностей.

И для этих масс телевидение легализует их собственные неформальные представления о правилах поведения. Вместо обоснования силы прав человека, потенциальный милиционер или чиновник видит на телеэкране торжество методов унижения и модифицированного кодекса «понятий». Возникает эффект зеркального коридора – отражаясь друг в друге общество и телевидение делает чувство унижения систематизирующей доминантой. Вплоть до национальной идеи. Униженный – значит русский. Благо принципы униженности хорошо коррелируются с исконно государственной религией – православием.

Заметим, что именно православие долгое время терапевтически снимало проблему «похмелья» от перманентного унижения. Обида и озлобленность нивелируются осознанием того факта, что право воздаяния принадлежит Господу и осуществляется оно согласно его непостижимому графику. Фактически Церковь представляла собой некий «банк», накапливающий общественное возмущение, пассионарную энергию, и использующий свой «капитал» в экономико-политических взаимоотношениях с политической властью.

Однако сегодня набирает силу конкурентный «банк» — ислам, который более эффективно использует «инвестиции» верующих для прямого политического действия – в т.ч. путем экстремизма. В этой связи симптоматично, что в среде русских интеллектуалов и творческой интеллигенции в последние годы чрезвычайно модно публично исповедовать радикальный ислам.

Причем подавление роли религиозных организаций в обществе только обостряет проблему. Помимо очевидных утверждений, что именно чувством унижения объясняется мотивация подавляющего большинства экстремистов и террористов, можно вспомнить версию, что успех фашистской идеологии является национальной сублимацией унижения.

В таком контексте, фашизм можно считать групповым аффектом – возможно, даже заслуживающем оправдания, ведь известно, что помрачение рассудка, называемое аффектом, возникает обычно только тогда, когда человек загнан в тупик, доведен его до крайности.

Таким образом, фашизм, как групповой аффект, подлежит трактовке как пассивная реакция на последовательно и безнаказанное унижение этноса или целой нации.

Локальные признаки пограничного, полуаффективного состояния общества мы наблюдали весь последний год: «приморские партизаны», показательные избиения, Манежная площадь – все эти неадекватные всплески насилия можно трактовать как форму сублимации общественного унижения. Однако излечение социального организма в таком состоянии, на наш взгляд, возможно только гомеопатическими методами: подобное подобным.

Если не идеализировать возможности власти и общества (все попытки «перевоспитания» пока заканчивались новым всплеском нетерпимости), привить обществу зачатки понятий о правах реальнее всего путем гипертрофированного унижения. Необходимо сделать унижение заметным, непереносимым – как для каждого конкретного человека в любой бытовой ситуации, так и для всего общества в отношениях с чиновниками и другими власть предержащими. В этом плане политика Первого канала, ТНТ, СТС и пр. – надежда демократии.

Зачем люди унижают других людей | Женский сайт www.inmoment.ru

Несмотря на то, что человечество совершило огромный скачок в своем развитии по сравнению с рабовладельческим строем, такое понятие, как унижение, не ушло из нашей жизни. С физического оно перешло на более тонкий уровень и наполовину скрытое от наших глаз стало доставлять еще больше проблем. Психическое насилие и унижение уже перестало быть чем-то из области фантастики, а превратилось в мощное и действенное средство для манипулирования другими и самопревозношения. Чтобы подстроить человека «под себя», многие люди стали использовать унижение, и для этого вовсе необязательно владеть особыми навыками в области психологии. Сегодня мы хотим разобраться, зачем нужно унижать человека и как от этого можно защититься.

Признаки унижения

Любое унижение – это насилие, и неважно, какую цель преследует человек, подвергая этому болезненному процессу других. Мы можем выделить следующие состояния, в которые намеренно вводится человек, испытывающий унижение.

• Стыд
  Человек, желающий унизить другого, очень хорошо знает, что максимального эффекта можно добиться при наличии как можно большего количества «свидетелей». Чем больше людей, тем больше раздувается чувство стыда «жертвы», тем более серьезными ей кажутся последствия всего происходящего.
• Чувство вины
  Человек, подвергающий унижению другого, пытается оправдать свои действия. Его цель — убедить жертву в том, что она сама виновата во всем происходящем. Это дает возможность переложить ответственность и снять с себя вину за содеянное.
• Потеря самоуважения
  Любое унижение приводит к тому, что человек отворачивается сам от себя. Его неспособность защититься приводит к раздвоению личности, когда одна часть начинает ненавидеть другую за неспособность предотвратить унижение. Ложь заключается в том, что в этой конкретной ситуации ничего нельзя было изменить внешне. Единственное мудрое решение – оставаться спокойным внутри.
• Чувство неизбежности
  Это чувство очень тонко используется, создавая иллюзию оправдания унижений. Повсюду мы слышим и видим, что происходит в мире. Большинство событий воспринимается так, что если насилие и унижения происходят везде и постоянно, значит, они являются своеобразной нормой. Нас пытаются убедить в том, что ничего сделать нельзя, просто нужно «проще» к этому относиться.

Зачем унижать человека

И тут напрашивается вполне логичный вопрос: зачем люди унижают других людей?

Все психологи утверждают, что унижение не является чем-то неосознанным. Оно всегда преследует конкретную цель. Существует несколько причин, по которым «исполнитель» выбирает именно это средство действия.

Манипулирование — основная причина унижения человека

Первое, зачем один человек унижает другого, это желание им манипулировать. Униженный человек теряет реальную картину происходящего. Ему очень легко навязать свои убеждения и заставить выполнить необходимое действие. Унижение вызывает такую сильную внутреннюю боль, что человек готов практически на все, чтобы прекратить эту пытку. Выполнив один раз то, что его заставляют, он становиться марионеткой. Теперь он будет выполнять все, что ему скажут до тех пор, пока не изменит свою реакцию на унижение и свободу выбора другого человека.

Самовозвышение как повод для унижения человека

Есть категория людей, которые хотят скрыть свою трусость и слабость посредством возвышения себя над другими. Это еще одна распространенная причины унижения достоинств другого человека. Люди не хотят предпринимать каких-либо попыток для своего развития и полагают, что мир будет прогибаться под их мелочные эгоистичные желания. Такие люди, как правило, способны унизить человека слабого. Когда же речь заходит о сильных людях, их решимость куда-то пропадает, и они пытаются найти «толпу» себе подобных, чтобы свести счеты.

Энергетический вампиризм вынуждает человека унижать

Человек, который не хочет развивать в себе позитивные качества, лишает себя внутренней энергии. По своей сути он перекрывает свое внутреннее питание. Преобладание негативных качеств не дает такому человеку подключиться к безграничному духовному источнику, как бы Вы его не назвали – Бог, Творец, Создатель. Отсутствие внутреннего питания приводит к истощению всех сфер человеческого существа – ментального, эмоционального и физического. Чтобы выжить, такой человек жизненно нуждается в получении подпитки. Взять ее у себеподобных он не может, так как они также оторваны от света. Получить энергию от более развитых людей он тоже не может, так как такие люди, как правило, контролируют свои эмоции, действия и поступки. Поэтому пищей становится так называемый среднестатистический человек, который легко впадает в негативные состояния. Когда человека подвергают унижению, он трансформирует свою позитивную энергию в страх. Последний является «лакомым кусочком» для энергетических вампиров.

Как избавиться и защититься

Можно ли избавиться от унижений, как себя защитить? Самое главное, что необходимо помнить, что любая защита от унижений основана на повышении уровня сознания и постоянном контроле над своим внутреннем миром. Рассмотрим несколько шагов, которые помогут нам обрести больше внутренней уверенности и стать менее чувствительными к различного рода страхам и унижениям.

• Выработка самоуважения и повышение самооценки
  Самоуважение заключается не в потакании своим эгоистичным привычкам и желаниям, а в том, чтобы дать себе возможность получать необходимый опыт и не зацикливаться на своих ошибках. Здесь необходимо проделать работу по определению жизненных ценностей и развитию своих уникальных качеств и достоинства. Это в свою очередь будет способствовать и повышению самооценки.
• Развитие приятия
  Развить приятие, значит понимать, что все люди находятся на разных ступенях развития, которое непосредственно влияет на их поступки. Это ни в коей мере не говорит о том, что необходимо закрывать глаза на унижения и насилие. Но именно мы должны стать примером того, как правильно реагировать на унижение, чтобы оно не лишало контроля других людей над своими действиями.
• Разоблачение ложных страхов
  Мы даже представить себе не можем, сколько в нас скапливается эмоционального мусора из-за нашего нежелания работать над собой. Горы иллюзорных страхов засоряют наше внутреннее пространство, заслоняя горизонт гармоничной и радостной жизни. Нам следует взять все необходимые инструменты и провести генеральную уборку в своей голове. Прежде всего, необходимо взглянуть нашим страхам в лицо. Только узнав причину, можно избавиться от страха. После того, как большинство страхов удалено, нам намного легче будет защитить себя от унижений и не допустить возникновения глубоких душевных ран.

• Развитие объективности
  Мы допускаем большую ошибку в принятии унижений благодаря своей субъективности. Что это значит? Мы все принимаем близко к сердцу. Нам необходимо поменять направление действия и стать объективными, направляя реакции на другого человека не из своей обиды и боли, а из его внутреннего состояния. Человек, намеренно унижающий другого, находится в несбалансированном состоянии и соответственно вина и ответственность лежит полностью на нем. Мы лишь можем отвечать за свою реакцию, вернее за то, является ли она субъективной или объективной.

К сожалению, невозможно изменить другого человека и предотвратить унижения. Но мы можем обезопасить и защитить себя. Мы можем научиться контролировать свои реакции, не давая, таким образом, страху укорениться. Тогда мы становимся примером для других и показываем, что все зависит только от нас. В любом случае необходимо развивать свои личные качества уверенности и самостоятельности. Нет идеальных людей, каждый человек уникален. И вы должны любить себя именно такой, какая есть, со всеми недостатками и достоинствами. Тогда вам будет гораздо проще относиться с юмором к людям, которые попытаются вас унизить. И со временем таких людей в вашей жизни вообще не останется.

Игра на унижение. Что такое эмоциональное насилие | Психология жизни | Здоровье

Психологическое насилие встречается во многих семьях. При этом со стороны отношения супругов часто кажутся безупречными. Настолько, что, вздумай женщина пожаловаться на партнёра, ей никто не поверит: «Наговариваешь на такого прекрасного человека!»

Портрет мучителя

Впрочем, на первых порах она тоже считает, что всё идеально. Муж постоянно её опекает. Даже чересчур: подсказывает, как лучше одеться, что купить в магазине, какую музыку слушать и какие фильмы смотреть, с кем дружить, а кого сторониться. Женщина, изголодавшаяся по мужской заботе, с удовольствием заглатывает наживку. Вскоре ненавязчивые советы переходят в навязчивые, подсказки — в приказы, комплименты — в обидные подкалывания, а интерес к её жизни сменяется тотальным контролем: «Где была, почему опоздала на 15 минут, зачем дружишь с Ивановыми?» Поначалу дама может роптать: дескать, милый, сбавь обороты — но тут же себя одёргивает: «Это ведь для моего же блага!»

А милый старается дальше: «устраняет» потихоньку и подруг, и родст­венников, не позволяя женщине с ними общаться. Ему нужно получить её в единоличное пользование — отрезать от внешнего мира, чтобы она осталась с ним один на один. Тогда он будет давить на неё дальше: и образование у тебя средненькое, и внешность серенькая, и характер несносный. У женщины к этому моменту не остаётся ни сил, ни желания обороняться. Она верит в собственную никчёмность, ведь благоверный не скупится на новые упрёки. А тирану только это и надо.

Слабый и ещё слабее

Нетрудно догадаться, что на роль жерт­вы такие мужчины обычно выбирают определённый тип женщин — неуверенных, зажатых, с низкой самооценкой. Часто намного моложе себя, чтобы изначально признавали их авторитет. Вы спросите, зачем ему всё это — манипуляции, унижение, подавление? Неужели нельзя просто любить? Увы, тираны на это не способны. Говорить о любви они могут сколько угодно, особенно в начале романа. Но их интересует только власть. Несмотря на самоуверенный вид, эти люди крайне закомплексованы. И, чтобы поднять самооценку, находят тех, кто ещё слабее. А влюблённая женщина в этом смысле — идеальный объект. Она склонна растворяться в партнёре, доверять ему безгранично. Подчинить такую не проблема. Стало быть, можно самоутверждаться за её счёт бесконечно.

Бежать или остаться?

Психологи убеждены, что построить нормальную семью с тираном невозможно. Как невозможно его исправить. Тиран способен исправиться лишь в том случае, если захочет сам. А это вряд ли случится. Ведь работа над собой тяжёлая и не всегда приятная. Поэтому от эмоциональных «насильников» лучше держаться подальше. Иначе они разрушат вас как личность. Вы перестанете доверять своим чувствам и мыслям, превратитесь в задавленное страхом и отвращением к себе существо и будете полностью зависимы от своего «спасителя».

Но, если вы не готовы расстаться, попробуйте вернуть хотя бы часть своего Я. 

Найдите работу, позвоните старым подругам, навестите родственников, вспомните забытое хобби, поговорите с психологом. Соберите себя по осколкам!

Пресекайте попытки вас унизить и оскорбить. Вежливо, но твёрдо.

Не соглашайтесь с партнёром по любому поводу. Ваша точка зрения тоже имеет право на существование.

Будьте смелее. Тирану, естественно, не понравится ваше стремление вырваться из-под его гнёта. Но придётся отстаивать себя. Иначе вашу личность окончательно раздавят.

Первый читатель

Екатерина Молоховская, актриса:

—  Моя семья — пример любви и уважения друг к другу. Но проблема насилия, и не только эмоционального, возникла в семье нашей ближайшей родст­венницы, когда я была ещё ребёнком. Я видела этот ужас своими глазами. Думаю, самое главное в такой ситуации — не молчать, обращаться за помощью к близким людям.

Смотрите также:

GoodTherapy | Унижение

Унижение — неприятная эмоция, вызванная чувством снижения социального статуса или общественного имиджа. Это противоположность гордости. У людей, испытывающих унижение, может уменьшиться чувство собственного достоинства.

Что такое унижение?

Унижение связано со смущением, но обычно длится дольше и болезненнее. Человек может чувствовать себя неловко после неправильной речи или плохого выполнения теста, в то время как унижение, как правило, сопровождает более серьезные публичные неудачи.Унижение также иногда происходит при травмах, особенно физических нарушениях. Например, жертвы изнасилований и нападений часто сообщают, что чувствуют себя униженными.

Унижение иногда характеризуется как желание спрятаться или убежать. Это тесно связано со стыдом. В то время как чувство вины обычно ассоциируется с чувством того, что вы делаете что-то неправильно, стыд соотносится с чувством себя плохим человеком. Виновный человек может сказать: «Я принял плохое решение», а постыдный человек может сказать: «Я плохой». Люди, испытывающие унижение, обычно испытывают стыд, особенно когда унижение является публичным или связано с поведением, тесно связанным с самооценкой.

Ритуальное унижение

В ритуалах посвящения иногда используется унижение. Например, дедовщина часто приводит к унижению своих жертв. Унижение также иногда играет роль в сексуальных отношениях. Сексуальные неудачи могут быть особенно унизительными, но некоторые люди также предпочитают участвовать в унижении по обоюдному согласию, участвуя в садомазохизме, рабстве, доминировании или сексуальной дисциплине.

Последствия унижения

Случаи и чувство унижения могут привести к серьезным проблемам с психическим здоровьем.Общая тревога и депрессия распространены среди людей, переживших публичное унижение, а тяжелые формы унижения могут нанести вред, заставляя человека отказаться от своих интересов или перестать преследовать цели. Когда родители используют унижение как форму наказания, последствия могут быть особенно разрушительными. Дети, которые были унижены своими родителями, могут страдать от хронической заниженной самооценки, а также от множества проблем с психическим здоровьем.

Каталожные номера:

1. Унижение.(нет данных). Эмоциональная компетентность. Получено с http://www.emotionalcompetency.com/humiliation.htm
2. Розенберг, С. (нет данных). Унижение. За пределами несговорчивости. Получено с http://www.beyondintractability.org/bi-essay/Humiliation
.

Последнее обновление: 7.08.2015

Пожалуйста, заполните все обязательные поля, чтобы отправить свое сообщение.

Подтвердите, что вы человек.

границ | Когда унижение более интенсивно? Роль смеха аудитории и угроз самому себе

Введение

Я упал в грязь.Пицца упала на меня. Диетическая пепси опрокинулась и потекла по всему моему платью. Стол упал на пепси, а на пиццу на меня. Салфетка отлетела. ВСЕ СМОТРИЛИ НА МЕНЯ.

[…] Я уверен, что никто другой в этом пыльном пресс-паддоке не помнит, как упал какой-то рандо [м] толстый цыпленок. […] Но Я НИКОГДА, НИКОГДА НЕ ЗАБУДУ ЭТО. В этом суть унижения — оно остается с тобой. Он становится частью вас. Потому что это не внешняя эмоция, как гнев, а внутренняя.Это потеря вашего образа самого себя, который вы так отчаянно пытаетесь контролировать и проецировать. Он срывает занавеску. Это подрывает то, кем вы себя считаете как личность, и это пугает (West, 2014).

Унижение кажется более «темным» и более распространенным эмоциональным переживанием, чем многие другие эмоции. Приведенная выше цитата иллюстрирует интенсивный и болезненный характер унижения. Эта интенсивность, например, отражается в тенденции к унизительному опыту, который остается живым в сознании жертв, независимо от количества прошедшего времени (Klein, 1991).В соответствии с этим, некоторые недавние эмпирические данные о нейронной обработке эмоций показали, что унижение — это очень сильная эмоция, в большей степени, чем связанные с ним отрицательные эмоции, такие как стыд и гнев (Otten and Jonas, 2014).

В данной статье мы следуем определению унижения, данному Хартлингом и Лучеттой (1999, с. 264) как «глубокое дисфорическое чувство, связанное с тем, чтобы быть или восприятием себя как несправедливо униженного, высмеиваемого или приниженного — в частности, своей идентичности». был унижен или обесценен.«Мы также считаем унижение уникальным сочетанием эмоций, поскольку оно ассоциируется с тенденциями стыда и избегания, но также с гневом и тенденциями нападать и мстить (например, Elison and Harter, 2007; Mann et al., 2016; Mann et al., др., рукопись готовится).

Наше основное внимание в настоящих исследованиях уделяется объяснению того, почему опыт унижения часто считается таким сильным. В частности, мы исследуем две возможные причины. Первый — уничижительное, публичное разоблачение.Это особенно характерно для смеющейся аудитории, потому что смех в негативной ситуации обычно воспринимается как унизительный и усиливает угрозу личности. Вторая причина интенсивности унижения может быть найдена в конкретной цели унижения, другими словами, какие аспекты личности находятся под угрозой: центральные, стабильные и уникальные элементы против менее центральных, изменчивых и зависящих от ситуации элементов своей личности. личность. Угроза центральным элементам «я», вероятно, будет связана с более сильным чувством унижения, чем угроза менее центральным элементам «я».Мы изучаем эти два фактора в двух сценарных исследованиях, в которых мы манипулировали реакцией аудитории во время воображаемого унизительного эпизода (Исследование 1), и исследовали несколько унизительных ситуаций, которые различаются по степени, в которой они нацелены на центральные или менее центральные аспекты жизни. себя (Исследование 2).

Унижение и негативное публичное разоблачение

Возможно, неудивительно, что унижение — особенно при частом его переживании — было связано с множеством психологических, социальных и социальных проблем, а также с клиническими расстройствами, такими как низкая самооценка, депрессия, общее тревожное расстройство, суицидальные намерения, убийства. и (домашнее) насилие (e.г., Кляйн, 1991; Гилберт, 1997; Хартлинг и Лучетта, 1999; Фармер и МакГаффин, 2003; Кендлер и др., 2003; Лири и др., 2003; Элисон и Хартер, 2007; Торрес и Бергнер, 2010; Уокер и Кнауэр, 2011; Хартер, 2012; Collazzoni et al., 2014, 2015). Одним из часто приводимых примеров разрушительного потенциала унижения является феномен расстрела в школе, массового убийства и ранения (попытки) учащихся и учителей в школе или университете одним или несколькими студентами этого учебного заведения.Стрельба (по крайней мере частично) считается результатом частого унижения, которому подвергались эти преступники (Лири и др., 2003; Элисон и Хартер, 2007; Торрес и Бергнер, 2010; Хартер, 2012).

Но что заставляет людей чувствовать себя униженными? В общем, опыт унижения может быть результатом того, что он находится в центре негативного внимания, как это бывает, когда над ним дразнят, оскорбляют, высмеивают или унижают (Элисон и Хартер, 2007; Хартер, 2012), но это также может быть следствием того, что пренебрегают, исключают или подвергают остракизму (Hartling, 2007; Veldhuis et al., 2014). Эти акты унижения (запугивание, исключение) могут быть вызваны серьезным нарушением нормы или нарушением субъектом, а также просто тем, что они «отличаются» или оцениваются другими как неадекватные (Harter, 2012).

Унижение часто ассоциируется со стыдом (например, Lewis, 1971, 1992; Miller, 1993; Hartling and Luchetta, 1999; Lindner, 2009). В самом деле, обе эмоции негативны и касаются самого себя (Zavaleta Reyles, 2007), и обе являются результатом глобальной атрибуции; то есть сосредоточение на целостном или стержневом я, а не на конкретных аспектах личности, как в случае с чувством вины (Lewis, 1995).Кроме того, они оба вызывают желание спрятаться от других (Harter, 2012). Однако унижение и стыд отличаются тем, что стыд влечет за собой осуждение или критику себя со стороны я, , тогда как унижение влечет за собой осуждение или критику себя со стороны другого . Это подразумевает оценку несправедливости, которая является центральным аспектом унижения (Klein, 1991; Hartling and Luchetta, 1999; Jackson, 2000; Elison and Harter, 2007; Combs et al., 2010; Torres and Bergner, 2010; Harter, 2012).

Унижение также связано с позором. Элисон и Хартер (2007) сообщают о некотором совпадении этих эмоций, но они и другие также отмечают важные различия, особенно с точки зрения восприятия враждебных намерений других (например, Элисон и Хартер, 2007; Комбс и др., 2010; Хартер , 2012). Это враждебное намерение вызывает ассоциации между унижением и гневом или даже яростью. Хотя гнев и унижение явно различаются, оценки несправедливости и предполагаемого враждебного намерения показывают сходство между унижением, гневом, агрессией и желанием мести (например,г., Smith et al., 2002; Элисон и Хартер, 2007; Combs et al., 2010; Leidner et al., 2012; Fernández et al., 2015).

Ключевым элементом переживаемой интенсивности унижения, по-видимому, является присутствие других людей, ставших свидетелями унизительного события (например, Klein, 1991; Hartling and Luchetta, 1999; Elison and Harter, 2007). Smith et al. (2002) утверждают, что «публичное разоблачение любого вида поведения и оценочные последствия общественного контроля могут быть особенно мощным ингредиентом социально сконструированного« я »» (стр.146). В поддержку этого аргумента есть свидетельства того, что публичное разоблачение правонарушения приводит к более сильным сообщениям о стыде, унижении и смущении, чем когда правонарушение остается частным (см. Также Combs et al., 2010; Fernández et al., 2015). Элисон и Хартер (2007) также показали, что присутствие аудитории, демонстрирующей враждебные намерения, рассматривается как прототип унижения. Таким образом, хотя унижение можно ощутить и без присутствия публики, мы утверждаем, что наиболее типичными и сильными случаями унижения являются те, в которых присутствуют другие, демонстрирующие враждебные намерения.

Есть разные способы сообщить о враждебных намерениях. В настоящем исследовании мы фокусируемся на смехе в ответ на негативное событие. Хотя смех часто имеет явную позитивную и просоциальную функцию (см., Например, Sauter et al., 2010; Scott et al., 2014), он также может быть сигналом отрицательных эмоций (см. Также Niedenthal et al., 2010). Например, эмоция презрения часто сопровождается улыбкой, называемой односторонним завитком губ (например, Ekman and Friesen, 1986; Wagner, 2000; Fischer and Giner-Sorolla, 2016), и может выражаться пренебрежительно и насмешливо. смех (Ruch and Proyer, 2008). Schadenfreude — наслаждение чужими несчастьями (van Dijk et al., 2006) — еще одна негативная эмоция, связанная со смехом (см. Ruch and Proyer, 2008). В таких случаях смех не является дружелюбным или поддерживающим, а скорее уничижительным и подразумевает, что мы смеемся над , а не с кем-то . В случае унижения мы поэтому ожидаем, что в ситуациях, когда человек сталкивается с враждебными замечаниями, смех других является явным сигналом унижения или насмешек.

Конкретная цель унижения

Второе объяснение болезненности унижения связано с целью унижения. Обычно мы не чувствуем себя униженными, когда кто-то смеется над нами из-за нашего мнения о кошках, если только кто-то не считает себя фанатичным любителем кошек. Поэтому мы проводим различие между важными и центральными частями «я», имея в виду предпочтительные черты, которые считаются стабильными и относительно неизменными, по сравнению с более податливыми и зависимыми от ситуации частями «я».Эти последние аспекты можно скорректировать и изменить, и мы утверждаем, что эти черты должны быть менее склонны к унижающим действиям. Например, в ответ на унизительный инцидент можно отрицать или понижать определенные предпочтения или отношения. Унижение было описано как «вторжение в личность» (Klein, 1991, p. 98), и поэтому мы предполагаем, что унизительный эпизод должен повлечь за собой угрозу центральным и стабильным аспектам личности.

Мы основали операционализацию центрального и стабильного vs.более гибкие и податливые аспекты личности при исследовании ценностей людей. Ценности — это концепции или убеждения о желаемых конечных состояниях или поведении (Schwartz and Bilsky, 1990), и, таким образом, они отражают то, что важно в жизни людей. Однако некоторые ценности, «высокоприоритетные ценности» (например, Schwartz and Bilsky, 1990), более важны, чем другие, потому что они более важны для самооценки. В западной культуре автономные ценности, такие как независимость, открытость и оригинальность, считаются более определяющими и важными для личности (например,g., Markus and Kitayama, 1991), тогда как социальные ценности, такие как уважение к традициям и семье, менее важны и более изменчивы. В соответствии с этой идеей, мы предсказываем, что, когда унизительный акт представляет собой угрозу автономным ценностям, связанным с самими собой, люди из западных культур чувствуют себя более униженными, чем когда унизительный акт касается угрозы социальным отношениям, связанным с самими ценностями.

Текущее исследование

Наш первый набор гипотез относится к роли аудитории.Мы предполагаем, что присутствие смеющейся аудитории во время унизительного эпизода усиливает чувство унижения. Кроме того, мы исследуем эффект противоположной реакции аудитории, а именно, цель унижения, которую социально поддерживает человек из аудитории, что может уменьшить унижение. Насколько нам известно, социальная поддержка экспериментально не изучалась в конкретном контексте унижения. Однако исследование издевательств в классе показало, что так называемые системы поддержки сверстников (e.г., Нейлор и Коуи, 1999; Cowie and Hutson, 2005) — обученные молодые люди, которые предлагают дружбу и поддержку жертвам издевательств и способствуют созданию просоциальной атмосферы в классе и вокруг него — уменьшают негативное влияние издевательств на жертв (Cowie and Hutson, 2005). В соответствии с этим мы утверждаем, что социальная поддержка после унизительного события может помочь жертве справиться с переживанием и, таким образом, уменьшить чувство унижения.

Во-вторых, мы сосредотачиваемся на типе угрозы, которую влечет за собой унизительная ситуация, и выдвигаем гипотезу, что в нашей западной выборке угроза стабильным аспектам личности (например,ж., автономные ценности), а не более податливые аспекты личности (например, социально-относительные ценности), в унизительном эпизоде ​​повышается актуальность ситуации, что может сделать эту ситуацию более унизительной.

Наконец, основываясь на выводе Элисон и Хартер (2007) о том, что динамика унижения применима к обоим полам, у нас нет причин ожидать гендерных различий. Однако предыдущие исследования гендерных различий в субъективных эмоциях показали, что женщины чаще сообщают об эмоциях (Fischer and Evers, 2013), а одно исследование показало, что женщины чаще сообщают об унижениях, чем мужчины (Hartling and Luchetta, 1999).Кроме того, могут иметь место гендерные различия в важности определенных ценностей, связанных с самими собой (например, Schwartz and Rubel, 2005). Например, женщины могут считать социально-реляционные ценности более важными, чем мужчины. Таким образом, мы учитываем пол в наших исследованиях.

Мы сообщаем о двух исследованиях, посвященных этим идеям. В исследовании 1 мы исследуем, увеличивает ли описание публичного оскорбления в присутствии аудитории количество сообщений об унижении, когда аудитория смеется, по сравнению с тем, когда аудитория не отвечает (гипотеза 1).Мы также ожидаем, что включение социальной поддержки со стороны свидетеля эпизода в такое описание уменьшает количество сообщений об унижении (Гипотеза 2). В исследовании 2 мы исследуем, сильнее ли унижение, когда под угрозой находятся центральные и стабильные аспекты личности, чем когда под угрозой находятся менее центральные и изменчивые аспекты личности (гипотеза 3). Мы также стремились воспроизвести потенциальное влияние смеха аудитории на унижение, о котором сообщают. Мы подтверждаем, что сообщаем обо всех исключенных данных, всех измерениях и всех манипуляциях в двух исследованиях.

Исследование 1

В исследовании 1 мы манипулировали реакцией аудитории во время гипотетического унизительного эпизода. Мы построили сценарий, описывающий человека, которого обвиняют в том, что он не может выразить свое честное и открытое мнение. Это происходит в присутствии других (аудитории), которые либо смеются после оскорбления, либо не реагируют. Участникам было предложено представить себя главными героями рассказа и указать ожидаемую эмоциональную реакцию. Мы предсказали, что сообщений об унижении будет больше, когда аудитория смеется над главным героем, чем когда такой реакции нет (Гипотеза 1).Мы также ожидали, что поддержка, предложенная после этого эпизода, снизит интенсивность унижения, о которой сообщают (Гипотеза 2).

Метод

Участники и процедура

Всего в исследовании приняли участие 160 человек. Данные были собраны в режиме онлайн путем отправки по списку рассылки студентов англоязычного международного университета в Германии. Кроме того, мы собрали данные (бумагу и карандаш) в Амстердамском университете и вокруг него, а также с помощью метода снежного кома в Соединенном Королевстве.

Поскольку данное исследование не было сосредоточено на проверке культурных различий в этих ситуациях, мы нацелены на культурно однородную группу людей из Западной Европы. Однако 28 иностранных студентов немецкого университета родились и выросли в незападных, коллективистских странах (то есть в Африке, Латинской Америке и Азии). По этическим соображениям мы не исключали студентов по национальности, а анализировали только результаты участников из западных стран. Важно отметить, что когда мы включили данные незападных участников, мы обнаружили те же закономерности значимых результатов.Данные еще 17 участников были исключены по другим причинам. Таким образом, осталось 115 участников (72 женщины, 42 мужчины, 1 пол отсутствует). Их средний возраст составлял 27,34 года ( SD, = 10,81, диапазон: 14–64).

Участники прочитали сценарий и заполнили анкету «Эмоции в повседневной жизни». В зависимости от страны происхождения была представлена ​​голландская или английская версия (процедуры перевода см. Ниже).

Дизайн и сценарий

Сценарий и вопросы были сначала написаны на голландском языке, а затем переведены исследователями на английский.Эти переводы были проверены и при необходимости исправлены носителем языка. Мы использовали 2 (реакция аудитории: нет ответа против смеха) × 2 (социальная поддержка: нет поддержки против поддержки) между участниками с гендерной зависимостью в качестве ковариаты. Участников случайным образом распределили по одному из четырех условий. При всех условиях первая часть сценария состояла из следующего текста:

Вы участвуете в дискуссии о политике, принимая людей с разным опытом.В какой-то момент дискуссия превращается для некоторых людей в деликатную тему. Ведущий дискуссии знает, что вы много знаете об этой теме, и задает вам вопрос по этому поводу. Когда вы немного сомневаетесь, чтобы ответить на его вопрос, человек, который сидит рядом с вами, насмешливо говорит: «Если вы даже не можете выразить честное и открытое мнение, то что вы здесь делаете?»

Впоследствии в условии «Смех» к тексту было добавлено предложение: «Некоторые из участников начинают смеяться».Мы использовали слово «смех», потому что это нейтральное описание демонстрации, которое можно интерпретировать как положительно (принадлежность), так и отрицательно (насмешка). Если «смех» усилит чувство унижения, о котором сообщают, это будет консервативным тестом, показывающим, что любая форма смеха может быть истолкована отрицательно в таком контексте.

Мы не хотели проверять эту манипуляцию в текущем исследовании, поскольку боялись, что вопрос участников об ответе аудитории вызовет подозрения в отношении цели исследования и вызовет нежелательные эффекты.Таким образом, манипуляция смехом была проверена в пилотном исследовании ( N = 158) с использованием того же сценария, в котором мы попросили участников указать, как отреагировала аудитория (то есть: «Они засмеялись», «Они не ответили», « Разозлились »,« Об этом не говорилось »,« Не знаю »). Все участники в условии «Смех» указали, что аудитория смеялась, и только 5,1% участников в условии «Нет ответа» указали, что аудитория смеялась.

В условии поддержки было добавлено предложение: «Затем другой участник говорит человеку рядом с вами:« Не веди себя так глупо, прояви немного уважения! »».Эта манипуляция была проверена в текущем исследовании, поскольку мы могли измерить поддержку более неявно, и поэтому не было причин ожидать нежелательных эффектов этой проверки.

Меры

Участники выразили свое согласие с утверждениями по шкале от 1 ( совсем не ) до 5 ( очень сильно ). Унижение измерялось следующим параметром: «В этой ситуации я испытаю унижение». Чтобы проверить нашу манипуляцию социальной поддержкой, мы задали следующий вопрос: «Считаете ли вы, что участники были на вашей стороне?» (чувствовал поддержку).

Результаты

Проверка манипуляции

Был проведен дисперсионный анализ (ANOVA) с социальной поддержкой (нет поддержки против поддержки) и реакцией аудитории (нет ответа против смеха) как факторами и оценкой участников того, насколько они будут чувствовать, что другие участники дискуссии были на их стороне. (почувствовал поддержку) как зависимая переменная. Не было никакого основного эффекта от социальной поддержки. Однако между ответом аудитории и социальной поддержкой было значительное взаимодействие: F _{(1, 111)} = 14.11, p <0,001, ηp2 = 0,113. Когда публика не отреагировала на оскорбление, не было никакой разницы в чувственной поддержке в двух условиях ( M _{Поддержка} = 3,04, SD = 0,94; M _{Нет поддержки} = 3,35, SD = 0,63). Однако, когда аудитория смеялась после оскорбления, поддержка приводила к более высоким оценкам ощущаемой поддержки, чем когда она не была оказана ( M _Support = 3,29, SD = 0.60; M _{Без опоры} = 2,50, SD = 0,86). Эти результаты предполагают, что манипуляция поддержкой была частично успешной, поскольку степень, в которой люди указали, что почувствуют поддержку, зависела от присутствия смеха аудитории.

Основной анализ

Одномерный ковариационный анализ (ANCOVA) с реакцией аудитории (нет ответа против смеха) и социальной поддержкой (нет поддержки против поддержки) в качестве межгрупповых факторов, пол как ковариата и заявленное унижение как зависимая переменная, показала значительную главную -эффект для ответа аудитории, F _{(1, 109)} = 5.77, p = 0,018, ηp2 = 0,050. Когда сценарии включали смех аудитории, сообщаемое унижение было выше ( M = 2,84, SD = 1,08), чем когда не было реакции аудитории после оскорбления ( M = 2,30, SD = 1,20), что подтверждает гипотезу 1.

Вопреки гипотезе 2, социальная поддержка не оказала влияния на заявленное унижение, F _{(1, 109)} = 0,03, p = 0,865, ηp2 = 0,000. Однако, в соответствии с нашей гипотезой, существует значимая отрицательная связь между чувственной поддержкой и унижением, r = -0.21, p = 0,025, что указывает на то, что чем сильнее участники считали, что другие участники дискуссии были на их стороне, тем меньше они сообщали об унижении. Не было значительного взаимодействия между ответом аудитории и социальной поддержкой.

Наконец, пол не был значимой ковариантой, F _{(1, 109)} = 1,80, p = 0,183, ηp2 = 0,016.

Обсуждение

Результаты исследования 1 подтверждают идею о том, что уничижительный смех аудитории после оскорбления приводит к более сильному унижению по сравнению с таким же оскорблением без смеха аудитории, подтверждая Гипотезу 1.Вопреки гипотезе 2, манипулируемая социальная поддержка со стороны кого-то из аудитории не уменьшила количество сообщений об унижении после оскорбления и не уменьшила количество сообщений об унижении после смеха аудитории. Мы можем объяснить отсутствие эффекта поддержки на унижение тем, что получение социальной поддержки действительно может подчеркнуть уязвимость и низкий статус. Более того, участие других также подчеркивает публичный характер деградации, что в некоторых случаях может привести к непреднамеренному отрицательному эффекту социальной поддержки (хотя мы не обнаружили такого эффекта в текущем исследовании).Мы обсудим роль социальной поддержки далее в Общей дискуссии.

Исследование 2

Исследование 1 подтвердило гипотезу 1 о том, что публичное оскорбление, сопровождаемое смехом аудитории, воспринимается как более унизительное, чем когда аудитория не реагирует на оскорбление. В исследовании 2 мы дополнительно исследовали, будет ли оскорбление восприниматься как особенно болезненное в ответ на определенные типы угроз самому себе. Предыдущие исследования показали, что ценности, отражающие автономию и стабильную личность, являются более центральной частью самооценок людей из западноевропейских стран, чем ценности, связанные с их связью с другими (например,г., Маркус, Китайма, 1991). Поэтому мы изучали, усилит ли оскорбление в нынешней (голландской) выборке унижение, в частности, когда на карту поставлено его автономное «я», например, его независимость или честность, а не когда под угрозой находится социально-реляционное «я».

С этой целью мы создали шесть сценариев, описывающих публичное оскорбление, направленное либо на автономное, либо на социально-реляционное «я». Мы попросили участников прочитать все шесть сценариев и представить себя главными героями.Реакцией аудитории (смех или отсутствие ответа) манипулировали так же, как в исследовании 1.

Метод

Участники и процедура

Участником был 101 студент из двух университетов Амстердама. У них разное этническое происхождение, но их родным языком был голландский. Данные двух участников не анализировались, потому что они не участвовали серьезно. Таким образом, осталось 99 участников. Их средний возраст составлял 21,92 года ( SD, = 4,41, диапазон: 18–42, 71 женщина).

Студентов пришли в лабораторию и приняли участие за кредиты. Кроме того, участники набирались в университетском городке. В знак признательности им предложили шоколадный батончик. Участники прочитали сценарии и заполнили анкету «Социальные ситуации».

Сценарии и зависимые меры

Во всех шести сценариях главный герой оскорблен кем-то на основании собственной ценности в присутствии других людей, которые либо смеются, либо не реагируют.Участников случайным образом распределили на одно из этих двух условий (смех или отсутствие ответа). Три сценария описывают угрозы ценностям, связанным с автономией (честность / открытость, независимость и оригинальность), а три сценария описывают угрозы социально-реляционным ценностям (уважение к традициям / семье, уважение к пожилым людям и готовность помочь). Эти ценности были выбраны на основе исследования культурных ценностей Шварца (2006). Точные формулировки сценариев см. В Приложении A. Перед представлением сценариев мы измерили степень одобрения значений автономии (т.д., честность, независимость и оригинальность) и социально-реляционные ценности (например, уважение к пожилым людям, уважение к традициям, услужливость), попросив участников оценить их важность. На эти вопросы можно было ответить по шкале от 1 ( совсем не важно, ) до 7 ( очень важно, ). После каждого сценария мы измеряли унижение с помощью предмета: «В этой ситуации я чувствовал бы себя униженным». На эти вопросы можно было ответить по шкале от 1 ( совсем не ) до 7 ( очень сильно ).

Результаты

Поддержка ценностей автономии и социальных отношений

Мы создали две шкалы одобрения ценностей (автономия и одобрение социальных ценностей). Однако надежность этих шкал была очень низкой (α Кронбаха = 0,20 и 0,58 соответственно). Поэтому мы не могли использовать шкалы в дальнейших анализах (например, для проверки посредничества одобрения ценностей). Тем не менее, участники набрали более высокие баллы по шкале ценностей автономии ( M = 5,86, SD = 0.63), чем по шкале социально-реляционных ценностей ( M = 5,36, SD = 0,88), t ₍₉₈₎ = 5,67, p <0,001, r = 0,50. Это указывает на то, что участники считали, что ценности автономии для них важнее социально-реляционных ценностей. Мы восприняли это как доказательство того, что ценности автономии были более центральной частью идентичности участников, чем социально-реляционные ценности.

Основные анализы

Во-первых, мы свернули баллы за унижение для трех автономных и трех социально-реляционных сценариев по отдельности.В соответствии с гипотезой 3, тест t с парными выборками показал, что участники сообщали о большем унижении после чтения сценариев, описывающих угрозы автономным ценностям, связанным с самими собой ( M = 4,05, SD = 1,39), чем после чтения сценариев, описывающих угрозы социально-реляционным самооценкам ( M = 3,31, SD = 1,28), t ₍₉₈₎ = 5,98, p <0,001.

Далее, поскольку план нашего исследования не позволил нам выполнить анализ смешанного дизайна (с типом сценария в качестве фактора внутри субъектов и реакцией аудитории в качестве фактора между субъектами), мы проанализировали потенциальное влияние ответа аудитории на унижение для автономии и социально-реляционные сценарии отдельно.

Сценарии автономии

Мы провели ANCOVA с реакцией аудитории (отсутствие ответа против смеха) в качестве межгруппового фактора, пол в качестве ковариаты и сообщили об унижении в качестве зависимой переменной. Был значительный эффект для ответа аудитории, F _{(1, 96)} = 8,21, p = 0,005, ηp2 = 0,079, что указывает на то, что участники, читавшие сценарии, в которых аудитория смеялась, сообщали о более сильном унижении ( M = 4,38, SD = 1.36), чем участники, которые читали сценарии без смеха аудитории ( M = 3,69, SD = 1,35). Пол был значимой ковариатой: F _{(1, 96)} = 10,88, p = 0,001, ηp2 = 0,102.

Мы также проанализировали влияние ответа аудитории для каждого сценария отдельно (средние значения и стандартные отклонения см. В таблице 1). Многофакторный анализ ковариации MANCOVA с реакцией аудитории (отсутствие ответа против смеха) в качестве фактора между субъектами, пол в качестве ковариаты и заявленное унижение для сценариев 1, 2 и 3 (см. Приложение A) в качестве зависимых переменных показали общий основной эффект. , Лямбда Уилкса = 0.902, F _{(3, 93)} = 3,37, p = 0,022, ηp2 = 0,098. Одномерный анализ ANCOVA показал значительный эффект для сценария 1, F _{(1, 95)} = 9,11, p = 0,003, ηp2 = 0,088 и сценария 3, F _{(1, 95)} = 5,04, p = 0,027, ηp2 = 0,050, и незначительно значимый эффект для сценария 2, F _{(1, 95)} = 3,20, p = 0,077, ηp2 = 0,033. Для каждого сценария участники сообщали о более сильном унижении, когда аудитория смеялась, чем когда не было реакции аудитории после оскорбления, повторяя результаты исследования 2.

Таблица 1. Средние значения и стандартные отклонения для унижения после чтения автономных или социальных сценариев, разделенных для реакции аудитории («Нет ответа против смеха»), Исследование 2 .

Социально-реляционные сценарии

Аналогичный анализ ANCOVA был проведен для социально-реляционных сценариев. Реакция аудитории на унижение не повлияла, F _{(1, 96)} = 0,27, p = 0,602, ηp2 = 0,003 ⁸ . Участники сообщили о почти таком же количестве унижений, когда публика смеялась после оскорбления ( M = 3.39, SD = 1,43), как и при отсутствии реакции аудитории ( M = 3,23, SD = 1,13). Пол не был значимой ковариантой, F _{(1, 96)} = 2,92, p = 0,091, ηp2 = 0,030.

Опять же, мы также проанализировали влияние реакции аудитории для каждого сценария отдельно (средние значения и стандартные отклонения см. В таблице 1). MANCOVA с реакцией аудитории (отсутствие реакции против смеха) в качестве фактора между субъектами, пол в качестве ковариаты и сообщенное унижение для сценариев 4, 5 и 6 (см. Приложение A) в качестве зависимых переменных не показали общего главного эффекта, лямбда Уилкса = 0.953, F _{(3, 93)} = 1,52, p = 0,215, ηp2 = 0,047, ни одномерные эффекты для сценария 4, F _{(1, 95)} = 2,58, p = 0,112 , ηp2 = 0,026, сценарий 5, F _{(1, 95)} = 0,01, p = 0,928, ηp2 = 0,000, или сценарий 6, F _{(1, 95)} = 0,29, p = 0,593, ηp2 = 0,003.

Обсуждение

Исследование 2 прежде всего показало, что участники сообщали о большем унижении, когда публичное оскорбление, описанное в сценарии, касалось угрозы автономным ценностям, связанным с самими собой, чем когда оно касалось угрозы ценностям, связанным с самими собой, связанными с социальными отношениями.Участники этого исследования также оценили автономные ценности как более важные — и, следовательно, более важные для их самооценки, — чем социально-реляционные ценности. Это свидетельствует о том, что, когда унизительное оскорбление касается угрозы более центральным аспектам личности, унижение переживается сильнее, чем когда оскорбление направлено на менее важные аспекты личности (Гипотеза 3).

Кроме того, Исследование 2 воспроизвело результаты Исследования 1 и обнаружило, что присутствие смеющейся аудитории в описаниях публичного оскорбления усиливает заявленное унижение, но это верно только для оскорблений, направленных на автономные ценности, а не на оскорбления, нацеленные на социальные. реляционные ценности.Важно отметить, что поскольку использованный нами метод не позволял сравнивать эффект смеха аудитории для обоих типов ценностных угроз в одном анализе, мы не можем ничего сказать о возможной разнице между эффектом смеха для двух типов угроз; мы можем просто заключить, что эффект смеха имел место в отношении ценностей автономии, но не социально-реляционных ценностей. Это может указывать на то, что — даже если угрозы всем этим ценностям вызывают достаточно сильные сообщения об унижении, — отрицательная реакция смеха аудитории имеет значение, в частности, когда под угрозой находятся стабильные положительные характеристики личности, то есть центральные аспекты личности.

Общие обсуждения

Унижение часто описывается как крайне негативная, очень сильная эмоция, которая застревает в памяти гораздо сильнее, чем многие другие негативные эмоции. Текущее исследование сосредоточено на двух объяснениях сильного характера этой эмоции: негативное поведение аудитории и цель унижающего акта. В исследовании 1 мы нашли доказательства гипотезы о том, что смех аудитории после унизительного оскорбления приводит к более сильному чувству унижения, чем когда такой реакции нет.Хотя в предыдущем исследовании подчеркивалось присутствие аудитории, демонстрирующей враждебные намерения как предшественник унижения, это, насколько нам известно, первое исследование, которое показывает прямую причинно-следственную связь между (воображаемым) смехом аудитории и заявленным унижением. Исследование 2 предоставило доказательства того, что унижение после публичного оскорбления воспринимается как более интенсивное, когда оскорбление касается угрозы более центральным (т.е., социально-реляционные) ценности, связанные с самими собой. Более того, это исследование показало, что смех в аудитории только усиливал унижение после угрозы автономному «я», а не после угрозы социально-реляционному «я».

Важно отметить, что то, что считается центральным «я», может зависеть от социального и культурного контекста. Было показано, что понятие стабильного и агентного самоконструирования более важно в западных индивидуалистических культурах по сравнению с коллективистскими культурами, где социальная и ситуативная гибкость личности считается более важной (Markus and Kitayama, 1991; Cross et al., 2011). Таким образом, можно утверждать, что (эффект смеющейся аудитории) унижение особенно сильно, когда находится под угрозой автономное «я», но только в индивидуалистических культурах. В более коллективистских культурах унижение может ощущаться сильнее, и смех аудитории может иметь эффект, особенно когда он касается угрозы социально-реляционному «я». Действительно, есть свидетельства культурных различий в предшественниках определенных эмоций, например стыда и гнева (например, Markus and Kitayama, 1991; Rodriguez Mosquera et al., 2002), а также важность ситуаций, вызывающих эмоции (например, Маркус и Китайма, 1991; Мескита, 2001).

Тем не менее, нам следует быть осторожными, делая убедительные выводы о роли культурных ценностей в имеющихся данных. Хотя мы обнаружили, что участники исследования 2 набрали больше баллов по автономным ценностям, чем по социально-реляционным ценностям, эта разница была не очень большой. Более того, мы не нашли доказательств того, что участники считали, что социально-реляционные ценности были для них важны , а не , поскольку средний балл по этим значениям был выше среднего.Это также отражает идею о том, что мы не можем просто разделить мир на две части, каждая из которых поддерживает разные ценности (автономия против социально-реляционной). Важно отметить, что наша выборка была относительно молодой, высокообразованной, из промышленно развитой страны и мультикультурного города. Таким образом, результаты могут отражать поддержку более «глобализированной» модели культурных ценностей. Следовательно, мы должны быть осторожны при обобщении этих результатов на другие группы населения (например, участников с низким уровнем образования или пожилых людей).

В будущих исследованиях следует сравнить различные унизительные эпизоды между людьми из разных культур.Помимо учета индивидуалистско-коллективистского измерения в таких исследованиях, было бы также уместно изучить другие культурные аспекты в отношении унижения, такие как дистанция власти. Например, люди из культуры с большой дистанцией власти могут больше мириться с неравенством и, следовательно, чувствовать себя менее униженными после инцидента, вызывающего унижение, чем когда такой же инцидент произошел бы в культуре с небольшой дистанцией власти.

Еще один интересный вариант — сравнить различные унизительные сценарии людей из культур чести, достоинства и лиц.Например, унижение кажется более распространенной частью эмоциональной жизни в культурах чести (например, Miller, 1993; Rodriguez Mosquera et al., 2002) из-за более сильного акцента на репутации и социальном статусе (Nisbett and Cohen, 1996). Некоторые недавние выводы о национальном унижении (Doosje et al., Рукопись, представленная для публикации) показали, что люди из Албании (культура чести), Гонконга и Индии (культура сохранения лица) сообщали о большем национальном унижении после прочтения сценариев, в которых их нация была деградировал, чем выходцы из Нидерландов (культура достоинства).

В исследовании 1 мы обнаружили неожиданный, но важный нулевой результат в отношении социальной поддержки. В то время как отрицательная реакция аудитории усиливает сообщения об унижении, поведение, связанное с оказанием помощи после унизительного инцидента, похоже, не уменьшает заявленного унижения. Частично объяснение этого открытия может заключаться в «темной» стороне социальной поддержки. Хотя помощь обычно считается позитивной и просоциальной, ее также можно интерпретировать как утверждение доминирования над человеком или группой (например,g., Nadler, 2002) и вызывая различия в статусе между помощником и реципиентом (например, Dixon et al., 2012). Получение помощи и необходимость в ней могут заставить людей чувствовать себя зависимыми от помощника и подчиненным ему. Это, в свою очередь, может снизить их самооценку (например, Nadler and Fischer, 1986), поддерживая неравное соотношение сил, делая получателя неспособным взять под контроль ситуацию. Это актуально, потому что отсутствие контроля кажется важным признаком унижения. Сам по себе унизительный инцидент, вероятно, вызывает у жертвы заниженную самооценку, которая может быть еще больше снижена или, по крайней мере, не восстановлена ​​благодаря поддержке, и как таковая не уменьшает чувства унижения.В этом отношении также важна личность помощника. Например, если поддержка предлагается человеком более высокого статуса, чем жертва, это может усилить чувство унижения, потому что это подтверждает зависимость жертвы. Точно так же поддержка, предлагаемая незнакомцем, может не иметь желаемого эффекта, а просто подчеркивает публичность мероприятия. Если, однако, поддержку предлагает (доверенный) коллега или друг с равным статусом, результатом может стать уменьшение переживаемого унижения. Таким образом, для будущих исследований представляется важным принять во внимание характер и источник поддержки.

Ограничения и направления на будущее

Ограничением настоящего исследования является использование сценариев. Хотя это часто используемый и действительный метод для измерения воображаемых или ожидаемых эмоций, трудно определить, действительно ли люди испытывают определенные эмоции в результате чтения такого сценария. Тем не менее мы думаем, что представления людей об унижении дают нам хорошее представление о том, как унижение может быть вызвано и пережито на самом деле.Более того, исследование Оттена и Джонаса (2014) показало, что сценарии, разработанные для того, чтобы вызвать унижение, стыд, гнев или счастье, вызвали различные модели мозговой активности (с использованием ЭЭГ) у участников. Хотя это не доказывает, что «настоящая» эмоция действительно ощущается, тот факт, что эти сценарии по-разному воздействовали на мозг, добавляет им достоверности в различении этих эмоций. Тем не менее, мы думаем, что важно разработать другие методы для изучения причин и следствий унижения, такие как вызов чувства унижения в лаборатории, в присутствии аудитории.Этот подход, хотя и сложный с этической точки зрения, позволяет более тщательно изучить антецеденты и последствия унижения.

Кроме того, мы считаем важным изучить связь между унижением, стыдом и гневом в различных (культурных) контекстах. Мы уже знаем, что унижение связано со стыдом, с одной стороны, и гневом, с другой, но эти отношения могут различаться в зависимости от контекстуальных аспектов, например, касается ли эпизод индивидуального или группового унижения, а также степени, в которой унизительное событие оценивается как несправедливый.Больше несправедливости, вероятно, связано с большим гневом как частью унизительного опыта.

Страх может быть еще одной важной эмоцией, которая может быть связана с унижением, особенно когда унижение переживается чаще. Одним из последствий повторяющихся эпизодов унижения может быть развитие социальной тревожности или, в частности, сильного страха перед ситуациями, в которых участвует аудитория. Такое беспокойство может в конечном итоге превратиться в гелотофобию , страх быть смехом (например,g., Titze, 2009), и мешает людям взаимодействовать с другими удовлетворительным образом. Поскольку унижение — это такая сильная эмоция, даже одно унизительное событие может сильно повлиять на жертву. Однако это влияние, вероятно, также зависит от (черты) самооценки людей. Самоуважение действует как буфер против тревоги (Pyszczynski et al., 2004). Таким образом, люди с более высокой самооценкой могут быть более устойчивыми к унижению, а эффект унизительного действия может быть менее пагубным, чем для людей с низкой самооценкой, которые могут быть более склонны к унижению.

Не только страх, но и гнев со временем могут все сильнее ассоциироваться с унижением, а мысли о мести могут развиваться в результате расширения возможностей размышлять об унизительном эпизоде. Более того, сильная предполагаемая связь между унижением и местью (например, Lickel, 2012) может стать очевидной только после неоднократных случаев унижения. Быть (или ощущать себя) частым унижением в течение длительного периода времени создает у жертвы возможность развить чувства гнева и мести вместо стыда и страха или рядом с ними.Этот процесс размышлений, ведущий к мести, также может быть важным элементом группового унижения, феномена, которому уделялось много теоретического внимания, но для которого не хватает эмпирических доказательств.

Еще одно важное направление для будущих исследований — унижение в контексте социальных сетей. Унижение может происходить в Интернете, например, в форме киберзапугивания. Важно отметить, что киберзапугивание отличается от традиционного (оффлайн) запугивания тем, что в киберзапугивании унизительные тексты, изображения или видео жертвы могут за очень короткое время охватить очень большую (даже неограниченную) аудиторию (например,г., Heirman, Walrave, 2015). Таким образом, влияние аудитории на чувство унижения, которое мы обнаружили в текущем исследовании, может играть еще большую роль, когда унижение происходит в социальных сетях.

Наконец, мы хотим отметить, что изучать унижение сложно, особенно из-за его отталкивающего характера, из-за которого люди не хотят думать и говорить о нем. Это означает, что изучение унижения связано с этическими проблемами. Это не только тот случай, когда людей просят рассказать о своем унизительном опыте, но и когда кто-то пытается экспериментально изучить унижение.В лаборатории можно манипулировать только низким уровнем унижения (см., Например, Mann et al., 2016), что кажется парадоксальным, поскольку мы утверждали, что унижение по определению очень интенсивно. Однако изучение контекстуальных и культурных факторов, влияющих на интенсивность унижения, очень актуально, поскольку унижение кажется важным мотиватором агрессии и насилия, с одной стороны, и стыда и социальной фобии, с другой, поэтому важно найти какими конкретными способами. В настоящих исследованиях мы показали, что унизительный опыт становится еще более интенсивным, когда атакуются центральные аспекты личности и когда человек сталкивается с унизительно смеющейся аудиторией.

Заявление об этике

Исследование 1 не требовало этического одобрения в соответствии с национальными и институциональными руководящими принципами на момент начала исследования, согласие на участие в этом исследовании считалось подразумеваемым при возврате анкеты. Исследование 2 было рассмотрено и одобрено Наблюдательным советом факультета этики UVA, и от всех участников было получено письменное информированное согласие.

Авторские взносы

Исследования разработаны всеми авторами.Данные были собраны и проанализированы LM и AL. Статья написана LM и ARF, BD и AHF предоставили ценные комментарии к рукописи.

Финансирование

Это исследование частично финансировалось за счет гранта Европейского Союза, присужденного Амстердамскому университету (среди прочих) за их работу над европейским проектом FP-7 SAFIRE (номер проекта: 241744).

Заявление о конфликте интересов

Авторы заявляют, что исследование проводилось при отсутствии каких-либо коммерческих или финансовых отношений, которые могут быть истолкованы как потенциальный конфликт интересов.

Благодарности

Мы благодарим Брегье Цваана за сбор данных в Соединенном Королевстве для исследования 1 и трех рецензентов за их ценные предложения и отзывы о более ранней версии этой рукописи.

Сноски

Список литературы

Collazzoni, A., Capanna, C., Bustini, M., Marucci, C., Prescenzo, S., Ragusa, M., et al. (2015). Сравнение измерения унижения в депрессивной и неклинической выборках: возможная клиническая польза. J. Clin. Psychol. 71, 1218–1224. DOI: 10.1002 / jclp.22212

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Collazzoni, A., Capanna, C., Bustini, M., Stratta, P., Ragusa, M., Marino, A., et al. (2014). Унижение и межличностная чувствительность при депрессии. J. Affect. Disord. 167, 224–227. DOI: 10.1016 / j.jad.2014.06.008

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Комбс, Д. Дж. Ю., Кэмпбелл, Г., Джексон, М.и Смит Р. Х. (2010). Изучение последствий оскорбления морального нарушителя. Basic Appl. Soc. Psychol. 32, 128–143. DOI: 10.1080 / 01973531003738379

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Коуи, Х. и Хатсон, Н. (2005). Поддержка сверстников: стратегия, помогающая прохожим бороться с издевательствами в школе. Пастырское попечение , 23, 40–44. DOI: 10.1111 / j.0264-3944.2005.00331.x

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Диксон, Дж., Левин, М., Райхер, С., Дюрргейм, К. (2012). Вне предрассудков: отрицательная оценка — проблема и решение? Behav. Brain Sci. 35, 411–425. DOI: 10.1017 / S0140525X11002214

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Экман П. и Фризен В. В. (1986). Новое панкультурное выражение эмоций на лице. Motiv. Эмот. 10, 159–168. DOI: 10.1007 / BF00992253

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Элисон, Дж., и Хартер, С. (2007). «Унижение: причины, корреляты и последствия», в Самосознательные эмоции: теория и исследования , ред. Дж. Л. Трейси, Р. У. Робинс и Дж. П. Тангни (Нью-Йорк, Нью-Йорк: Guilford Press), 310–329.

Google Scholar

Фармер А. Э. и Макгаффин П. (2003). Унижение, потеря и другие типы жизненных событий и трудностей: сравнение субъектов с депрессией, здоровых людей из контрольной группы и их братьев и сестер. Psychol. Med. 33, 1169–1175.DOI: 10.1017 / S0033291703008419

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Фернандес, С., Сагуй, Т., и Гальперин, Э. (2015). Парадокс унижения: принятие несправедливого обесценивания себя. чел. Soc. Psychol. Бык. 41, 976–988. DOI: 10.1177 / 0146167215586195

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Фишер А. Х., Эверс К. (2013). «Социальная основа эмоций у мужчин и женщин», в The SAGE Handbook of Gender and Psychology , под ред. М.К. Райан и Н. Р. Бранскомб (Лондон: Sage Publications), 183–198.

Google Scholar

Фишер А. Х., Гинер-Соролья Р. (2016). Презрение: унижение других при сохранении спокойствия. Emot. Ред. 8, 346–357. DOI: 10.1177 / 1754073915610439

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Гилберт П. (1997). Эволюция социальной привлекательности и ее роль в стыде, унижении, чувстве вины и терапии. Br. J. Med. Psychol. 70, 113–147.DOI: 10.1111 / j.2044-8341.1997.tb01893.x

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Хартер, С. (2012). «Самосознательные эмоции» в книге «Строительство самости». Основы развития и социокультурные основы, 2-е изд. , изд. С. Хартер (Нью-Йорк, Нью-Йорк: Guilford Press), 194–233.

Хартлинг, Л. М., и Лучетта, Т. (1999). Унижение: оценка воздействия насмешек, унижения и унижения. J. Prim. Пред. 19, 259–278.DOI: 10.1023 / A: 1022622422521

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Джексон, М.А. (2000). Отличие стыда от унижения. Докторантура. диссертация, Получено из базы данных диссертаций и диссертаций. (УМИ № 731880811)

Кендлер, К. С., Хеттема, Дж. М., Бутера, Ф., Гарднер, К. О., и Прескотт, К. А. (2003). Измерения жизненных событий, таких как потеря, унижение, ловушка и опасность, при прогнозировании наступления большой депрессии и генерализованной тревоги. Arch. Gen. Psychiatry 60, 789–796. DOI: 10.1001 / archpsyc.60.8.789

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Лири М. Р., Ковальски Р. М., Смит Л. и Филлипс С. (2003). Дразнение, неприятие и насилие: примеры стрельбы в школе. Агрессия. Behav. 29, 202–214. DOI: 10.1002 / ab.10061

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Льюис М. (1992). Позор. Открытое Я . Нью-Йорк, Нью-Йорк: Свободная пресса.

Google Scholar

Льюис, М. (1995). Застенчивые эмоции. Am. Sci. 83, 68–78.

Google Scholar

Ликель Б. (2012). «Возмездие и месть», в Оксфордский справочник по межгрупповым конфликтам , изд Л. Р. Тропп (Нью-Йорк, Нью-Йорк: издательство Оксфордского университета), 89–105.

Google Scholar

Линднер Э. Г. (2009). «Геноцид, унижение и неполноценность. Междисциплинарный подход », в книге Геноцид угнетенных: второстепенный геноцид в теории и практике , ред.А. Робинс и А. Джонс (Блумингтон, Индиана: издательство Индианского университета), 138–159.

Google Scholar

Манн Л., Феддес А. Р., Дузье Б. и Фишер А. Х. (2016). Вывести или присоединиться? Роль унижения в ритуалах инициации. Cogn. Эмот. 30, 80–100. DOI: 10.1080 / 02699931.2015.1050358

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Маркус, Х. Р. и Китайма, С. (1991). Культура и личность: значение для познания, эмоций и мотивации. Psychol. Ред. 98, 224–253. DOI: 10.1037 / 0033-295X.98.2.224

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Миллер, В. И. (1993). Унижение и другие очерки чести, социального дискомфорта и насилия . Итака, Нью-Йорк: Издательство Корнельского университета.

Google Scholar

Надлер А. (2002). Межгрупповые отношения помощи как властные отношения: поддержание или оспаривание социального доминирования между группами посредством помощи. J. Soc. Выпуски 58, 487–502.DOI: 10.1111 / 1540-4560.00272

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Надлер А. и Фишер Дж. Д. (1986). «Роль угрозы самооценке и воспринимаемому контролю в реакции получателя на помощь: развитие теории и эмпирическая проверка», в Advances in Experimental Social Psychology , ed L. Berkowitz (New York, NY: Academic Press), 81– 121.

Google Scholar

Нейлор П. и Коуи Х. (1999). Эффективность систем поддержки сверстников в борьбе с издевательствами в школе: перспективы и опыт учителей и учеников. J. Adolesc. 22, 467–479. DOI: 10.1006 / jado.1999.0241

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Ниденталь, П. М., Мермиллод, М., Маринджер, М., и Хесс, У. (2010). Модель Simulation of Smiles (SIMS): воплощенная симуляция и значение выражения лица. Behav. Brain Sci. 33, 417–433. DOI: 10.1017 / S0140525X10000865

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Нисбетт Р. Э. и Коэн Д.(1996). Культура чести: Психология насилия на юге . Боулдер, Колорадо: Westview Press.

Google Scholar

Оттен М. и Йонас К. Дж. (2014). Унижение как сильное эмоциональное переживание: данные электроэнцефалограммы. Soc. Neurosci. 9, 23–35. DOI: 10.1080 / 17470919.2013.855660

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Пищинский, Т., Гринберг, Дж., Соломон, С., Арндт, Дж., И Шимель, Дж.(2004). Зачем людям нужна самооценка? Теоретический и эмпирический обзор. Psychol. Бык. 130, 435–468. DOI: 10.1037 / 0033-2909.130.3.435

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Родригес Москера, П. М., Мэнстед, А. С. Р., Фишер, А. Х. (2002). Роль чести в эмоциональной реакции на оскорбления. Cogn. Эмот. 16, 143–163. DOI: 10.1080 / 02699930143000167

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Рух, W., и Proyer, R.T. (2008). Страх быть высмеянным: индивидуальные и групповые различия в гелотофобии. Юмор 21, 47–67. DOI: 10.1515 / HUMOR.2008.002

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Заутер Д. А., Эйснер Ф., Экман П. и Скотт С. К. (2010). Межкультурное распознавание основных эмоций посредством невербальной эмоциональной вокализации. Proc. Natl. Акад. Sci. США 107, 2408–2412. DOI: 10.1073 / pnas.0